Пётр Яковлевич Чаадаев 2 страница

Н. С.: Да. Я немножко об этом упоминал. Он спорил со славянофилами. От этого осталось мало, так сказать, литературных памятников. Несколько его записок с замечаниями на славянофильские статьи. Но, безусловно, и в доме на Басманной, и в салонах они спорили, и, в общем-то, это отразилось на самих славянофилах, на творчестве Хомякова, в частности. Хотя Достоевский очень так критично вспоминает о Чаадаеве. Он просто замечает в «Записках…»: «Эта гадкая статья Чаадаева». Владимир Соловьёв, на удивление, тоже достаточно мало говорит о Чаадаеве, хотя, в общем-то, их мнения похожи. Чаадаев апологет католичества так же, как и Соловьёв. Хотя он истым католиком не был, причащался у нашего обычного православного священника. Но, тем не менее, католичество – это религия западной цивилизации, – и, естественно, он её уважал.

Вопрос: А ссылался он в своих работах на какие-то фундаменты, хотя бы западные? Ссылки были?

Н. С. Нет.

Вопрос: Не ссылался?

Н. С.: Ну, он ссылается на немецкую философию, он её уважает. Шеллинг. Гегеля он, по-моему, тогда не знал толком, я не встречал ссылок. Хотя, безусловно, он западную немецкую философию знал.

Вопрос: Ну а какие-то его воспоминания об этом остались? Вот с чего он вышел сам? Тот же Пушкин, например, очень часто упоминал западную литературу, того же Байрона например, и не хуже знал западную литературу и философию.

Н. С.: Видите, на самом деле литературное наследство Чаадаева небольшое. Вот эти «Философические письма», «Апология сумасшедшего», какая-то записка Бенкердорфу и письма. Писем, надо сказать, сохранилось не очень много. Я, конечно, не профессионал, не знаток Чаадаева. Но кое-какие письма читал. Он в основном в них излагает свою теорию о христианской истории и истории вообще.

Вопрос: А про фундамент он мало говорит?

Н. С.: Да. Мне кажется, что так.

Вопрос: Спасибо большое за лекцию. У меня такой вопрос возник из биографии. Я смотрю, что какой-то перелом у него – вот этот бунт в полку. Соответственно, потом он императору что-то сказал, ведь был же разговор. А через три года он уезжает в Европу, да? А с чем это было связано? Может быть, там что-то такое произошло, что его надломило? Может он подумал, ну, раз такое возможно, значит, действительно, что-то со страной не так. Нет таких данных?

Н. С.: Нет. Понимаете, наши советские историки думали, что, да, бунт в полку. Но никакого бунта не было. Там было просто некое неудовольствие солдат, они однажды не подчинились приказу. Но никакой стрельбы, ничего подобного не было, всё тихо, мирно. Так что вряд ли бунт в Семёновском полку на Чаадаева так повлиял. Что на него повлияло, – никто толком не знает. Есть разные мнения на этот счёт, и всё домыслы сплошные.

– Ну, просто похоже, что такую аналогию можно провести, потому что по тем временам неподчинение целого полка – это серьёзно. Не зря император потребовал доклад, это очень серьёзно.

Н. С.: Ну да, это событие было. Сразу расследование, сразу послали разобраться и доложить императору. Но стрельбы и поножовщины, уверяю вас, не было там.

– Ну, наверняка какая-то подлость была, что вряд ли люди как бы вот прямо уж совсем без повода. Ну, понятно, что тайна окутана мраком. Спасибо большое.

Вопрос: Скажите, пожалуйста, он Гегеля не знал, да?

Н. С.: Мне так кажется.

Вопрос: Просто, может быть, его такие взгляды исходят из гегелевской философии? Так как Гегель как раз считал западную мысль, вообще западную цивилизацию, самой прогрессивной в истории. Гегель вообще место России не отводит, вообще не указывает, что есть какая-то страна Россия. И, может быть, если Чаадаев знал немецкую философию классическую, то как раз опирался на подобные суждения?

Н. С.: Понимаете, я насчёт Гегеля не знаю, честно говоря. Хорошо Чаадаев знал Гегеля или не очень хорошо – врать не буду, не знаю. Но мне кажется, он всё-таки больше опирался на учение конкурента Гегеля – на учение Шеллинга, которого он действительно штудировал, уважал. В общем, одна из целей его поездки в Европу была – обязательно встретиться с Шеллингом.

