ГЛАВА 10 КОНТРОЛЬНО-ИЗМЕРИТЕЛЬНЫЕ ПРИСПОСОБЛЕНИЯ КАК СРЕДСТВО УПРАВЛЕНИЯ КАЧЕСТВОМ ПРОДУКЦИИ 5 страница
Сознание личности, воспринимая представляющийся ему ряд единичных явлений, стремится создать из них по возможности полное и стройное представление о мире. Сухой состав строго научного знания дополняется и скрашивается фантазией, оживляется чувством, и вот, смотря по различию духовных сил той или другой личности, в ее сознании возникает живое, стройное, согретое верой в разумную цель представление о мире. И каждая личность создает себе свой особый мир, с ней вместе и гибнущий. Но пока личность живет сознательно, она живет в этом мире. Все внешнее получает для нее то или другое значение, воздействует на нее так или иначе, смотря по тому, к какому месту приурочено оно в этом самою личностью созданном для себя мире, и в этом мире она и есть сама верховная цель.Но и этим еще не исчерпывается вопрос о личной самостоятельности. Нам могут сказать, что при признании воли несвободной, личность хотя бы и не являлась средством для вне ее лежащих целей, но зато она ничего не вносит в мир своего, нового, ее самостоятельность стирается, она теряется в бесконечной цепи причин и следствий. Если всякое движение воли так же необходимо определяется причинами, как и все совершающееся во внешней природе, то чем же личность отличается от любой вещи?
Я, конечно, не стану отстаивать самостоятельности личности в смысле ее независимости от тех условий, при которых она существует. Принцип причинной связи непримирим с такою независимостью. Нельзя сказать, чтобы личность могла вносить в мире что-либо абсолютно новое: это противоречило бы принципу сохранения силы. Речь может идти лишь об относительной самостоятельности. Различие может быть только в степени. Как живые существа представляют относительно большую самостоятельность сравнительно с частями мертвой материи, так наделенная самосознанием личность сравнительно с другими живыми существами.
Обращаясь затем ко второму вопросу — об отношении личности к обществу, — мы видим, что механическая и органическая теории приводят в последовательном своем развитии к двум крайним взглядам на отношение личности к обществу. Механическая теория совершенно подчиняет общество личности; органическая, наоборот, личность — обществу. Для механической теории общество — искусственное произведение личности, служащее ее целям, но на нее не влияющее. Личность, с этой точки зрения, не есть продукт общества. Органическая теория, напротив, считает личность подчиненною частью общественного организма, всецело им определяющеюся, являющеюся его произведением, служащею его целям.
Психическая теория общества одинаково далека и той, и другой крайности. Она признает влияние общества на личность, она признает даже личность в значительнейшей степени продуктом общества. Но вместе с тем она не ставит личность в положение безусловно подчиненной части того или другого отдельного общества, она не низводит ее до значения простого средства для осуществления общественных целей. Личность сохраняет по этой теории свою самобытность, свою самостоятельность, свои особые цели, не сливающиеся с общественными и не подчиняемые им.
Дело в том, что общество, являясь психическим единением людей, допускает в силу этого принадлежность человека одновременно ко многим разнообразным общениям. Личность поэтому, хотя и есть продукт общества, но не одного какого-нибудь, а совместно многих обществ. Влиянию каждого из этих обществ личность противопоставляет свою зависимость от ряда других обществ и в этой одновременной зависимости от нескольких обществ она нередко находит противовес исключительному влиянию на нее каждого из них в отдельности. Ни государство, ни церковь, ни национальность, ни данный общественный класс, ни община, ни семья не могут всецело подчинить себе личности именно потому, что к такому подчинению стремятся все они совместно. Точно так же хотя личность и есть продукт общества, но она никогда не является простым отражением того, чем живет и руководится данное отдельное общество. Каждая личность — продукт совместного влияния нескольких обществ, и в отношении почти каждой является своя особая комбинация таких общественных влияний, поэтому каждая личность представляет в обществе особое самостоятельное начало, никогда не прилаженное вполне к складу данного общества, никогда не гармонирующее с ним в унисон. Личность, как особое, самостоятельное начало, всегда оказывает в отношении к данному общественному порядку некоторое трение, стремится всегда несколько его изменить и в силу этого и служит источником жизни и является прогрессивным фактором общественной жизни.
