ГЛАВА 10 КОНТРОЛЬНО-ИЗМЕРИТЕЛЬНЫЕ ПРИСПОСОБЛЕНИЯ КАК СРЕДСТВО УПРАВЛЕНИЯ КАЧЕСТВОМ ПРОДУКЦИИ 17 страница

Достаточно указать хотя бы на то, что установление фактов и выбор правовой нормы для их оценки и разрешения протекают в рамках так называемых процессуальных правил. Моральные нор­мы не требуют для своего применения правил, установленных государством, регулирующих процесс их применения. Только для правовых норм установлен строго определенный порядок, регулирующий процесс их применения.

В одних случаях это порядок более формальный, в других — менее, но процессуальный поря­док всегда имеет место. Материальное право всегда имеет свои, необходимо присущие ему процес­суальные формы, которые призваны обеспечивать их правильное применение.

Значение процессуальных правил в применении правовых норм состоит прежде всего в том, что соблюдение их гарантирует объективность и полноту исследуемых фактов и достижение истины. Среди процессуальных правил имеются и такие, которые непосредственно регулируют порядок со­бирания, фиксирования и анализ доказательств и иных материалов для обеспечения правильного решения по делу.

Установление юридической значимости фактических обстоятельств в ряде случаев осложняет­ся тем, что постоянно нужно следить за изменением и развитием этих обстоятельств. Так, издание индивидуальных актов по применению правовых норм в административной деятельности сопряжено, как правило, с выбором момента для наиболее эффективного применения правовых норм, что связа­но с глубоким анализом конкретной обстановки, взятой в ее развитии и изменении. В связи с этим юридический анализ фактических обстоятельств не может быть изолирован от политического их анализа. Политическая квалификация поступков людей вытекает из требований советских законов, на этой основе обеспечивается единство юридического и политического подходов в практике приме­нения права.

При всей важности установления фактов и выбора норм для их квалификации в процессе при­менения правовых норм нужно учитывать, что это лишь первая стадия этого процесса, первая при­мерка фактов к норме и, наоборот, нормы к фактам. На этой стадии еще нельзя сделать всех необхо­димых выводов из нормы для данных фактов. В дальнейшем при проверке действия нормы и ее истолковании может быть уточнена юридическая значимость фактов, избранная норма может оказаться неподходящей, юридическая квалификация фактов может более или менее радикально измениться.

Но эта первая стадия имеет весьма важное значение, она накладывает печать на весь процесс применения правовых норм, от нее зависит дальнейший ход разрешения каждого конкретного дела.

Проверка подлинности и юридической силы действия советских правовых норм. После того как установлены фактические обстоятельства и на основе избранной правовой нормы им дана юридическая квалификация, дальнейшие мероприятия по применению нормы связаны с проверкой ее подлинности, силы и пределов ее действия, а также с установлением ее точного содержания.

Для этого, во-первых, необходимо убедиться в том, что избранная для применения норма изда­на надлежащим органом и соответствует тексту принятого им акта, тексту оригинала. Во-вторых, убедиться в том, что данная норма ныне действует (не отменена), то есть что она имеет формально юридическую силу для применения. В-третьих, установить, что в тексте письменных источников нормы нет грамматических погрешностей (опечаток, пропусков, искажений и т. п.), то есть установить правильное, точное чтение нормы, которая уже признана подлинной и юридически обязательной.

Выяснение всех этих вопросов связано с проверкой достоверности, а в ряде случаев и право­мерности тех источников, из которых черпается норма для применения, что упирается в вопрос об официальном опубликовании государственно-правовых актов.

Необходимость опубликования правовых актов вытекает из самой природы права как совокуп­ности норм, обладающих общеобязательной государственной силой для всех и каждого. Для того чтобы норма имела практическую силу, ее содержание должно быть известно должностным лицам и всему населению. Помимо этого опубликование является также средством воспитания населения в духе социалистической законности, средством идеологического воздействия на поведение людей по исполнению правовых норм; оно поднимает авторитет советского закона, стабилизирует его дейст­вие и вместе с тем является известной гарантией прав личности в социалистическом обществе.

