Психология бессознательного 25 страница

Я думаю в самом деле, что именно такого взгляда и следует держаться по отношению к целому ряду якобы случайных, неловких движений. Верно, что они представляют собой нечто насильственное, типа швыряния, чего-то вроде спастической атаксии, но они обна­руживают вместе с тем известное намерение и попадают в цель с уверенностью, которой не всегда могут похвастаться и заведомо произвольные движения. Обе эти отличительные черты — насиль­ственный характер и меткость — они, впрочем, разделяют с мотор­ными проявлениями истерического невроза, отчасти и с моторными актами сомнамбулизма, что, надо полагать, указывает здесь, как и там, на одну и ту же неизвестную модификацию иннервационного процесса.

В последние годы, с тех пор как я начал собирать такого рода наблюдения, мне случалось еще несколько раз разбивать ели ломать

предметы, имеющие известную цену, но исследование этих случаев убедило меня, что это ни разу не было действие простого случая или ненамеренной неловкости. Так, однажды утром, проходя по комнате в купальном костюме, с соломенными туфлями на ногах, я, повинуясь внезапному импульсу, швырнул одну из туфель об стену так, что она свалила с консоли красивую маленькую мраморную Венеру, Статуэтка разбилась вдребезги, я же в это время преспо­койным образом стал цитировать стихи Буша:

У Медицейской же Венеры — Крак! — где нога и где рука!

Это дикая выходка и спокойствие, с которым я отнесся к тому, что натворил, объясняются тогдашним положением вещей, У нас в семействе была тяжелобольная, в выздоровлении которой я в глу­бине души уже отчаялся. В это утро я узнал о значительном улучше­нии, и знаю, что я сам сказал себе: значит, она все-таки будет жить. Охватившая меня затем жажда разрушения послужила мне средст­вом выразить благодарность судьбе и произвести известного рода «жертвенное действие», словно я дал обет: если она выз­доровеет, я принесу в жертву тот или иной предмет! Если я для этой жертвы выбрал как раз Венеру Медицейскую, то в этом дол­жен заключаться, очевидно, талантливый комплимент больной; но непонятным остается мне и на этот раз, как это я так быстро решил­ся, так ловко метил и не попал ни в один из стоявших в ближайшем соседстве предметов.

Другой случай, когда я опять-таки воспользовался пером, вы­павшим из моей руки, для того чтобы разбить одну вещицу, имел тоже значение жертвы, но на этот раз просительной жерт-в ы, стремящейся отвратить нечто грозящее. Я позволил себе раз сделать моему верному и заслуженному другу упрек, основывав­шийся исключительно на толковании известных симптомов его бессознательной жизни. Он обиделся и написал письмо, в котором просил меня не подвергать моих друзей психоанализу. Пришлось признать, что он прав, и я написал ему успокоительный ответ, В то время как я писал это письмо, предо мной стояло мое новейшее приобретение — великолепно глазурованная египетская фигурка,

Я разбил ее указанным выше способом и тотчас же понял, что я сделал это, чтобы избежать другой, большей беды* К счастью, и ста­туэтку, и дружбу удалось вновь скрепить так, что трещина стала совершенно незаметной.

Третий случай находится в менее серьезной связи; это была лишь, употребляя выражение Т. Фишера, замаскированная «экзе­куция» над объектом, который мне перестал нравиться. Я некоторое время носил палку с серебряным набалдашником; как-то раз, не по моей вине, тонкая серебряная пластинка была повреждена и плохо починена. Вскоре после того, как палка вернулась ко мне, я зацепил, играя с детьми, набалдашником за ногу одного из ребят, при этом он, конечно, сломался пополам, и я был от него избавлен,

То равнодушие, с которым во всех этих случаях относишься к причиненному ущербу* может служить доказательством, что при совершении этого действия имелось налицо бессознательное наме­рение.

Случаи, когда роняешь, опрокидываешь, разбиваешь что-либо, служат, по-видимому, очень часто проявлением бессознательных мыслей; иной раз это можно доказать анализом, но чаще об этом можно догадываться по тем суеверным или шуточным толкованиям, которые связываются с подобного рода действиями в народной молве. Известно, какое толкование дается, например, когда кто* нибудь просыплет соль, или опрокинет стакан с вином, или уронит нож так, чтобы он воткнулся стоймя, и т. д. О том» в какой мере эти суеверные толкования могут претендовать на признание, я буду говорить ниже; здесь будет лишь уместно заметить, что отдельный неловкий акт отнюдь не имеет постоянного значения: смотря по Обстоятельствам он употребляется как средство выражения того или иного намерения.