Механическая теория общества видит в развитии общественных форм лишь проявление воли отдельных личностей, не определяемое и не ограничиваемое никаким объективным началом. Общественный прогресс зависит, с этой точки зрения, от личного произвола правящих. Для органической теории общественное развитие представляется, напротив, строго объективным, органическим процессом, влекущим отдельные личности помимо их воли и сознания к тому, чтобы они образовывали те или другие общественные формации сообразно началам дифференциации и интеграции.
С нашей точки зрения, общественное развитие представляет равнодействующую разнообразных сознательных стремлений отдельных личностей (активный элемент), испытывающих, так сказать, трение об исторически установившийся общественный строй (инертное начало), придающий общественному развитию характер последовательности и исторической преемственности.
Объективный общественный порядок слагается под влиянием не одних только стремлений отдельных личностей, но и объективных факторов, не зависящих от человеческой воли и постоянно действующих. Поэтому наше понимание соотношения личности и общества не допускает принятия того предположения, чтобы общество с течением времени становилось произведением человеческого искусства или получаю договорный характер. [...]
Государство
[...] Среди разнообразных форм человеческого общения первенствующее значение должно быть бесспорно признано за государством. Было время, когда оно охватывало собою все без исключения стороны человеческой жизни, так что в античном мире человек совершенно поглощался гражданином государства. Да и в настоящее время, хотя наряду с государством существует немало других форм общественного единения людей, государство все-таки так или иначе распространяет свое влияние на все стороны общественной жизни. Во всяком случае, история человечества творится главным образом государственною деятельностью. Поэтому изучая какое бы то ни было явление общественности, постоянно приходится встречаться с вопросами о формах организации и длительности государства. Долгое время, как мы уже говорили, учение о государстве, политика, обнимало собою все учение о явлениях общественности.
При таких условиях, казалось бы, давно должно бы выработаться общепризнанное определение государства. Если тем не менее в литературе мы встречаем большое разнообразие определений государства, это объясняется тем, что в большинстве случаев определению государства ставят совсем не подобающую ему задачу.
Так, прежде всего, одни, определяя государство, имеют в виду указать, каким государство должно бы было быть согласно их воззрению, т. е. превращают определение государства в суждение о нем. Так, напр., Моль определяет государство как «постоянный единый организм таких учреждений, которые, будучи руководимы общею волею, поддерживаемы и приводимы в действие общею силою, имеют задачей содействие достижению дозволенных целей определенного, на данной территории замкнутого народа и притом содействие всем сферам жизни человеческой, начиная от отдельной личности и оканчивая обществом». Но нельзя, конечно, утверждать, что все существовавшие и существующие государства преследовали только «дозволенные» цели и содействовали непременно всем сферам человеческой жизни. Еще далее идет в этом отношении Велькер, определяющий государство как «суверенный, морально-личный, живой свободный общественный союз народа, который по общему конституционному закону в свободно-конституционной организации народа под руководительством конституционного самостоятельного правительства стремится к правовой свободе и в ее пределах к назначению и счастию всех своих членов». К этому же типу должны быть отнесены и все вообще определения, которые включают в себя признак цели, которой будто бы должно служить государство. Если мы имеем в виду получить общее определение государства, которое бы указывало нам на отличительные признаки каждого государства, такие определения не могут быть пригодными.
Другие, определяя государство, ограничиваются лишь указанием, какое место занимает понятие государства в данной философской системе. Так, например, Гегель определяет государство как «действительность конкретной свободы». Чтобы понять это определение, надо знать, что Гегель разумеет под действительностью, конкретностью, свободой. Определение это имеет смысл только в составе гегелевой философской системы. Взятое отдельно, оно не имеет никакого значения. Такой же характер имеет и определение Шеллинга, что государство есть гармония свободы и необходимости. Такие определения также субъективны, хотя они имеют в виду указать, не каким государство должно быть, а каким оно в действительности есть. Они субъективны потому, что основаны на принятии определенного философского миросозерцания, которое, никогда не представляя объективной доказательности, всегда есть дело лишь субъективного убеждения.
Наконец, очень часто стараются так формулировать определение государства, чтобы им сами собой предрешались все важнейшие, основные вопросы государствоведения, чтобы все учение о государстве могло быть построено как ряд необходимых логических выводов из данного определения. А так как многие очень важные вопросы науки о государстве остаются пока спорными, то это и приводит к включению в определение совершенно спорных признаков. Таковы указания на органическую или личную природу государства, на условия его образования, на его цель, на его экономическую или национальную основу. Само собой разумеется, что определения, которыми думают предрешить все эти спорные вопросы, не могут найти себе сколько-нибудь общего признания.