Вопрос: Николай Владимирович, я хотел бы ещё раз уточнить. Правильно ли я понял, что Чаадаев был православным человеком?

Н. С.: Да.

Вопрос: И при этом его как бы философский подход, его новаторство были связаны с мыслью, что православие оказывает на социум…

Н. С.: Нет. Вот так он никогда не говорил «православие», а всегда говорил – «христианство». Имея в виду, конечно, западное христианство, имея в виду католичество. А что касается Православия, то в обрядовом смысле он был православным человеком, ходил в православные храмы, никогда он себя не манифестировал, что он, там, католик, что он пойдёт в костёл. Он был выше этого. Причащался у православных священников, и перед смертью его причастил тоже православный священник. И своим почитательницам он всё время писал, что надо исполнять все православные обряды, это очень полезно. Но внутренне, понимаете, он, конечно, был про-католиком. Это безусловно. Католичество он очень уважал. И на Западе его просто считают католиком. Наши вот русские католики, они начинают говорить: у нас там, в России, была целая куча католиков – Голицын, князь Гагарин и Чаадаев. Они его тоже приписывают туда, хотя это некорректно, потому что есть определённый чин в католической церкви перехода из других конфессий. Ничего подобного Чаадаев никогда над собой не проделывал.

Вопрос: Спасибо. Ещё один такой небольшой вопрос. Вы сказали, что Чаадаев имел такое очень сильное влияние на Пушкина…

Н. С.: Да.

Вопрос: Вот узнал о Чаадаеве, и вроде написал он тоже немного за свою жизнь. Мне просто так сходу не понятно, за счёт чего было так сильно влияние на гениального Пушкина?

Н. С.: Понимаете, Чаадаев – тоже гениальный человек. Сила его ума необычайная. Вот попробуйте почитать главные его работы «Философические письма». Врубитесь в его стиль изложения, и вы за этим увидите колоссальный интеллект. А, кроме того, Чаадаев всегда был компетентен, практически в любых вопросах. И имея прекрасное образование, феноменальные способности, он всё знал. Если речь даже шла о каких-то, я не знаю, нефтяных месторождениях около Каспийского моря, он и здесь, в этом вопросе, оказывался на голову выше всех собеседников. И имея такой сильный дар убеждения, желания и убеждения, он большое впечатление производил на современников. И на Пушкина тоже. Пушкин – личность гениальная, но, понимаете, всё-таки Пушкин – гениальный поэт. Его мышление поэтическое, но не философское. Как мыслитель Пушкин всё-таки уступал, видимо, Чаадаеву, и Пушкин это всегда признавал, надо сказать. Я вот так думаю.

Вопрос: Вы упомянули, что Чаадаев считал, что на Западе Царство Божие, да? А в чём конкретно Царство Божие выражалось?

Н. С.: Вот я сам удивляюсь этому, понимаете. Просто, по Чаадаеву, всю жизнь западный человек уже живёт в Царстве Божием. И, так сказать, плавно из этой жизни переходит туда, в загробное Царство Божие. Оказывается, вся культура западная сплошь христианская, вскормленная христианством, и она как бы поддерживает это Царство Божие. Но для меня это мнение – загадка, я не могу это понять. Вот, например, Англия. Начинаешь смотреть её философию, – так ничего там христианского нет, сплошной утилитаризм, фактически материализм. Там всё время речь идёт о самых материальных, земных вещах. В Англии деньги правили, а вовсе не Христос. А, тем не менее, для Чаадаева вся история Англии – она чисто христианская. Это для меня тоже загадка.

Вопрос: Николай Владимирович, а может быть, тут дело в том, что, не желая делать свой мир, выращивать, тут есть какие-то моменты паразитирования, окунулся в чужой мир, ему показался он готовым для жизни, а своего здесь строить он не хотел?

Н. С.: Ну, понимаете, может быть. Я не хочу какой-то суд вершить над этим человеком. Я просто дал, ну, достаточно легкий абрис, как бы его портрет, а вы уже сами рассуждайте, где он прав, где не прав, где он немного не в себе, где он нормальный.

