Имущественные течения в истории Византии

Эта лекция должна ответить на один важный вопрос. А именно: как же так получилось, что в нашей замечательной Православной Церкви идеи Златоуста вдруг были забыты? Сейчас, конечно, Златоуст почитается как величайший святой, но его имущественное учение во многом забыто и просто не используется. Но чтобы это понять, нам придётся сделать небольшой экскурс в Византию.

Одни историки считают, что Византия началась с императора Константина Великого, который обратился в Православие и сделал неожиданно гонимую Православную Церковь не только свободной, но и Церковью государственной, Церковью господствующей. Другие историки считают, что Византия появилась позже лет так на 70–80, во времена императора Аркадия. Того самого императора, который упёк Златоуста в ссылку. Ну это, собственно, не суть важно. Важно, что появилось очень мощное православное государство, которое просуществовало 1000 лет. Это государство – нельзя сказать, чтобы было всегда равно себе. Оно изменялось, изменялись его и какие-то административные параметры, изменялось военное дело, изменялась экономика. Но две вещи всегда оставались неизменными. Это, во-первых, православная вера, которой ромеи, как себя называли на самом деле византийцы, очень твёрдо держались. И, во-вторых, власть императора. Без императора Византия жить не могла, и, более того, между Церковью и государственной властью образовалась, как говорили греки, симфония, то есть согласие. И вот эта симфония явилась таким замечательным социальным достижением византийцев, можно сказать – их социальной доктриной.

Вообще, вопрос симфонии очень интересен, и я чуть-чуть остановлюсь на нём подробнее. Дело в том, что часто говорят, что Церковь и государство – вещи совершенно разные. Церковь – она сопровождает людей в Царство Небесное, а государство занимается сугубо земными делами, и поэтому каких-то близких контактов между ними быть не должно. Такую позицию очень часто можно встретить в церковных кругах. Мне кажется, что такая позиция, мягко говоря, уязвимая. Да, одной из задач Церкви является приближение людей к Богу или, говоря церковным языком, спасение. Но, как я уже замечал, так узко смотреть на задачи Церкви было бы неверно. Есть ещё вторая, более широкая задача. Это – преображение этого мира, отвоевание этого мира от власти сатаны. И один из важных фронтов этой борьбы – это социум, социальные отношения между людьми. И в самом деле: эти две задачи Церкви очень сильно переплетены и связаны, и одна без другой, в общем-то, и существовать не может.

В самом деле, допустим, Церковь полностью отделена от государства. Но в этом случае эти социальные отношения, которые очень важны для спасения человека, оказываются вне её влияния. Дело в том, что, конечно, грех, прежде всего, гнездится в душах человеческих, это безусловно. Но не только в них. Люди действуют, они создают общество, они преобразуют природу, мир, в котором живут. И вот эта падшесть, греховность, которая в душах людей существует, – она неизбежно выливается во внешний мир и там огустевает в виде культуры, экономики, каких-то социальных отношений между людьми. И уже новые поколения рождаются и вступают в уже греховный мир, который очень сильно воздействует на людей, очень сильно. Воспитывает их, так сказать, в своём духе. И поэтому, чтобы решить задачу преображения этого мира, Церковь без государства обойтись не может. Да и первую задачу она решить, по сути дела, не может, потому что если мир плох, то против него обычно выступают люди, но это – наиболее сильные, волевые, которые идут против течения. А большинство, как вы знаете, идёт по течению, подчиняется реалиям этого мира и впитывает в себя все его грехи. Поэтому при такой ситуации обязательно есть люди спасающиеся, но их немного. Это как будто бы представьте себе: войска окружены, и некоторые наиболее сильные выходят из окружения, а остальные – сдаются в плен. Нам же нужна не такая ситуация, нам нужна полная победа. И поэтому без симфонии, без такого союза Церкви и государства, решить эту задачу абсолютно невозможно.

Это, так или иначе, поняли византийцы. И замах у них был очень большой: создать христианское общество. Общество, ориентированное на всеобщее приближение к Богу не отдельных людей, а в пределе всех, всего народа. И союз Церкви и государства должен был эту задачу решить. Как говорят учёные, это было в задумке сотериологическое общество. То есть общество, ориентированное на спасение. И византийцы очень, очень, очень любили свою единственную, уникальную христианскую империю и гордились, как гордились советские люди Советским Союзом, что они живут в некоем уникальном, не похожем на другие государстве. Но, конечно, уникальном в своём роде. Византийцы где-то рассматривали свою империю как если не царство Божие, то как преддверие Царства Божия: сначала тут человек живёт, а после, естественно, уже переходит в настоящее Царство. В этом смысл симфонии – создать подлинное христианское общество.

