ГЛАВА 10 КОНТРОЛЬНО-ИЗМЕРИТЕЛЬНЫЕ ПРИСПОСОБЛЕНИЯ КАК СРЕДСТВО УПРАВЛЕНИЯ КАЧЕСТВОМ ПРОДУКЦИИ 3 страница

В истории государствоведения различные мыслители вкладывали в понятие государства и еще целый ряд весьма различных признаков. Таково, например, столь часто встречающееся в истории государственных теорий введение в определение государства понятия организма. Определяя госу­дарство как организм, тем самым дают уже готовую теорию человеческих союзов, сближая их с ор­ганическими единствами. При этом, разумеется, в теорию государства вводятся все многочислен­нейшие и по большей части непродуманные предпосылки, связанные с теорией органических явле­ний. Нередко определяют государства при посредстве некоторых моральных категорий, утверждая, что это есть «совершенный» союз или союз «свободных» людей, ставя таким образом государствен­ное общение в один ряд с общением нравственным или правовым. Вводят также в определение госу­дарства нередко идею цели, которую государственный союз преследует. Однако все эти и многочис­ленные другие гипотезы обладают производным характером: общий смысл их, как мы увидим, опре­деляется основным взглядом на государство как на род человеческого общения. [...]

ГОСУДАРСТВЕННАЯ ВЛАСТЬ

[...] Власть есть такое отношение между людьми, в котором каждый из членов занимает поло­жение неравное, неодинаковое. Понятия «выше» и «ниже» суть вечные атрибуты властного отноше­ния, которое нельзя без них мыслить. В отношениях властных члены их занимают всегда определен­но разное положение, которое можно характеризовать как положение некоторой более или менее постоянной зависимости одних людей от других. Зависимость эта, впрочем, не исключительно одно­сторонняя. Природе социальных отношений противоречило бы такое положение дел, в котором от­ношения между личностями перестали быть взаимодействиями самостоятельных единиц, преврати­лись в одностороннюю зависимость одной, исключительно пассивной, стороны от другой — исклю­чительно активной. Как справедливо отметил Зиммель, во властных отношениях дело идет не о том, чтобы влияние властвующего определяло поведение подвластного, но о том, чтобы это последнее оказывало свое обратное воздействие на властвующего. Поэтому наличность взаимодействия можно наблюдать даже в тех рудиментарных формах властвования, которые стремятся к одностороннему определению поступков и действий других людей посредством чужой воли. В конце концов такое отношение «властвования», в котором властвующий стоит к подвластным в положении художника, лепящего статую, вообще нельзя назвать «общением», ибо здесь отсутствует характерный для соци­альных явлений момент «взаимодействия».

Однако это взаимное влияние душ во властных отношениях приобретает характер отношения, в котором всегда имеется некоторый перевес активности, некоторое преимущество влияний одной сторо­ны, обусловливающей своими более или менее самостоятельными действиями определенное поведение другой. Такое состояние междупсихического неравновесия может быть весьма различно по своей проч­ности; оно может быть также весьма разнообразно по своему объему, не только охватывая большие или меньшие общественные круги, но и различно касаясь входящих во властное общение лиц. Но даже то­гда, когда прикосновение власти отличается весьма интенсивным характером, властное отношение не теряет тех особенностей, которые характеризуют состояние взаимодействия. Поэтому трудно от­дельные элементы этого взаимодействия рассматривать изолированно. Между ними всегда имеется некоторая взаимная связь, особенности одних всегда означают особливое проявление других.

