ГЛАВА 10 КОНТРОЛЬНО-ИЗМЕРИТЕЛЬНЫЕ ПРИСПОСОБЛЕНИЯ КАК СРЕДСТВО УПРАВЛЕНИЯ КАЧЕСТВОМ ПРОДУКЦИИ 18 страница

Что касается соотношения последовательно следующих друг за другом норм, то и тут также сказывается этот взаимоисключительный характер: новая норма отменяет относительно определяе­мого ею вопроса действие прежде существовавших норм. [...]

[...] Указанное нами взаимоисключающее соотношение юридических норм придает своеобраз­ный характер юридическому толкованию, и, смотря по тому, обращается ли внимание на соотноше­ние одновременно существующих или последовательно следующих друг за другом во времени, раз­личают толкование систематическое и историческое.

Под историческим толкованием разумеется объяснение смысла нормы из соображения ее с нормой, действовавшей по тому же предмету в момент установления новой. [...]

[...] Необходимость исторического толкования обусловливается тем, что редко концепция но­вого закона всецело определяется содержанием им отменяемого закона. Как иногда бывает невоз­можно понять ответ, не зная вопроса, на какой он последовал, так и отменяющий закон иногда не может быть понят, если неизвестно содержание закона отменяемого.

Если дело касается обширных законов, объемлющих целую отрасль права, то только внима­тельным сличением старого и нового закона можно определить, вполне ли новый закон отменил ста­рый, и это тем более, что в основу двух этих законов легко могут оказаться положенными существенно различные понимания пределов данной отрасли права.

Новый закон может находиться в различном отношении к старому. Он может его или вполне отменить (abrogatio), или заменить его смысл новым постановлением (obrogatio), или изменить его отчасти (derogatio), или дополнить его (subrogatio).

Под систематическим толкованием разумеется выяснение смысла нормы из соображения ее соотношения к общей системе права. Поэтому объяснение нормы по соображению с заголовком того отдела законодательного акта, где она помещена, обыкновенно называемое у нас систематическим толкованием, есть только частная форма логического. Дело в том, что система законодательного ак­та, размещение в нем отдельных постановлений, статей в том или в другом порядке есть продукт логического развития содержания данного акта. Но нельзя же смешивать систему мышления законо­дателя, подчиняющуюся законам логики, и систему норм, действующих в данном обществе, опреде­ляющуюся законом солидарности сосуществующих явлений. Только последняя может служить осно­ванием систематического толкования. Если не делать этого различия, то получится такая несообраз­ность: выяснение смысла закона по системе изложения отдельной статьи (ибо в каждой статье есть своя система изложения) будет толкованием логическим; выяснение же по системе расположения статей друг за другом — систематическим. А между тем понятие статьи не есть определенное: от составителя закона вполне зависит слить несколько статей в одну или наоборот. Поэтому следует считать порядок изложения отдельной статьи и порядок расположения нескольких статей безразлич­но основой логического, а не систематического толкования. [...]

[...] Кроме различия толкования по приемам, в старое время различали его также по субъекту, от которого исходит толкование, на доктринальное и легальное. Доктринальное толкование — это то, которое совершается лицами, применяющими закон, и сила которого основывается на его разумно­сти. Легальное — это толкование, установляемое обычаем (узуальное) или даже самим законодате­лем (аутентическое) и основывающееся не на разумности, а на авторитете обычая или законодатель­ной власти. Но, как на это указал Савиньи, толкование мыслимо только как толкование доктринальное. Так называемое узуальное толкование — это не что иное, как обычай, так называемый аутенти­ческий закон. И практическое значение этого нелепого выражения — законодательное толкование закона — сводится к тому, что иногда, прикрываясь им, придают закону обратную силу.

С толкованием не следует смешивать аналогического применения нормы. Толкование есть объяснение нормы, аналогия — применение нормы к случаям, ею не предусматриваемым, но пред­ставляющим в юридическом отношении аналогию с теми случаями, для которых они установлены.
Смотря по тому, применяется ли таким образом правило, извлеченное из отдельного закона или из целой системы законодательства, различают аналогию закона и аналогию права. [...]

