ГЛАВА 10 КОНТРОЛЬНО-ИЗМЕРИТЕЛЬНЫЕ ПРИСПОСОБЛЕНИЯ КАК СРЕДСТВО УПРАВЛЕНИЯ КАЧЕСТВОМ ПРОДУКЦИИ 20 страница
Итак, для установления юридического акта необходима наличность общего намерения установить или приобрести права или же установить или взять на себя обязательства. В упрощенной психологии юридической теории намерение приписывается воле как таковой и называется элементом свободной воли.
Для того чтобы выяснить, действительно ли то или иное лицо желало осуществить свою волю Посредством юридического акта, можно воспользоваться одним из двух методов. В древние времена юридический акт облекался в изысканные формы, которые не только должны были служить доказательством совершения сделки, но и показывали, что субъект, совершая сделку, имел сознательное намерение выполнить ее. Согласно феодальному праву лицо, передававшее землю, должно было совершить церемонию инвеституры, в которой главную роль играла передача флага, палки, комка земли и т. д. Нередко могли возникнуть споры относительно того, была ли церемония в точности выполнена и была ли передача действительна. С течением времени формальности были упрощены и подчинены общей имевшейся в виду цели. Мотивы, которые повели к этим изменениям, ясно видны в одном деле семнадцатого столетия. В деле этом говорится: «хотя вручение сейзины (livery of seisin, т.е. формальная передача владения) наилучшим образом совершается посредством передачи ветви или куска той земли, которую имеется в виду передать, и, хотя правило это следует соблюдать, одна ко передача куска земли или ветви, с другой земли или золотой или серебряной монеты, или какой-либо другой вещи, совершаемое на данной земле ради передачи ее владения является достаточным. И когда жалующий землю находится на ней, то слова его, хотя бы они и не сопровождались никаким действием, достаточны для передачи сейзины. Он может сказать: «я вручаю сейзину этой земли вам за всю землю, упомянутую в этом документе». Или он может произнести какие-либо подобные слова, не совершая при этом никакой церемонии или торжественного акта. «Даже и в настоящее время не которые пережитки напоминают нам о древних юридических формах: так, например, когда лицо, заключающее договор об отдаче земли в аренду, кладет палец на облатку, символизирующую печать, и произносит формулу: «я передаю это как мой акт и документ», — то оно совершает акт, являющийся отголоском долгой истории формальных передач. Однако в общем современная юриспруденция относится отрицательно к подобному формализму, который она считает не столько гарантией достоверности, сколько возможной ловушкой для неосторожного. Наличность свободной воли, порождающей юридический акт. обычно установляется путем прямого расследования, которое, может быть, и трудно выполнить, но которое лучше удовлетворяет наше более развитое чувство справедливости, чем простая формальность. В важных случаях, например при передаче земли, все еще требуется подписанный документ; однако принимаются известные предосторожности, чтобы таких документов нельзя было получить при помощи таких средств, как устрашение или обман. Заинтересованная сторона может требовать расторжения формально правильного договора продажи на том основании, что документ был подписан по принуждению или что документ, который был приготовлен и подписан для будущей передачи, обставленной определенными условиями, был тайно присвоен другой стороной. Наконец, одна из сторон, заключивших договор, может доказать путем фактических данных, что соглашение было совершено на основании представленных другой стороной заведомо ложных данных.