Вследствие этого властные отношения имеют тенденцию объединяться в известные системы, образующие различного характера единицы властвования, — своеобразные устойчивые системы междуличных отношений, основанные на постоянном неравновесии находящихся в общении субъек­тов. Эти системы и обнаруживают некоторые постоянные свойства как во внутренних своих отноше­ниях, так и во внешних — как в своей властной, так и в своей междувластной природе. Внутри по­добная система властвования всегда представляет собою некоторое состояние длительности, некото­рое единство разнообразия — то, что старые юристы называли status. Статус не есть мгновенный, возникнувший и тотчас же погасший процесс, это есть, напротив, длительное состояние властвова­ния, более или менее прочно соединяющее входящих в общение лиц. Статус пребывает, несмотря на все изменения, которые происходят в отдельных проявлениях властного отношения. Семья, напр., представляющая собою подобную единицу власти, может совершать те или иные действия, выпол­нять ту или иную работу, так или иначе руководиться своей главой — отцом семейства, но все эти разнообразнейшие линии ее поведения, обусловленные различными конкретными условиями еже­дневной жизни, не мешают быть ей единой властной единицей — именно данной семьей, данным состоянием властвования. Но если мы возьмем гораздо менее прочную и гораздо более поверхност­ную единицу власти, которая имела бы происхождение искусственное или договорное, напр. управ­ляемый кем-либо оркестр музыкантов, рабочую артель, то и здесь мы будем иметь дело с некоторым длящимся единством отношений, сохраняющим свою природу в пределах постоянных изменений. Властный статус, так же как и всякое социальное отношение, обладает поэтому характером динами­ческим. Это не есть неизменное равновесие равенства, но подвижная устойчивость, основанная на живом и актуальном преобладании. [...]

Текст печатается по изд.: Алексеев Н.Н. Очерки по общей теории государства.— М, 1919.— С. 35—43, 179—181.

Н. М.КОРКУНОВ

ВОЗНИКНОВЕНИЕ ПРАВА

[...] Объяснение происхождения права не может ограничиться указанием лишь на то, как раз­вивается право. Главный и самый трудный вопрос заключается в объяснении первоначального воз­никновения права, в объяснении того, каким образом появляется впервые самое сознание о праве. В современном быту, мы знаем, право творится и развивается сознательною деятельностью и при этом отправляется от сознания недостатков или неполноты уже существующего права. Но откуда же взя­лось первоначальное сознание о праве? Разрешение этого вопроса тем труднее, что сознание всегда предполагает уже готовый объект, готовое содержание. Обыкновенно объект одного акта сознания дается предшествующим ему, также сознательным актом. Но когда речь идет о первоначальном воз­никновении сознания о чем-либо, такое объяснение неприменимо. Остается предположить или врож­денность правосознания, или что первоначально объект правосознания дается бессознательным актом.

Врожденность правосознания можно понимать двояко. Можно, во-первых, считать врожденным самое содержание права. Но это равносильно принятию гипотезы естественного права, несостоятельность которой мы уже доказали. Можно, во-вторых, считать врожденным только сознание необходимости существования юридических норм, независимо от их возможного содержания. Но если бы это было так, тогда понятие права с самого начала должно бы являться в человеческом сознании в самой общей форме, и притом определенно отграниченным от других понятий, напр. нравственности, религии. В действительности же мы наблюдаем как раз обратное: правосознание возникает первоначально в частной форме и общее понятие права, обнимающее все его конкретные формы, является сравнительно поздно. Неразвитой человек знает только отдельные права, и общее понятие права ему недоступно. Точно так же и обособление права от нравственности и религии есть сравни­тельно позднейшее явление. Первоначально право, нравственность, религия, приличие — все это смешивается воедино. Таким образом нельзя принять врожденности правопонятия и в такой форме.