[...] Научная обработка права. Толкование разъясняет смысл отдельных юридических норм. Не выяснив смысла нормы, нельзя ее и применять. Поэтому толкование есть безусловно необходи­мое условие применения юридических норм. Но одно толкование само по себе еще недостаточно. Одно толкование не может дать полного понимания права. Прежде всего, толкование как объяснение смысла только данной нормы слишком непосредственно связано с правом данной страны, данного времени. Как только нам приходится иметь дело с применением иностранного закона или хотя бы и нашего, туземного, но вновь изданного, толкование, выработанное нами для объяснения нашего или старого закона, оказывается ни к чему не пригодным. Если бы изучение права ограничивалось одним толкованием, не только юристам каждого отдельного государства, но даже каждому новому поколе­нию юристов одной и той же страны приходилось бы начинать дело изучения права сызнова, так как законы нередко меняются быстроте людских поколений. Между тем, несмотря на разнообразие и изменчивость права, в нем есть и постоянные или, по крайней мере, более устойчивые элементы, не меняющиеся с каждой переменой законодательных определений. Юридическая нормировка отноше­ний меняется гораздо быстрее и легче, чем самые отношения и их основные элементы. Поэтому если за основу изучения права принять не нормы юридические, как это бывает при толковании, а юриди­ческие отношения, то получатся более прочные и устойчивые выводы.

К тому же требованию, не ограничиваясь толкованием норм, перейти к изучению самых отно­шений, приводит и другое соображение. Мы видели, что и при толковании нельзя юридические нор­мы рассматривать вполне обособленно. Действуя совместно в данном обществе, они по необходимо­сти образуют из себя одно связное целое. На этом и основано систематическое толкование. Но сис­тема эта установляется не внешней формой законодательных сборников, а органическою связью тех отношений, к которым применяются юридические нормы. Поэтому и для построения системы необ­ходимо обратиться к изучению юридических отношений.

Только изучение юридических отношений, а не толкование отдельных законодательных поста­новлений дает обобщенное и систематическое знание права, знание научное. В этом смысле Иеринг называет толкование низшей юриспруденцией, противополагая ей как высшую — анализ, конструк­цию и систематизацию юридических отношений.

В чем же заключаются приемы такого научного изучения права? Наука обобщает наше знание; она заменяет непосредственное, частное, но и более разрозненное, более конкретное знание более абстрактным и более общим; она изучает частности только как материал для обобщения, стремясь прийти к выводам, применимым к целым группам сходных явлений и заменяющим для нас поэтому знание всех частных явлений, относящихся к той или другой исследованной группе. Но обобщение не может быть совершено над сырым материалом в том виде, как он дается нам непосредственным наблюдением. Сопоставляя непосредственные данные наблюдения, не подвергнутые аналитическому разложению на составные элементы, мы можем подметить в них сходство лишь в весьма ограничен­ных пределах, и притом весьма легко этим путем впасть в ошибки, сблизив такие явления, которые в действительности представляют весьма мало общего, и наоборот.