Но это в теории. А на практике всё получилось немножко не так, гораздо более приземлённо. Во-первых, конечно, подразумевалось, что в этом союзе всё-таки ведущую роль играет Церковь. Но в жизни получилось не так. Оказалось, что именно государство в лице императора захватило в этом союзе ведущие позиции. И когда в VI веке при императоре Юстиниане вот эта концепция симфонии Церкви и государства была зафиксирована – причём зафиксирована в новеллах, то есть в законах Византийской империи, – то там, если прочитать по-простому очень витиеватые византийские формулировки, получится примерно следующее. Юстиниан говорит священникам: «Всё, вы за меня только молитесь. На этом ваша функция и кончается. Всё остальное сделаю я сам. Я – православный государь, я управлю всю империю, установлю нужную экономику, социальные отношения, да и Церковью я на самом деле буду командовать. А вы только молитесь за меня». То есть Церковь была отодвинута от решения социальных проблем. Ей была предоставлена область работы с личными душами, но не более. Более того, императоры рассматривали Церковь как некое министерство. Обычно патриарх назначался по воле императора. Обычно это был или какой-то крупный чиновник, или, скажем, племянник императора. Конечно, это решение утверждал собор епископов, но он всегда одобрял. Это первое.

Второе. В Византийской империи очень большое внимание уделяли праву. Причём право византийское было на 90–95 процентов взято из римского права. И византийцы всегда гордились тем, что в этом смысле они – преемники Римской империи. А римское право основано на частной собственности. На праве частной собственности, которое там формулируется весьма жёстко: что собственность – это вот такое полное владение имением: что хочу, то с ним и делаю. Хочу – подарю, хочу – продам, хочу – буду там бурить скважину до центра Земли: моя собственность. И это, в общем-то, очень здорово влияло на жизнь Византии и византийцев.

И, наконец, сами императоры. Да, некоторые из них были канонизированы и считались квалифицированными богословами. Но большинство было людьми, достаточно далёкими от христианства (хотя, безусловно, император Византийской империи не мог не быть православным). И они вели своё государство «по заветам века сего», а вовсе не по христианским заповедям. А Церковь, к сожалению отодвинутая от социальных проблем, не объясняла, что же такое есть христианское государство, христианский социум.

И поэтому получились ножницы. С одной стороны, мы видим в Византии расцвет храмового христианства. Масса замечательных храмов. Великолепный храм Святой Софии, потрясающий, с куполом диаметром 33 метра, был построен из камня. Замечательные богослужения, была создана великолепная литургия. Появилась масса богословов, в результате ожесточённых споров была разработана православная догматика, появилось множество монастырей. И прочее.

А с другой стороны, социальная жизнь в Византии была, прямо скажем, не христианской. Рабство. Оно де-юре существовало вплоть до гибели Византийской империи, которая произошла в 1453 году. Хотя рабство было смягчено по сравнению с Римской империей, значительно смягчено, а после – в поздний византийский период – оно перестало быть актуальным по экономическим соображениям, стало экономически невыгодным. А в ранний период рабов в Византии было полно. И рабов имели все сословия общества: начиная от крестьян и кончая епископами. И это не считалось зазорным: вроде так и надо. Очень серьёзное социальное расслоение было между народом. Применялись и узаконивались самые изощрённые способы закабаления и эксплуатации крестьянства. И так далее, и так далее. В Византии мы, что интересно, никогда не наблюдаем коммунистических движений, даже локальных, сколь-нибудь серьёзных. Вот такова сила была римского права здесь.

Поэтому, заключая такой небольшой обзор, следует признать, что само византийское общество было в основе своей противоречивым. С одной стороны – идеология Православия, а с другой стороны – в реальной жизни, в социуме, это православие как бы куда-то девалось, фактически не приводило к преображению отношений между людьми, не приводило к увеличению любви. И, переходя, наконец, к нашей основной теме – к имущественной этике, – мы и в ней видим вот такое же противоречие, борьбу разных подходов к имущественной этике. Но всё по порядку.