Здесь, как и во многих других случаях, в распоряжении права имеются лишь весьма несовершенные средства для того, чтобы определить, насколько субъекты юридических актов обладали свободой решения. Весьма часто вместо убеждения, обоснованного доказательством, выступает на сцену презумпция. Эта отрицательная черта объясняется однако скорее юридическим толкованием типических сделок, чем каким-либо специфическим недостатком теории юридических актов. Ухватить настоящее намерение людей при помощи, так сказать, юридических щипцов чрезвычайно трудно, и потому в праве нам приходится довольствоваться лишь приближением к истине. Право установляет известный критерий разумного поведения, достаточный для потребностей среднего человека. Оно предполагает, что при известных условиях рассудительный человек будет обычно действовать известным образом. Оно предполагает, например, что когда кто-либо обещает доставить другому известную выгоду, то обыкновенно он делает это, рассчитывая получить какую-либо выгоду для себя самого. Поэтому в английском праве существует правило, что в основе каждого соглашения, не воплощенного в формальном снабженном печатями документе, должно лежать какое-либо материальное соображение (valuable consideration), т.е. действительная выгода для лица, получившего обещание, или действительная затрата для лица, давшего обещание. Поэтому если кто-либо дает неформальное и не обусловленное выгодой обещание, то юридически он может в любой момент отказаться от него, хотя бы соображения нравственного порядка настойчиво требовали исполнения обещанного. Одно время лорд Мансфильд придерживался взгляда, что моральные обязательства составляют достаточное основание. Однако этот взгляд никогда не пользовался общим признанием и, с точки зрения современной теории, основание должно непременно иметь определенную материальную ценность. Та, в деле Томаса против Томаса данное одним лицом обещание отдать коттедж вдове его покойного брата считалось подлежащим исполнению не в силу «моральных соображений» — уважения к желанию покойного, — но, т. к. вдова обещала платить один фунт арендной платы и взяла на себя издержки по ремонт дома, это было признано судом достаточным основанием, чтобы сделать соглашение обязательным.
Весьма трудные проблемы вытекают из того факта, что иногда люди принимают на себя обязательства вследствие представленных им ложных сведений. Суду приходится решать, в какой степени подобные ложные данные лишили заключившее сделку лицо возможности осуществлять его свободную волю. Весьма часто нелегко отличить ошибку в суждении, которую суд вовсе не обязан исправлять, от вызванного обманом неправильного представления, которое, с точки зрения закона, дает обманутому лицу право на судебную защиту. В качестве иллюстрации, поясняющей трудность подобного положения и указывающей средства, при помощи которых суд может иногда разрешить его, я приведу одно дело.
В деле Редграва против Гэрда, Редграв, стряпчий по профессии, сделал в газетах объявление, что у него есть приличная практика и обширные связи и что, так как вскоре он оставляет дела, он хотел бы взять в качестве компаньона опытного юриста, который согласился бы приобрести пригородную дачу Редграва ценой в 1600 фунтов. Гэрд ответил на объявление и попросил личного свидания, на котором Р. сказал, что практика доставляла ему ежегодный доход около трехсот фунтов. Гэрд, после довольно небрежного осмотра книг, пришел к выводу, что практика хотя, может быть, и не приносила трехсот фунтов, как указывал Редграв, но все же давала около двухсот фунтов. Ввиду этого он подписал контракт о приобретении дома, ничего, однако, не упоминая в документе относительно практики. Затем он вступил во владение домом; но, когда обнаружилось, что на самом деле практика не давала ровно ничего, он отказался исполнить договор. Редграв предъявил иск с целью заставить его это сделать. Гэрд отказывайся это сделать ввиду представленных ему ложных данных относительно практики Р., и суд решил дело в его пользу. Один из мотивов решения был выражен сэром Джорджем Джеселем следующим образом: «Если кто-либо заключил контракт, руководясь при этом представленными ему неверными данными, то в ответ на такое его указание нельзя ссылаться на то, что если бы он выказал должную тщательность, то он мог бы обнаружить неверность этих данных».
Одним из наиболее обычных примеров является тот случай, когда какие-либо лица издают проспект, в котором они дают ложные сведения касательно договоров, заключенных до образования компании, а затем говорят, что договоры эти могут быть подробно рассмотрены в бюро стряпчего. Суды всегда, однако, придерживались того мнения, что лица, поверившие в правильность этих ложных данных, не лишаются права возмещения на том лишь основании, что они не ознакомились с договорами.