Для того чтобы расширить обобщения и дать им надежную постановку, необходимо предвари­тельно подвергнуть представляющийся нам в наблюдении материал известной обработке. Мы под­вергаем для этого наши представления анализу, разлагая их на составные элементы, с тем чтобы най­ти общие элементы, из различных комбинаций которых составляется все разнообразие наших пред­ставлений известного рода. Затем полученные посредством анализа общие элементы наших пред­ставлений мы комбинируем уже сознательно и так, как того требуют цели научного исследования, строя, конструируя таким образом научные понятия, которые, как идеальные построения, не суть простые копии действительности, но своеобразные, требующиеся для целей науки, конструкции.
Наконец, полученные путем конструкции научные понятия мы классифицируем, соединяя их в груп­пы, руководясь их сходством и различием.
Bce эти приемы: анализ, конструкция и классификация — суть общие приемы научного исследования, отнюдь не составляющие исключительной принадлежности только науки права. Но это не сознается нередко и самими юристами, по крайней мере в отношении к анализу и, в особенности, в отношении к конструкции. Так, Иеринг, излагая учение об юридическом анализе и юридической конструкции, для пояснения этих приемов ссылается не на общие начала научной методологии, а на пример азбуки для пояснения анализа и на пример органических тел для пояснения юридической конструкции, подобия в обоих случаях весьма отдаленные и неполные. Муромцев же прямо относит все приемы юридической конструкции к «особенностям юридического воззрения», имеющим лишь «условное практическое значение и не могущим служить средством научного объяснения».

Мы постараемся доказать, что ни в конструкции, ни в анализе нельзя никоим образом видеть особенности юридического воззрения, что, напротив, мы имеем тут дело лишь с частным применени­ем общих научных приемов обобщения. Начнем с анализа.

В противоположность обыденному воззрению, юрист не рассматривает каждый отдельный юридический казус как одно целое. Он, напротив, всегда разлагает представляющийся ему практиче­ски вопрос на составные элементы, установляя сначала распознавание, диагноз каждого отдельного элемента и затем уже давая решение вопроса так, как он ставится практикой, основывая это решение на совокупности диагнозов составляющих этот случай элементов. В силу этого там, где не юрист видит один нераздельный вопрос, допускающий только категорическое решение в положительном или отрицательном смысле, юрист нередко видит целый ряд отдельных вопросов, допускающих ка­ждый самостоятельное решение. В отношении к отдельному практическому случаю такое аналитиче­ское его разложение может, естественно, показаться лишь напрасным усложнением и запутыванием вопроса. Но если, не ограничиваясь отдельным случаем, мы примем во внимание бесконечный ряд разнообразных случаев, представляемых юридической практикой, то мы поймем, что юридический анализ не запутывает, не усложняет разрешения отдельных случаев, а, напротив, чрезвычайно его упрощает. Дело в том, что посредством такого аналитического разложения мы сводим все бесконеч­ное разнообразие юридических казусов, встречающихся в жизни, к различным комбинациям не­большого числа все одних и тех же основных элементов. Таким образом, изучением этих элементов мы заменяем изучение всего этого пестрого разнообразия возможных казусов. Понятно, что это дает большую экономию времени и труда.

Можно ли признать этот прием юридического анализа своеобразною особенностью правоведе­ния? Чтобы убедиться в противном, стоит только открыть любой курс логики: мы везде найдем из­ложение совершенно аналогичных приемов анализа наших представлений как общих приемов обра­зования понятий. [...]

[...] Но наука требует прежде всего отчетливости, ясности, определенности. И в действительно­сти научные обобщения не суть вовсе суммированные лишь копии действительности. Все научные обобщения суть идеальные построения, представляющие собою своеобразные комбинации получен­ных путем анализа общих элементов наших представлений. Эти комбинации не копируют рабски действительность; они составляются свободно, сообразно целям научного обобщения, и потому все­гда уклоняются несколько от действительности. Таков характер обобщений во всех науках без ис­ключения: всякая наука дает не копию действительности, а идеальное построение. Так, например, когда говорят, что луна обращается по определенной орбите вокруг земли, то это нельзя понимать как простое описание действительно совершающегося обращения луны вокруг земли — это только идеальное построение, объясняющее нам движенье луны. В действительности луна вовсе не описы­вает эллипсисов вокруг земли. Если бы она в своем движении оставляла за собою видимый след, след этот имел бы фигуру не эллипсиса и вообще не замкнутой кривой, а незамыкающейся волнооб­разной линии. Весьма наглядно выражается конструктивный характер научных обобщений в кри­сталлографических системах. Для того чтобы объяснить сложные явления, наблюдаемые в кристал­лах, кристаллографы воображают, что внутри каждого кристалла существуют известные оси или линии направлены, соотносительной длиной и взаимным наклонением которых определяется приро­да кристалла. В одном классе кристаллов есть четыре таких оси; во всех других только три: они мо­гут быть или одинаковой длины, или различной, или перпендикулярны друг к другу, или наклонны.