Вопрос: Николай Владимирович, а вот всё-таки его значение для развития как бы русской социалистической, русской коммунистической, христианской коммунистической мысли в чём? Только в этой единственной идее, так сказать, о том, что народы есть исторические личности, они развиваются и воплощают, развёртывают в истории христианское задание?

Н. С.: Да.

Вопрос: Какое значение? Которое Вы усматриваете в нём, да?

Н. С.: Да, в этом я усматриваю то, что эта мысль – она не тривиальная, она для того времени была совершенно новой, как мне представляется. Может быть, на Западе что-то такое было, но у нас в России – ничего подобного. Да, я в этом вижу его значение. Ещё то, что промысел Божий в истории присутствует. Кстати, этот промысел Божий мы очень явно почувствовали вчера-позавчера, когда вдруг совершенно каким-то удивительным образом без единого выстрела Крым стал российским. Вот уж действительно промысел Божий.

8. Н. Я. Данилевский и его книга «Россия и Европа»

Сегодняшняя наша лекция будет посвящена Николаю Яковлевичу Данилевскому, нашему замечательному русскому социологу и автору знаменитой книги «Россия и Европа». Я обычно люблю рассказывать о личности, всякие биографические факты подкидывать, но здесь мне придётся ограничиться достаточно кратким рассказом, потому что, собственно, жизнь этого человека проста.

Данилевский родился в 1822 году в семье генерала, участника войны 1812 года. Родители дали ему хорошее образование и сумели его устроить в Царскосельский лицей – элитное учреждение, которое, как вы знаете, Пушкин окончил. После лицея Данилевский становится вольнослушателем Санкт-Петербургского университета, изучает естественные науки, ботанику, готовит магистерскую диссертацию. А затем, в конце концов, становится чиновником Министерства сельского хозяйства и всю жизнь служит. Каким образом служит? Он ездит в экспедиции, которые занимаются географией, изучением флоры и фауны Российской империи: то флора некоторых губернии, то климат. После этого он занимается ихтиологией, рыбным хозяйством, рыбными запасами наших морей, озёр и рек. Очень много времени уделяет постоянной экспедиции, причём экспедиции многолетней. И в одной из экспедиций, в Тифлис, он неожиданно умирает – видимо, от инфаркта, в возрасте шестидесяти трёх лет. А в промежутках между экспедициями или в перерывах на зимнее время он как бы между делом пишет свою книгу «Россия и Европа».

Но всё-таки я кое-что скажу о Данилевском. Дело в том, что и у него были в жизни тяжёлые моменты. Они никакого крупного человека никогда не обходят. Дело в том, что Данилевский был по образованию ботаником, но он, как бы не считался «ботаном», а интересовался всем на свете. В том числе и социальными проблемами. И в университете он увлёкся теорией социалиста Шарля Фурье, изучил её хорошенько. Он знал четыре европейских языка в совершенстве, в том числе немецкий и французский. Так что ему изучение Фурье не составило труда. Он стал посещать собрания у некого Петрашевского. И вот, после подготовки магистерской диссертации, в одной из экспедиций его неожиданно арестовывают.

Тогда, в 1849 году, арестовали всех петрашевцев. Это более ста двадцати человек. И, надо сказать, прошло мощное расследование, процесс, и двадцать один человек был приговорён к смертной казни, в том числе и наш великий русский писатель Фёдор Михайлович Достоевский. Забирают и Данилевского, который 100 дней отсидел в Петропавловской крепости. Однако он сумел оправдаться, причём, как говорят историки, это было сделано мастерски. С одной стороны, он никого малодушно не заложил, ничего лишнего не сказал. А, с другой стороны, он так повёл дело, что, мол, да, я изучал, действительно, этого французского экономиста. Но, во-первых, вы посмотрите, его труды у нас в России вовсе не запрещены. (И, в самом деле, не было, не выходило никаких распоряжений, никаких запретов). Притом, это совершенно мирный, безвредный писатель, никакой он не революционер. Я вам опишу его теорию. И Данилевский пишет для следствия большую-большую записку, где описывает теорию Фурье, причём настолько толково, настолько мастерски, что после шутили, что все судьи, прочитав эту записку, стали более или менее фурьеристами. И в записке он виртуозно доказывает, что теория Фурье совершенно безвредна для русского правительства, русского общества. И присовокупил в конце: «Даже после нынешнего разбирательства я не вижу, в чём она, собственно, несправедлива, какие к ней претензии».