Кроме анализа юридического акта как выражения свободной воли, его еще приходится исследовать с точки зрения согласия его с принятыми нормами. Ведь никакой индивидуальный гражданин и никакая ассоциация не могут стремиться к тому, чтобы созидать или изменить права способом, который запрещен законом государства. Их правосозидающая деятельность по необходимости подчиняется юридическим рамкам, установленным государством. Например, было бы совершенно напрасно завещать деньги в пользу какой-либо церкви, в пользу, скажем, лондонского римско-католического собора, для того чтобы там служились заупокойные мессы о завещателе. Такой юридический акт, который в Испании или Италии был бы вполне юридически действителен, в Англии не имел бы никакого значения, ибо закон 1547 года запрещает «суеверные действия».
Необходимость согласования юридического акта с установленными нормами идет еще дальше по общему признанию, юридические акты, противоречащие установленным понятиям нравственности или общественной пользы, с юридической точки зрения, ничтожны, — так, напр., назначение приза, вознаграждающего наиболее искусный обман, совершенный в течение последнего года, не будет признано действительным никаким судом, хотя бы по форме своей соглашение это было безупречно и хотя бы входящие в программу состязаний обманы не подлежали уголовному преследованию. По мнению английского суда, духовное завещание, в котором имущество завещано определенному лицу под тем условием, чтобы это лицо не поступало в армию или во флот, юридически ничтожно, ибо поставленные условия очевидно направлены против общественной пользы (дело Бирда против Галля).
В одном недавнем деле, которое привлекло к себе некоторое внимание благодаря своей странной обстановке, театральный антрепренер заключил договор с театральным агентом, на основании которого этот последний в целях рекламы должен был устроить какой-либо сенсационный инцидент. Нанятые агентом две дамы вошли в партер в необычайно больших шляпах, которые они отказались снять, после чего они были выведены из театра антрепренером. Затем они возбудили против антрепренера обвинение в нападении, но мировой судья нашел, что, удаляя их из театра, антрепренер лишь осуществлял cвoe право. Когда агент Данн потребовал платы за устройство этой сцены и фиктивного судебного разбирательства, антрепренер Керзон отказался платить и суду пришлось решать, был ли этот юридический акт обязательным для обеих сторон. Вопрос был решен в отрицательном смысле. Судьи пришли к выводу, что симулированный проступок и рекламная цель, ради которой он был совершен, обнаруживали неуважение к юстиции и, следовательно, были направлены против общественной пользы. Поэтому, несмотря на то что согласие сторон на заключение условия стояло вне сомнения, этот юридический акт был признан недействительным (дело Данна против Керзона).
В этих случаях договоры противоречили «общественной пользе». Но право идет еще дальше и отказывается охранять какой-либо договор, который основан на частной безнравственности. Исходя из принципа «ex turpi causa non oritur actio», закон отказывается признавать действительность договора, цель которого очевидно безнравственна. Так, в одном недавнем деле Опфил против Райт, к ответчице был предъявлен иск с требованием уплаты денег за квартиру в Southampton Row. Свидетельскими показаниями было установлено, что агент истца во время заключения договора о найме квартиры знал, что ответчица была содержанкой одного лица, которое постоянно ходило к ней на квартиру. Поэтому суд нашел, что истец через своего агента сознательно сдал свою квартиру для безнравственной цели и что, следовательно, он не мог требовать наемной платы. Принцип этот ясно указан судьей Бекнилем: «если женщина снимает дом для того, чтобы жить в нем в качестве содержанки какого-либо мужчины и пользоваться домом для этой именно цели, и хозяин дома во время сдачи его под наем знает, для какой цели его нанимают, то хозяин не может требовать наемной платы». [...]
Teкст печатается по изд.: Виноградов П. Очерки по теории права.— С. 54—72.
