Психология бессознательного 21 страница

Молодой человек 24 лет сохранил следующий образ из 5-го года своей жизни. Он сидит в саду дачного дома на своем стуль­чике рядом с теткой, старающейся научить его распознавать буквы.

Различие между шипне дается ему, и он проект тетку объяс­нить ему, чем отличаются эти две буквы одна от другой. Тетка об­ращает его внимание на то, что у буквы m целой частью больше, чем у п,— лишняя третья черточка,— Не было никакого основания сомневаться в достоверности этого воспоминания; но свое значение оно приобрело лишь впоследствии, когда обнаружилось, что,оно способно взять на себя символическое представительство иного рода любознательности мальчика. Ибо подобно тому, как ему тог­да хотелось узнать разницу между буквами тип, так впоследст­вии он старался узнать разницу между мальчиком и девочкой и наверно согласился бы, чтобы его учительницей была именно эта тетка. И действительно, он нашел тогда, что разница несколько аналогична, что у мальчика тоже одной частью больше» чем у де­вочки, н к тому времени, когда он узнал это, у него и пробудилось воспоминание о соответствующем детском вопросе.

На одном только примере я хотел бы показать, какой смысл может лолучить благодаря аналогичной обработке детское вос­поминание, до того не имевшее, казалось бы, никакого смысла. Когда я на 43-м году жизни начал уделять внимание остаткам воспоминаний моего детства, мне вспомнилась сцена, которая дав­но уже (мне казалось — с самых ранних лет) время от времени приходила мне на* ум и которую надо было отнести, на основании вполне достаточных признаков, к исходу третьего года моей жиз­ни* Мне виделось, как я стою, плача и требуя чего-то, перед ящиком, дверцу которого держит открытой мой старший (на 20 лет) свод­ный брат; затем вдруг вошла в комнату моя мать, красивая, строй­ная, как бы возвращаясь с улицы. Этими словами я выразил на* глядно представленную мне сцену, о которой я больше ничего не мог бы сказать. Собирался ли брат открыть или закрыть ящик (когда я первый раз сформулировал это воспоминание, я употре­бил слово «шкаф»), почему я при этом плакал, какое отношение имел к этому приход матери — See это было для меня темно; я скло­нен был объяснить эту сцену тем, что старший брат чем-нибудь дразнил меня и это было прервано приходом матери. Такие недо­разумения в сохранившейся в памяти сцене из детства нередки: помнишь ситуацию, но в ней нет надлежащего центра: не знаешъ,

на какой из ее элементов должен быть сделан психический акцент. Аналитический разбор вскрыл передо мной совершенно неожидан­ный смысл картины. Я не нашел матери, во мне зашевелилось подозрение, что она заперта в этом ящике или шкафу, и потому по­требовал от брата, чтобы он открыл его- Когда он это сделал, и я убедился, что матери в ящике нет, я начал кричать; это тот момент, который закреплен в воспоминании и за которым последовало ус­покоившее, мою тревогу или тоску появление матери. Но каким образом пришла ребенку мысль искать мать в ящике? Снившие­ся мне в то же время сны смутно напоминали мне о няньке, о которой у меня сохранились еще и другие воспоминания, о том, например, как она неукоснительно требовала, чтобы я отдавал ей мелкие деньги, которые я получал в подарок*— деталь, которая, в свою очередь* может претендовать на роль воспоминания,^ «покрываю­щего» нечто позднейшее. Я решил облегчить себе на этот раз зада­чу истолкования и расспросил мою мать — теперь уже старую жен­щину — об этой няньке. Я узнал многое, в том числе и то, что она, умная, но нечестная особа, во время родов моей матери украла у нас в доме множество вещей и по настоянию моего брата была предана суду. Это указание разъяснило мне сразу, словно каким-то озарением, смысл рассказанной выше сцены. Внезапное исчезнове­ние няньки не было для меня безразличным; я обратился как раз к этому брату с вопросом о том, где она» вероятно, заметив, что в ее исчезновении он сыграл какую-то роль; он ответил мне уклон­чиво, игрой слов, как это он любит делать и сейчас: «Ее заперли в ящик»* Ответ этот я понял по-детски, буквально, но прекратил расспросы, потому что ничего больше добиться не мог. Когда не­много времени спустя я хватился матери и ее не было, я заподозрил брата в том, что он сделал с ней то же, что и с нянькой, и заставил его открыть мне ящик, Я понимаю теперь^ почему в передаче этого зрительного воспоминания детства подчеркнута худоба матери; мне должен был броситься в глаза ее вид только что выздоровев­шего человека. Я 2]/й годами старше родившейся тогда сестры, а когда я достиг трехлетнего возраста, прекратилась наша сов­местная жизнь со сводным братом.