[...] В силу одинаковости условий и несложности отношений в первобытном обществе, люди в нем. естественно, ведут совершенно одинаковый образ жизни. Малое развитие сознательной мысли, скудость и ограниченность испытываемых впечатлений, сильно развитая наклонность к подражанию приводят к тому, что первобытный человек в большинстве случаев действует так же, как и другие, так же, как отцы и деды. В силу этого в каждом из них образуется уверенность, что при одинаковых условиях все будут поступать одинаково. Человек ожидает такого одинакового, обычного поведения, он рассчитывает на него и в этом расчете располагает и устраивает свои собственные дела. Если за­тем в каком-либо частном случае он обманется в своих расчетах, если кто-либо поступит в отношении к нему не так, как он ожидал, не так, как другие обыкновенно поступают в подобных случаях, человек испытывает чувства недовольства, гнева. Он обращается к обманувшему его надежды с нареканиями, он старается отомстить ему. По мере того как такие столкновения повторяются, пред­ставление о нарушении установившегося, обычного поведения ассоциируется с представлением об упреках, о гневе, о мести со стороны тех, кто терпит ущерб от такого нарушения. И вот в силу этого прежнее инстинктивное, бессознательное, само собой складывавшееся соблюдение обычаев переходитв сознательное. Теперь обычай соблюдается уже не в силу только бессознательной привычки, бессознательной к тому склонности, а в силу представления о тех неприятностях, какие влечет за собой нарушение обычая. Следовательно, привходит уже сознание обязательности обычая. Обычай соблюдается и тогда, когда есть интерес, есть стремление его нарушать, — соблюдается ради избе­жания тех неприятностей, тех невыгод, какие влечет за собой нарушение. Возникновение такого соз­нания об обязательности (oppinionecessitatis) и превращает простое обыкновение, соблюдаемое бес­сознательно, инстинктивно, в сознательно соблюдаемый, в признаваемый обязательным юридиче­ский обычай, являющийся первоначальной формой выражения юридических норм. Таким образом, возникновение права обусловлено сознательным соблюдением известных правил поведения как обя­зательных, но содержание этих первоначальных юридических норм не творится сознательно. Оно дается бессознательно сложившимися обыкновениями.

Такое объяснение происхождения права делает понятным также, почему первоначально в пра­ве видят непроизвольный, необходимый порядок, почему ему приписывают даже божественное про­исхождение. Сознание людей находит право уже готовым, установившимся как результат бессозна­тельно вырабатывающихся обычаев. Не умея естественным путем объяснить их происхождение, в них видят божественное установление. Право получает таким образом в глазах людей значение объ­ективного порядка, не зависящего от человеческой воли, стоящего выше людского произвола.

Признавая исстари установившиеся обычаи обязательными, человек не отличает в них перво­начально форму от содержания. Соблюдение обычая всецело признается обязательным: форма — так же, как и кроющееся в ней содержание. Потому первые стадии развития права всегда отличаются крайним формализмом. [...]

ОБЩЕСТВЕННЫЕ УСЛОВИЯ РАЗВИТИЯ ПРАВА

Общество

[...] Мы до сих пор рассматривали право отвлеченно от той среды, в которой оно образуется и действует. Средой этой служит общество. Только в обществе образуется и действует право, потому что его задача — разграничивать интересы людей в их взаимных отношениях. Где нет общения лю­дей, где человек является обособленным, там нет места праву.

Всякое явление определяется той средой, где оно совершается. И развитие права не может не быть обусловленным общественной средой. Задача наша теперь и заключается в том, чтобы выяснить природу и влияние на право общества и в особенности государства, как той формы человеческого общения, которая имеет ближайшее отношение к праву.

В объяснение природы общества выставлялось и выставляется немало разнообразных тео­рий. Большинство их можно свести к двум основным различиям в воззрениях на природу общест­ва. Одни видят в обществе искусственное произведение людей, их произвольное установление— это воззрение механическое. Для других общество — естественный факт, возникающий и разви­вающийся помимо участия человеческой воли, само собой, необходимо и закономерно, подобно естественным организмам, — это воззрение органическое.

Эпохой процветания и господства механической теории были XVII и XVII столетия. Тогда по­нимание общества как человеческого изобретения, как людской выдумки было общим убеждением. Господство в то время механической теории общества обусловливалось частью общим, преобла­дающим характером тогдашнего философского мировоззрения, частью царившими тогда психологи­ческими учеными. Философские системы XVII и XVIII столетий рассматривали мир не как живое целое: мир для большинства из них представлялся распадающимся на две резко обособленные части — дух и материю, — лишь внешним образом, механически сопоставленные друг с другом. Сообразно с таким миросозерцанием, все в мире стремились свести к механизму, даже самые организмы считали не более как автоматически действующими машинами. При таких условиях, конечно, и общественные явления не могли найти для своего объяснения иной теории, как механической.

