ГЛАВА 10 КОНТРОЛЬНО-ИЗМЕРИТЕЛЬНЫЕ ПРИСПОСОБЛЕНИЯ КАК СРЕДСТВО УПРАВЛЕНИЯ КАЧЕСТВОМ ПРОДУКЦИИ 8 страница

Общественные классы могут быть весьма разнообразны. Они строятся и на количественных, и на качественных определениях. Каждое специальное занятие или интерес и каждая ступень в преде­лах одного и того же занятия могут быть основанием для образования известного класса.

В экономическом отношении первое и основное различие есть количественное: общество раз­деляется на богатых и бедных. Это различие существовало и существует всегда и везде; но при во­дворении общественной свободы, в особенности там, где бедные получают политические права, что имеет место в демократиях, эти классы сплотняются в более или менее организованные партии и вступают друг с другом в борьбу. Это явление повторяется и в древней истории, и в новой. Древние республики рушились вследствие борьбы богатых и бедных. Там из этой борьбы не было исхода. При существовании рабства не было простора для свободного труда, а потому не мог образоваться средний класс, связывающий противоположные крайности. Оставалось воздвигнуть независимую от общества власть, которая могла бы их сдерживать. Таково было значение греческих монархий и Рим­ской империи. В новое время, напротив, при свободе труда развивается средний класс, который образует постепенный переход от низших к высшим и дает первым возможность возвыситься к по­следним. Он составляет поэтому основной элемент как в экономическом движении, так и в общест­венном строе. В нормальном его развитии заключается истинное разрешение социального вопроса, возбуждаемого борьбою классов.

Это развитие является естественным плодом экономической свободы. Если свобода ведет к не­равенству, то она отнюдь не ведет к развитию противоположных крайностей с исчезновением сред­них элементов. Такое явление может быть только преходящею ступенью экономического процесса; в конце концов получается все-таки преобладание среднего типа. Таков общий закон природы; таков же и закон развития человечества. Исторический рост средних классов в новое время, с которым свя­зано и постепенное поднятие низших, есть факт, который не подлежит ни малейшему сомнению. Он установлен на твердом основании статистических данных. К этому ведет самое умножение капитала. Накопляясь, он более и более разливается в массах, с чем вместе уменьшается доходность, выражае­мая процентом, и увеличивается доля заработной платы. По основному экономическому закону, чем больше предложение капитала сравнительно с предложением рук, тем меньше доходность первого и тем больше доходность последних. А потому от возможно большего умножения капитала, то есть от развития капитализма, зависит вся судьба рабочих классов. Искать чего-нибудь другого значит пре­даваться праздным фантазиям, закрывая глаза на истинное существо дела.

Нет сомнения, что при борьбе промышленных сил слабые часто остаются в накладе; при не­благоприятных условиях они могут дойти даже до крайней степени нищеты. Но таково неизбежное последствие свободы; предупредить это зло можно, только уничтожив самый его источник. Рабов
может обеспечить богатый хозяин; свободный же человек сам хозяин своей судьбы, а потому под­вергается всем случайностям, сопряженным с частным существованием. Нередко бедственное его положение проистекает от его собственной вины, но часто и от независимых от него причин. Однако
человек не остается совершенно беспомощным перед постигающими его ударами. Животные погибают в борьбе за существование; человек же находит помощь в своих ближних. Кроме действия эко­номических сил, в человеческих обществах существует нравственное начало, которое призвано восполнять недостатки последнего.