ОБМОЛВКИ

Если обычный материал нашей разговорной речи на родном языке представляется огражденным от забывания, то тем более подвержен он другому расстройству, известному под названием «обмолвок». Явление это* наблюдаемое у здорового человека, про­изводит впечатление переходной ступени к так называемой «па­рафазии», наступающей уже при патологических условиях. - В данном случае я имею возможность в виде исключения поль-

& 3. Фрейд 225

эоваться (и воздать должное) предшествующей работой: в 1895 го* ду Мерингер и К* Майер опубликовали работу под заглавием «Об* молвкн и очитки»; точка зрения, с которой они разбирают вопрос, выходит за пределы моего рассмотрения. Ибо один из авторов, от имени которого и ведется изложение»— языковед и взялся за иссле­дование с лингвистической точки зрения, желая найти правила, по которым совершаются обмолвки. Он надеялся, что на основании этих правил можно будет заключить о существовании «известного духовного механизма», «в .котором звуки одного слова, одного пред­ложения и даже отдельные слова связаны и сплетены между собой совершенно особенным образом» (S. 10).

Автор группирует собранные км примеры «обмолвок» сперва с точки зрения чисто описательной, разделяя их на: случаи пере­мещения (например: Milo von Venus вместо Venus von Milo [Милос из Венеры вместо Венера из Милоса]); предвосхище­ния или антиципации (например: es war mir auf der Schwest,. auf der Brust so schwer [Мне было на сердце (доел.: на груди) так тяжело, но вместо Brust — грудь вначале было сказано Schwest..]); отзвуки или постпозиции (например: Ich for der e Sie auf, auf das Wohl unseres Chefs aufzustoSen вместо anzustofien [«Я предлагаю вам отрыгнуть (вместо: чокнуться, т. е. выпить) за здоровье нашего шефа»]); контаминации (Er setzt sich auf den Hinterkopf, составленное из Ег setzt slch emen Kopf auf и Ег stellt sich auf die Hinterbeine [«Он садится на заты­лок» (букв: на «заднюю голову»), составлено из: «он стоит на сво­ем* (упорствует) и «стал на дыбы» (в перен. смысле также «упорст­вует») ]); замещения (Ich gebe die Praparate in den Brief kasten вместо Brut kasten («Я ставлю препараты в почтовый ящик» вмес­то «в термостат»]); к этим главным категориям надо добавить еще некоторые, менее существенные ил» менее важные для наших целей* Для этой группировки безразлично, подвергаются ли пере­становке, искажению, слиянию ит.н. отдельные звуки слова, слоги или целые слова задуманной фразы.