К тому же результату приводили и обе существовавшие тогда психологические теории: и теории врожденных идей, и сенсуализм. При всей их противоположности, обе эти теории сходи­лись в отрицании преемственного психического развития чередующихся поколений. Одна из них признавала, что человек во все эпохи является в мире с одним и тем же, всегда неизменным, запа­сом врожденных идей; другая полагала, что он является со столь же неизменною бес­содержательностью духа, черпающего все свое содержание только из личного опыта. Таким обра­зом, и для сенсуалиста, и для сторонника врожденных идей психическое развитие ограничивалось по необходимости узкими рамками отдельной индивидуальной жизни. Каждый начинает свое ду­ховное развитие непременно с начала, и притом с одного и того же неизменного начала. Между сменяющими друг друга поколениями отрицалось существование необходимой преемственной свя­зи. Каждое поколение людей — сам себе господин, живет как знает и только для себя. Отсюда пря­мой вывод, что и общественный быт есть не необходимый результат преемственного развития чело­вечества, а лишь произвольное установление людей.

Общество предполагает непременно участие многих; оно не может быть поэтому произведени­ем односторонней воли отдельной личности; для образования его необходимо совместное участие воли многих. Поэтому основание общества механическая теория объясняла соглашением людей ме­жду собой, общественным договором. Побуждением к заключению общественного договора служи­ло сознание необходимости соединения разрозненных сил отдельных личностей для борьбы с внеш­ними препятствиями удовлетворения человеческих потребностей и необходимости установления власти общественной, которая бы могла обеспечить обществу внешнюю безопасность и внутренний порядок. А содержание договора составляло определение организации общественной власти и ее отношения к индивидуальной свободе.

Так как создателями и устроителями общества признавались отдельные, свободно согласив­шиеся между собой личности, то это естественно приводило к крайнему индивидуалистическому пониманию общественной жизни. Личность признавалась над всем господствующей и все опреде­ляющей. Не личность считалась обусловленной общественной средой, а, наоборот, общественный порядок являлся всецело определяемым произволом отдельных личностей.

При этом, конечно, человек вне общества, в дообщественном состоянии предполагался совер­шенно таким же, как и в обществе. Часть механического агрегата не меняется оттого, что будет отде­лена или еще не включена в агрегат. Какая-нибудь шестерня нисколько не меняется от того, вставле­на она в машину или нет. Но отдельный орган живого организма, будучи отделен, или гибнет, или, во всяком случае, значительно изменяется, продолжая существование как самостоятельный организм. С точки зрения механической теории, человек, подобно части механизма, и вне общества предполагал­ся наделенным теми же способностями, теми же чувствами, наклонностями, что и член общества. Мало того, полагали даже, что человек в естественном состоянии находился на той же ступени интеллектуального развития, что и в обществе. Иначе, конечно, естественный человек не мог бы составить такой сложной и отвлеченной идеи, как идея об обществе, общественной власти, индивидуальной свободе, тем более что в естественном состоянии он не мог наблюдать ничего, соответствующего этим понятиям. Между тем у всех, писавших об естественном состоянии, установление общества, является результатом сознательного стремления установить общественную власть, которая бы могла, обеспечить осуществление людских интересов, причем никогда не упускалось из виду определение отношения этой вновь учреждаемой власти к индивидуальной свободе.