Это начало порождает благотворительность. Она приходит на помощь неимущим, утешает страждущих, призревает бездомных. Не надобно только смешивать это начало с правом. Благотвори­тельность не есть правосудие; права на помощь никто не имеет. Это — чистый дар, проистекающий от любвеобильного сердца, и это именно дает ему высокое нравственное значение. И в этом нет ни­чего унизительного для человеческого достоинства. Принятие благодеяний, идущих от искреннего сердца, и уплата за это благодарностью тяжелы только для сухих душ. уединяющихся в своей горды­не и не терпящих никакого превосходства. Именно из благотворения проистекают высшие нравст­венные связи между людьми, разобщенными своим положением и условиями жизни. Богатый, пода­вая руку бедному, находит в этом нравственное удовлетворение, а бедный, получая материальную помощь, возвышается нравственно чувством благодарности. Но эта нравственная связь установляется только тогда, когда благотворительность идет от свободного влечения человеческого сердца, а не является функцией общественного учреждения. Мы видели, что нравственность есть начало не при­нудительное, а свободное; поэтому благотворительность, по существу своему, есть дело частное. Только за недостатком частных сил и хотения, общество в той или другой форме приходит на по­мощь страждущим. Но общественная благотворительность никогда не может заменить частной. Она страдает самыми крупными недостатками. Она действует как бездушная машина, которая не в со­стоянии разобрать ни лиц, ни обстоятельств. Здесь исчезает именно тот личный элемент, который дает благотворению высокое его значение. Всего хуже, когда благотворительность облекается в фор­му права, что затеняет истинную ее сущность и придает ей лицемерный характер. Общественная благотворительность тогда только получает высшее нравственное значение, когда она одухотворяет­ся свободною и самоотверженною деятельностью частных лиц, то есть когда она приближается к частной.

В тесной связи с нравственным началом находится и религиозный элемент, который дает ему высшую опору и деятельную силу, связывая его с верховным Источником всего сущего. Религия образует самостоятельные союзы, о которых будет речь ниже; но влияние ее на нравы и понятия лю­дей составляет один из важнейших факторов общественной жизни. Для массы, которой недоступны философские теории, это влияние не может замениться ничем. Там, где оно ослабевает, нравствен­ные основы общества становятся крайне шаткими. Это отражается даже на высших классах, которым более доступно светское просвещение. В обществе, потерявшем свои религиозные основы, господ­ствует нравственная анархия, которая ведет к шаткости всех отношений. Там и борьба классов дос­тигает высшего ожесточения. Это мы видим, например, во Франции. То же явление повторяется и в Германии, где, вследствие этого, распространение социализма достигает ужасающих размеров. Меж­ду тем именно при широкой общественной свободе нравственные сдержки всего необходимее. Токвиль сильно настаивал на важном значении религии в демократических обществах. Он даже сомне­вался в возможности прочной демократии при упадке религии. Последняя смягчает борьбу нравст­венным действием на массы, успокаивая страсти, утоляя страдания, протягивая бедным руку помощи и призывая к тому же богатых, наконец, примиряя человека с условиями земного существования и указывая ему утешение в загробной жизни.

Однако для успокоения борьбы мало одного нравственно-религиозного начала; нужно еще раз­витие истинных понятий об обществе, об его задачах и о тех средствах, которые способны вести к общей цели. Это — дело светского просвещения. Оно составляет столь же важный элемент общест­венной жизни, как и самая религия. Последняя представляет, по преимуществу, консервативное на­чало; первое же есть начало прогрессивное. Светская наука подвергает критике существующий по­рядок и пролагает новые пути. Она же исследует основания общества и определяет истинные отно­шения права к нравственности. В этой сфере средневековая церковь, как показывают факты, впадала в печальные заблуждения: признавая нравственно-религиозное начало принудительным, она делала его источником невыносимого притеснения совести, и эти воззрения доселе еще в ней не искорени­лись. Только светское просвещение привело к более правильному пониманию вещей. Бесспорно, оно, именно вследствие своего прогрессирующего характера, подвержено значительным колебаниям, которые отражаются и на общественном быте. Где понятия расшатаны, там борьба не успокаивается, а обостряется. Это мы и видим в современном мире, где главными источниками смут являются пре­вратные понятия о характере и задачах общества, о праве, о нравственности, распространенные не только в массах, но и среди образованных классов и даже на вершинах науки. Но и тут надобно ска­зать, что таков неизбежный удел человеческого развития. Искание истины всегда сопряжено с коле­баниями и ошибками. Человеческий разум подвержен заблуждениям, но иного орудия у человека нет, и оно само в себе содержит возможность своего исправления. Односторонние и ложные теории заменяются более здравыми и всесторонними. Развитие их составляет задачу науки, и в этом заклю­чается одно из важнейших средств для приведения борьбы классов к правильному исходу. Ничто так не содействует успокоению умов, как распространение здравых понятий о вещах.