Однако в изучении действительных исторических форм человеческого общения государственный характер отдельных общественных союзов редко возбуждает сомнения. В большинстве случаев замечается полное согласие относительно того, какие союзы — государства и какие — нет. А если возникают иногда сомнения и споры, как, например, в настоящее время относительно Финляндии, то решение этого вопроса никто не думает ставить в зависимость от органической или личной природы великого княжества, от его цели и т. п., а все одинаково обращаются к тому, можно ли или нет признать в нем существование самостоятельной власти.
И в самом деле, цель и происхождение государства, та или другая его природа — все это вопросы спорные. Но никто не сомневается, что необходимую принадлежность каждого государства составляет власть. Правда, государственная власть не есть единственная форма общественной власти. И церковь, и семья, и община, и всякое вообще непроизвольное общение властвуют над своими членами. Но власть государства проявляется с особой яркостью, дает себя чувствовать особенно сильно. Государство из всех общественных союзов есть по преимуществу ластвующий.
Так как в древности государство охватывало собою всю общественную жизнь человека и все другие формы общения являлись лишь подчиненными ему, зависимыми от него частями, то государство тогда определяли, например Аристотель, как самодовлеющее общение, ни в каком другом общении не нуждающееся, ни от какого другого не зависимое. В средние века государственный авторитет заслонялся и умалялся стремлениями крупного землевладения разрешить государство в договорный союз феодальных владельцев и стремлениями римской церкви к подчинению себе всякой государственной власти. Поэтому, когда с эпохой Возрождения государственное начало стало опять выдвигаться на первый план, забота об устранении всякого влияния средневековых преданий привела к тому, что государственную власть признали верховной, ничем не ограниченной и в суверенитете, верховенстве стали видеть отличительную особенность государства. [...]
[...] Действительная отличительная особенность государства — это то, что оно одно осуществляет самостоятельно принудительную власть. Все другие союзы, как бы они ни были самостоятельны в других отношениях, функцию принуждения осуществляют только по уполномочию и под контролем государства. Так, если церковные органы иногда и осуществляют принуждение, в каждом данном государстве они пользуются принудительною властью лишь в тех пределах, в каких это допускает местная государственная власть. Так точно и принудительная власть родителей над детьми, мужа над женой поставлена в рамки, определяемые государственным законодательством, и под контроль государственных органов. На злоупотребления как церковной, так и семейной власти всегда можно апеллировать к государственной власти. Само собою разумеется, что также делегированной и подконтрольной представляется и власть общин и областей.
Таким образом государство является как бы монополистом принуждения. Государственный порядок тем прежде всего и отличается, что это мирный порядок, не допускающий частного насилия, самоуправства. При нем только органы государственной власти наделены самостоятельным правом принуждения. Частные лица и другие общественные союзы допускаются к осуществлению принуждения, лишь насколько это допускает государство и под его контролем. Даже в международных отношениях дозволенным считается теперь только публичная война, т. е. только такие насилия, которые совершаются органами государства.
Отличительным признаком государства служит, как мы сказали, самостоятельная принудительная власть. Но самостоятельность не предполагает неограниченности или полной независимости. Поэтому, хотя отдельные государства, входящие в состав союзного государства, и подчинены союзной власти, и ограничены ею в своей компетенции, они все-таки остаются государствами, пока в пределах собственной компетенции остаются самостоятельными. А самостоятельность практически выражается в том, что они сами организуют органы для осуществления собственной власти, вне всякого воздействия союзной власти на личный их состав. Напротив, общины и области единого государства, даже при самой широкой постановке самоуправления, никогда не пользуются полной свободой в определении личного состава своих органов. Центральная власть всегда сохраняет за собой право влиять так или иначе на личный состав органов местного самоуправления: или посредством прямого назначения некоторых должностных лиц, или посредством права утверждения и неутверждения лиц избранных, или посредством права досрочного роспуска и назначения новых выборов, когда результат выборов оказывается несогласным с видами центрального правительства. Союзной же власти в отношении к отдельным штатам или кантонам, сохраняющим характер государства, нигде не предоставляется подобных прав. Нигде союзная власть не назначает правителей отдельных штатов и кантонов, не утверждает избранных в них лиц, не распускает их представительных собраний. Это различие очень существенное. Покуда центральная власть не имеет права влиять на личный состав местных органов, все ограничения их власти сохраняют по необходимости внешний, формальный характер. В пределах так или иначе определенной компетенции они остаются самостоятельными. Внутренний характер, самое направление их деятельности не могут быть наперед определены формальными постановлениями закона. Напротив, налагая руку на самостоятельность личного состава, центральная власть получает тем самым возможность придать деятельности местных органов то или иное направление, ту или другую окраску и, тем лишая их внутренней самостоятельности, превращает их из органов государства в органы местного самоуправления.