Наблюдавшиеся им обмолвки Мерингер объясняет различием психической интенсивности произносимых звуков. Когда имеет место иннервация первого звука слова, первого слова фразы, тогда про­цесс возбуждения уже обращается к следующим звукам и следую­щим словам, и поскольку эти иннервации совпадают во времени, они могут взаимно влиять и видоизменять одна другую* Возбуж­дение психически более интенсивного звука предваряет прочие или, напротив, отзывается впоследствии и расстраивает таким образом более слабый иннервацнонный процесс. Вопрос сводится лишь к тому, чтобы установить, какие именно звуки являются в том или ином слове наиболее интенсивными. Мерингер говорит по этому поводу: «Для того чтобы установить, какой из звуков, составляю­щих слово, обладает наибольшей интенсивностью, достаточно на­блюдать свои собственные переживания при отыскании какого-либо забытого слова, скажем, имени. То, что воскресает в памяти преж-

де всего» обладало во всяком случае наибольшей интенсивностью до забывания» (S. 160). «Высокой интенсивностью отличаются, таким образом, начальный звук корневого слога и начальный звук слова и, наконец, та или те гласные, на которые падает ударение» (S. 162),

Я не могу здесь воздержаться от одного возражения. Принад­лежит ли начальный звук имени к наиболее интенсивным элемен­там слова или нет, во всяком случае неверно, что в случаях забыва­ния слов он восстанавливается в сознании первым; указанное выше правило, таким образом, неприменимо. Когда наблюдаешь себя в по­исках забытого имени, довольно часто возникает уверенность, что это имя начинается с такой-то буквы. Уверенность эта оказывается ошибочной столь же часто, как и имеющей основания. Я решился бы даже утверждать, что в большинстве случаев буква указыва­ется неправильно. В нашем примере С Синьорелли начальный звук и существенные слоги исчезли в замещающих именах; и в имени Боттичелли воскресли в сознании как менее существенные слоги „elli". Как мало считаются замещающие имена с начальным звуком исчезнувшего имени, может показать хотя бы следующий пример* Как-то раз я тщетно старался вспомнить название той маленькой страны, столица которой Монте-Карло, Подстав­ные имена гласили: Пьемонт, Албания, Монтевидео, К о л и к о.

Албания была скоро заменена Черногорией (Мontenegro), и тогда мне бросилось в глаза, что слог м о н т (произносится мои) имеется во всех замещающих именах, кроме одного лишь последнего. Это облегчило мне задачу, отправляясь от имени князя Альберта, найти забытое Монако* К о л и к о приблизительно воспроизводит последовательность слогов и ритм забытого слова.

Если допустить, что психический механизм, подобный тому, какой мы показали в случаях забывания имен, играет роль и в случаях обмолвок, то мы будем на пути к более глубокому пони­манию этого последнего явления. Расстройство речи, обнаружи­вающееся в форме обмолвки, может быть вызвано, во-первых, влиянием другой составной части той же речи — предвосхищением того, что следует впереди, или отзвуков сказанного,— или другой формулировкой в пределах той же фразы или той же мысли, кото­рую собираешься высказать (сюда относятся все заимствованные у Мерянгера и Майера примеры); но расстройство может произой­ти н путем, аналогичным тому процессу, какой наблюдается в при­мере Синьорелли: в силу влияний, посторонних дан­ному слову, предложению, данной связи, влияний, идущих от эле­ментов, которые высказывать не предполагалось и о возбуждении которых узнаешь только по вызванному ими расстройству. Одно­временность возбуждения — вот то общее, что объединяет оба вида обмолвок, нахождение внутри или вне данного предложения или данной связи составляет пункт расхождения. На первый взгляд различие представляется не столь большим, каким оно оказывается

8* 227

затем с точки зрения некоторых выводов из симптоматики данного явления. Но совершенно ясно, что лишь в первом случае есть надеж­да на то, чтобы из феномена обмолвок можно было сделать выводы о существовании механизма, связывающего отдельные звуки и слова так, что они взаимно влияют на способ их артикуляции, т. е, выводы, на которые рассчитывал при изучении обмолвок лингвист* В случае нарушений, вызванных влияниями, стоящими вне данной фразы или связи речи, необходимо было бы прежде всего найти нарушающие элементы, а затем встал бы вопрос, не может ли ме­ханизм этого нарушения также обнаружить предполагаемые за­коны речеобразования.