Светское просвещение находится в тесной связи с самым различием общественных классов. Между тем как религия, действуя на сердца людей, одинаково обращается к богатым и бедным, к мудрым и младенцам, находя в последних даже большую восприимчивость, светское просвещение весьма неравномерно распределяется в обществе. Оно в значительной степени зависит от достатка, ибо развитие ума требует досуга и средств. Поэтому, в общем итоге, зажиточные классы суть вместе и образованные классы. Этим определяется и различие их призвания в сравнении с низшими: одни предаются умственному труду, другие — труду материальному. Это различие коренится в самых условиях земного существования. Материальный труд всегда составлял и будет составлять призвание огромного большинства человеческого рода, а умственный труд всегда составлял и будет составлять призвание руководящего меньшинства. Этих условий нельзя изменить, пока человек есть органическое существо, пользующееся материальным миром для своих целей. Но классы, которых призвание состоит в материальном труде, никогда не могут иметь такого умственного развития, как те, которые призваны к умственному труду. Одинаковое для всех высшее образование, о котором мечтают уто­писты, есть не что иное, как плод фантазии. Высшее образование требует такого количества умст­венного труда, которого не в состоянии дать простой рабочий, а если бы он успел приобрести это высшее образование, он перестал бы удовлетворяться материальным трудом. Гораздо последова­тельнее те утописты, которые, стремясь к общему равенству, хотят самое образование довести до степени, доступной простому рабочему. Но этим самым уничтожаются все высшие задачи человече­ской жизни и полагается предел всякому развитию. Если же образование по необходимости распре­деляется в обществе неравномерно, то очевидно, что руководящею частью должна быть самая обра­зованная часть, то есть зажиточные классы. Поэтому демократия никогда не может быть идеалом человеческого общежития. Она дает преобладание наименее образованной части общества.

Распределение образования не идет, однако, в уровень с материальным достатком. Образова­ние не передается из рода в род, как имущество; для усвоения его требуется собственный труд. По­этому оно достигает высшей степени там, где с достатком соединяется труд, а это именно то, что имеет место в средних классах. Богатство избавляет от труда, вследствие чего на вершинах общества нередко встречается скудость умственного развития. Противодействием этой естественной наклон­ности могут служить только живые политические интересы, которые требуют высшего умственного развития и составляют могучую приманку для людей, обладающих значительным достатком. Без этого последние ограничиваются покойным наслаждением приобретенными без труда материальны­ми благами и стремятся лишь к удовлетворению своего тщеславия. Таково весьма обычное явление в государствах, где не развита политическая жизнь. Средние классы, напротив, будучи достаточно обеспечены для того, чтобы не находиться под гнетом материальной нужды, должны, однако, трудом пробивать себе дорогу к высшему положению. От них поэтому всегда и везде исходит умственное движение.

Этою связью имущества с образованием определяется отношение аристократических и демократических элементов, присущих каждому обществу. Аристократия есть выдающееся меньшинство, представляющее высшее качество, демократия есть масса, в разнообразных ее оттенках. Количество и качество суть основные элементы всякого бытия. Они силою вещей проявляются и в обществе.
Нормальное их отношение составляет условие правильного развития. Очевидно, оно должно состо­ять в том, чтобы качество имело перевес над количеством. А потому и с этой точки зрения владычество демократии противоречит разумным требованиям общественной жизни. Обыкновенно оно на­ ступает тогда, когда высшие слои, покойные за свое положение, теряют всякое побуждение к плодотворной общественной деятельности. В таком случае они перестают быть представителями высшего качества и падение их неизбежно. Однако и из среды демократии выделяются аристократические
элементы своего рода, которые приобретают преобладающее влияние там, где исторически сложившиеся силы потеряли свое значение.