Механическая теория в чистом ее виде является теперь уже совершенно опровергнутой, так как она оказалась прямо противоречащей и историческим, и психологическим данным. История везде, в самые отдаленные эпохи, застает людей в общественном состоянии, и потому нет никакого основа­ния предполагать существование пресловутого дообщественного, «естественного» состояния, из ко­торого люди будто бы вышли, придумав общество и установив его свободным соглашением. В народном сознании общественный порядок всегда представляется не как произвольное установление, а как независимо от человеческой воли сложившийся объективный порядок. Исторические данные заставляют признать естественным для человека именно общественное состояние.

С другой стороны, психология учит нас, что духовное развитие человека в самой значительной, степени определяется влиянием общественной среды. Наше умственное развитие, наши чувства, наши нравственные принципы — все это непосредственно обусловливается тем общественным бытом, среди которого мы вырастаем и живем. Поэтому, если бы и можно было допустить существование дообщественного состояния, люди в этом состоянии должны бы были стоять на самом низком уровне, духовного развития и, следовательно, никак не могли бы возвыситься до таких общих и отвлеченных понятий, и притом о вещах, никогда им не встречавшихся в опыте, как договор, общество, общественная власть, индивидуальная свобода, соотношение власти и свободы и т. п. И среди людей, жи­вущих в обществе, постоянно сталкивающихся с проявлениями общественной власти, большинство оказывается лишенным этих понятий. Как же они могли явиться у людей, никогда не встречавшихся в опыте с фактом людского общения?

Наконец, ко всему этому социологические исследования выяснили, что общественное развитие совершается закономерно. А если так, то или другое устройство общества не может быть произвольным, искусственным установлением людей и самое общество не может быть человеческой выдум­кой. Раз общественное развитие совершается сообразно с определенными, неизменными законами, существование общества не может зависеть от нашего произвола.

Все это учение об естественном состоянии и об образовании общества путем свободного и сознательного акта людей, побуждаемых к тому своими интересами, в настоящее время всеми остав­лено. Теперь не только отвергают действительность подобного дообщественного состояния — на­блюдение нигде не представляет такого состояния, а тем более образования общества вновь, — но отвергают вместе с тем и годность такого рода фикции для научного объяснения общественных яв­лений. Такого взгляда держался, например, известный немецкий публицист Карл Соломон Цахария. «Противополагая, — говорит он, — государству естественное состояние, этим вовсе не хотя сказать, что люди когда-либо действительно жили в естественном состоянии. Если даже люди всегда жили в государствах — все-таки следует различать государство и естественное состояние. Ибо человек мо­жет составить себе о чем бы то ни было понятие не иначе, как сравнивая данный предмет с ему про­тивоположным или хотя бы и сродным, но отличным от него». Человек, с современной точки зрения, является, напротив, не только членом, но и продуктом общества. Вне общества мы его не можем себе представить, по крайней мере таким же, как в обществе. Вне общества немыслимо развитие симпатических или альтруистических чувств, немыслим дар слова и вместе с тем немыслимо, конечно, и достижение человеком той высокой степени умственного развития, которой он так резко отличается от животных. Представление об этом пресловутом естественном состоянии людей так же бесполезно для социолога, как для физиолога бесполезно было бы представление об отдельном, изолированном существовании отдельных органов живого тела.

Таким образом, механическая теория в ее чистом виде должна быть отвергнута безусловно. Но вместе с тем должно признать, что она имеет большое историческое значение. Она, несомненно, является первой попыткой действительно научного объяснения общественных явлений. До того об­щественная жизнь рассматривалась как продукт действия какой-нибудь сторонней, не зависящей от самого общества и его элементов силы. Отсюда заключали, что и самый строй общественной жизни определяется не природой общества и составляющих его элементов, а вне общества стоящей силой.