Ещё до Византии, в период церкви гонимой, в I–II веках, если посмотреть, то оказывается, что очень многие христианские общины пытались копировать общину Иерусалимскую, в которой, как вы знаете из предыдущих лекций, был реализован христианский коммунизм. Откуда это видно? Видно из самых первых документов, манускриптов. Это манускрипты первого века: Дидахе – «Учение двенадцати апостолов». И ещё ранний манускрипт – послание Варнавы. О том, что христианские общины живут общей собственностью, так же как Иерусалимская община, свидетельствует широкое распространение института дьяконства. В то время дьяконы не служили в Церкви, а занимались социальной работой, распределением благ. Это было их основное церковное служение. Мы имеем свидетельства христиан во II веке: это святой Иустин Философ, который прямо говорит, что «мы живём в общей собственности». Или в начале III века известный богослов Тертуллиан: он тоже прямо говорит, что «мы живём общей собственностью».

Но всё меняется. Наступил III век. Хотя в III веке были гонения на христиан, но иногда преувеличивают масштабы этих гонений. Они были либо кратковременными, либо локальными. И число мучеников – оно там измеряется сотнями, вот где-то такие масштабы. Самые суровые гонения были в XX веке, когда по реальным подсчётам было репрессировано примерно 100 тысяч активных православных христиан, причём примерно 40 % из них было либо расстреляно, либо умерло в лагерях.

Это я к чему говорю? Что в III веке в Церковь приходят люди достаточно состоятельные, богатые, которые, становясь христианами, вовсе не хотят отказываться от своего имения. Так сказать, хотят совместить приятное с полезным: и попасть в Царство Небесное, и здесь пожить. Они так или иначе финансируют жизнь христианских общин, становятся уважаемыми людьми. И идеологом этой группы становится Климент Александрийский – богослов, о котором я уже не раз говорил, поэтому я буду краток.

Климент Александрийский – это церковный деятель где-то начала III века, который первым предложил так называемую умеренную «общепринятую» имущественную доктрину. Эта доктрина заключается в двух положениях. Первое. Иметь собственность, любую, даже большую, для христианина не предосудительно. И ему противопоставляется второе положение: но попадать в зависимость от этой собственности, подчиняться ей – это уже грех. Эта доктрина, с одной стороны – видите? – она противоречива. Иоанн Златоуст это хорошо объяснил: у кого богатство – он его собрал неспроста. Он его собрал потому, что он сребролюбив и хочет ещё большего богатства. То есть он находится в зависимости от богатства. Но, с другой стороны, я бы не сказал, что это худшая доктрина. Отнюдь. Она не худшая, она обладает определёнными достоинствами. Скажем, гибкостью: она может быть приноровлена и к жизни аскетов, которые ничего не имеют, и к жизни простых мирян, и к жизни богачей тоже.

Книга Климента Александрийского «Кто из богатых спасётся?», где эта концепция изложена, эта маленькая книжечка в 40 страничек, приобрела большую популярность в Церкви и где-то стала таким, что ли, нормативным взглядом на наш с вами вопрос.

Но пришёл IV век, век расцвета византийского богословия. Когда Церковь перестала быть гонимой, появилась масса замечательных христианских деятелей, богословов, и позиция Климента Александрийского была превзойдена. И вершиной этого нового богословия явилось учение Иоанна Златоуста, о котором я очень подробно говорил на предыдущей лекции, поэтому повторяться не буду. Но дело в том, что с основными положениями златоустовской концепции согласны и другие отцы Церкви. Например, тема, очень важная для Златоуста, тема оскудения любви при увеличении богатства. Златоуст об этом множество раз говорит. Ну и другие Святые Отцы тоже. Например, Василий Великий, он изрёк удивительно афористичную чеканную формулу: «Чем больше у тебя богатства, тем меньше в тебе любви». Потрясающе здорово сказано! То же самое говорят Амвросий Медиоланский и другие Святые Отцы. Другая мысль златоустовская: «Всё Божие, а потому всё общее». Об этом, например, говорит такой известный святой III века, как Киприан Карфагенский. И Василий Великий, и Амвросий Медиоланский, и Киприан Карфагенский, и Григорий Богослов – это всё предшественники Златоуста. Они тоже, так или иначе, достаточно активно высказываются по имущественным вопросам. Хотя и обращаются к ним не так часто, как Златоуст. И, оказывается, очень многие златоустовские мысли уже были ранее высказаны. Например, Златоуст считал, что большинство из богатых собрало своё богатство неправедным образом. А Василий Великий говорит: «Кто обнажает одетого, того назовут грабителем, а кто не одевает нагого, хотя может это сделать, тот достоин ли другого названия?». Иначе говоря, кто сидит на богатстве и не раздаёт этого бедным, тот вор, с точки зрения Василия Великого, грабитель.