Когда прислуга роняет и уничтожает таким образом хрупкие предметы, то, наверное, никто не подумает при этом прежде всего о психологическом объяснении, и, однако, здесь тоже не лишена вероятности некоторая доля участия темных мотивов. Ничто так не чуждо необразованным людям, как способность ценить искус­ство и художественные произведения. Наша прислуга охвачена чув­ством глухой вражды по отношению к этим предметам, особенно тогда, когда вещи, ценности которых она не видит, становятся для нее источником труда. Люди того же происхождения и стоящие на той же ступени образования нередко обнаруживают в научных учреждениях большую ловкость и надежность в обращении с хруп­кими предметами, но это бывает тогда, когда они начинают отож­дествлять себя с хозяином и причислять себя к главному персоналу данного учреждения.

Когда случается уронить самого себя, оступиться, поскольз­нуться, это тоже не всегда нужно толковать непременно как слу­чайный дефект моторного акта* Двусмысленность самих этих выра­жений (einen Fehltritt machen — оступиться и сделать ложный шаг) указывает уже на то, какой характер могут иметь скрытые фантазии, проявляющиеся в этой потере телесного равновесия. Я вспоминаю целый ряд легких нервных заболеваний у женщин и девушек, которые наступают после падения без поранения и рас­сматриваются как травматическая истерия, вызванная испугом при падении. Я уже тогда выносил такое впечатление, что связь между событиями здесь иная* что само падение было как бы под­строено неврозом и служило выражением тех же бессознательных фантазий с сексуальным содержанием, которые скрываются за симптомами и являются движущими силами их. Не это лн имеет в виду и пословица: «Когда девица падает, то падает на спину*?

К числу ошибочных движений можно отнести также и тот случай, когда даешь нищему вместо меди и серебра золотую монету.

Разрешение подобных случаев легко: это жертвенные действия, предназначенные для того, чтобы умилостивить судьбу, отвратить бедствие и т. д. Если этот случай произошел с нежной матерью или теткой и есля непосредственно перед прогулкой, в течение которой она проявила эту невольную щедрость, она высказала опасение о здоровье ребенка, то можно не сомневаться насчет смысла этой якобы досадной случайности* Этим путем акты, совер­шаемые по ошибке, дают нам возможность выполнять все те благо­честивые и суеверные обычаи, которые в силу сопротивления, кото^ рое оказывает им наш неверующий разум, вынуждены бояться света сознания.

д) Положение о том, что случайные действия являются в сущ­ности преднамеренными, вызывает меньше всего сомнения в облас­ти сексуальных проявлений, где граница между этими обеими ка­тегориями действительно стирается. Несколько лет тому назад ч испытал на самом себе прекрасный пример того, как неловкое на первый взгляд движение может быть самым утонченным образом использовано для ^сексуальных целей. В одном близко знакомом мне доме я встретился с приехавшей туда в гости молодой девушкой; когда-то я был к ней не совсем равнодушен, и хотя я считал это делом давно минувшим, все же ее присутствие сделало меня веселым, разговорчивым и любезным. Я тогда уже задумался над тем, каким образом это случилось; годом раньше я был к этой же девушке полностью равнодушным. В это время в комнату вохйел ее дядя, очень старый человек, и мы оба вскочили, чтобы принести ему стоявший в углу стул. Она была быстрее меня и, вероятно, ближе к объекту — схватила кресло первая и понесла, держа его перед собой спинкой назад и положив обе руки на ручки кресла. Так как я подошел позже и все ж§ не оставил намерения отнести кресло, то оказался вдруг вплотную позади нее и охватил ее сзади наперед руками так, что на момент они сошлись впереди у ее бедер. Конечно, я переменил это положение столь же быстро, как оно создалось. По-видимому, никто и не заметил, как ловко я использовал это неловкое движение*

При случае мне приходилось убедиться и в том, что те досад­ные, неловкие движения, которые делаешь, когда хочешь на улице уступить дорогу и в течение нескольких секунд топчешься то вправо, то влево, но всегда в том же направлении, что и твой визави, по­ка, наконец, не останавливаются оба,— что и в этих движениях, которыми «заступаешь дорогу», повторяются непристойные, вызы­вающие действия ранних лет и под маской неловкости преследуются сексуальные цели. Из психоанализов, производимых мной над нев­ротиками, я знаю, что так называемая наивность молодых людей и детей часто бывает лишь такого рода маской, для того чтобы иметь возможность без стеснения говорить или делать неприлич­ные вещи.