Общество являлось пассивным, инертным материалом для действия чуждой ему и притом сверхъес­тественной силы. Механическая теория представляла, напротив, общество как продукт действия его собственных составных элементов, общественная жизнь являлась не рядом явлений, вызван­ных и направляемых внешнею сверхъестественною силой, а самоопределяющимся действием эле­ментов общества людей. Характер общества определяется не чуждою волею, а природой его элемен­тов. Такой взгляд представляет, несомненно, весьма важный шаг вперед по пути научного понимания общественных явлений. Ошибка тут заключалась лишь в упущении из виду того, что сами состав­ные элементы общества являются продуктом общественной жизни, что потому и они сами имеют историю, что они не представляются неизменными, что они не падают с неба готовыми, а родятся от людей, также живших в обществе и передавших им путем наследственности и примера большое историческое наследие индивидуальных и общественных навыков, с которыми, каковы бы они ни были, а приходится считаться.

В настоящее время механическое воззрение на общество в его первоначальной форме имеет значение лишь историческое, как прямая противоположность преобладающему теперь органическо­му воззрению, явившемуся как реакция против одностороннего механического понимания социаль­ных явлений. Но в новейшее время крайности органического воззрения вызвали в литературе попыт­ки возвратиться опять к механическому пониманию общества, хотя в значительно измененном виде. Механическая теория в современном ее видоизменении признает, что общество возникло и сложи­лось первоначально независимо от человеческой воли, но что постепенное общественное развитие в том только и заключается, что общество все более и более, все полнее и безусловнее становится про­изведением человеческой воли. Представителями такого взгляда могут служить Фулье, а в нашей литературе — профессор Кареев.

Фулье считает общество договорным организмом в том смысле, что преобладавший первона­чально в обществе органический характер постепенно уступает место договорному характеру отно­шений.

Ту же мысль, но в иной только форме высказывает и Кареев. По его воззрению, общество в по­степенном своем развитии стремится стать из естественного факта произведением человеческого искусства. Следовательно, в противоположность старой механической теории, современные ее пред­ставители договорный или искусственный характер общества считают не первоначальным фактом, лежащим в основании всякого общения, а, напротив, продуктом долгого общественного развития, целью социального прогресса. Весь смысл цивилизации заключается с этой точки зрения в постепен­ном подчинении общественного строя человеческим идеалам.

Воззрения Фулье и Кареева основываются на несомненном факте влияния человеческих воз­зрений и стремлений на склад общественной жизни. Человек, видя себя членом такого общества, строй которого не соответствует его идеалам, старается устранить это противоречие, старается изме­нить общественные отношения сообразно своим идеалам. И одно поколение за другим непрерывно продолжают эту работу сознательного переустройства общества. Работа эта не может остаться безре­зультатной. Мало-помалу человеческие идеи осуществляются в общественных формах, и общество таким образом делается все более и более результатом совместной воли всех тех людей, которые работали над его переустройством, результатом как бы их соглашения и в этом смысле получает до­говорный характер. Или, выражаясь иначе, общество все более становится воплощением человече­ских идей и в этом смысле — произведением человеческого искусства. Едва ли однако можно принять такое воззрение. Прежде всего, понятие «договорного организ­ма" носит в самом себе неразрешимое противоречие. Если сохранять только за понятиями опреде­ленный смысл, организм и договор — взаимно исключающие lруг друга противоположности. Орга­ническое всегда противополагается всему искусственному, произвольному, произведенному созна­тельной человеческой волей. А договор без участия сознательной воли невозможен. К тому же нельзя и вообще утверждать, чтобы общество с течением времени приобретало договорный характер. Дого­вор предполагает непременно совпадение нескольких воли. Но тот общественный строй, который является результатом стремлений целого ряда сменявших друг друга поколений, отнюдь не есть вы­ражение их одинаковой, общей воли. Общественные стремления меняются из поколения в поколе­ние; исторически слагающийся порядок общественных отношений не соответствует ни одному из тех идеалов, которыми жили отдельные Поколения. Ни о каком соглашении между чередующимися по­колениями не может быть и речи. Но даже и влияние одного отдельного поколения не основывается на соглашении. В каждом поколении существуют враждующие партии, и влияние их стремлений на общественный строй определяется независимо от их соглашения объективными условиями их про­никновения в общественную жизнь.