Ещё одна мысль, впрочем, типичная для Златоуста: нестяжание как личный идеал христианина. Да об этом все святые говорят: Григорий Нисский, Киприан Карфагенский, тот же Василий Великий. Можно набрать массу цитат. Они же различают характерную для Златоуста разницу в требованиях между новоначальными и совершенными. Помните, я вам на прошлой лекции говорил, что Златоуст выстраивает лестницу совершенств. А вот другие отцы, например блаженный Иероним, советуют: «Хочешь быть совершенною, продай всё, что имеешь, и отдай нищим. Не хочешь быть совершенною, но хочешь удержать вторую степень добродетели, оставь всё, что имеешь, отдай детям, отдай родственникам». Или: «Ты благотворишь, ты жертвуешь, но это только первые опыты твоего воинствования. Ты презираешь золото – презирали его и философы мира. Ты думаешь, что стал уже на верху добродетели, если пожертвовал части целого. Самого тебя хочет Господь в жертву живую, благоугодную Богу. Тебя, говорю, а не твоего». То есть просто пожертвовать – это только первая ступень добродетели.

Однако есть момент, в котором предшествующие Златоусту Святые Отцы превзошли Златоуста. Это вопрос о происхождении права собственности. Златоуст говорит о том, что вначале не было золота, и никто не любил золото. Но подробно эту мысль не развивает. А вот другие Святые Отцы на этот предмет высказываются очень квалифицированно и чётко. Например, Лактанций, предшественник, где-то почти за 100 лет до Златоуста жил, латиноговорящий отец, поборник справедливости. Он вот что говорит, я зачитаю: «Любостяжание есть источник всех зол. Оно происходит от презрения к истинному величию Божию. Люди, обилующие в чём либо, не только перестали уделять другим избытки свои, начали присваивать и похищать себе чужое, будучи влекомы к тому собственною корыстью. То, что было прежде в общем употреблении у всех людей, начало скопляться часто в домах немногих. Чтобы других подвергнуть своему рабству, люди стали собирать себе в одни руки первые потребности жизни, беречь их тщательно, дабы небесные дары сделать своей собственностью. Не для того, чтобы уделять их ближнему из человеколюбия, которого у них не было, но чтобы удовлетворять единственно своему любостяжанию и корысти. После того составили они себе самые несправедливые законы под личиною мнимого правосудия, посредством которого защитили против силы народа своё хищничество».

Примерно в том же духе высказываются Василий Великий, Григорий Богослов, Амвросий Медиоланский. Я эти цитаты не привожу за неимением времени. Но суть дела в том, что сначала появилось сребролюбие, а законы, частнособственнические законы, освящающие право собственности, – они возникли позже и составлены для того, чтобы оправдать захват сильными собственности. В этом пункте другие Святые Отцы оказываются более политэкономами, более социологами, чем Иоанн Златоуст. А в целом, ещё раз повторяю: учение Иоанна Златоуста – это вершина православного имущественного богословия, но с ним практически во всём солидарны другие Святые Отцы. И поэтому златоустовскую концепцию следует называть святоотеческой концепцией.

В мире, к сожалению, происходит часто всё не так, как мы хотим. Златоуст был, говоря современным языком, репрессирован и умер в ссылке. Об этом я говорил, но трагедия была не только в этом. Дело в том, что Златоуст был необычайно популярен. И к нему в Константинополь для того, чтобы послушать великого святителя, съезжались из разных городов другие богословы и христиане поучиться. И постепенно вокруг Златоуста стал образовываться круг его поклонников, учеников. Много епископов, богословов. И после того, как Златоуст погиб, вся эта школа, которая ещё не оформилась, была разгромлена. На сторонников Златоуста посыпались гонения, причём гонения от государственной и церковной власти. Биограф и друг Златоуста епископ Палладий Еленопольский на нескольких страницах приводит только список тех людей, которые были подвергнуты гонениям: их около сотни. А это всё епископы, известные пресвитеры, монахи, миряне, которые сотрудничали с Златоустом. Например, известная диаконисса Олимпиада, которая после была причислена к лику святых.