Этим различием числа, длины и наклона воображаемых осей обусловливается деление кристаллов на семь различных систем, представляющих различие геометрических форм и физических свойств. Но, конечно, эти оси только воображаемые. Таким образом, вся кристаллография опирается на конструк­цию, на идеальное построение.

Совершенно такое же, не только практическое, но и научное значение имеет и юридическая конструкция. Между нею и конструкциями напр. астрономическими или кристаллографическими нет никакого принципиального различия. Но конечно, приемы юридической конструкции иные, так как тут и самый предмет, подлежащий объяснению, совсем не тот.

Основной прием юридической конструкции заключается в том, что отношения юридические, существующие между людьми, объективируются, рассматриваются как самостоятельные существа, возникающие, изменяющиеся в течение своего существования и, наконец, прекращающиеся. Затем в организации, в структуре этих отношений различают их субъектов, т. е. тех лиц, между которыми происходят отношения, и их объекты, т. е. те силы, пользование которыми служит поводом установ­ления отношений. Наконец, в содержании отношений различают всегда два элемента: право и соот­ветствующую праву обязанность.

Подобно тому как определением числа, соотносительной длины и положения осей определяются все свойства кристалла, так и определение всех свойств различных юридических отношений сводится к определению их субъекта, объекта, содержания и условий установления и прекращения.
Конструкция юридических отношений выполняет совершенно ту же функцию, как и конструкции кристаллографических систем. Это есть приноровленное для целей юридического исследования иде­альное построение. Поэтому и критика юридической конструкции не может заключаться в разрешении вопроса о том, соответствует ли она во всех своих частностях действительности. Оси кристалла, орбита Луны существуют только в нашем мышлении, мы только воображаем их себе. И это нисколько не мешает этим конструкциям иметь высокое научное значение. Не беда поэтому, если и юриди­ческая конструкция не представляет простой копии действительности. Оценка ее должна обусловли­ваться исключительно тем, представляется ли она пригодной формой для наглядного и точного вос­произведения всех свойств правовых явлений и их взаимного соотношения. Пригодность для этой цели установившегося приема юридической конструкции, как конструкции отношений, лучше всего доказывается успешным ее применением на практике. Выработанный собственно цивилистами, этот прием конструкции находит себе с течением времени все более и более широкое применение. И по самому существу своему он вполне пригоден для воспроизведения всевозможных юридических яв­лений, как бы они ни были разнообразны. [...]

[...] Когда выработана конструкция отдельных институтов права, остается затем дать их общую классификацию. Сообразно различию в логическом соотношении понятий, соподчиняющихся или перекрещивающихся, возможны две формы классификации: классификация системой и классификация рядами. Классификация системой получается путем сопоставления соподчиняющихся друг другу понятий. Она имеет в виду не только разделить классифицируемые явления на группы, но и соеди­нить эти группы в одно целое, связать все отдельные группы так, чтобы они представляли постепенное разветвление одного основного понятия, так что систематическая классификация может быть представлена графически как разветвляющийся ствол (отсюда название: порфириево или рамусоводрево). Юристами почти исключительно и применяется такая классификация системой. Но это толь­ко частный вид классификации. Если мы станем сопоставлять не соподчиняющиеся, а перекрещи­вающиеся понятия по степени их взаимной близости (abc, bed, cde и т. д.), то получим не систему, а ряд, так как такое сопоставление не может дать разветвления. Мы получим тут ряд понятий, пред­ставляющих, так сказать, последовательные звенья одной непрерывной цепи понятий. Такая класси­фикация в особенности применима к сопоставлению чередующихся во времени явлений юридического быта.