Аристократия бывает трех родов. Из них два представляют избыток имущества, а третий со­ставляет вершину образования. Собственность разделяется на движимую и недвижимую; каждая из них имеет свойственный ей характер, который сообщается и ее обладателям. Недвижимая собствен­ность имеет несравненно более прочности, нежели движимая; она передается из рода в род и составляет главное зерно родового имущества. На этом основании возникает аристократия родовая, которая играет первенствующую роль в странах, обладающих крепкими, исторически сложившимися обще­ственными формами. В демократии, напротив, естественно всплывает аристократия денежная, кото­рая, не имея соперников, становится одним из важнейших факторов общественной жизни. Это явле­ние неизбежно; но отсюда естественно проистекает преобладание материальных интересов над ос­тальными. Противодействием этому злу может служить только образование, представляемое аристо­кратией умственной; но именно в демократии последней всего труднее приобрести подобающее ей влияние. Всеобщее равенство ведет к отрицанию всяких авторитетов. Тут требуется умственная пи­ща, доступная массе, а не та. которую могут оценить только избранные умы. Поэтому времена вла­дычества демократии вообще характеризуются разладом умственных сил и понижением умственного уровня.

Также как аристократия, демократия представляет сочетание разнообразных элементов. Тут надобно различать прежде всего массу и выделяющиеся из нее средние классы, которые представля­ют переход от демократии к аристократии. В массе образование стоит на самом низком уровне, а потому здесь важнейшее значение получают имущественные отношения. По различию недвижимой и движимой собственности и тут главным составным элементом являются мелкие землевладельцы и мелкие капиталисты; но к ним примыкает многочисленный класс людей, живущих исключительно работою своих рук. Таковы пролетарии, которых имущественное положение и умственное развитие стоят на самой низкой ступени. Отсюда следует, что в естественном движении общественных сил и в проистекающем из них общественном строе значение их должно быть наименьшее. Поэтому, когда социалисты утверждают, что пролетарии составляют главную силу современного мира и что теперь, после владычества аристократии и мещанства, настал их черед, то из этого уже можно понять всю колоссальность абсурда, до которого доходят современные утописты. Рабочие классы, бесспорно, являются силой, ибо они составляют массу; но при нормальном отношении общественных элементов эта масса должна стоять внизу, а не наверху. Когда же нищей и невежественной толпе говорят, что она теперь ничто, а должна быть всем, и она, увлекаясь этою проповедью, льстящей ее страстям, идет на разрушение всего существующего общественного строя, то подобное явление представляет величайшую опасность, какая может грозить человеческим обществам. Кроме разрушения и хаоса, из этого ничего не может выйти.

Естественные вожатаи демократии суть средние классы, в которых достаток соединяется с об­разованием и трудом. И тут различаются классы средних землевладельцев, средних капиталистов и затем многочисленные так называемые либеральные профессии: техники, ученые, художники, меди­ки, адвокаты, составляющие умственное зерно средних классов. Из них выходит умственная аристо­кратия, и они являются главными двигателями демократического прогресса. При правильном разви­тии общественных элементов эти профессии составляют источник более или менее значительных доходов, а потому здесь достаток соединяется с образованием. Но нередко в этом классе оказывается избыток, не находящий приложения своих сил. Отсюда происходит так называемый умственный пролетариат, явление, которое в настоящее время обращает на себя внимание мыслителей и государ­ственных людей, ибо он представляет серьезную опасность для общества: вследствие ненормально­сти своего положения, умственный пролетариат охотно воспринимает утопические теории и является руководителем масс в их стремлении к разрушению существующего строя. Ненормальность положе­ния проистекает оттого, что на умственную работу мало спроса, а это бывает именно в странах бед­ных, где нет достаточно капиталов для ее вознаграждения. Нормальное развитие общества состоит в том, что умножение богатства идет в уровень с расширением образования. Где эти два основные фак­тора общественной жизни не находятся между собою в правильном отношении, там неизбежно ощущается разлад и в обществе происходят прискорбные, а иногда опасные явления. Именно к этому разряду принадлежит развитие умственного пролетариата.