Специальное же его назначение, которое нас в данном случае интересует, заключается в том, что оно облегчает выбор нормы для применения, проверку ее подлинности, силы и пределов ее дей­ствия, а также раскрытие ее истинного смысла.

Вот почему, по общему правилу, правовые нормы не могут быть введены в действие без их об­народования. [...]

Текст печатается по изд.: Недбайло П.Е. Применение советских правовых норм.— С. 125—129, 184—186, 218—222, 252—256.

Г. Ф. ШЕРШЕНЕВИЧ

ПРИМЕНЕНИЕ ПРАВА

[...] Применение права есть не что иное, как подведение конкретных бытовых отношений под абстрактные нормы права. Применяются нормы права всеми, кто стремится сообразовать свои дейст­вия с указаниями права, так как для достижения юридического результата или для уклонения от юри­дических последствий необходимо произвести примерку фактического состава в данном или предполагаемом случае к норме права. Применение права производится всеми агентами государст­венной власти, которые выполняют задачу управления на основании действующего права. Но с наи­большею яркостью процесс применения права раскрывается в деятельности суда.

В судебном решении, если только это не вердикт присяжных заседателей, различаются сле­дующие составные части: а) изложение обстоятельств дела, Ь) мотивировка и с) юридический вывод или решение в тесном смысле слова. Логическое строение судебного решения представляет собою не что иное, как силлогизм, в котором роль большой посылки играет норма права, малой посылки — конкретное бытовое отношение. «Судья, — говорит Милль, — не призван определять, какой образ действий по самой сущности дела был бы наиболее желательным в данном случае: он определяет только то, под какое правило закона подходит этот случай, т. е. что предписал законодатель делать в подобного рода случаях, а потому какое намерение надо предположить у него относительно данного случая. Метод должен иметь здесь всецело и исключительно дедуктивный или силлогистический характер». Попытки опровергнуть силлогистическое строение судебного решения не могут считаться удачными. Любое судебное решение обнаружит его логическую природу. [...]

[...] Чтобы вывод из посылок (судебное решение) был верен, необходимо точное установление обе­их посылок. В способе установления большой и малой посылки наблюдается значительное различие.

Установление большой посылки состоит из двух моментов: 1) в установлении текста нормы права (критика) и 2) в установлении содержания нормы права (толкование). Особенность судебного умозаключения состоит в том, что большая посылка, установленная в своем тексте и содержании, не подлежит доказыванию. [...]

[...] Установление малой посылки происходит по совершенно иным началам, чем установление большой. В действительной жизни никогда почти не встречается случай в виде готового среднего термина. Задача лица, применяющего право, состоит в том, чтобы подготовить возможность умозак­лючения раскрытием фактического состава, соответствующего среднему термину. Случай, подводи­мый под норму права, представляет сумму фактов. Необходимо произвести двойную операцию: 1) обособить факты, составляющие в совокупности рассматриваемый случай, от фактов, происшед­ших в пределах того же времени и пространства, напр. отношение между данными лицами по дого­вору личного найма от отношения по родству между теми же лицами, от отношения по оскорблению, нанесенному одним из этих лиц другому, и 2) обособить в совокупности фактов, составляющих дан­ный бытовой случай, факты, имеющие существенное значение с юридической точки зрения, напр. очищение юридического отношения по личному найму от влияния отношений экономических, нрав­ственных, религиозных. Этот процесс вылущения стоит в зависимости от таланта и навыка лица, применяющего нормы права. Здесь, и именно здесь, обнаруживается способность юриста быстро охватить сумму представленных его вниманию фактов, отбросить все юридически несущественное и найти в сокращенном таким путем фактическом составе элементы, способные дать средний термин. Здесь юрист-практик оказывается гораздо выше человека, не получившего юридической подготовки и не обладающего юридическим опытом, и даже может оказаться сильнее юриста-теоретика, имею­щего большие знания, но не обладающего навыком. В процессе установления малой посылки юрист сходен с врачом, устанавливающим диагноз болезни. И тот, и другой нередко вызывают недоумение и раздражение со стороны лиц, обращающихся к их помощи, когда они отказываются слушать мно­горечивый рассказ о болезни или ссоре, потому что, с их точки зрения, не имеют вовсе значения фак­ты, которым больные или клиенты придают очень большое значение. Несмотря на участие адвокатов в процессе, первая судебная инстанция соприкасается с делом в сыром виде, который все более очи­щается по мере восхождения дела к высшим инстанциям.