И это, в общем-то, настолько, с одной стороны, удивило, а, с другой стороны, подкупило всю судебную комиссию, что его оправдали. Правда, тем не менее, сослали в Вологду под негласный надзор полиции.

А вот с Фёдором Михайловичем, которому тоже вменялось в вину изучение системы Фурье, обошлись гораздо суровее. Наверное, вы знаете, что его приговорили к смертной казни, причём смертная казнь была отменена на самой последней секунде. Всё было обставлено очень здорово. Приговорённых привезли на плац, одели в длинные смертные саваны, разделили на «тройки». Фёдор Михайлович попал во вторую «тройку». Первую привязали к столбам, завязали глаза, офицер скомандовал: «Готовьсь!» И только в этот момент прискакал фельдфебель, подал офицеру бумагу, тот её прочитал, и казнь отменили, пленных развязали и увели. Для Достоевского, надо сказать, это было потрясающе, такой удар, такой шок, который перевернул всю его жизнь, потому что он с ней уже попрощался тогда. Кстати, Достоевский и Данилевский позже встречались, уже в семидесятых годах, и, в общем, друг друга уважали. И совершенно Достоевский не был в обиде на Данилевского, что тому удалось так удачно отбрехаться.

Тем не менее, эта история повлияла на всю жизнь Данилевского. Он уже никогда не жил в наших обеих столицах, всё время где-то на периферии. А позже поселился в Крыму, в селении Мшатка. Это самая южная часть Крыма, где Форос, там, где была дача Горбачёва. Там Данилевский и жил последние свои пятнадцать лет. И там он и заканчивал свою книгу «Россия и Европа». И, между прочим, в этом имении, которое он купил по дешёвке, Данилевский и похоронен, там его могила.

Были ли другие тяжёлые моменты у Данилевского? В частности, буквально перед самым арестом он, наконец, сделал предложение одной вдове, такой умнице-красавице, Вере Николаевне Беклемишевой. Они очень долго переписывались – Данилевский был человеком необычайно скромным, необычайно стеснительным. И он только под нажимом своих друзей решил сделать предложение. Оно было принято, но его арестовали, сослали в Вологду. Но, тем не менее, Вера Николаевна к нему приехала в Вологду. Газеты тогда писали, что генеральша Беклемишева вдруг продала своё имение и вышла замуж за титулярного советника Данилевского. Вот такое, с точки зрения газетчиков, событие неординарное. Но трагедия в том, что очень скоро после свадьбы она заболела холерой и буквально за несколько часов умерла. И это тоже было жуткое горе для Данилевского. Он второй раз женился только через десять лет. Счастливый брак, шесть детей. Вторая жена намного его пережила.

Как я уже сказал, книга «Россия и Европа» была написана как бы между делом. Данилевский – человек любознательный, очень талантливый, исключительного, ясного ума и открытого характера, человек необычайно простой и честный. А друг его ещё с университетских времен, Николай Николаевич Страхов, вообще о нём писал: «Это был человек огромных сил, крепкий телом и душой, причём такой ясный, чистый, чуждый зла и малейшей фальши, что не любить его было невозможно» и что: «Он не оставил после себя ни единого врага или порицателя – его мало знали. В нём вовсе не было свойств, которыми приобретается известность. Его знали только люди, лично с ним сходившиеся или специально интересовавшиеся тем, что он писал и делал. Он принадлежал к числу тех, кого можно назвать солью земли русской и тем неизвестным праведником, которыми спасается наше Отечество».

Книга была опубликована в журнале «Заря» в 1869 году. Собственно, Данилевский полностью её закончил и полностью представил рукопись. Журнал был не слишком известный, потому что популярные журналы рукопись нового автора напечатать не посчитали нужным. А это был такой достаточно новый, восходящий журнал, и он решил её напечатать. И в течение всего года «Россия и Европа» печатается. Достоевский сам являлся автором журнала «Заря», в нём был опубликован «Дядюшкин сон». Фёдор Михайлович следит за публикацией и в письмах пишет: «С каждым новым номером я вижу, что эта статья становится всё как бы значительней и значительней. Это событие вообще в русской публицистике, в русской культуре. Вы обратите на неё внимание».