Совершенно аналогичные наблюдения над самим собой сообща­ет В* Штекель. *Я вхожу в дом и подаю хозяйке руку. Удиви-

тельным образом я при этом развязываю шарф, стягивающий ее свободное утреннее платье, Я не знаю за собой никакого нечестно­го намерения и все же совершаю это неловкое движение с лов­костью карманника*,

е) Эффект, создающийся в результате ошибочных действий нор­мальных людей, носит обыкновенно безобидный характер. Тем боль­ший интерес вызывает вопрос, можно ли в каком-нибудь отно­шении распространить наш взгляд на такие случаи ошибочных действий, которые имеют более важное значение и сопровождаются серьезным последствием, как, например, ошибки врача или апте­каря.

Так как мне очень редко случается оказывать врачебную по­мощь, то я могу привести лишь один пример из собственной практи­ки. У одной очень старой дамы, которую я в течение ряда лет посещаю ежедневно дважды в день» моя медицинская деятель­ность ограничивается утром двумя актами: я капаю ей в глаз несколько глазных капель и делаю впрыскивание морфия. Для этого всегда стоят наготове две бутылочки: синяя — для глазных капель и белая — с раствором морфина. Во время обоих актов мои мысли обычно заняты чем-либо другим; я проделывал это столько раз, что мое внимание чувствует себя как бы свободным. Однажды утром я заметил, что «автомат* сработал неправильно. Пипетка вместо синей бутылки погрузилась в белую и накапала в глаза не глазные капли, а морфин. Я сильно испугался, но затем рассудил, что несколько капель двухпроцентного морфина не могут повредить и конъюнктивальному мешку, к успокоился, Очевидно, ощущение страха должно было исходить из какого-нибудь другого источника.

При попытке подвергнуть анализу этот маленький ошибочный акт мне прежде всего пришла в голову фраза» которая могла указать прямой путь к решению «stch an der Alten vergreifen*1. Я находился под впечатлением сна, который мне рассказал накануне вечером один молодой человек и содержание которого могло бы быть истолковано лишь в смысле полового сношения с собствен­ной матерью2* То странное обстоятельство, что легенда не останав­ливается перед возрастом царицы Иокасты, вполне подтверждает, думалось мне, тот вывод, что при влюбленности в собственную мать дело никогда не идет о ее личности в данный момент, а о юношеском образе, сохранившемся в воспоминаниях детства* Подобного рода несообразности получаются всегда в тех случаях, когда колеблющаяся между двумя периодами времени фантазия становится сознательной и в силу этого привязывается к опре­деленному времени. Погруженный в такого рода мысли, я и пришел

1 Посягнуть на старуху. Глагол vergreifen означает вместе с тем и «совершить ошибочное действие* t буквально: с взять не то».— Примеч. перее.

а Это «сан Эдипа», как я его обыкновенно называю, так как он заключает в себе ключ к пониманию легенду о царе Эдипе. В тексте у Софокла ссылка на такого рода сон вложена в уста И окаете (ср. Traumdeutung, p. 182)

к своей пациентке, старухе за 90 лет, и, очевидно, был на пути к тому, чтобы в общечеловеческом характере сказания об Эдипе уви­деть коррелят судьбы, говорящей устами оракула; ибо я затем совершил ошибочное действие у старухи, или посягнул на ста-руху {vergriff mich «bei oder an der Alten»). Однако этот инцидент носил безобидный характер: из двух возможных ошибок — упот­ребить раствор морфина вместо капель или впрыснуть глазные капли — я избрал несравненно более безобидную. И вопрос все

же остается в силе; позволительно ли в случаях таких ошибоч­ных действий, которые могут повлечь за собой большую беду, также предполагать бессознательное намерение, подобно тому, как в рассмотренных нами примерах?