Текст печатается по изд.: Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права.— С. 342—350,352—354.

П.Е.НЕДБАЙЛО

ТОЛКОВАНИЕ СОВЕТСКИХ ПРАВОВЫХ НОРМ

[...] Толкование законов и других нормативных актов подчинено задачам и требованиям пра­вильного применения содержащихся в них правовых норм и носит вполне определенный и конкрет­ный характер. Это такая стадия применения правовых норм, на которой уже известны факты, тре­бующие правового решения, и избрана для этого соответствующая норма, проверена ее подлинность и обязательность, выяснены пределы ее действия. Остается лишь установить ее полное и точное со­держание для того, чтобы сделать окончательные и безошибочные юридические выводы относитель­но данных жизненных случаев.

Таким образом, проблема толкования законов — это составная и существенная часть проблемы претворения в жизнь содержащихся в них правовых норм. Задача толкования состоит в том, чтобы установить предметную значимость правовой нормы, то есть истолковать ее в качестве юридического основания для разрешения конкретных случаев общественной жизни. К. Маркс отмечал это, когда пи­сал, что «судья обязан толковать закон в применении к отдельному случаю...». Это значит, что толкова­ние всецело подчинено правовой квалификации фактов и обстоятельств, в отношении которых требует­ся найти юридическое решение.

Поэтому не следует смешивать толкование норм права в процессе их применения с общим разъ­яснением права и научной его разработкой. Общее разъяснение норм права может проводиться безот­носительно к непосредственной реализации нормы в каждом конкретном случае. [...]

[...] Ограничение понятия толкования норм задачами и целями их применения ни в какой мере не означает, что смысл их каждый раз раскрывается в зависимости от характера конкретных фактов, в зависимости от отдельных случаев. Эту точку зрения следует решительно отвергнуть как несостоя­тельную.

Путем толкования выясняется принципиальное содержание правовых норм, вложенное в них законодателем.

Выяснение воли законодателя путем толкования правовых норм в процессе их применения вы­текает из самой природы права как возведенной в закон воли господствующего класса, содержание которой определяется материальными условиями жизни этого класса.

Советское социалистическое право представляет собой возведенную в закон волю рабочего класса и тем самым волю всего советского народа, организованного в государство, руководимое Коммунистической партией. В его нормах воля народа приобретает общегосударственное значение, становится государственной волей, волей законодателя. К ней непосредственно и нужно обращаться для раскрытия содержания советских правовых норм в целях их реализации. В программе нашей партии сказано, что, «отменив законы свергнутых правительств, Советская власть поручила выби­раемым Советами судьям осуществлять волю пролетариата, применяя его декреты...».

Таким образом, толкование советских правовых норм есть уяснение и разъяснение государст­венной воли советского народа, выраженной в законах и других правовых актах в целях правильного и единообразного понимания содержащихся в них правовых норм и точного и неуклонного примене­ния их в каждом конкретном случае.

Такое различие, по нашему мнению, неосновательно. Толкование преследует цель правиль­ного применения нормы, ясно, что для этого нужно уяснить ее смысл. Другого назначения толко­вание не имеет.

В подтверждение такого различия ссылаются иногда на практику применения буржуазных за­конов. Говорят, что в буржуазном обществе лица, применяющие закон «сплошь и рядом в интересах своего класса, заведомо неправильно толкуют некоторые законы. В таких случаях толкование зако­нов расходится с уяснением их смысла указанными лицами». Выходит, что буржуазные чиновники правильно понимают сущность закона, но только неправильно его толкуют. [...]

Текст печатается по изд.: Недбайло П.Е. Применение советских правовых норм.— С. 325—326, 327—328.

Г. Ф. ШЕРШЕНЕВИЧ

КРИТИКА

[...] Применение нормы права к конкретному случаю предполагает, что уже установлена самая норма права, предназначенная играть роль большой посылки. Такое установление прежде всего должно быть направлено на то. чтобы выяснить, действительно ли существует такая норма права, и если да. то действительно ли она читается так, как написано в имеющихся под руками сборниках законов. Эта задача осуществляется путем критики, которая ставит себе целью определить подлин­ность нормы и правильность ее текста.