Надо еще оговориться, что государство предполагает самостоятельное властвование непременно над свободными людьми — иначе это будет рабовладение, а не государственный союз — властвование установившееся, признанное: отдельный, преходящий акт властвования, поддерживаемый исключительно силою оружия, напр. военное занятие неприятельской территории, не составляет еще государства.
Итак, сведя воедино все сказанное, можно определить государство как общественный союз, представляющий собою самостоятельное, признанное принудительное властвование надо свободными людьми.
Присвоение государству исключительного права принуждения представляется весьма важным для всей общественной жизни. Прежде всего это приводит к значительному сокращению случаев насилия, вследствие этого к значительной экономии сил. Принуждение, осуществляемое государством, по общему правилу не вызывает сопротивления, потому что превосходство силы государственной власти в большинстве случаев так очевидно, что не представляется никаких шансов успеха борьбы с нею. К тому же государственной власти подчиняются и добровольно, по привычке, и в силу сознания обязанности. Но еще важнее перемена в самом характере принуждения. Раз государство присваивает себе исключительное право принуждения, оно должно осуществлять принуждение во всех тех случаях, когда без него обойтись нельзя, следовательно, не только в своих собственных интересах, но и в чужом интересе. Иначе самоуправство неизбежно. А действовать в чужом интересе совсем не то, что действовать в личном интересе. Принуждение, осуществляемое государством по необходимости, ради предупреждения частных насилий и самоуправств, не определяется непосредственным чувством. Органы государства, призванные силою охранять интересы отдельных лиц и других общественных союзов, делают это только по обязанности и потому бесстрастно, спокойно, обдуманно. Уверенность в успехе, сознание силы придает еще больше спокойствия такой деятельности. И вот благодаря этому меры принуждения, осуществляемые государством, естественно, определяются уже не одним непосредственным чувством, побуждающим к насилию, а более общими соображениями целесообразности, права, морали. Принуждение, так сказать, дисциплинируется правом, проникается этическими принципами. Первоначально это сказывается только в принудительной деятельности, осуществляемой государством в чужом интересе. Но установляющееся таким образом резкое различие условий осуществляемого государством принуждения в своем и в чужом интересе приводит к сознанию несправедливости принуждения, не подчиненного этическим требованиям. Это наглядно обнаруживается в различии, проводимом между народной практикой и общественным мнением между обыкновенными и политическими преступлениями. Сомнения в допустимости международной выдачи политических преступников основываются именно на сомнении в возможности беспристрастного к ним отношения со стороны потерпевшего от них государства. Усвоенный в одних случаях более справедливый, более согласный с нравственным чувством образ действия мало-помалу делается общим, распространяется на всю принудительную деятельность государства, все более и более подчиняющуюся требованиям справедливости. [...]
Текст печатается по изд.: Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права.— Спб., 1894.— С. 112—113, 114—115, 183—190, 190, 192—193, 194, 196—197, 201, 204—207, 207—209, 209—210, 211—212,221—225,235—238.239—241.
РАЗДЕЛ III. ТИПЫ И ФОРМЫ ГОСУДАРСТВА
В. М. ХВОСТОВ
КЛАССИФИКАЦИЯ ГОСУДАРСТВ
[...] История выработала самые различные виды государств. Научно разобраться во всем этом многообразии можно только путем правильной классификации. При этом следует прежде всего отыскать наиболее подходящий масштаб для классифицирования, т. е. положить в основу деления государств на типические группы такой признак, который был бы наиболее характерен для государства. Что же может быть таким признаком? Чтобы ответить на этот вопрос, должно поглубже вникнуть в самую природу государства.