Для решения этого вопроса у меня, как и следует ожидать, нет достаточного материала, н мне приходится ограничиваться предположениями и аналогиями. Известно, что & тяжелых случаях психоневроза в качестве болезненных симптомов выступают иной раз самоповреждения и что самоубийство как исход психического конфликта никогда не бывает при этом исключено* Я убедился — и когда-нибудь возьмусь подтвердить это на вполне выясненных примерах, что многие на вид случайные повреждения, совершае­мые такими больными, в сущности не что иное, как самопов­реждения; постоянно сторожащая тенденция самобичевания, кото­рая обычно проявляется в упреках, делаемых самому себе, или же играет ту или иную роль в образовании симптомов,— эта тен­денция ловко использует случайно создавшуюся внешнюю ситуа­цию или же помогает ей создаться, пока не получится желае­мый эффект — повреждение. Такие явления наблюдаются весьма нередко даже и в не особенно тяжелых случаях, и роль, кото­рую играет при этом бессознательное намерение, сказывается в них в целом ряде особенных черт, как, например, в том поразитель­ном спокойствии, которое сохраняют больные при мнимом несчас­тии1.

Из медицинской практики я хочу вместо многих примеров рас­сказать подробно один случай. Одна молодая женщина упала из экипажа и сломала себе при этом ногу; ей приходится оставаться в постели в течение ряда недель, и при этом бросается в глаза, как мало она жалуется на боль и с каким спокойствием переносит свою беду. Со времени этого несчастного случая начинается долгая и тяжкая нервная болезнь, от которой она в конце концов излечивается при помощи психотерапии. Во время лечения я узнаю условия, в которых произошел этот несчастный случай, равно как и некоторые впечатления, предшествовавшие ему. Молодая женщина гостила вместе со своим мужем, очень ревнивым человеком, в имении своей

1 При современном состоянии культуры само повреждение, не имеющее целью полного самоуничтожения, выкуждено либо укрываться за ширмой случайности, либо прибегать к симулированию внезапного заболевания. Некогда самоповреждение было обычным выражением горя; в иные времена оно могло служить выражением на­божности и отречения от мира,

замужней сестры, в многолюдном обществе сестер, братьев, их мужей и жен. Однажды вечером она показала в этом интимном кругу один нз своих талантов: протанцевала по всем правилам искусства канкан — к великому одобрению родных, но к неудовольст­вию мужа, который потом прошептал ей; «Ты вела себя опять как девка». Слово это лопало в цель; были ли тому виной именно танцы — для нас не важно. Ночь она спала неспокойно- На следующее утро захотела ехать кататься, Лошадей она выбирала сама» забраковала одну пару, выбрала другую. Младшая сестра хотела взять с собой своего грудного ребенка с кормилицей; против этого она чрезвы­чайно энергично запротестовала. Во время поездки она нервничала, предупреждала кучера» как бы лошади не понесли, и когда беспокой­ные кони действительно закапризничали» выскочила в испуге из коляски и сломала себе ногу, в то время как оставшиеся в коляске вернулись целыми и невредимыми. Зная эти подробности, вряд ли можно сомневаться в том, что этот несчастный случай был в сущности подстроен, но вместе с тем нельзя не удивляться той ловкости, с какой она заставила случай применить наказание, столь соответст­вующее ее вине. Ибо теперь ей долгое время уже нельзя было тан­цевать канкан.

У себя самого я вряд ли мог бы отметить случаи самоповреж­дения в нормальном состоянии, но при исключительных обстоя­тельствах они бывают и у меня. Когда кто-нибудь из моих домаш­них жалуется, что прикусил себе язык, прищемил палец и т. д., то вместо того, чтобы проявить ожидаемое участие, я спрашиваю: зачем ты это сделал? Однако я сам прищемил себе очень больно палец, когда некий молодой пациент выразил у меня на приеме намерение (которого, конечно, нельзя была принять всерьез) же­ниться на моей старшей дочери, в то время как я знал, что она как раз находится в санатории н ее жизни угрожает величайшая опасность,

У одного из моих мальчиков очень живой темперамент, и это затрудняет уход за ним, когда он болен. Однажды утром с ним случилась вспышка гнева из-за того, что ему было велено остаться до обеда в кровати, и он грозил покончить с собой (он прочел о подобном случае в газете). Вечером он показал мае шишку, которую получил, стукнувшись левой стороной грудной клетки о дверную ручку. На мой иронический вопрос, зачем он это сделал и чего хотел этим добиться, одиннадцатилетний ребенок ответил словно в озарении: это была попытка самоубийства, которым я гро­зил утром. Не думаю, чтобы мои взгляды на самоповреждение были тогда доступны моим детям.