После книга была напечатана отдельным изданием, 1200 экземпляров – по тем временам довольно много, и расходилась с трудом. Такого, достаточно серьёзного, объёма книга. Я о ней постараюсь рассказать.

Логика книги примерно такая. Вначале Данилевский доказывает, что, собственно, Европа никогда не любила Россию, да и в будущем не будет её любить, и что это не случайность, а довольно глубокий факт. С другой стороны, данный факт доказывает, что Россия – это не Европа, это другая цивилизация. И вообще, Европа пусть не думает, что она такая уникальная и замечательная. И после Данилевский разворачивает свою теорию культурно-исторических типов или цивилизаций. Хотя он термин «цивилизация» не употребляет, но по смыслу это так. По Данилевскому, на Земле существовало и существует несколько, россыпь культурно-исторических типов, которые в каком-то смысле разнонаправлены. И Европа – это просто один из этих типов, ничего особенного. Дальше идут несколько глав, где Данилевский как-то, с высоты птичьего полёта, разворачивает некую картину истории Западной Европы, славянства и России. И в конце книги он говорит, что, собственно, есть, грядёт, рождается ещё один новый культурно-исторический тип – славянство. Культурно-исторический тип, который в некотором смысле выше Европы. И Россия является центром этого культурно-исторического типа, за ним будущее. Вот такая логика. Ну, давайте по этой канве пройдёмся, может быть, более подробно.

Начинает книгу Данилевский с чисто политических и геополитических событий. Он сравнивает события в Европе 1864 года, когда Германия оккупировала половину Дании, и, собственно, никто не пикнул, все только аплодировали, и события 1854 года – Крымскую войну, когда, казалось бы, Россия во всём права, защищает христиан от османов, от турок, и в то же время на неё ополчается вся Европа, которая неожиданно становится союзницей турок, и начинает против России войну. Надо сказать, что Крымская война для Данилевского была неким рубиконом, знаковым событием. В это время он находился в ссылке в Вологде, но сохранились письма Данилевского, в которых он всей душой переживает за эту войну. Он пишет: «Эта война со стороны России – война святая». И именно в этот момент, как говорится, он всё понял – что представляет собой Запад, что он хочет сделать с Россией, – в общем, всё ему стало понятно. И, видимо, вот тогда уже зародился замысел «России и Европы», который он сумел-таки осуществить.

Этот факт, что Европа ненавидит Россию, неприязненно к ней относится, я продемонстрирую несколькими цитатами Данилевского, как он об этом говорит. «Для этой несправедливости, для этой неприязненности Европы к России, которой сравнение 1864 и 1854 годов служит только одним из бесчисленных примеров, сколько бы мы ни искали, мы не найдём причины в тех или других поступках России, не найдём объяснения и ответа, основанного на фактах. Тут даже нет ничего сознательного, в чём бы Европа могла дать себе самой беспристрастный отчёт. Причина явления лежит глубже. Она лежит в неизведанных глубинах тех племенных симпатий и антипатий, которые составляют как бы исторический инстинкт народов, ведущих их помимо, хотя и не против, их воли и сознания к неведомой для них цели. Ибо в общих, главных очертаниях история слагается не по произволу человеческому, хотя ему и предоставлено разводить по ней узоры. Удовлетворительное объяснение как этой политической несправедливости, так и этой общественной неприязненности можно найти только в том, что Европа признаёт Россию и славянство чем-то для себя чуждым, и не только чуждым, но и враждебным. Для беспристрастного наблюдателя это неотвержимый факт. Не надо себя обманывать: враждебность Европы слишком очевидна. Она лежит не в случайных комбинациях европейской политики, не в честолюбии того или другого государственного мужа, а в самых основных её интересах. Россия в глазах Запада – не только гигантский, а лишний громадный исторический плеоназм».

Замечу, что «плеоназм» – это, в общем-то, излишество, многословие, употребление излишних слов, типа «масло масляное». Дальше читаем: «Но она не только для Европы этот исторический плеоназм, то есть что-то лишнее совершенно, но даже положительно и весьма труднопреодолимое препятствие к развитию и распространению настоящей общечеловеческой (то есть европейской) или германо-романской цивилизации».