Таковы главные группы интересов и слагающихся около них элементов, самопроизвольно об­разующиеся в обществе. Они вытекают из свободного движения общественных сил. Как же относит­ся к ним право? Люди, связанные известным интересом, естественно, соединяют свои силы для сово­купной деятельности. Так возникают товарищества. Если это интерес постоянный, то образуется юридическое лицо. Мы видели уже понятие о юридическом лице, как учреждении, в котором осуще­ствляется человеческая воля, идущая на будущее. Когда юридическим лицом становится товарище­ство, то постоянная цель служит связующим началом постоянного частного союза. Таковы общества в юридическом смысле.

Эта цель может быть частная: известный предмет деятельности. Но она может иметь и более общий характер: люди, связанные общими интересами, могут соединяться в постоянные союзы для преследования разнообразных целей и для удовлетворения взаимных потребностей. Такого рода об­щества получают название корпораций. В обширном смысле это слово употребляется и для обозна­чения всяких обществ, составляющих юридическое лицо. Корпорация заключает в себе все элементы общественной организации. Связующим началом, как сказано, является здесь общественная цель, во имя которой образуется союз. Для осуществления этой цели установляется власть, ибо, где есть со­вокупная деятельность, там необходимо общее решение и исполнение этого решения, а это — задача власти. Устройство этой власти и ее постановления составляют для общества закон, которому все должны подчиняться. Но, повинуясь закону как выражению общей воли, соединяющиеся лица со­храняют свою свободу, и притом двоякого рода: в качестве самостоятельных лиц и в качестве членов союза. Как свободные лица, они могут вступать в общество и выходить из него; они могут делать все, что им угодно, не нарушая интересов союза; Здесь возникает весьма важный вопрос о том, до какой степени общество доступно посторонним лицам. Как общее правило, люди вступают в союз не иначе как с согласия членов, выраженного законным путем. Но это правило подвергается двоякого рода исключениям: с одной стороны, в обществах, основанных для известной промышленной цели, тре­бующей значительного капитала, участие в этом капитане, а потому и в самом предприятии, приоб­ретается просто покупкою акций. Такова компания на акциях. С другой стороны, корпорация может получить высший, государственный характер; в таком случае доступ в нее посторонних лиц опреде­ляется уже не волею членов, а государственным законом. Корпорация становится открытою, не те­ряя, однако, своего корпоративного значения. Последнее выражается в праве членов участвовать в общих решениях. В этом состоит общественная свобода, в отличие от личной. Это право может оди­наково распространяться на всех или присваиваться членами в разной степени, смотря по их значе­нию в союзе; оно может даже сосредоточиться б руках меньшинства. Отсюда различие корпораций аристократических, демократических и смешанных. Аристократическое устройство возникает тогда, когда союз образуется немногими лицами, которые затем приобщают к себе других. Такое устройст­во противоречит, однако, идее частного союза, который учреждается для пользы членов и в котором, поэтому, все должны иметь право голоса в большей или меньшей степени, смотря по их значению в союзе. Этой идее более соответствуют демократическое и смешанное устройства, которые, вследст­вие того, в действительности являются преобладающими. Наконец, корпорации, в качестве юридиче­ских лиц, имеют и свое имущество, которым они вправе распоряжаться. Без материальных средств общая цель не может быть достигнута.