Было бы неправильно представлять себе человеческое общество как простую совокупность от дельных людей, ничем внутренне между собою не связанных. Напротив, общество есть в известном смысле органическое единство. Нельзя, конечно, вполне уподоблять общество биологическому организму, приравнивать его к животному или человеку и даже отыскивать в нем отдельные органы, соответствующие органам биологического организма, как это с большим безвкусием делали и делают некоторые социологи. Но нельзя упускать из виду и того, что жизнь человеческого общества не исчерпывается жизнью и деятельностью отдельных входящих в его состав индивидуумов. Благодаря взаимодействию этих индивидуумов, в обществе развиваются особые социальные силы и возникают своеобразные социальные продукты, которых не может создать отдельный человек: таковы язык, нравы, наука, искусство, право, и т. п. Мы можем сказать поэтому, что в обществе действуют особые законы развития и что оно ведет свою особую жизнь, которая не исчерпывается жизнью входящих вcего состав отдельных людей. Наряду с психологией отдельного человека есть и особая психология народов. Вот в этом-то смысле мы и можем назвать человеческое общество органическим единством; только это — организм особого порядка, не биологический, а социальный. Связь, объединяющая его членов, есть связь психическая; она проявляется в народном самосознании и приводит к образованию всех вышеназванных продуктов социальной жизни. Конечно, вместилищем народного самосознания
и его продуктов являются отдельные люди; но в своем сознании они могут различать то, что принадлежит им лично и что составляет общее достояние народного духа. И притом в личностях заурядных перевес всегда на стороне того, что они получают от общества, сравнительно с тем, что они ему сами дают. Индивидуальные различия возникают лишь благодаря тому, что каждая личность представляет из себя особый центр, в котором лучи, исходящие из социальной среды, могут скрещиваться самым разнообразным путем: сверх того, и существующие между людьми биологические различия имеют большое значение для появления индивидуальных особенностей.
Если, таким образом, человеческое общество имеет органическую природу, т. е. живет своей самостоятельной жизнью, то с тем большим основанием это можно сказать именно о том виде общества, который именуется государством. Мы уже знаем, что это — наиболее самостоятельная, наиболее сильная и наилучше организованная форма общества. Поэтому в государстве с особой силой проявляются эти органические свойства общества. В частности, при определении природы государства следует принять еще во внимание, что государство — по существу союз принудительный. Его основное свойство состоит в том, что оно господствует над своими членами помимо их на то согласия. Поэтому органическая природа государства прежде всего проявляется в том, что оно вырабатывает свою собственную волю. Эта воля государства стоит над волей отдельных его членов, принуждая их к безусловному повиновению. Она и составляет содержание того, что мы называем верховною властью. Конечно, выразителями этой воли являются отдельные люди; но они при этом выступают именно в качестве органов государства и действуют в особом урегулированном правом порядке, который имеет целью придать их актам значение волевых актов государства. Здесь имеет место тот же процесс, который мы выше отметили по поводу общественного самосознания: вместилищем его также является сознание отдельных лиц, но это нам не мешает считать его и его продукты — язык, науку, право и т. п. — за нечто для этих лиц объективное, не ими исключительно созданное и не им исключительно принадлежащее. Так и воля государства есть социальная воля, а не индивидуальная воля тех лиц, которые выражают ее в качестве органов государства. Для выработки этой воли государство содержит в себе ряд тесно между собою переплетающихся и друг друга обусловливающих учреждений, и мы его можем назвать во внимание к этому свойству социальной волевой организацией.
Отправляясь от этих соображении, мы можем дать ответ на поставленный выше вопрос об основном принципе правильной классификации государства. Самым характерным признаком государства, как социального организма, является его социальная воля, выражающаяся в актах верховной власти. Поэтому наиболее правильной будет та классификация государств, в основу которой положены различия в организации верховной власти. Только эта классификация, исходящая из самого важного отличительного признака государства, и может углубить по существу наше знакомство с природою государства.
И действительно, начиная с Аристотеля наука стремится дать классификацию государств, покоящуюся именно на этом признаке — организации верховной власти. Однако далеко не все построенные этим путем классификации совпадают между собою. Разногласия касаются того, какой именно стороне организации придать решающее значение; долго останавливались, например, на сравнительно второстепенном вопросе о количестве лиц, которым поручена верховная власть, как на решающем, упуская из виду, что для юридической теории важнее вопрос о правовом положении этих лиц, чем об их количестве. Часто к вопросам чисто юридическим — о формах устройства верховных органов — примешивали вопросы политические — о направлении их деятельности — и получали таким образом чистые и извращенные формы правления (Аристотель), что только запутывало решение вопроса.