Что это означает? Обычно вот эту историю с низложением Златоуста недооценивают. Её наши церковные историки рассматривают как некий такой эпизод нравов, не очень хороших в Церкви, но которые особенно на историю Церкви не повлияли. На самом деле не так. Это была трагедия, причём общецерковная трагедия. Дело в том, что после всех этих репрессий нравственное богословие в Византии постепенно сходит на нет. Смельчаков, которые обличали бы царей, обличали бы богатых, становится всё меньше и меньше. Люди боятся высовываться, грубо говоря. И византийское богословие прирастает богословием другого типа – высоким богословием. Сразу после гибели Златоуста начались споры в Церкви о соединении двух природ во Христе. Споры очень жаркие, но споры, далёкие от реальной жизни, не касающиеся нравственного богословия. А нравственное богословие постепенно-постепенно в Византии умаляется. Златоуст умер в 407 году 27 сентября. В этом, V веке, остались некие не репрессированные ученики Златоуста, такие как, например, Исидор Пелусиот, монах святой жизни, церковный писатель Иоанн Кассиан Римлянин, Феодорит Киррский. Первые два точно приезжали в Константинополь слушать Златоуста и стали его учениками. Читая писания, можно увидеть: да, действительно, они очень часто повторяют златоустовские мысли златоустовскими словами. Но, конечно, их известность и авторитет несравнимы с златоустовскими.

А что касается Феодорита Киррского, епископа города Кирры около Антиохии, то он первый начинает преобразование златоустовской концепции в умеренную доктрину. Феодорит Киррский живёт в середине V века, когда уже не было никаких сомнений, что византийское общество есть и останется обществом крепких частных собственников. И задача Феодорита – уже не вести людей к вершинам, а, скорее, оправдать существующее положение. Да, есть богатые и бедные. Да, есть ножницы между ними. Но Феодорит Киррский говорит, что и те и другие нужны. И бедные не могут обойтись без богатых, и богатые не могут обойтись без бедных, и вместе они как бы сотрудничают друг с другом и делают общее дело.

Идут годы. И учение Златоуста начинает постепенно забываться. В VIII веке фиксируется круг Евангельских чтений. Вы знаете, что в Церкви на каждой литургии обязательно читаются Евангелие и Апостол (Апостол – это выдержки из посланий апостола Павла или других апостолов или из Деяний апостольских). И вот интересный момент: фиксируются они так, что все эти коммунистические фрагменты, о которых я говорил в лекции про Иерусалимскую общину, – они отсутствуют, они выкинуты из этих чтений, так что в Церкви люди просто их не слышат. И вы это можете проверить. Деяния апостольские читаются в Пасхальные дни. И там, как только чтение доходит до одного из этих фрагментов, оно прерывается. Как доходит до следующего – тоже прерывается, будто бы нарочно выкинуто. Это VIII век, византийское наследие. Так, чтобы не смущать народ разными такими вещами, как общая собственность. После теряется не только сам дух златоустовского учения, теряется его буква. Все толкователи Священного Писания, которые говорят, что они следуют духу и букве Златоуста, они все говорят, что надо уделять часть из имеющегося, но никогда не говорят «отдай всё». Это забыто достаточно прочно.

Хотя, надо сказать, всё и в позднем византийском богословии не так уж плохо. Есть два имени, которые сохранили златоустовский багаж. Это, во-первых, святитель Феофилакт Болгарский, богослов XI–XII веков. Есть толкование Феофилакта на практически весь Новый Завет. Эти толкования очень авторитетные, на которые Церковь часто ссылается. И важно, что Феофилакт является учеником Златоуста. Если эти толкования внимательно почитать, то там очень часто появляются златоустовские мысли, златоустовские слова. Видимо, Феофилакт очень хорошо, в самом деле, проштудировал Златоуста. И вот кто бы написал работу «Феофилакт Болгарский как ученик Златоуста», но для этого надо, конечно, перепахать очень много материала. Пока я такой работы не встречал.