Нельзя сказать, чтобы Мерингер и Майер не заметили возмож­ности расстройства речи благодаря ^сложным психическим влия­ниям» элементами, находящимися вне данного слова, предложения или их связи в речи. Они не могли не заметить, что теория психической неравноценности звуков, строго говоря, может удовлетворительно объяснить лишь как случаи нарушения в произношении отдельных звуков, так и предвосхищения и отзвуки. Так, где расстройство не ограничивается отдельными звуками, а простирается на целые слова, как это бывает при замещениях и контаминациях слов, там и они, не колеблясь, искали причину обмолвок вне задуманной связи речи и подтвердили это прекрасными примерами. Приведу следующие места.

(С 62) «Р. рассказывает о вещах* которые он в глубине души считает свинством (Schweinerei). Он старается, однако» найти мяг­кую форму выражения и начинает: „Dann aber sjnd Tatsachen zum Vorschwein gekommen"1. Мы с Майе ром были при этом, и R подтвердил, что он думал о „Schweinereien" (свинствах). То обстоя­тельство, что слово, о котором он подумал, выдало себя и вдруг проч рвалось при произнесении Vorschein, достаточно объясняется сход­ством обоих слов».

(С. 73) «При замещениях, так же как и при контаминациях, но только, вероятно, в гораздо большей степени играют важную роль летучие или блуждающие речевые обороты. Если они и находятся за порогом сознания, то все же в действенной близости к нему, могут с легкостью вызываться каким-либо сходством с комплексом, подлежащим высказыванию, и тогда порождают «схождение с рель­сов* или врезываются в связь речи. Летучие или блуждающие речевые обороты часто являются, как уже сказано, запоздалыми спутниками недавно протекших словесных процессов (отзвуки) >.

(С. 97) «Схождение с рельсов* возможно также и благодаря сходству: когда другое, схожее слово лежит вблизи порога соз* нання, но не предназначено для произнесения. Это бывает при замещениях. Я надеюсь, что при проверке мои пра-

1 Непереводимая игра слов: вместо zum Vorschein gekommen, что значит «обнаружились» («и тогда обнаружились факты»), слог schein заменен словом — свинья.— Примеч. перев.

вила должны будут подтвердиться. Но для этого необходимо (если наблюдение производится над другим человеком) уяснить себе все, что только не передумал говорящий1. Приведу поучительный пример. Директор училища Л, сказал в нашем обществе: „Die Frau wiirde mir Furcht einlagen"2, Я удивился, так как 1 показалось мне здесь непонятным. Я позволил себе обратить внимание говорив­шего на его ошибку: „einlagen" вместо „einjagen*\ на что он тот­час же ответил: «Да, это произошло потому, что я думал: „Ich ware nicht in der Lage"» и т. д.3.

«Другой случай, Я спрашиваю Р* ф, IIL, в каком положении его больная лошадь- Он отвечает: ,,Ja? das draut... dauert vielleicht noch einen Monat"4, Откуда взялось „draut" с его г, для меня было непонятно, ибо звук г из „dauert" не мог оказать такого действия. Я обратил на это внимание Р. ф. ILL, и он объяснил, что думал прн этом: „Es ist eine t г а и г i ge Geschichte"5. Говоривший имел, таким образом, в виду два ответа, и они смешались воедино».

Нельзя не заметить, как близко подходят к условиям наших «анализов» и то обстоятельство, что принимаются в расчет блуж­дающие речевые обороты, лежащие за порогом сознания и не пред­назначенные для произношения, и предписание осведомляться обо всем том, что думал говорящий. Мы тоже отыскиваем бессозна­тельный материал и делаем это тем же путем, с той лишь разницей, что путь, которым мы идем от того, что приходит в голову спра­шивающего, к отысканию расстраивающего элемента,— более длин­ный и ведет через комплексный ряд ассоциаций.