Такого рода корпоративное устройство составляет в высшей степени важное, явление в общест­венной жизни. Через это люди сближаются в тесном кругу общих им интересов, одинаково всем зна­комых. Они находят друг в друге помощь и поддержку. С тем вместе они обретают в союзе такое ограждение, какого не может иметь отдельное лицо, слишком слабое, чтобы противостоять действию посторонних сил или напору внешней власти. В государственной жизни корпоративная связь служит школою независимости и самодеятельности. Здесь люди привыкают сообща и по собственной ини­циативе устраивать свои дела. Они знакомятся и с условиями общественной жизни, с необходимо­стью сделок и уступок, с потребностью осторожности и постепенности. Вследствие этого корпора­ции, являясь произведением и принадлежностью гражданского общества, могут сделаться органами государственных целей. Отсюда двоякий их характер: с одной стороны, они служат интересам со­единяющихся в них лиц; с другой стороны, чем более эти интересы становятся общими, тем более самые эти союзы получают общественное значение. Корпоративное право составляет переход от частного права к публичному. Этот переходный характер является именно причиною тех споров, которые ведутся на счет принадлежности их к той или другой области права. Одни относят их к ча­стному праву, другие к государственному, третьи пытаются построить область промежуточную меж­ду тем и другим. Но для образования такой промежуточной сферы нужны какие-нибудь специальные признаки, не принадлежащие к смежным областям, а тут нет ничего, кроме смешения начал, свойст­венных последним. С другой стороны, отнесение их к государственному праву возможно только для немногих корпораций, получающих общее значение; остальные союзы остаются частными, а потому должны быть отнесены к другому разряду. В самой государственной жизни оказывается существен­ное отличие собственно государственной деятельности, исходящей от центра, и этих независимых общественных формаций, Это различие признается как теорией, так и положительными законода­тельствами. У нас, например, общественная служба отличается от государственной, и это отличие нельзя не признать существенно важным как для понимания начал государственной жизни, так и для практического их приложения. Независимое, хотя и подчиненное государственной власти положение корпоративных союзов есть принцип, на котором следует твердо стоять, ибо он служит обеспечени­ем гражданской свободы. Именно эта независимость указывает на происхождение их из частных отношений, естественно образующихся между лицами, соединенными общими интересами. Государ­ство дает им только юридическую организацию и делает их в большей или меньшей степени орудия­ми своих целей. Этого не следует упускать из вида даже и тогда, когда эти союзы, получая высшее государственное значение, выделяются из гражданского общества и входят в состав государственно­го строя, определяемого началами публичного права.

В результате мы должны сказать, что к гражданскому обществу принадлежат не только част­ные отношения между людьми, управляемые гражданским правом, но и те частные союзы, которые образуются лицами, соединенными общими интересами. Эти союзы могут иметь различное значение. Чем более связывающие их интересы носят на себе общий характер, тем более эти союзы способны становиться органами государственных целей. Высшие из них входят в состав государственных уч­реждений, через что установляется тесная, живая связь между гражданским обществом и государст­вом и переход от первого к последнему. Но и в области государственной жизни эти союзы сохраняют свое самостоятельное значение, а потому должны иметь более или менее независимое положение.

Для точнейшего определения этого вытекающего из самого существа дела различия между го­сударственными корпорациями и частными надобно рассмотреть те цели, которые имеются в виду при их учреждении. Прежде всего, интересы могут быть личные или местные. Каждая местность, в которой соединяются люди для сожительства, имеет свои интересы, общие всем, а потому требую­щие совокупного действия и совокупной организации. Так образуются общины и, на более обшир­ном пространстве, округи. Последние могут определяться более или менее произвольно; но община есть самородный продукт, который предшествует государству и только организуется им. Обнимая совокупность всех местных интересов, она естественно является органом для осуществления госу­дарственных целей на местах. Но так как она имеет вместе с тем самостоятельное значение, то здесь возникает вопрос об отношении государственной власти к общественной и о согласном действии обеих. Этот вопрос решается положительным государственным правом по соображении местных и временных условий. Задача состоит в том. чтобы обеспечить достижение государственных целей, сохраняя самостоятельность местной жизни. То же самое относится и к округам.