Второй богослов, даже ещё более ранний, X–XI веков. Это Симеон Новый Богослов. Симеон Новый Богослов – это великий святой, монах, аскет, составитель замечательных бурно-пламенных гимнов, воспевающих Христа. Но оказывается, что Симеон Новый Богослов был ещё и правдолюбцем, таким же правдолюбцем, как Иоанн Златоуст. То есть человеком неудобным, который подвергался гонениям как со стороны монашества, так и со стороны епископата. Но более всего удивительно, что в одном из своих сочинений он продолжает златоустовскую традицию, причём он идёт дальше Златоуста, он ещё более ригористичен. Прежде всего, он сторонник общей собственности. Он пишет: «Вещи и деньги в мире являются общими для всех. Как свет, как воздух, которым мы дышим, и сами пастбища неразумных животных на равнинах и горах. Всё, следовательно, было установлено общим для одного пользования плодами. Но господство не дано никому. Однако страсть к стяжанию, проникшая в жизнь как некий узурпатор, разделила различным образом между своими рабами и слугами то, что было дано Владыкою всем в общее пользование». Здесь Симеон Новый Богослов повторяет те «политэкономические» высказывания Святых Отцов до Златоуста. Далее очень интересно. Помните, я говорил, что однажды Златоуст высказался, что слово «моё и твоё», которым он обозначал право собственности, – от дьявола. Это было только однажды и применимо к частному случаю собственности супругов. А вот Симеон Новый Богослов говорит: «Дьявол внушает нам сделать частной собственностью и превратить в наши сбережения то, что было предназначено для общего пользования». Частная собственность – от дьявола!

И, наконец, ещё одно. Симеон Новый богослов считает, что даже если человек однажды был богат, а после одумался и всё раздал, – в этом никакой доблести нет. Он пишет: «Тот, кто раздаёт всем из собранных у себя денег, не должен получить за это награды, но скорее остаётся виновным в том, что он до этого времени несправедливо лишал их других. Более того, он виновен в потере жизни тех, кто умирал за это время от голода и жажды. Ибо он был в состоянии их напитать, но не напитал, а зарыл в землю то, что принадлежит бедным, оставив их насильственно умирать от холода и голода. На самом деле он убийца всех, кого он мог напитать». Если Златоуст и Василий Великий говорят, что богатый – это вор и грабитель, то Симеон Новый Богослов идёт дальше, он говорит: богатый, который сидит на своих деньгах, – это убийца. Вот как строго он судит об этом деле.

Но, несмотря на это, высказывания ни Феофилакта Болгарского, ни Симеона Нового Богослова уже никак на социальную доктрину византийского православия повлиять не могли. Всё, так сказать, уже было к тому времени определено могучим ураганом.

Теперь я перейду снова к Византии. Господь ждал, тысячу лет ждал, что всё-таки Византийская Церковь и византийское общество как бы найдут друг друга и в Византии это преддверие Царствия Небесного начнёт преображение социума. Но, к сожалению, этого не произошло. Более того, в поздней Византии ослабляется влияние государства и усиливается влияние крупных частных собственников. Если вкратце наметить развитие экономических реалий Византии, то мы имеем примерно следующую картину. Ранний период Византии IV–VII веков. Используется рабский труд, но сильное государство организует государственное производство. Государственные ремёсла процветают в городах. Византийские ремесленники были не только частными, а в основном объединялись в государственные, под контролем государства, предприятия. Они были чрезвычайно искусными. Византийские изделия ценились просто на вес золота. Шёлковые ткани тоже ценились по весу выше золота. И за счёт внешней торговли византийское государство во многом сводило концы с концами, содержало сильную армию и успешно отражало нападения врагов, которые случались беспрестанно. В средний период Византия живёт за счёт крестьянского труда, причём крестьяне организуются в общины. Это похоже на наши общины в Российской империи, только за одним «маленьким» отличием. Византийские крестьяне держали свою землю в личной собственности. В византийских крестьянских общинах не было переделов земли. В результате этого эти общины стали постепенно как бы терять вес, распадаться, и крестьяне всё более и более попадали в зависимость к крупным собственникам, крупным держателям земли. И вот здесь постепенно начался закат византийской экономики.

Где-то в XII веке в Константинополе большую силу возымели итальянские купцы из Генуи и Венеции. Они монополизировали внешнюю торговлю и во многом монополизировали даже внутреннюю торговлю в Византии. Потому что Генуя и Венеция – это первые капиталистические города. Очень ушлые ребята, которые приехали в Византию со своими банками, давали большие кредиты. И они очень быстро завоевали положение. Византийские императоры то с ними дружили, так что целые кварталы этих купцов были в Византии. А когда власти видели, что от них сплошные убытки местным купцам, то их выгоняли. Венецианцы, конечно, запомнили такое не всегда хорошее к ним отношение и профинансировали 4-й Крестовый поход, который вдруг не пошёл в Святую Землю, а повернул к Константинополю и взял его штурмом. Константинополь был разгромлен и разграблен, и примерно лет 50–60 жизнь Византийской империи висела, так сказать, на липочке. От неё остались только отдельные куски.