В противоположность большой посылке, которая предполагается данною для суда, малая по­сылка должна быть доказана во всем своем фактическом составе. Нормы права предполагаются суду известными до того момента, когда предстал перед ним данный случай. Фактический состав предпо­лагается суду неизвестным до того момента, когда суд приступает к рассмотрению дела.

В установлении малой посылки суд законом лишен полной самостоятельности и поставлен в некоторую зависимость от воли других лиц. Личное знание судьею тех или иных фактов не принима­ется во внимание. Малая посылка не такова, какою она представляется судье, а такова, какою она представлена суду. В гражданском судопроизводстве суд сам доказательств не собирает, предостав­ляя это заинтересованным сторонам, и не присуждает более того, что заинтересованная сторона про­сит. Таким образом, фактический состав случая, подводимого под норму, может быть в действитель­ности далеко не таким, каким суд обязан его признавать. Напр., суду известен важный факт пропуска исковой давности, но он не вправе вносить его в фактический состав, если соответствующее заявле­ние не сделано ответчиком. Уголовный суд поставлен в более самостоятельное положение, и все же он стеснен рамками судебного следствия: факты, не выясненные на судебном следствии, хотя бы они были известны суду из других источников, не могут быть принимаемы во внимание ни при заключи­тельных прениях, ни при постановке приговора.

Логическое строение судебного решения идет от большой посылки через малую к заключению. Психологический процесс при судебном решении начинается с малой посылки и идет через большую посылку к заключению. Судья прежде всего сталкивается с фактами случая, представленного на его рассмотрение. Выполнив задачу очистки и разложив оставшееся на ряд юридических представлений, судья отыскивает тот же ряд представлений, соединенных в какой-либо абстрактной норме. Нахож­дение нормы, подходящей по среднему термину, не всегда дается с первого раза. Приходится иногда переменять по нескольку раз подставляемые в большую посылку нормы, прежде чем будет достигну­то полное соответствие. Успешность и быстрота этого приема зависят от того: 1) насколько хорошо установлена малая посылка и 2) насколько основательно знает применяющее лицо совокупность характерных для каждой нормы элементов. Первое, как мы видели, есть дело таланта и навыка, второе зависит от знания. Таким образом, правильное, с логической стороны, применение норм права пред­полагает в судье теоретическую подготовку, природную способность и приобретенный опыт.

[...] Норма права, установленная в своем содержании, должна быть применяема ко всем быто­вым отношениям по точному ее смыслу, несмотря ни на какие конкретные условия. Возможно, что норма права, признанная всеми вполне целесообразной и оказывающая самое благодетельное влия­ние на общественную жизнь, окажется, в том или другом отдельном случае, способной привести к вредным последствиям. Чем большее число фактов подводит норма под свое действие, тем сильнее вероятность таких отдельных случаев, когда ее действие окажется в противоречии с ее общим значе­нием. Но это неизбежно, потому что такова норма. Определить возраст совершеннолетия представ­ляется всем необходимым, но несоответствие любой нормы в том или другом случае условиям дей­ствительности можно предусмотреть заранее. Возможно, что норма права признается с самого начала многими из тех, кому приходится ее применять и к кому приходится ее применять, несправедливой и нецелесообразной вообще. Тем не менее нельзя допустить, чтобы норма, выработанная и объявлен­ная в законном порядке, могла быть неприменяема или извращаема в своем смысле теми судьями или администраторами, которые не сочувствовали ее появлению или не сочувствуют ее сохранению, или к тем гражданам, которые возражали против ее введения (dura lex, sed lex).