Различают два вида критики: 1) высшую и 2) низшую. Высшая критика имеет своим назначе­нием установить подлинность нормы права, что, опять-таки, распадается на два акта: а) установление существования нормы и b) юридической ее оценки. Низшая критика задается установлением пра­вильного, точного чтения нормы, признанной за подлинную и юридически обязательную.

Высшая критика, в первом акте своей деятельности, направлена на выяснение, существует ли на самом деле такая норма права, исходит ли она от того или тех органов власти, которым она при­писывается. Такое исследование в прежнее время, когда законы не публиковались, представляло огромную важность. [...]

[...] Высшая критика, во втором акте своей деятельности, направлена на выяснение, имеет ли дан­ная норма то юридическое значение, какое ей приписывается. Такая юридическая оценка нормы может быть произведена или по форматному моменту, или по материальному моменту.

Формальная юридическая проверка заключается в выяснении, прошла ли данная норма тот поря­док, который установлен для ее издания.

[...] Задачею низшей критики признается установление правильного текста нормы, подлин­ность которой и юридическая оценка предварительно произведены были высшею критикою. Под правильным текстом следует понимать тот, который соответствует выраженному законодательным органом. Такое несоответствие может обнаружиться или вследствие редакционного просмотра в тек­сте, или вследствие ошибки при воспроизведении текста. [...]

ТОЛКОВАНИЕ

[...] За критикой следует толкование, которое состоит в раскрытии содержания норм права. Критика и толкование — это два момента в установлении большой посылки, которое само представ­ляет только одну из стадий в процессе применения права. Отсюда видно, как ошибочно мнение тех, которые полагают, что толкование норм права и применение их — одно и то же. как недопустимо смешение толкования с критикою. Различие между последними состоит в том, что толкование имеет своею целью выяснить мысль нормы по ее выражению, тогда как критика ограничивается установле­нием точности выражения. Другими словами, критика исследует, как выразился закон, а толкование разыскивает, что содержится в этом выражении.

Таким образом, сущность процесса толкования заключается в уяснении содержания нормы права, т. е. в совокупности приемов, направленных к раскрытию тех представлений, которые соеди­нял создавший норму с внешними знаками выражения своей мысли или воли. Истолковать норму права — значит разложить ее на ряд представлений, в ней выраженных и соответствующих пред­ставлениям, какие имелись у ее творца.

Совершенно неправильно рассматривать процесс толкования норм права как научную деятель­ность. Толковать законы могут и должны все, обязанные сообразовать свое поведение с велениями норм права, но это не значит, чтобы это уяснение мысли закона носило научный характер. К понима­нию нормы права гражданин относится так же, как к пониманию всех тех слов и предложений, кото­рые обращены к нему со стороны других лиц. Ничего систематического в этой деятельности нет, а это и есть требование науки. Профессиональный юрист в процессе толкования законов выделяется не какою-то особою юридическою логикою, которой не существует, не научным изучением явлений особого рода, которых в данном случае не имеется, а просто опытом и приемами, которые в совокуп­ности дают основание для искусства толкования, но не для науки.

С другой стороны, совершенно недопустимо утверждать, что толкование не поддается никаким правилам, что оно совершенно свободно, как творчество поэта. Конечно, люди, говорящие на одном языке, понимают и убеждают друг друга, не подозревая о существовании грамматики и логики, но это не значит, чтобы грамматика и логика не существовали и не имели значения. Выработка приемов в процессе толкования так же необходима, как и во всякой практической деятельности, во всяком искусстве, — усвоение этих приемов облегчает труд, ускоряет достижение цели. [...]