Остановлюсь еще на другом интересном обстоятельстве, о ко­тором свидетельствуют примеры, приведенные у Мерингера. По мне­нию самого автора, сходство какого-либо слова в задуманном предложении с другим, не предполагавшимся к произнесению, дает этому последнему возможность путем искажения, смещения, ком­промиссного образования (контаминации) дойти до сознания дан­ного субъекта:

lagen dattert Vorschein jagen tratirig schwein

В моей книге «Толкование сновидений»6 я показал» какую роль играет процесс сгущения в образовании так называемого явно­го содержания сновидения из скрытых (latent) его мыслей. Какое-либо сходство {вещественное или словесное) между двумя элемен­тами бессознательного материала служит поводом для создания

1 Курсив ной.

2 Вместо „Die Frau wurde mir Furcht em jagen1* («эта женщина внушила бы мне страх*).— Примеч. перев.

3 «Я не был бы в состоянии*.

4 с Да, это продлится, быть может, еще месяц». * «Это печальная история»,

e Die Traumdeutung, Leipzig und Wien, 1900.

третьего—смешанного или компромиссного представления» ко­торое в содержании сновидения представляет оба слагаемых и ко­торое в силу этого своего происхождения и отличается так часто противоречивостью отдельных своих черт.

Образование замещений и контаминации при обмолвках и есть, таким образом, начало той работы сгущения, результаты которой мы обнаруживаем при построении сновидения*

В небольшой статье, предназначенной для широкого круга чи­тателей („Neue Freie Presse" 23 авп 1900 г.)* Мерингер отмечает особое практическое значение некоторых случаев обмолвок — тех именно» когда какое-либо слово заменяется противоположным ему по смыслу. «Вероятно, все помнят еще, как некоторое время то­му назад председатель австрийской палаты депутатов открыл заседание словами: «Уважаемое собрание! Я констатирую присут­ствие стольких-то депутатов и объявляю заседание закрытым!* Общий смех обратил его внимание на ошибку* и он исправил ее* В данном случае это можно скорее всего объяснить тем, что пред­седателю хотелось бы иметь возможность действительно закрыть заседание, от которого можно было ожидать мало хорошего; эта сторонняя мысль — что бывает часто — прорвалась хотя бы час­тично, и в результате получилось «закрытый» вместо «открытый» — прямая противоположность тому, что предполагалось сказать. Впро­чем, многочисленные наблюдения показали мне, что противопо­ложные слова вообще очень часто подставляются одно вместо другого; они вообще тесно сплетены друг с другом в нашем соз­нании, лежат в непосредственном соседстве одно с другим и лег­ко произносятся по ошибке».

Не во всех случаях обмолвок по контрасту так легко показать, как в примере с пред седа тел ем> вероятность того* что обмолвка произошла вследствие своего рода протеста, который заявляется в глубине души против высказывавшего предложения. Аналогич­ный механизм мы нашли, анализируя пример aliquis: там внут­реннее противодействие выразилось в забывании слова вместо за­мещения его противоположным. Для устранения этого различия заметим, однако, что словечко aliquis не обладает таким антипо­дом, каким являются по отношению друг к другу слова «закрывать» и «открывать», и далее, что слово «открывать*, как весьма обще­употребительное, не может быть позабыто.

Если последние примеры Мерингера и Майера показывают нам, что расстройство речи может происходить как под влиянием зву­ков и слов той же фразы, предназначаемых для произнесения, так и под воздействием слов, которые находятся за пределами задуман­ной фразы и иным способом не обнаружили бы се-б я,— то перед нами возникает прежде всего вопрос» возможно ли резко разграничить оба эти вида обмолвок и как отличить случаи одной категории от другой. Здесь уместно вспомнить о словах Вундта, который в своей только что вышедшей в свет работе о за­конах развития языка (Volkerpsychologie, T, I, Teil I, S. 371 и ff.,