Применение норм права по точному их смыслу, невзирая на результаты применения в тех или иных конкретных случаях, есть тот принцип законности, который составляет необходимое условие правового порядка. Существует, однако, другая точка зрения. Норма права может быть применяема в точном ее значении лишь до тех пор, пока она не приводит к результатам, оскорбляющим чувство справедливости. Справедливая вообще, норма при данном сочетании обстоятельств может дать са­мые несправедливые последствия. Целесообразная вообще, норма в данной комбинации способна привести к последствиям, которые не были ее целью. Не надо забывать, что право существует не ради самого себя, не для торжества отвлеченной идеи, а ради живых людей, ввиду насущных интере­сов жизни. Несправедливое действие нормы в конкретном случае способно оказать психическое впе­чатление, подрывающее все логическое значение абстрактной нормы. Поэтому, если норма справед­лива и целесообразна вообще, ей следует придавать в конкретном случае такое применение, чтобы она не приводила к несправедливым или нецелесообразным последствиям. Если норма вообще не­справедлива или нецелесообразна, ей следует придавать во всех случаях такое применение, которое сопровождалось бы наименее несправедливыми и нецелесообразными последствиями. Применение нормы права с приспособлением ее смысла к конкретным случаям для устранения нежелательных последствий составляет принцип справедливости или целесообразности.

Очевидно, что указанные два принципа находятся в резком противоречии. Один принцип про­тестует против нормы с точки зрения реальных индивидуальных интересов под влиянием чувства, поражаемого конкретным действием нормы, или во имя активной политики, требующей согласова­ния с запросами данного момента. Другой принцип отстаивает норму с точки зрения абстрактных общественных интересов во имя разума, способного постичь многочисленные индивидуальные инте­ресы вне непосредственного соприкосновения с ними в конкретных условиях. [...]

[...] Распространение и укрепление принципа справедливости представляет собою большие опасности как для той роли, какую призвано играть право в общественной жизни, так и для много­численных интересов, связанных с правовою защитою.

Правовой порядок несовместим с системою приспособления норм права к конкретным случаям их применения. Конечно, закон сам может придать некоторую эластичность норме, предоставляя суду возможность сообразоваться с различием условий применения. Так, уголовный закон может предоставить судье выбор наказания, сообразуя тяжесть наказания со степенью виновности. Но это есть применение закона по его точному смыслу. Приспособлением к конкретному случаю будет та­кое применение того же уголовного закона, когда суд, не находя соответствия между данным случа­ем и законным составом преступления, тем не менее, в целях политической борьбы с революцион­ным движением или в интересах большей защиты господствующего класса, считает излишним стес­няться точным выражением закона. Но при такой возможности применять законы соответственно требованиям целесообразности у гражданина отнимается уверенность в том, что поведение его со­гласуется с законами, что он понимает, чего хочет от него законодатель. При такой неуверенности нет возможности проявить, тем более развернуть свою экономическую и культурную деятельность.

Граждане будут неизбежно натолкнуты на незаконный образ действий, потому что они не знают, что именно законно.

Твердость правового порядка требует, чтобы гражданин зависел от законов, а не от лиц, их применяющих. Личное достоинство человека страдает, когда ему нужно приспособляться к воззре­ниям и чувствам судьи или администратора. Легче зависеть от бездушной нормы, чем от душевного человека. Между тем такое положение создается именно тогда, когда суд или администрация счита­ют допустимым не держаться точного смысла закона, а принимать в соображение конкретные усло­вия его применения. Гражданину тяжело, когда точка зрения целесообразности или чувство справед­ливости будут обращены против него, хотя за него и стоит точный смысл закона. Но ему будет не легче и тогда, если справедливость обратится в его сторону, потому что у него нет уверенности, что наклон приспособления нормы не окажется еще большим в отношении других, и у него, по сравне­нию, всегда может создаться мысль, что по отношению к нему поступлено несправедливо. [...]