Наиболее правильной представляется нам следующая классификация. Основное подразделение государств зависит от того, каковы свойства так называемого высшего органа в государстве. При этом высшим органом именуется тот из органов государства, который 1) приводит в движение государственный механизм и поддерживает это движение и 2) которому принадлежит власть окончательно санкционировать изменения правопорядка в государстве. С этой точки зрения мы получаем два основных типа государства: монархию и республику. Если воля высшего органа есть воля одного только лица, то мы имеем монархию; если высшим органом является коллегия лиц, то мы получаем республику. Этому делению не противоречит то обстоятельство, что и в республике может быть единоличный орган в составе высшего правительства — президент. Дело в том, что президент республики не есть высший орган государства в указанном выше смысле, тогда как монарх имеет это свойство высшего органа. Это проявляется в том, что президент ответствен за свои действия, тогда как монарх — безответствен; далее, в том, что конституция обыкновенно может быть изменяема и без согласия президента, тогда как в монархиях по крайней мере изменение статей закона, касающихся прав самого монарха, нуждается в санкции монарха; наконец, палаты в республиках могут собираться и без созыва со стороны президента, а в монархиях парламент обыкновенно не приступает к отправлению своих функций помимо монарха.
Если в монархии все остальные органы действуют по поручению монарха и находятся в зависимости от него, то мы имеем абсолютную монархию. Если же рядом с монархом существует коллегиальный орган высшего управления в виде палаты народных представителей, как орган независимый от монарха и разделяющий с ним власть, хотя и приводимый монархом в действие, то мы называем монархию конституционной или ограниченной. С юридической точки зрения высшим органом здесь всегда является монарх, ибо он созывает и распускает парламент и, по крайней мере в известных пределах, окончательно утверждает его решения. Но фактически (политически) преобладание может быть на стороне парламента, тогда мы называем монархию парламентарной. Что касается республик, то их можно подразделять смотря по составу той коллегии, которая представляет собой высший орган государства. Так мы получаем республики олигархические, где власть сосредоточена в руках немногих лиц, аристократические, где в отправлении власти участвует определенный класс лиц, демократические, где власть находится в руках всех взрослых граждан (кроме, обыкновенно, женщин). Демократия называется представительной, если участие народа в верховной власти состоит лишь в производстве выбора депутатов в парламент, и непосредственной, если народ путем голосования участвует и в издании законов (референдум). [...]
СОЕДИНЕНИЯ ГОСУДАРСТВ
[...] Мы уже заметили, что современные государства не живут изолированной жизнью, но находятся между собою в более или менее тесном международном общении. Это общение приводит не только к тому, что важнейшие сношения государств между собою оказываются урегулированными нормами международного права, не только к тому, что государства вступают между собою в договоры по отдельным вопросам (торговые договоры, наступательные и оборонительные союзы), не толь ко к тому, что государства заключают прочные союзы для административных целей, но и к тому, что иногда несколько государств прочно соединяются между собою. Все упомянутые до сих пор формы международного общения охватывают лишь узко ограниченные области интересов. Соединения же государств в тесном смысле захватывают всю жизнь этих государств в более или менее широкой степени и нередко ставят эти государства в зависимость друг от друга. Такие соединения представляют свои выгоды. Государства, вступившие в прочное соединение, прежде всего обеспечивают себе взаимный мир и усиливаются против внешних врагов. Далее, они расширяют территорию свободной торговли, что особенно важно для государств небольших. Наконец, население их, пользуясь всеми выгодами принадлежности к большому политическому единству, в то же время сохраняет независимость и автономность по многим делам более местного характера, так как соединившиеся государства не перестают быть государствами и сохраняют самостоятельную верховную власть, хотя компетенция ее может быть значительно ограничена в результате соединения. Но, конечно, соединения государств имеют и свои невыгодные стороны. Во внешних и военных сношениях власть соединения нескольких государств неизбежно оказывается слабее власти единого обширного государства. Крайнее разнообразие местных законов, действующих в соединенных государствах, может оказаться иногда весьма неудобным для торгового и гражданского оборота. Если для ограждения прав отдельных государств, вошедших в соединение, конституция соединенного целого сделана негибкой, т. е. изменения ее обставлены большими затруднениями (С.-Американские Соединенные Штаты), то это вызывает свои неудобства: такая конституция может затруднить проведение важных реформ.
Дата добавления: 2014-12-24; просмотров: 676;