1900 г.) рассматривает также и феномен обмолвок. Что, по мнению Вундта, никогда не отсутствует в этих явлениях и других» им род-ственных,— это известные психические влияния. «Сюда относится, прежде всего, как положительное условие, ничем не стесняемое течение звуковых и словесных ассоциаций, вызванных произнесенными звуками. В качестве отрицательного фактора к нему присоединяется выпадение или ослабление воздействий воли, стесня­ющих это течение, и внимания, также выступающего здесь в качестве волевой функции. Проявляется ли эта игра ассоциаций в том, что предвосхищается предстоящий еще звук* или же репродуцируется произнесенный, или между другими какой-либо посторонний, но при­вычный, или в том, наконец, что на произносимые звуки оказывают свое действие совершенно иные слова, находящиеся с ними в ассо­циативной связи,— все это означает лишь различия в направлении и, конечно, различия в том, какой свободой пользуются возникающие ассоциации,, но не в их общей природе* Й во многих случаях трудно решить, к какой форме причислить данное расстройство и не сле­дует ли с большим основанием, следуя принципу сочетания при­чин11 отвести его за счет совпадения нескольких мотивов» (с, 380t 281),

Я считаю замечания Вундта вполне основательными и чрезвы­чайно поучительными. Быть может, можно было бы с большей реши­тельностью, чем это делает Вундт, подчеркнуть, что оказывающий позитивное влияние фактор в словесных ошибках — беспрепятст­венное течение ассоциаций й негативный фактор — ослабление сдер­живающего его внимания действуют всегда совместно, так что оба фактора оказываются лишь различными сторонами одного и того же процесса. С ослаблением сдерживающего внимания и приходит в действие беспрепятственное течение ассоциаций — или, выра­жаясь еще категоричнее: благодаря этому ослаблению.

Среди примеров обмолвок, собранных мною, я почти не нахожу таких, где расстройство речи сводилось бы исключительно к тому, что Вундт называет «действием контакта звуков». Почти в каждом случае я «ахожу еще и расстраивающее влияние чего-либо, находя­щегося вне пределов предполагаемой речи; и это «что-то» есть либо отдельная, оставшаяся бессознательной мысль, дающая о себе знать посредством обмолвки и нередко лишь при помощи тщательного анализа могущая быть доведенной до сознания, или же это более общий психический мотив, направленный против всей речи в целом.

Пример: а) Я хочу процитировать моей дочери, которая, ку­сая яблоко, состроила гримасу:

Der Affe gar possierlich ist, Zumal wenn er vom Apfel fnflt2*

1 Курсив мой.

э Обезьяна очень смешна, Особенно когда она ест яблоко.

Но начинаю: „Der Apfe..." По-видимому, это можно рассматри­вать как контаминацию, компромисс между словами Affe (обезья­на) и Apfel (яблоко), или же как антиципацию последующего ApfeL В действительности же положение дела таково. Я уже од­нажды приводил эту цитату и при этом не обмолвился. Обмолвка произошла лишь при повторении цитаты; повторить же пришлось потому, что дочь моя, занятая другим, не слушала. Это-то повторе-ние и связанное с ним нетерпение, желание отделаться от этой фра­зы и надо также засчитать в число мотивов моей обмолвки, вы­ступающей в форме процесса сгущения,

б) Моя дочь говорит: „Ich schreibe der Frau Schresin>ger" («Я пишу г-же Шрезинге р#). Фамилия этой дамы на самом де­ле Шлезингер, Эта ошибка, конечно, находится в связи с тен­денцией к облегчению артикуляции, так как после нескольких звуков «р» трудно произнести ъл». Однако я должен прибавить, что эта обмолвка случилась у моей дочери через несколько минут после того? как я сказал Apfe вместо Affe, Обмолвки же в высокой сте­пени заразительны, так же как н забывание имен, по отношению к которому эта особенность отмечена у Мерингера и Майера. При­чину этой психической заразительности я затрудняюсь указать.