[...] Начало справедливости и целесообразности открывает широкий простор посторонним влияниям и воздействиям на суд и администрацию. Если, применяя норму, можно отклоняться от точного ее смысла под личными симпатиями, то можно и уступить давлению со стороны. Судью можно просить, к сердцу судьи можно найти доступ через близких ему лиц и убедить в таких обстоя­тельствах дела, которые на заседании суда не предстанут. Администратор будет удовлетворять об­ращаемые к нему ходатайства не потому, что так следует по точному смыслу закона, а потому, что за просителя просили другие, которым он доверяет или которым нельзя отказать ввиду их положения и связей. Отсюда уже шаг к тому, что суд и администрация станут решать дела и принимать меры не на основании закона, а по указанию власти, стоящей над ними. Времена, когда суд и администрация считают возможным не руководствоваться точным смыслом закона, нередко совпадают с историче­скими моментами глубокой деморализации власти, когда правосудие и управление обращаются в орудие наиболее целесообразной борьбы за общественный строй, который не в состоянии уже дер­жаться даже на почве установленных при нем законов.

Применение норм права по началу справедливости или целесообразности уничтожает всякое значение издания общих правил. Возражения против принципа законности — это возражения против самой нормы. Норма сама по себе есть отрицание конкретности. И если устанавливают норму, то именно потому, что опасаются конкретного многообразия. Нападать на начало законности — значит настаивать на восстановлении того, что норма призвана была устранить. Если законы должны быть исполняемы в точности лишь до тех пор, пока они не сталкиваются с чувством справедливости, пока они не приводят к нецелесообразным результатам, то, спрашивается, зачем вообще издавать законы? Если решение судьи не должно противоречить его чувству справедливости, то законы, согласные с этим чувством, — излишни, а несогласные — бесполезны. Не проще ли предоставить суду и админи­страции решать каждое дело по справедливости, по совести? Если доверять их чувству справедливо­сти в некоторых случаях, почему не доверять во всех вообще? Таков неизбежный логический вывод из возражений против принципа законности, но его не решаются делать защитники принципа спра­ведливости, потому что сознают, что такой вывод стоит в самом резком противоречии с историче­скими тенденциями заменить усмотрение суда и администрации твердыми, неизменными правилами.

Начало справедливости или целесообразности в применении норм права задерживает поступа­тельное движение законодательства. Благодаря постоянным отступлениям от точного смысла нормы ее целью сгладить несправедливое действие ее в конкретных случаях, ослабляется сознание неудов­летворительности действующего права. Отступление от существующих правил заставляет забывать о их недостатках. Несправедливые и нецелесообразные законы продолжают жить, висеть над головами граждан и по временам могут обрушиваться на них всей своей тяжестью, если суд или администра­ция признают в известный момент целесообразным применить законы в точности. Между тем если бы нормы применялись точно, то несправедливость и нецелесообразность некоторых из них обозна­чалась бы быстро и резко. [...]

[...] Справедливость должна лежать в основании законодательной, а не судебной и администра­тивной деятельности. Административные меры должны быть целесообразны, но всегда основаны на точном смысле закона, а не на применении его по целесообразности. О соответствии закона со спра­ведливостью нужно думать тогда, когда закон изготовляется, а не тогда, когда он применяется.

Из всего сказанного по вопросу о соотношении двух принципов в применении норм права об­наруживается вся неправильность того взгляда, который рисует судью или администратора, приме­няющих нормы права по принципу законности, как бездушную машину, выбрасывающую свои peшения, как пассивного деятеля, не вносящего ничего в жизнь. Принцип законности предполагает личные условия совершенно иного рода.