Кто верит в возможность полунамеренного самоповреждения, если будет позволено употребить это неуклюжее выражение, тот будет этим самым подготовлен к другому допущению: что кроме сознательного, намеренного самоубийства существует еще и полуна­меренное самоуничтожение—с бессознательным намерением, спо­собным ловко использовать угрожающую жизни опасность и эамас-

пировать ее под видом случайного несчастья. Это отнюдь не ред­кость, ибо число людей» у которых действует с известной силой тенденция к самоуничтожению, гораздо больше того числа, у кото­рых она одерживает верх; самоповреждения — это в большинст­ве случаев компромисс между этой тенденцией и противодейст­вующими ей силами; и там, где дело действительно доходит до самоубийства, там тоже склонность к этому имеется задолго рань­ше, но сказывается с меньшей силой или в виде бессознатель­ной и подавленной тенденции.

Сознательное намерение самоубийства тоже выбирает себе вре­мя, средства и удобный случай; и это вполне соответствует тому, как бессознательное намерение выжидает какого-либо повода, который мог бы сыграть известную роль в ряду причин самоубийства, отвести на себя защитные силы данного лица и тем высвободить его намерение от связывающих его сил1. Это отнюдь не праздные рассуждения; мне известен не один пример случайных по виду не­счастий (при верховой езде или в экипаже) > ближайшие условия ко­торых оправдывают подозрение бессознательно допущенного са­моубийства.

Так, например, на офицерских скачках один офицер падает с лошади и получает столь тяжелые повреждения, что некоторое время спустя умирает. То, как он себя держал, когда пришел в сознание, во многих отношениях странно* Еще более заслуживает внимания его поведение до этого. Он глубоко огорчен смертью любимой матери, начинает в обществе товарищей судорожно ры­дать» говорит своим близким друзьям» что жизнь ему надоела, хочет бросить службу и принять участие в африканской войне, которая, вообще говоря, его ничуть не затрагивает2; блестящий ездок — он теперь избегает верховой езды, где только возможно. Наконец, перед скачками, от участия в которых он не мог уклонить­ся, он говорит о мрачном предчувствии; что удивительного при таком состоянии, если предчувствие это сбылось? Мне скажут, что и без того понятно, что человек в такой нервной депрессии не может так же справиться с конем, как в здоровом состоянии,— вполне согла-

1 Это в сущности то же самое, что происходит при покушениях сексуального свойства, когда женщина не может противопоставить нападению мужчины всей своей мускульной силы, ибо некоторая доля бессознательных движений ее идет на­встречу нападающему. Недаром говорят, что подобное положение парализует силы женщины; остается к этому прибавить лишь основания, почему это происходит. В этом смысле остроумный приговор Санчо Пансы, в бытность его губернатором на острове, психически несправедлив (Дон Кихот, II ч„ гл, XLV), Женщина привлека­ет к суду мужчину, который якобы насильно обесчестил ее. Санчо дает ей в качестве возмещения кошелек, взятый у подсудимого, но после того как женщина ушла, раз­решает ему догнать ее и отобрать кошелек. Оба возвращаются, борясь, обратно, и женщина хвастается, что злодей не в силах был завладеть кошельком. На это Санчо отвечает: если бы ты защищала свою честь так же серьезно, как кошелек» этот че­ловек не мог бы тебя лишить ее.

2 Что ситуация на поле сражения идет навстречу сознательному намерению самоубийства, все еще боящегося прямого путнт это ясно. Ср. в «Валлен штейне» слова шведского капитана о смерти Макса Пикколомнни: «Говорят, он хотел умереть»,

сен; но механизм того моторного стеснения, которое вызывается «нервозностью», я ищу в выделенном здесь намерении самоубий­ства.