С. А. МУРОМЦЕВ
ВИДЫ ЮРИДИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ
[...] При установлении юридической гарантии, т. е. при возведении какого-либо отношения на степень права, деятельность власти ограничивается тем, что открыто или молчаливо она установляет. что отныне в случае правонарушения за субъектом права будут признаны известные притязания по отношению к правонарушителю. Так, например, установление юридической гарантии моего права собственности все сводится к тому, что, начиная с момента приобретения мною этого права, я. в случае воспоследовавшего нарушения его, могу предъявить юридические притязания на возвращение вещи, вознаграждение за убытки, наказание правонарушителя и т. п. Следовательно, защищающие или юридические отношения возникают прежде всего в форме притязаний, которые возбуждаются правонарушением. Этим ограничивается непосредственное выражение юридической гарантии. Но за сим следует посредственное выражение ее. Тот факт, что установлена возможность притязаний в случае правонарушения, вызывает известную связанность лиц, меня окружающих. В своих поступках относительно моего права они связаны этою возможностью.
Таким образом, защищающие или юридические отношения существуют отчасти с самого начала права, отчасти же возникают лишь с нарушением его или, по крайней мере, ввиду близкого нарушения. С самого начала существует связанность окружающих меня лиц, созданная юридической гарантией, которая сообщена моему праву; позднее, в случае правонарушения, возникают исковые притязания. Когда обычная формула утверждает, например, что право собственности состоит в юридической возможности требовать от всех и каждого, чтобы они уважали мое право, тогда она передает (только не совсем точно) действительную конструкцию собственности. В самом деле, предположим, что А. имеет право собственности на какой-либо участок земли, который обрабатывается им. Для упрощения случая предположим далее, что соседи А. принадлежат к числу людей, которые, не питая никакого уважения к чужой собственности и фактически будучи сильнее А., удерживаются от нарушения ее только вследствие страха пред судом и законом. Спрашивается, из каких элементов состоит обладание А. помянутым участком? Мы имеем здесь фактическое отношение — возможность (для А.) воздействия на участок. Но каждый акт пользования участком составляет вместе с тем воздействие А. на его соседей, намерения которых направлены на захват участка и которых он отклоняет от этого своим воздействием на участок. Каждый акт воздействия на участок есть в то же время акт противодействия соседям. Степенью, в которой А. может осуществлять это последнее воздействие, т. е. отношением его к соседям определяется степень воздействия его на участок или отношение к участку. Отношения к соседям прямо обусловлены фактом юридической защиты; если бы ее не было, то они не существовали бы или представились бы совершенно в ином виде. Следовательно, это — отношения юридические.
Потому поступают совершенно неправильно, когда говорят, что юридические отношения субъекта к окружающим лицам наступают только после правонарушения. Когда делается правонарушение, тогда на самом деле к существующим юридическим отношениям присоединяется новое юридическое отношение субъекта к правонарушителю. Возникает притязание субъекта, т. е. юридическая возможность принуждения правонарушителя к совершению различных действий, которые должны доставить удовлетворение пострадавшему субъекту. В развитом гражданском праве обычную форму притязания составляет судебный иск. Таким образом, нарушение чужого права собственности ведет к ряду исковых требований. Разбор других примеров покажет, что то же самое встречается и в личных правах. Должник уплачивает по требованию кредитора долг, лицо, подлежащее воинской повинности, является, по полученному им приглашению, к исполнению службы. Значение обоих актов состоит в том, что субъект права (кредитор, государство) осуществляют успешно принадлежащую им возможность воздействия на объект (должник, подданный). Предположим опять, что оба — и должник, и подданный — сделали сказанное, исключительно подчиняясь предписанию закона. Анализируя за сим оба случая, мы находим прежде всего возможность фактического воздействия субъекта на объект: кредитор и государственная власть господствуют над должником и подданным, могут направить их деятельность в известную сторону. Но эта фактическая возможность существует только благодаря тому обстоятельству, что подчиненное лицо чувствует себя связанным под влиянием ожидания законных взысканий. Не будь этого ожидания, фактическая возможность значительно уменьшилась бы или (что для нас равнозначительно) во всяком случае изменилась бы. Связанность лиц означенным ожиданием и образует его юридическое отношение к субъекту. В случае правонарушения к этому отношению примыкают новые, особые отношения. Кредитор может тогда призвать на помощь суд. рекрутское присутствие, полицию и т. п.