Прежде всего судья, руководящийся принципом законности, должен обладать значительною теоретическою подготовкою и сильно развитым логическим мышлением. Нет ничего ошибочнее мнения, будто бы применение норм по началу законности — совершенно простое механическое де­ло. Напротив, несравненно проще разрешать дела по инстинкту, по чувству, которое подсказывается впечатлениями, воспринятыми конкретною обстановкою. Действительно, на этот путь судью толкает нередко его неспособность получить надлежащее решение логическим путем.

Принцип законности предполагает нравственную силу в судье или администраторе, которая дает ему возможность противостоять отклонениям в сторону от направления, для него обязательного. Логика судьи дополняется его психологией. Только тот достоин высокого звания судьи, кто настоль­ко привык сообразоваться с одним лишь точным смыслом закона, что не отступит от него ни в каком случае, каковы бы ни были силы, его отвлекающие. Ни просьбы родных и добрых знакомых, ни лич­ные симпатии к тяжущемуся или подсудимому, ни служебные и материальные выгоды, ни заманчи­вость популярности, ни риск потерять расположение начальства, а может быть и место, не заставят такое лицо отклониться от закона. Эти качества воспитываются только в атмосфере законности, а не справедливости и целесообразности. Люди с таким психическим складом, при всей видимой их без­душности, имеют огромную общественную ценность. Это психология общественного деятеля, спо­собного подняться и стать выше своих личных интересов, связей, чувств, которые свойственны ему, как частному человеку. Эта способность руководствоваться исключительно точным смыслом закона составляет такое же профессиональное качество, как и стойкость часового, замерзающего или сго­рающего на своем посту, или капитана судна, оставляющего свой мостик лишь после спасения по­следнего из лиц, находившихся на корабле.

Логическое мышление и нравственная твердость судьи подвергаются большему или меньшему испытанию в зависимости от: 1) политических и социальных условий и 2) состояния законодательст­ва. Судья может быть высоко поставлен государственным строем, обеспечен в своей материальной и служебной неприкосновенности, но он также может быть превращен в простое орудие государствен­ной политики, упускающей из виду, ради интересов преходящего момента, моральное значение пра­восудия. С другой стороны, судье тем легче выполнить свою роль, чем более законодательство стоит на уровне запросов современности, и. наоборот, его задача становится тем труднее, чем более отста­ло законодательство от жизни, чем чаще приходится ему приходить в конфликты со своим чувством справедливости. [...]

Текст печатается по изд.: Шершеневич Г.Ф. Общая теория права. Вып. IV.— С. 699—704,704—710,714—716.

РАЗДЕЛ IX. ТОЛКОВАНИЕ НОРМ ПРАВА. ПРОБЕЛЫ В ПРАВЕ. АНАЛОГИЯ ЗАКОНА И ПРАВА

Н. М. КОРКУНОВ

ПРИМЕНЕНИЕ ПОЛОЖИТЕЛЬНОГО ПРАВА

Толкование. Критика установляет подлинность источника как в его целом, так и в частях. Принципы, определяющие взаимное отношение разновременных и разноместных законов, указыва­ют, какие именно нормы должны быть применены к тому или другому частному случаю. Но знать, какие именно нормы подлежат применению, еще маю. Надо, кроме того, суметь применить эти нор­мы. А для этого прежде всего следует выяснить смысл данной юридической нормы, что и составляет задачу толкования.

Так как положительное право составляет только то, что нашло себе выражение в источниках права, то воля законодателя лишь настолько составляет закон, насколько она выразилась в законода­тельном акте. Если законодатель по неумелости или недосмотру выразил в законе свою волю уже ее действительного содержания, законом она делается все-таки только в том объеме, в каком она выражена. С другой стороны, закон служит настолько источником права, насколько он выражает волю законодателя. Поэтому, если случайно выражения закона окажутся шире действительной воли законодателя, законом должно считать только то, что составляло действительную волю законодателя. Ошибка или неправильность языка не может служить источником права. Поэтому ближайшим обра­зом задачу толкования законов составляет выяснение воли законодателя, насколько оно выразилось в законодательном акте. Толкование, как и критика, не составляет исключительной принадлежности юридических наук; напротив, оно встречается во всех науках, имеющих дело с письменными источниками, напр. в исто­рии, богословии. И можно указать такие правила, которые имеют одинаковое применение как в тол­ковании и критике юридических норм, так и в толковании и критике памятников исторических или догматических религиозных книг. Но критика или толкование юридических норм представляет и особенности: так, напр., в критике вопрос о конституционности закона представляет исключитель­ную принадлежность юридической критики. Точно так же и в толковании. Поэтому в нем можно различать два элемента: общий и специфически юридический.