И тут Данилевский развивает свою теорию культурно-исторических типов или цивилизаций. Вообще, сам Данилевский, конечно, был приверженцем научного метода, и, будучи естествоиспытателем, ботаником, он как бы переносит подходы, которые он очень хорошо и глубоко усвоил в естественных науках, на науки социальные. В общем-то, приём, надо сказать, в принципе, сомнительный. Так делать нельзя. Социальное отнюдь не сводится к какому-то естественнонаучному. Но, тем не менее, он так делает, и это всё время в построениях Данилевского прослеживается. Насчёт культурно-исторических типов он говорит, что та история, которую нам обычно преподают – древний мир, Средние века, новое время, – она, собственно, никуда не годится. Она, эта периодика, сделана под европейцев, сугубо под европейский культурно-исторический тип, и совершенно не подходит для других – ни для индусов, ни для китайцев. Она и для славян тоже не подходит. Поэтому должен быть совершенно иной подход к истории и должен быть иной подход, собственно, к самой классификации человечества.

Он пишет: «Итак, естественная система истории должна заключаться в различении культурно-исторических типов развития как главного основания ее деления от степеней развития, по которым только эти типы, а не совокупности исторических явлений, могут подразделяться. Отыскание и перечисление этих типов не представляет никакого затруднения, так как они общеизвестны». Дальше – внимание – следует очень интересная вещь. Данилевский пишет: «За ними не признавалось только их первостепенного значения, которое, вопреки правилам естественной системы и даже просто здравого смысла, подчинялось произвольному и, как мы видели, совершенно нерациональному делению по степеням развития». Это вот архаика, древний мир, Средние века. «Эти культурно-исторические типы, или самобытные цивилизации, расположенные в хронологическом порядке, суть…», обратите внимание, дальше он даёт список из десяти цивилизаций, или культурно-исторических типов: египетский, китайский, ассирийско-вавилоно-финикийский, халдейский, или древнесемитический, индийский, иранский, еврейский, греческий, римский, новосемитический, или аравийский и, наконец, десятый тип – романо-германский, или европейский. «К ним можно ещё, пожалуй, причислить два американских типа – мексиканский и перуанский, – погибшие насильственной смертью, не успевшие совершить своего развития».

В чём, так сказать, изюминка этого подхода? Да в том, что вся Европа спрессована здесь в один культурно-исторический тип, европейский, и как бы поставлена в один ряд и с древними египтянами, и с китайцами, и с индусами, и с древними греками, и с древними римлянами. А еврейский, семитический, тип у Данилевского, наоборот, существует в трёх экземплярах. Вот этим Данилевский как бы на своём, научном уровне, отплатил Европе, засунул её в один-единственный европейский культурно-исторический тип.

Очень интересно Данилевский выводит законы развития культурно-исторических типов и чётко их формулирует. Вообще, он мастер формулировок, и видно, насколько ясно он мыслит. Никогда он вопрос не пытается затуманить и заговорить. Наоборот, он старается как можно более выпукло, чётко сформулировать. Вот он формулирует законы развития. Причём, конечно, оговаривается, что это не законы, так сказать, естественнонаучные, вроде закона всемирного тяготения. Это, конечно, некоторые закономерности, но они проявляются в жизни этих вот цивилизаций.

Закон первый. Данилевский пишет: «Всякое племя или семейство народов, характеризуемое отдельным языком или группой языков, довольно близких между собою, для того чтобы родство их ощущалось непосредственно, без глубоких филологических изысканий, составляют самобытный культурно-исторический тип, если оно вообще по своим духовным задаткам способно к историческому развитию и вышло уже из младенчества». По сути дела, это некое определение культурно-исторического типа.

Ну, и сразу закон первоначального образования. Закон второй. «Дабы цивилизация, свойственная самобытному культурно-историческому типу, могла зародиться и развиваться, необходимо, чтобы народы, к нему принадлежащие, пользовались политической независимостью». Данилевский формулирует необходимые условия для превращения просто народа в цивилизацию, в культурно-исторический тип – это политическая независимость.