Более удачной представляется та форма, в какой выразил свое воззрение на общество Кареев. В ней не заключается такого бьющего в глаза противоречия, как в определении общества «договор­ным организмом». Но и она вызывает серьезные возражения. Произведением искусства называют только то, что всецело определяется сознательною мыслью человека. Случайный, непредвиденный результат человеческого действия не составляет произведения искусства. Между тем даже имевшие наиболее глубокое и сильное влияние на общественную жизнь идеи дают, как показывает история, результаты, являющиеся для проповедников этих идей в самой значительной степени непредвиден­ными. Стоит вспомнить хотя бы Великую Французскую революцию. Правда, конституции 1791 и 1793 годов представляют собою прямое воспроизведение теорий Монтескье и Руссо. Но конституци­ям этим не удалось осуществиться на деле. Они оставались мертвой буквой. На деле же и общий ход самой революции, и тот общественный порядок, который ею был подготовлен, конечно, не представ­ляют последовательного осуществления идей, руководивших деятелями революции. Если кому рас­сказать только внешний ход революционных событий и описать государственное устройство наполе­оновской империи или эпохи реставрации, он не в состоянии будет из этих данных составить себе хотя бы приблизительное понятие об общественной теории Руссо. А если мы имеем пред собою про­изведение искусства, мы из него самого непосредственно познаем вызвавшую его мысль художника. Художественное произведение не требует для этого пояснений. Оно само выражает мысль полнее и яснее, чем можно выразить ее другим способом. К тому же говорить об обществе как о произведении человеческого искусства можно бы было лишь под тем условием, если бы человечество как таковое, в его целом, было носителем единой общей мысли, постепенно воплощающейся в общественных формах и в отношении к которой идеалы отдельных личностей и поколений были бы лишь частными ее проявлениями.

Нередко чисто технические изобретения, не имеющие никакого отношения к общественным идеалам людей, как, напр., изобретение пороха и паровой машины, оказывают на общественный строй более глубокое влияние, чем любая социальная теория. Но странно было бы думать, что со­временный общественный строй является воплощением идей Шварца или Уата. Нет никакого осно­вания утверждать, чтобы в будущем подобные факторы перестали влиять на общественное развитие. А если так. нельзя утверждать, чтобы общество с течением времени все более и более делалось про­изведением искусства. [...]

[...] Органическое воззрение есть продукт нового времени и явилось не ранее конца прошлого столетия. Мы можем, конечно, и раньше, даже в глубокой древности, встретить сближения, уподоб­ления общества человеку или другому животному. [...]

[...]. К концу XVIII столетия и в философских учениях впервые появляется определенное про­тивоположение понятий организма и механизма, прежде всего у Канта и затем в особенности у Шел­линга. Его философская система представляет собою глубоко задуманное и весьма последовательно проведенное органическое миросозерцание, объяснявшее все явления мира по аналогии с явлениями органической жизни.

Ко всему этому присоединилось еще сложившееся к тому времени историческое направление. Механическое миросозерцание представляло собою принципиальное отрицание идеи развития, пре­емственности. Механизм есть нечто само по себе неподвижное. Он не знает развития, отдельные механизмы не связаны между собою преемственностью. Поэтому механическая теория общества по существу своему была антиисторической. Она объясняла общественную организацию не как резуль­тат долгого преемственного развития, а как произвольное установление людей, всегда могущее быть и измененным по их произволу, вне всякой зависимости от прошлого. Пределом объяснения общест­венных явлений, выставлявшимся механической теорией, служила воля наличного поколения. Дальше этого механическая теории в своих объяснениях не шла. Между настоящим и прошедшим она не >сматривала никакой необходимой, преемственной связи. Историческое же понимание, напротив, прежде всего исходит из признания обусловленности настоящего прошлым. Подыскивая аналогии для построения своего учения, историческое направление, естественно, обратилось к органическому миру, где точно так же прошедшее чрез посредство влияния прежней жизни организма и наследственности служило важным, определяющим моментом.