Если за случайной из первый взгляд неловкостью и несовер* шенством моторных актов может скрываться такое интенсивное посягательство на свое здоровье к жизнь, то остается сделать еще только шаг, чтобы найти возможным распространение этого взгляда на такие случаи ошибочных действий, которые серьезно угрожают жизни и здоровью других людей. Примеры, которые я могу при­вести в подтверждение этого взгляда, заимствованы из наблюдений над невротиками> стало быть, не вполне отвечают нашему требо­ванию. Сообщу здесь об одном случае, в котором, собственно, не ошибочное действие, а то, что можно бы скорее назвать симпто­матическим или случайным действием, навело меня на след, давший затем возможность разрешить конфликт больного. Я взял раз на себя задачу улучшить супружеские отношения в семье одного очень интеллигентного человека; недоразумения между ним и нежно лю­бящей его молодой женой, конечно, имели под собой известные реальные основания, но, как он сам признавал, не находили себе в них полного объяснения. Он неустанно носился с мыслью о разводе, но затем опять отказался от нее, так как нежно любил своих двоих детей. Все же он постоянно возвращался к этому плану, причем, однако, не испробовал ни единого средства, чтобы сделать свое положение сколько-нибудь сносным. Подобного рода неспо­собность покончить с конфликтом служит мне доказательством того» что в деле замешаны бессознательные и вытесненные мотивы, которые подкрепляют борющиеся ' между собой сознательные мотивы» и в таких случаях я берусь за ликвидацию конфлик­та путем психического анализа. Однажды муж рассказал мне про маленький инцидент, донельзя испугавший его. Он играл со своим старшим ребенком»— которого любит гораздо больше, чем второ­го,— подбрасывал его кверху и затем опускал вниз, причем раз поднял на таком месте и так высоко, что ребенок почти что ударился теменем о висящую на потолке тяжелую люстру. Почти что, но в сущности не ударился или чуть-чуть не ударился. С ребенком ничего не случилось, но с испугу у него закружилась голова. Отец в ужасе остался на месте с ребенком на руках — с матерью сделался истерический припадок. Та особенная ловкость, с какой совершено было это неосторожное движение, интенсив­ность, с какой реагировали на него родители, побудили меня усмот­реть в этой случайности симптоматическое действие, в котором дол-жно было выразиться недоброе намерение по отношению к любимо­му ребенку. Этому противоречила нежная любовь отца к ребенку, но противоречие устранялось, стоило лишь отнести порыв к повреж­дению к тому времени» когда это был еще единственный ребенок и когда он был так мал, что отец мог и не относиться к нему с особенной нежностью. Мне нетрудно было предположить, что неудовлетворенный своего женой муж имел такую мысль или на-

мерение: если это маленькое существо, для меня безразличное, умрет, я буду свободен и смогу развестись с женой. Желание смерти этого, теперь столь любимого существа должно было, таким образом, бессознательно сохраниться. Отсюда нетрудно было найти путь к бессознательной фиксации этого желания. Существование могущественной детерминации действительно выяснилось из детских воспоминаний пациента — о том» что смерть маленького брата, которую мать приписывала небрежности отца, привела к резким столкновениям, сопровождавшимся угрозой развода. Дальнейшая история семейной жизни моего пациента подтвердила мою комби­нацию благодаря терапевтическому успеху.

IX

СИМПТОМАТИЧЕСКИЕ И СЛУЧАЙНЫЕ ДЕЙСТВИЯ

Описанные выше действия, в которых мы нашли выполнение того или иного бессознательного намерения» выступают в форме нарушения других — преднамеренных — действий и совершаются под предлогом неловкости. Те случайные действия, о которых мы бу­дем говорить теперь, отличаются от ошибочных действий лишь тем, что они не стремятся установить связь с каким-либо сознатель­ным намерением и в силу этого не нуждаются в предлогах. Они выступают сами по себе и не встречают сопротивления, ибо в них никто не подозревает цели и намерения. Их совершают, «ничего при этом не думая», «чисто случайно», «чтобы куда-нибудь руки деть», и рассчитывают, что такой ответ положит конец расследо­ванию о значении этого поступка. Для того чтобы оказаться в таком исключительном положении, действия эти, не находящие себе оправдания в неловкости, должны удовлетворять определенным ус­ловиям: не должны бросаться в глаза и эффект их должен быть незначителен.

Я собрал значительное количество такого рода случайных дейст­вий у себя и у других — и после тщательного исследования от­дельных примеров полагаю, что они скорее заслуживают назва­ния симптоматических действий. Они выражают нечто, чего в них не подозревает действующий субъект и что он обычно со­бирается не сообщать, а оставить при себе. Таким образом, подоб­но всем остальным рассмотренным выше феноменам, они играют роль симптомов.

Конечно, наиболее обильную жатву такого рода случайных или симптоматических действий мы собираем при психоаналити­ческом лечении невротиков. Не могу удержаться, чтобы не пока­зать на двух почерпнутых отсюда примерах, как далеко идет и как тонко бывает обусловливание этих незаметных явлений бес­сознательными мыслями. Грань, отделяющая симптоматические действия от ошибочных, нечеткая, поэтому эти примеры я мог бы отнести и к предыдущей главе.