в) Пациентка говорит мне в самом начале визита; „Ich klappe zusammen, wie einTassenmescher — Taschenmesse r<tJ. Звуки перепутаны, и это может быть опять-таки оправдано труд­ностью артикуляции3* Но когда ей была указана ошибка, она не за­думываясь ответила: «Это потому, что вы сегодня сказали Ernschfo вместо Ernst — «серьезно»). Я действительно встретил ее фразой, в которой в шутку исказил это слово. Во все время приема она посто­янно делает обмолвки, и я замечаю, конечно, что она не только ими­тирует меня, но имеет еще и особое основание в своем бессозна­тельном останавливаться на имени «Эрнст»3.

г) Та же пациентка в другой раз совершает такую обмолвку: «Ich bin so verschnupft, ich kann nicht durch die_ A s e nattne Она тотчас же отдает себе отчет в том, откуда эта ошибка* каждый день сажусь в трамвай в Hasenauergasse, и сегодня утром, когда я ждала трамвая* мне пришло в голову, что если бы я была француженкой, я выговаривала бы название улицы Asenauer, потому что французы пропускают звук h в начале словам Далее она сообщает целый ряд воспоминаний о французах, с которыми она была знакома, и в результате длинного обходного

1 «Я складываюсь, как перочинный ножик».

2 Ср. «Шла Саша по шоссе н сосала сушку> и аналогичные скороговорки.

* Она находилась, как это выяснилось, под влиянием бессознательной мысли о беременности и предупреждении родов. Словами о перочинном ноже, которыми она сознательно выразила жалобу, она хотела описать положение ребенка в утробе ма­тери. Слово ernst в моем обращении напомнило ей фамилию (S. Ernst) главы извест­ной венской фирмы, анонсирующей продажу предохранительных средств против бере­менности.

4 Вместо Nase at men — сУ меня такой насморк, что я не йогу дышать косом».

пути приходит к воспоминанию о том, что 14-летней девочкой она играла в пьеске cKurmarker und Picarde» роль Пикарды и говорила тогда аа ломаном немецком языке, В тот дом, где она жила, приехал теперь гость из Парижа,— случайность, которая и вызвала весь этот ряд воспоминаний. Перестановка звуков была, таким образом, вызвана вмешательством бессознательной мысли, совершенно не связанной с тем, о чем шла речь,

д) Аналогичен механизм обмолвки у другой пациентки, кото­рой вдруг изменяет память в то время, как она рассказывает о давно забытом воспоминании детства. Она не может припомнить, за какое место схватила ее нескромно и похотливо чья-то рука. Не­посредственно вслед за этим она приходит в гости к своей подруге и разговаривает с ней о дачах. Ее спрашивают, где находится ее домик в М,, и она отвечает: «An der BergI ende», вместо* Berg-lehune1,

е) Другая пациентка, которую я спрашиваю по окончании прие* ма> как здоровье ее дяди, отвечает; «Не знаю, я вижу его теперь только in flagrant i»a. На следующий день она начинает: «Мне было очень стыдно* что я вам так глупо ответила. Вы, конеч­но, должны были счесть меня совершенно необразованным челове­ком, постоянно путающим иностранные слова. Я хотела ска­зать «en passant»3* Тогда мы еще не знали, откуда она взяла непра­вильно употребленное иностранное слово. Но в тот же день она сооб­щила, продолжая разговор, о вчерашнем воспоминании, в котором главную роль играла поимка с поличным — in flagrant!. Ошиб­ка прошлогодня, таким образом, предвосхитила бессознательное в то время воспоминание.