После византийцы сумели возвратить себе Константинополь, но былого величия Византия уже никогда не достигла. Разорённая экономика, армию содержать не на что, да и людей не стало, оказывается, некого было призывать в армию. В последний период Византии армия была в основном наёмная. А сами знаете, наёмники – они патриоты относительные. Византийцы стали терпеть поражение от турок, которые завоевали практически всю Малую Азию и подступали к стенам Константинополя и не раз его осаждали. После константинопольский патриарх ищет деньги на Западе, а для этого он идёт на унию, то есть подчинение папской власти. Сначала Лионская уния, после Флорентийская уния, которую подписали епископы и патриархи. Но обе унии народ не принял, и они, так или иначе, сошли на нет. Собственно, Запад помогал Византии, но нехотя, очень лениво.

И, в конце концов, в 1453 году турки подступили к стенам Константинополя, но византийцы надеялись, что эти стены очень прочны и высоки и взять их очень трудно. Тем не менее, ослабленная армия – она не сумела их оборонить. Город был взят, разграблен, население было в основном турками просто перерезано, и Византийская империя окончила своё существование. Окончила, так сказать, радикально. У Византийской империи нет преемника. Церковь византийская осталась, а вот государство исчезло. Вот такая печальная судьба. Господь покарал. Он долго ждал, долго надеялся, но долготерпению Божию всегда когда-то приходит конец. Теперь – вопросы.

Вопрос: Вы процитировали Иоанна Златоуста и Василия Великого в связи с соотношением богатства и любви. Не кажется ли Вам, что бедность, крайняя нужда, тем более, нищета отнюдь не способствуют произрастанию любви, ну, во всяком случае, среди мирян?

Н. С.: Понимаете, Златоуст различает добровольную бедность и недобровольную бедность. Добровольная бедность для него – личный идеал христианина. Почему? Потому что бедность как бы облегчает человека, он перестаёт заботиться о приобретении и становится восприимчивым к Божиим энергиям. Однако в чём-то вы правы – иногда бедность озлобляет. Но только бедность недобровольная. Причём озлобляет далеко не всегда. Недобровольную бедность Златоуст рассматривает как состояние мученичества; он говорит, что это хуже разжённой печи. А потому бедные – святые, любые, и добровольные, и недобровольные: одни мученики, а другие блаженные. И те, и другие наследуют Царство Небесное. А богатство – оно, с точки зрения Златоуста, практически всегда создаётся умалением любви. Богатство создаётся за счёт ограбления других, так или иначе. Поэтому бывают люди, которые сохранили в себе Божии дары при богатстве, но их очень мало. Это редкий случай, это святые люди, которые, несмотря на пагубное влияние богатства, тем не менее, сохранили в себе любовь. Так что в среднем получается, что бедный более любвеобилен, чем богатый.

Вопрос: Нет, но совершенно очевидно, что Божественные энергии, о которых Вы говорите, они гораздо доступней во время сугубого поста, когда человек сугубо постится, это совершенно очевидно. Позвольте ещё один Вопрос: смотрели ли Вы, скорее всего смотрели, фильм Тихона Шевкунова «Гибель империи»? Если смотрели, Ваше отношение к этому фильму, удался ли фильм и не видите ли Вы в этом фильме прямых аналогий с самой современной, новейшей историей России?

Н. С.: Ну, по-моему, этот фильм и создавался как аналогия современной России. Это фильм-предостережение, что если вы будете жить, как жили поздние византийцы, будет плохо и империя погибнет. Как погибла Византийская империя, также может погибнуть и Россия, и от неё ничего не останется. У нас будут в Московской губернии жить кавказцы, негры, но не русские православные. В общем, я считаю, что этот фильм неплохой. Там даже затрагивается имущественная тема, где-то Тихон Шевкунов говорит, что в Византии были олигархи, которые способствовали её гибели. Под олигархами он понимает, конечно, крупных земельных собственников. Но, понимаете, я всё-таки к самому автору фильма, грешным делом, отношусь с недоверием. И вот почему. Однажды (год был, я не знаю, может быть, 94-й. В общем, перестроечное время) я смотрел телевизор (вот грех такой был), и там выступал, ещё просто иеромонах, Тихон Шевкунов. И он так расхваливал только что народившийся у нас в России капитализм, так он расхваливал то, что у нас произошло в результате перестройки, так он восхищался частной собственностью, что я тогда подумал: но это же монах, помилуйте, он дал обет нестяжания! В чём же дело, почему он так это всё расхваливает? Здесь что-то не то. Надо в этом деле разобраться. И вот с тех пор я в этой проблеме разбираюсь.