Возникая обыкновенно одновременно с возникновением правового отношения, юридические отношения устанавливаются иногда раньше него, именно в ожидании его. Так, например, должнику, который отягощен условным обязательством, запрещаются такие распоряжения, которые сделали бы невозможным осуществление обязательства в будущем, по наступлению условия. Кредитор по условному обязательству в случае конкурса над должником имеет право заявлять свое требование, хотя бы условие еще не осуществилось. Подобным же образом охраняются права лиц, еще не родившихся nascituri). [...]
[...] Определению права, которое выполнено нами на предыдущих страницах, может быть сделан упрек. Могут заметить, что это определение суживает область права сравнительно с тем, как оно понимается обыкновенно. Каждое отношение, сопровождаемое организованною защитою, принадлежит к числу отношений, которые считаются обыкновенно правовыми; но последнее, по общему или, по крайней мере, весьма распространенному признанию, включает в себя еще отношения, защищенные иным образом. Если это верно, то предложенное выше определение, указав с достаточною точностью, что в этом сочинении будет пониматься под правом, все-таки как будто не достигло цели совершенного научного определения. Именно оно определило не то, что почти все разумеют под правом, а нечто к нему очень близкое, но не тождественное. Следовательно, если дальнейшее исследование будет поставлено на почву этого определения, то оно будет относиться не к тому, что на самом деле есть право (так, как обыкновенно принимается за него), но к тому, что произвольно отождествлено здесь с ним.
Хотя организованная защита отношений сама по себе представляет настолько важное в социальном отношении явление, что заслуживает вполне стать предметом особого теоретического исследования, однако все-таки будет не лишним попытаться показать, что принятое нами определение права выражает точно коренной смысл этого слова. И хотя возражение, предположенное выше, представляется на первый взгляд довольно веским, однако, в свою очередь, ему должно противопоставить доводы, не менее веские.
Другими словами — особое внимание, с коим люди относятся к правам в отличие от других отношений, составляет существенный признак прав; и если наука, не желая удовлетвориться констатированием одного этого признака, ищет полного определения права, то она должна отыскать такие характеристические свойства, которые так или иначе включают в себя или соединяют с собою вышеуказанный признак. [...]
Текст печатается по изд.: Муромцев С.А. Определение и основное разделение права.— С. 81, 84, 123—124.
П. Е. НЕДБАЙЛО
ПРАВИЛЬНОЕ ПРИМЕНЕНИЕ ПРАВОВЫХ НОРМ
[...] Правильное применение правовых норм должно быть, как уже говорилось, законным и обоснованным применением. Каждая правовая норма рассчитана на применение ее в определенных условиях. В связи с этим в применении правовых норм необходимо исходить как из требований закона, так и тех конкретных обстоятельств, к которым нормы обращены, учитывая при этом, что нормы порождают юридические последствия только в сочетании с определенными фактами общественной жизни.
Законность и обоснованность применения правовых норм — это по существу единое требование. Так, например, законный приговор — это и обоснованный приговор.
Однако законность и обоснованность, составляя единое требование в применении правовых норм, не являются одним и тем же. Приговор или иной акт может быть законным с формальной стороны, но не обоснованным по существу.
В связи с этим требование обоснованного применения правовых норм приобретает самостоятельное значение. Это применение норм права на основе твердо установленных и проверенных фактов.
Таким образом, в целях правильного, то есть законного и обоснованного, применения правовых норм необходимы не только знание требований закона, но и изучение обстоятельств их реализации в связи с конкретными фактами. Правильное применение правовых норм имеет место там и тогда, где и когда фактическая сторона дела отвечает законной стороне, а законная сторона отвечает практическому положению вещей.
При изучении и анализе фактов и обстоятельств в целях правильного применения к ним правовых норм необходимо исходить из объективных закономерностей развития социалистического общества, необходимо учитывать, что анализируемые факты существуют и развиваются в системе других жизненных фактов. Только всесторонний анализ фактов, всесторонний учет отношений каждого из них в отдельности гарантирует нас от ошибок.