В отличие от этих местных интересов, касающихся совокупности живущих в данном месте лю­дей, личные интересы связывают только известные разряды лиц, преследующих свои специальные цели. Более или менее общественный характер этих союзов зависит от важности той цели, которую они имеют в виду, а также и от того, учреждается ли союз только во имя известного интереса или он обнимает совокупность интересов известного разряда лиц. Этим, как сказано, определяется отличие обществ и корпораций. От этого зависит и большее или меньшее государственное их значение. И этого рода союзы имеют, по необходимости, более или менее местный характер, ибо связь людей, рассеянных на значительном пространстве, вообще, не довольно тесна для образования постоянных союзов. Во всяком случае требуется местная организация, к которой примыкают рассеянные члены. Однако интересы, связывающие людей, могут и не ограничиваться известною местностью; они могут носить и более общий характер. Люди, имеющие одинаковое занятие или призвание, естественно, имеют и общие интересы. Если они получают соответствующие этому призванию права, то из этого образуются уже не корпорации, а сословия.

Сословия имеют более общее значение, нежели корпорации. Это уже не частные союзы, а рас­членение всего гражданского общества на части, соответствующие потребностям целого. Сословия составляют поэтому переход от гражданского общества к государству. Частью они примыкают и к церкви. Исконное деление общества, идущее через всю историю, как древнюю, так и новую, состоит в разделении сословий на военное, духовное и промышленное. Из них только последнее есть собст­венно гражданское сословие; духовное составляет принадлежность церкви, а военное служит госу­дарству. Однако разделение на сословия есть все-таки расчленение гражданского общества, а не го­сударства. Это доказывается уже существованием промышленного сословия, которое, по существу своему, есть не политическое, а гражданское. С другой стороны, духовенство образует сословие не в силу религиозного своего назначения, а в силу присвоенных ему гражданских прав, которые имеют частный характер. То же относится и к военному, или вообще служилому, сословию. Государствен­ная служба вовсе не требует, чтобы человек посвящал ей всю свою жизнь, и еще менее, чтобы с нею связывались права, переходящие из рода в род. Напротив, и то и другое несовместно с государствен­ною пользой. Поэтому, с развитием государственных начал, сословная служба заменяется установле­нием прав и обязанностей, общих для всех граждан. Этим удовлетворяется и высшее требование пра­ва, состоящее, как мы видели, в равенстве всех перед законом. Разделение гражданского общества на сословия противоречит этому началу, а потому оно, рано или поздно, должно уступить место иному порядку. В этом удостоверяет нас ход всемирной истории.

Устройство гражданского общества в своем историческом развитии проходит через три сле­дующие друг за другом ступени: порядок родовой, сословный и общегражданский. В первом родовое начало лежит в основании как гражданских, так и государственных отношений. Этот порядок гос­подствовал в древних классических государствах. Во втором общество разделяется на части, отде­ляющиеся друг от друга своими особенными правами и своим призванием. Этот порядок, который встречается уже в древних теократиях, составлял естественную принадлежность средневекового строя, в котором государство поглощалось гражданским обществом. Весь средневековой быт осно­ван был на противоположении гражданского общества и церкви. Это и составляло вторую ступень всемирно-исторического развития. Государство как единое целое, владычествующее над частями, исчезло; общество управлялось началами частного права. Самая верховная власть подчинялась этим определениям: монархия превратилась в вотчину, а свободные союзы сложились в вольные общины. Общество раздробилось на множество частных союзов, состоявших в постоянной борьбе между со­бою. Это естественно вело к господству сильных над слабыми. Сильные являлись вольными людьми, которые не знали над собою иной власти, кроме той, которую они признавали добровольно, а слабые состояли у них в крепостном подчинении. Вследствие этого образовались различные разряды лиц, отличавшихся друг от друга своими правами, соответственно их могуществу и их общественному положению. Военное сословие, имея в руках материальную силу, было господствующим. Наряду с ним стояло и духовенство, которое опиралось на нравственный авторитет церкви. Промышленное же сословие сохраняло свою свободу лишь настолько, насколько оно успевало отстоять ее за стенами вольных общин. Все остальное было крепостным, и это составляло главную силу владычествующих сословий. Сословный порядок держался крепостным правом.