Закон третий. «Начала цивилизации одного культурно-исторического типа не передаются народам другого типа. Каждый тип вырабатывает её для себя при большем или меньшем влиянии чуждых, ему предшествовавших или современных цивилизаций». Очень интересный закон, который требует комментариев. То есть, по Данилевскому, каждый культурно-исторический тип самобытен по своим началам. Он как бы образуется сам из себя и не заимствует какие-то свои основные, фундаментальные начала от другого типа, «Хотя всегда на развитие цивилизации действует масса факторов, чуждых влияний». Мысль, за которую Данилевского много полоскали, говорили, что это совершенно не так, и что, собственно, жизнь человечества этому противоречит.

О критике книги Данилевского я ещё скажу, но здесь надо упомянуть следующее. Да, по своим истокам каждая цивилизация самобытна, но это, по Данилевскому, не означает, что нет преемственности между цивилизациями. Тем не менее, в определённом смысле достижения цивилизаций передаются от одной к другой. И он предлагает следующую схему. С одной стороны, вроде бы у Данилевского получается, что каждая цивилизация – это отдельный куст, который имеет свою историю, – младенчество, юношество, период расцвета и умирания. И получается так, что вроде бы цивилизации, как пузыри в кастрюле, образуются, после лопаются, потом образуется другая цивилизация, третья. Вот эту схему очень многие критиковали, даже смеялись над ней. Но Данилевский не так прост.

Он, тем не менее, даёт некую шкалу сравнений цивилизаций. С одной стороны, они равноправны, но, так сказать, не совсем. Данилевский говорит, что цивилизации мы должны оценивать по четырём параметрам, по четырём основам, как он выражается, или видам деятельности цивилизаций. Эти четыре основы следующие: религиозная, культурная (в обычном понимании этого слова, включая и научную деятельность), экономическая и политическая. Это, так сказать, четыре координаты, по которым следует оценивать цивилизации. И, конечно, наиболее развитой цивилизацией следует считать ту, которая развита по всем четырём параметрам, и не только развита, но развита в высшей степени и дала человечеству в этих областях что-то ценное, неувядаемое.

Давайте с этой точки зрения и посмотрим на цивилизации. И тут получается, что первые цивилизации у Данилевского, такие как египетская и вавилонская, собственно, ничего не дали, ничем не прославились – пузырь лопнул, и всё. Следующие цивилизации, которые он называет одноосновными цивилизациями, дали в абстрактную сокровищницу человечества нечто одно. Древнееврейская цивилизация дала религию. Евреи были по преимуществу народом религиозным, и, в конце концов, в Древней Иудее зародилась великая религия – христианство. Другая одноосновная цивилизация – Древняя Греция. Она человечеству дала великую культуру, прежде всего, культуру художественную. Данилевский очень высоко ставит Древнюю Грецию, статуи Фидия, древнегреческую поэзию, Гомера, древнегреческую драму, Эсхила, Софокла. Древняя Греция нам даёт гениальную философию Платона и Аристотеля; это тоже к культуре относится. Ну, и отчасти науку – математику.

Древний Рим – тоже одноосновная цивилизация. Он в сокровищницу человечества дал политическое устройство – Римскую Республику, Римскую империю, которая объяла весь тогдашний цивилизованный мир, римское право, которое он относит к политике как часть этой сферы.

Наконец, европейская цивилизация. Европейскую цивилизацию он числит двухосновной. Она дала, с одной стороны, великую европейскую науку. Данилевский – учёный, он науку уважает. Он видит, что, да, ничего не попишешь, – европейцы создали науку, против которой, в общем-то, не возразишь. Это великая вещь. И второе достижение европейцев – это их политическое устройство, политическое устроение Европы. Надо сказать, больше он никаких основ в европейской цивилизации не находит.

Это 1869 год. Заметьте, экономику европейскую, которая сейчас объяла весь мир, он к великим достижениям мировой цивилизации не причисляет. В общем, это неспроста, мне кажется. Потому что дело в том, что на самом деле Данилевский очень прилично разбирался в экономике. Интересно, что именно во время написания «России и Европы» он одновременно с этим пишет большую экономическую записку стостраничную, которая как-то длинно называется – «Несколько заметок о дешевизне русского кредитного рубля и протекционализме». Вот эту заметку, оказывается, прочитал будущий министр экономики Вышнеградский и восхитился ей, сказав: «Вот, наконец-то я понял, что мне надо делать». И, в общем-то, ей в своей деятельности (министром он стал чуть попозже) он и следовал.