[...] Толкование — процесс совершенно свободный. Его сила заключается в его логической убедительности. Оно не имеет никакой обязательности, все равно от кого бы оно ни исходило: от частных лиц или от министров, от ученых юристов или от опытных практиков или от людей, мало прикосновенных к юриспруденции. Толкования научно образованных юристов могут пользоваться, по сравнению с толкованием всякого другого лица, большим нравственным авторитетом, но не име­ют никакого юридического авторитета. Такое чисто частное, свободное толкование, называемое не­ правильно доктринальным, и составляет настоящее толкование. Наряду с ним стремится стать подвидом толкования то, что носит название аутентического толкования.

Аутентическое толкование исходит от самого законодателя, который в законодательном по­рядке дает разъяснение, как следует понимать изданный ранее закон. [...]

[...] Сила аутентического толкования не в его убедительности, а в его обязательности. Хотя бы толкование законодателя шло вразрез с логикой, оно все же обязательно для всех, как закон. Поэтому аутентическое толкование — не толкование закона, а закон. В этом юридическом авторитете аутен­тического толкования заключается и его опасность. Так, по нашему Основному Закону закон получа­ет обратное применение, когда в нем сказано, что «он есть только подтверждение и изъяснение смыс­ла закона прежнего».

Что составляет объект толкования? Мысль или воля, выраженная в норме права? Этот вопрос следует признать совершенно излишним, потому что волю от мысли в законе нельзя отделить, пото­му что воля обращается к воспринимающим ее в виде мысли. Воля без мысли непостижима, мысль без воли не будет нормой права. [...]

[...] Каждый закон представляет собою с грамматической точки зрения предложение, т. е. мысль, выраженную словами. Однако строй предложения не всегда соответствует строю высказы­ваемых суждений. Между внешним выражением и выражаемою мыслью может оказаться несоответ­ствие. Законодатель для выражения своей мысли употребил слова, способные вызвать представле­ния, которые не отвечают тем. какие он сам имел. Он хотел сказать более того, что сказал, или, на­оборот, он сказал более того, что хотел. Насколько такое несоответствие обнаруживается из самого закона, оно может быть устранено путем того, что называется распространительным и ограничитель­ным толкованием. Когда логический объем того, что хотел сказать законодатель, меньше того грам­матического объема, какой дается словесною формою, задача ограничительного толкования состоит в том, чтобы ввести понимание заслона в пределы действительной мысли законодателя. Когда логи­ческий объем того, что хотел сказать законодатель, шире того грамматического объема, какой дается словесною формою, задача распространительного толкования заключается в том, чтобы довести по­нимание закона до пределов действительной мысли законодателя. [...]

[...] Так как закон есть мысль, выраженная словами, то при толковании необходимо прежде всего обратиться к выяснению значения слов, в которые мысль воплотилась, чтобы через них про­никнуть в содержание самой мысли. Первая цель достигается при помощи грамматического, вторая — при помощи логического толкования. Это не два различных вида толкования, исключающие один другого, это только разные моменты в процессе толкования.

Грамматическое толкование объясняет значение тех средств выражения мысли, которыми вос­пользовался законодатель. На основании этимологии и синтаксиса толкование раскрывает смысл слов, из которых состоит закон, и их сочетания. Такое грамматическое или, иначе, словесное толко­вание не следует смешивать с буквальным. Первое исследует слова, чтобы понять лучше мысль, вто­рое игнорирует мысль из-за слов. «Для первого мысль составляет цель, а слово только средство, тогда как для второго — слово есть самоцель. Культ слова встречается всюду на ранних ступенях обществен­ного развития. Он объясняется, с психологической стороны, трудностью для человека доискиваться мысли, оторвавшись от слова, а с социальной стороны — опасением за судьбу закона, добытого це­ною тяжелой борьбы или завещанного предками.

Выясняя значение слов, употребленных законодателем для выражения своей мысли, мы долж­ны иметь в виду то обстоятельство, что автор закона пользовался теми средствами, какие находились в общем употреблении, которые он сам усвоил и которыми он хотел сделать общепонятной свою мысль. [...]