ж) Относительно другой пациентки мне пришлось в ходе ана­лиза высказать предположение, что в то время, о котором у нас шел разговор, она стыдилась своей семьи и сделала своему отцу упрек» нам еще неизвестный* Она ничего такого не помнит и счи­тает это вообще неправдоподобным. Разговор о ее семье, однако, продолжается, и она делает такое замечание: «Одно нужно за ними признать: это все-таки необычные люди: sie haben alle G e i z...4

Я хотела сказать: Geist»5, И таков бьир действительно тот упрек, который она вытеснила из своей памяти. Что при обмолвке про­рывается как раз та идея, которую хотелось бы пода вить,.— яв­ление общее (ср* случай Мерннгера; Vorschwem), Разница лишь в том, что у Мерингера говоривший субъект хотел подавить нечто известное ему, в то время как моя пациентка не сознает подав­ляемого, или, выражаясь иначе, не знает, что она нечто подав­ляет и что именно она подавляет*

з) «Если вы хотите купить ковры, идите к Кауфману в Матеус-

] Lend* — бедро; Berg I e h n е — склон горы. 4 На месте преступления, с поличным, 3 Мимоходом, мельком. * У них у всех скупость. 9 Дух, ум.

гасее. Я думаю, что смогу Bdc там отрекомендовать»,— говорит мне <*дна дама. Я повторяю: * Стало быть» у Матеуса,.. Я хотел сказать — у Кауфмана». На первый взгляд это простая рассеянность; я поста­вил одно имя на место другого* Под влиянием того, что мне гово­рила дама, я действительно проявил некоторую рассеянность, так как она направила мое внимание на нечто другое, что было для меня не­сравненно важнее, чем ковры. В Матеусгассе находится дом, в кото­ром жила моя жена, когда она еще была моей невестой. Вход в дом был с другой улицы, и теперь я заметил, что название этой последней я забыл; восстановить его приходится окольным путем. Имя Матеуса, на котором я остановился, послужило мне заместителем позабытого названия улицы. Оно более пригодно для этого, чем имя Кауфмана» так как употребляется только для обозначения лица — в противопо­ложность слову Кауфман {Kaufтапп — купец); забытая же улица названа также по имени лица — Радецкого.

н) Следующий случай я мог бы отнести к рубрике «ошибок-за-блуждений» (Irrtiimer), о которых будет речь ниже; привожу его, однако, здесь потому, что звуковые соотношения, на основе которых произошло замещение слов, выступают в нем с особенной нагл яд* ностью« Пациентка рассказывает мне свой сон. Ребенок решился покончить с собой посредством укуса змеи; он приводит это в испол­нение, она видит, как он бьется в судорогах, и т. д. Предлагаю ей найти повод для этого сна в том» что она пережила накануне. Она тотчас же вспоминает, что вчера вечером слушала популярную лек­цию об оказании первой помощи при змеином укусе. Если укушены одновременно ребенок и взрослый, то прежде всего надо оказать помощь ребенку. Она вспоминает также, какие указания дал лектор о мерах, которые надо принять. Многое зависит от того, сказал он, какой породы укусившая змея. Я перебиваю ее и спрашиваю: не гово­рил ли он о том, что в наших краях очень мало ядовитых пород и каких именно следует опасаться? «Да, он назвал гремучую змею (Klapperschlange)», Я улыбаюсь, и она замечает, что сказала что-то не так. Однако она исправляет не название, а берет все свое заявление обратно: «Да такой ведь у нас нет; он говорил о гадюке. Каким образом пришла мне на ум гремучая змея?» Я подоз­ревал, что это произошло вследствие примешавшихся сюда мыслей, скрытых за ее сном. Самоубийство посредством змеиного укуса может вряд ли иметь другой смысл, как указание на Клеопатру. Зна­чительное звуковое сходство обоих слов (Kleopatra и Ktappersch-lange), совпадение букв kl ,., р ,„ г, следующих в одном и том же по­рядке, и повторение той же буквы а с падающим на нее ударением было совершенно очевидно. Связь между именами Klapperschlange и Kleopatra на минуту снижает способность суждения моей пациентки, и благодаря этому утверждение, будто лектор поучал венскую пуб­лику о том, какие меры принимать при укусе гремучей змеи, не пока­залось ей странным. Вообще же она знает столь же хорошо, как и я, что гремучие змеи у нас не водятся. Если она и перенесла, не за­думываясь, гремучую змею в Египет, то это вполне простительно,