Общий элемент заключается в общих приемах толкования: грамматическом и логическом. Ка­ждый письменный источник содержит в себе человеческую мысль, выражаемую словом. Но и мысль, и слова подчиняются известным правилам: логическим и грамматическим. Для понимания написан­ного, как и сказанного, необходимо знакомство с этими правилами; истолкователь должен, по заме­чанию Савиньи, воспроизвести мысленно весь тот процесс, каким данный закон сложился, облекаясь в форму логическую и затем грамматическую, соответствующую его содержанию. Грамматические правила с течением времени изменяются; истолкователь должен поэтому применять к истолкованию каждого данного закона грамматические правила того времени, когда он составлен, а не своего. Кро­ме того, подобно тому, как у каждого писателя имеются свои особенности языка, такие же особенно­сти могут существовать, и обыкновенно существуют, и в языке законодателя. Поэтому грамматическое толкование предполагает и изучение этих особенностей.

Логические правила неизменны, но те понятия, с которыми оперирует логическое мышление, меняют свое содержание, понимаются различно. Поэтому при истолковании норм надо обращать внимание на изменение значения содержащихся в них понятий.

Предположение, что законодатель соблюдал при выражении своей воли правила логики и грамматики, есть не более как предположение. Поэтому, если мы каким-либо путем убедимся, что в данном случае законодателем допущена, что бывает далеко не редко, грамматическая или логическая ошибка, предположение это теряет свою силу, и мы не можем принять толкования, которое обуслов­ливается им. То же самое должно быть сделано и в том случае, когда толкование, основанное на этом предположении, приводит к очевидно нелепому выводу.

Для выяснения того, как в действительности, согласно с волею законодателя и, может быть, вопреки грамматическим и логическим правилам, должно быть понимаемо сказанное в законе, луч­шим средством является знакомство с историей возникновения данного закона. Для этого следует обращаться к первоначальному законопроекту, к последовательному ходу его изменений, к прениям в законодательном собрании. Эти так называемые «материалы», лучше всего могут объяснить, как сложилось то или другое определение закона, и, следовательно, имея их под руками, нет уже надоб­ности прибегать в этом отношении к каким-либо предположениям. [...]

[...] Больший юридический интерес имеет особенный, специфический элемент толкования, ос­новывающийся на особенном соотношении между собой последовательно сменяющихся и одновре­менно существующих норм. Это соотношение представляется далеко не тождественным с соотноше­нием, напр., памятников исторических и литературных. Совокупность исторических памятников, относящихся к определенной исторической эпохе, не составляет вовсе чего-либо целого. Каждый из них толкуется отдельно, и появление нового памятника не может изменить смысла прежде существо­вавших. Конечно, новые памятники могут помочь более правильному пониманию старых. Но смысл сам по себе от этого не меняется. Совокупность одновременно существующих юридических норм, напротив, представляет собою весь юридический порядок данного общества, и притом так, что каж­дая норма имеет свою исключительную сферу применения; к одному и тому же предмету не может быть одновременно применяемо несколько норм. Поэтому совокупность юридических норм есть одно целое, составляет одну связную систему, и появление новой нормы всегда изменяет несколько смысл прежде существовавших норм, расширяя или ограничивая его. В этом отношении юридиче­ские нормы сходны с догматами религии, которые также составляют одно систематическое целое.