а) Молодая женщина рассказывает во время визита, что ей пришло в голову: вчера, обрезывая ногти, она «порезала себе палец, когда хотела срезать тонкую кожицу у ногтя». Это настолько неинтересно, что с удивлением спрашиваешь себя, зачем об этом вспоминать и говорить,— и приходишь к предположению, что имеешь дело с симптоматическим действием. И действительно, палец, с которым произошло это маленькое несчастье, был тот самый, на котором носят обручальное кольцо. Кроме того, это была го­довщина ее свадьбы, и это обстоятельство сообщает поранению тонкой кожицы вполне определенный смысл, который нетрудно разгадать. Одновременно с этим она рассказывает также сон, содержащий указания на неловкость ее мужа и на фригидность ее как женщины. Однако почему она поранила себе палец левой руки, в то время как обручальное кольцо носят ведь на правой? Ее муж юрист — «доктор права»1, а когда она была девушкой, то втайне была неравнодушна к врачу (в шутку: «доктор лева»)2. Брак с левой стороны (левой руки) имеет тоже вполне определен­ное значение3,

б) Молодая барышня рассказывает: «Вчера я совершенно нена­рочно разорвала пополам билет в сто гульденов и дала одну поло­винку даме, бывшей у меня в гостях. Что, это тоже симптома­тический поступок?» Более тщательное расследование обнаружи­вает следующие детали. Барышня посвящает часть своего времени и состояния делам благотворительности. Вместе с другой дамой она заботится о воспитании одного ребенка-сироты. Билет в сто гульденов — это присланный ей взнос той другой дамы, который она вложила в конверт и пока оставила у себя на письменном столе.

Гостьей была уважаемая дама, оказывающая ей содействие в других благотворительных делах. Дама эта хотела записать себе имена лиц, к которым можно обратиться за пожертвованиями. Под рукой не было бумаги, и тогда моя пациентка схватила кон­верт, лежавший на письменном столе, и, не думая о его содер­жимом, разорвала его на две части* из которых одну оставила у себя, чтобы оставить у себя копию списка> а другую передала своей посетительнице. Замечателен безобидный характер этого нецелесообразного поступка. Как известно, ассигнация не теряет цены, будучи разорвана, если только из остатков можно составить ее всю целиком. Что дама не выбросила бы этого куска бума­ги, тому была порукой важность записанных имен; не могло быть также сомнения в том, что она вернет ценное содержание конверта, лишь только заметит.

1 По-немецки игра слов: «доктор права» и «доктор правой рукн» (Rechte),— Примеч* перев.

г Linke — левая рука,— Примеч. перев.

3 Zur linken Hand heiraten — вступать в морганатический брак.— Примеч. ред.

перевода.

Какое же бессознательное намерение должно было выразиться в этом случайном, совершенном по забывчивости действии? Посети­тельница имела вполне определенное отношение к нашему курсу

лечения. Это она в свое время отрекомендовала меня больной девушке как врача, и, если я не ошибаюсь, моя пациентка считает себя в долгу перед ней за этот совет. Не должна ли была половинка ассигнации изображать нечто вроде гонорара за посредничество? Все же это было бы в достаточной мере странно.

Однако к этому присоединяется еще и материал иного рода. За несколько дней до этого посредница совершенно иного свойства спросила у одной родственницы, не угодно ли будет барышне позна­комиться с неким господином; и в то же утро, о котором идет речь, за несколько часов до посещения дамы, было получено от этого гос­подина письмо, в котором он сделал моей пациентке предложение, давшее повод к большому веселью. Когда затем дама начала разго­вор с вопроса о здоровье моей пациентки, эта последняя могла поду­мать: «Подходящего врача ты мне отрекомендовала, но если бы ты могла помочь мне найти подходящего мужа (а за этим скрывалось: получить ребенка), я была бы тебе все же более благодарна*. В силу этой вытесненной мысли обе посредницы слились для нее воедино, и она вручила своей посетительнице гонорар, предназначавшийся в ее фантазии для другой* Это решение станет вполне убедительным, если добавить, что не далее как накануне вечером я ей рассказал про такого рода случайные или симптоматические действия. Она восполь­зовалась первым же случаем, чтобы сделать нечто аналогичное.