Применяющих правовые нормы интересует не всякий жизненный факт, а юридически значимый факт. Поэтому при применении правовых норм необходимо прежде всего отобрать юридически значимые факты, то есть установить такие факты, которые квалифицируются в соответствии с нормой и в сочетании с ней влекут за собой юридические последствия. Необходимо найти типичные признаки случая, совпадающие с признаками, указанными в норме права, а также учесть, что даже не предусмотренные нормой признаки случая могут иметь юридическое значение в определенных конкретных условиях места и времени. Проф. М. С. Строгович совершенно правильно указывает на то, что «суд выделяет и делает предметом своего исследования и рассмотрения лишь те факты, те фактические обстоятельства дела, которые имеют правовое значение, подходят под признаки правовой нормы и влекут (или могут влечь) те или иные правовые последствия».
Неправильный отбор фактов, придание юридического значения таким фактам, которые не имеют к нему отношения, то есть юридически незначимым фактам, приводит к неправильным выводам и, следовательно, к неправильному применению правовых норм.
Юридическая сторона исследуемых фактов всегда устанавливается на основе критериев и требований правовой нормы. Без правовой нормы нельзя распознать, имеет ли данный жизненный случай юридическое значение или не имеет. Следовательно, установление фактов, требующих применения к ним правовой нормы, есть процесс сравнения конкретных фактов с общей нормой, как бы измерение их с точки зрения общей нормы, которая в данном случае выступает в качестве единого масштаба для их разрешения.
Сами по себе правовые нормы не предопределяют конкретных выводов по делу, к которым должно прийти лицо, применяющее правовую норму. Конкретные выводы из правовых предписаний делаются на основе изучения фактов, обстоятельств, всей обстановки применения и соблюдения правовых норм. Это говорит о том. что учет и анализ конкретных фактов и обстоятельств является общим требованием для правильного применения всякой советской правовой нормы. В противном случае применение будет необоснованным.
Текст печатается по изд.: Недбайло П.Е. Применение советских правовых норм.— С. 184—186.
Г.Ф.ШЕРШЕНЕВИЧ
ЮРИДИЧЕСКОЕ ОТНОШЕНИЕ
[...] Строение юридического отношения. На почве осуществления своих жизненных интересов люди вступают в многочисленные и разнообразные отношения. Каждое отношение представляет собою сложное явление, открывающее различные стороны. Отношение между фабрикантом и его рабочим имеет свою экономическую сторону, насколько высота рабочей платы определяется законом спроса и предложения; нравственную сторону, насколько фабрикант проявляет человеколюбивое внимание к служащим, а рабочий добросовестно выполняет возложенную на него работу; юридическую сторону, насколько каждый из них иметь право, при содействии суда, требовать от другого точного исполнения условленных действий.
Юридическое отношение есть та сторона бытового, жизненного отношения между людьми, которая определена нормами объективного права.
Отсюда обнаруживается прежде всего, что не все отношения, в которых состоит человек, могут иметь юридическую сторону. Отношения человека к Богу, к внешнему миру и к самому себе не могут быть юридическими. Право есть явление социальное, и потому юридическим можно называть только отношение человека к человеку. Следовательно, приходится признать неправильным мнение тех, которые готовы признавать юридическими отношениями отношение человека к вещи, как напр., в праве собственности, отношение человека к объективному праву, отношение человека к субъективному праву, как напр. при закладе прав требования, отношение вещи к вещи, как, напр., главной вещи к принадлежностной.
Необходимо пойти дальше и сказать, что не все социальные отношения могут быть юридическими. Отношение способно принять юридический характер, когда речь идет об актах поведения, и отношение не поддается праву, когда дело касается мыслей и чувств, а не отражающих их действий.
Если не все жизненные отношения могут быть юридическими, то вместе с тем и не все жизненное отношение, нормируемое правом, следует считать юридическим. Совершенно неправильно признают юридическим все бытовое отношение, определяемое нормами права, и соответственно тому различают материальный и формальный элементы юридического отношения. Материальный элемент потому не может считаться составною частью юридического отношения, что он лишен юридического характера. Юридическое отношение есть только одна сторона жизненного отношения, создаваемая нормами права и постигаемая путем отвлечения от цельного бытового явления.
Юридическое отношение находится в тесной зависимости от норм права. Бытовое явление, не нормируемое правом, как бы ни было оно важно, лишено юридической стороны, напр. дружба. Одно и то же, с бытовой стороны, отношение между мужчиною и женщиною будет или не будет юридическим отношением, смотря по тому, определяется ли оно правом или нет. Сожительство мужчины и женщины, имеющее в основе венчание, создает юридическое отношение, и такое же сожительство, обладающее экономическим, нравственным, может быть даже религиозным элементом, создавшееся вне формы, установленной объективным правом, не порождает юридического отношения. Юридическая сторона в бытовом отношении возникает, как только в него вмешивается объективное право, и юридическая сторона исчезает, как только объективное право перестает определять бытовое отношение присущими ему средствами.
Нормы права устанавливают юридическое отношение тем, что принуждают одно лицо к известному поведению, с которым связан какой-либо интерес для другого или для других. Отсюда обнаруживается строение всякого юридического отношения. Юридическое отношение предполагает прежде всего субъектов отношения: того или тех, которым предписывается известное поведение, и того или тех, которые получают известную выгоду от соблюдения предписанного поведения. Далее, юридическое отношение предполагает некоторый интерес, из-за которого один человек принуждается к известному поведению, выгодному для другого, — это составляет объект отношения. Наконец, отношение между субъектами из-за какого-либо объекта принимает юридический характер потому, что нормы права обязывают одного или одних к определенному поведению, — это правовая обязанность. Таким образом, в каждом юридическом отношении должно быть три элемента: субъекты, объекты и обязанность. Но в юридическом отношении может быть еще четвертый элемент — это право в субъективном смысле, называемое так в отличие от объективного права или норм права, потому что оно присваивается субъекту отношения, связывается с субъектом.
Право в субъективном смысле, как элемент юридического отношения, не совпадает с выгодой, получаемой от наложенной на других обязанности. Субъект права и интерес не одно и то же. В юридическом отношении могут быть лица заинтересованные, и в то же время они не субъекты права, не носители субъективного права, потому что субъективное право предполагает не только выгодное положение, созданное правом, но и возможность по своему усмотрению пользоваться созданным выгодным положением при помощи правового содействия, приводить в действие государственный механизм.
Такая точка зрения резко расходится с общепринятым взглядом на юридическое отношение. По господствующему воззрению, право в субъективном смысле не только может быть в юридическом отношении, но и должно быть. Без субъективного права нет юридического отношения, и эта неразрывная связь идет так далеко, что многие, особенно германские, юристы рассматривают субъективное право и юридическое отношение как равнозначащие понятия. С этой точки зрения, структура юридического отношения определяется всегда четырьмя необходимыми элементами: субъекты, объект, право и обязанность.
Такой взгляд создался вследствие того, что учение о юридическом отношении всецело разрабатывалось цивилистами. Частноправовое отношение принимается за юридическое отношение вообще.
Но это обобщение не соответствует действительности. Уже Коркунов обратил внимание на то различие между публичным и частным правоотношением, что в первом «ярче и определеннее всего вы ступает именно правовая обязанность», тогда как во втором основное значение, хотя и не безусловно, имеет субъективное право. Но следует поставить вопрос несколько иначе. Публично-правовое отношение предполагает наличность трех элементов: а) субъектов, Ь) объекта, с) правовой обязанности. Частноправовое отношение предполагает наличность четырех элементов: а) субъектов, Ь) объектов,
с) правовой обязанности и d) субъективного права.
Дата добавления: 2014-12-24; просмотров: 617;