Вопрос: Как Вы считаете, остались ли какие-нибудь следы у Златоуста, его взгляды и чем обусловлены они были, что чрезмерное богатство являлось как бы чрезмерным источником паразитирования общности, которое вело потом к его загниванию и к ослаблению и неэффективному развитию. И вообще, эти его взгляды по поводу регулирования эффективности развития, может быть, они были причиной чрезмерного богатства, то есть появления прослойки паразитирования?

Н. С.: Понимаете, вы очень как бы социологически смотрите на вопрос. Иоанн Златоуст так не ставил проблему. Он ставил её с двух сторон. Со стороны аскетической: богатство плохо влияет на состояние души, делает её злющей, и тем самым человек теряет возможность спасения. И с точки зрения любви между людьми: богатство остужает любовь. Это, так сказать, уровень микросоциальный. Вот уровень макросоциальный – богатство по отношению к государству, по отношению ко всему обществу и роли его в развитии общества – здесь каких-то таких определённых высказываний у Златоуста не находится. Единственное, он очень часто пользуется термином «мамона». А под мамоной он понимает именно вот это мамоническое устроение общества. Под мамоной он понимает вовсе не идола богатства, а дух богатства, который в обществе разлит. Он более чётко как-то сформулировать это не мог. Златоуст не был социологом ни в какой мере. Он был пастырем. Но интуитивно он как бы к этим понятиям приходил. Я уверен, что если бы златоустовская школа не была разгромлена, безусловно, мы что-то подобное бы услышали и на этом уровне. Но, к сожалению, так не получилось.

Вопрос: У меня вопрос немного шире сегодняшней темы, звучит он так: в чём причина информационного вакуума, связанная с историей Византии? Вот в нашей конкретно стране и на Западе. Страна существовала более тысячи лет. Очень сильная страна. Я читал где-то, что якобы в X веке 90 % всего золота находилось в этой стране. Почему Запад абсолютно её игнорирует? Он что, боится этой истории? Когда мы говорим «Средневековье», мы всегда в первую очередь думаем о западном средневековье, при этом византийскую историю даже в современной России не проходят. Что Вы думаете по этому поводу и как стоит из этого выходить?

Н. С.: Да, действительно, Византии, в историческом смысле, не повезло. Запад выстроил очень неприглядный портрет Византии, что византийцы – очень коварный, хитрый народ, который занимается только интригами, в отличие от благородного рыцарства, которое в то время было на Западе. Это такой типично западный взгляд. Понимаете, Византия – другая цивилизация, нежели Запад. И в этом всё дело. Это разрыв цивилизаций. Он обусловил и разрыв церквей, который, в конце концов, произошёл. Именно поэтому как Запад ненавидит Россию, вот так же он ненавидел и Византию. И, конечно, он потирал ладошки после того, как Византия погибла. Хотя после Западу пришлось много претерпеть от турок. В советское время тоже Византией занимались. У нас были достаточно сильные византологи, и советская школа византинистики – она неплохая. Она как раз хороша тем, что там много занимались социально-экономическими вопросами. Ну, с марксистской точки зрения, но, тем не менее, занимались и много там поняли. Но те столпы, на которых Византия стояла, православие и императорская власть – они совершенно чужды были советской идеологии: с неё мы не можем, мол, брать никакого примера. Если всё-таки советская цивилизация считала, что она выросла из западной цивилизации, но превзошла её, то ни в коем случае не из византийской цивилизации. А сейчас вообще общество западно-ориентированное, и к тому же атеистическое, на самом деле. Поэтому уровень изучения Византии сейчас, по-моему, очень низкий, гораздо ниже, чем он был в Советском Союзе. Всё опустилось до уровня истории императоров и войн. Каких-то серьёзных обобщений социальных сейчас не делается. Я читал некоторые современные книжки по Византии: это что-то…

Вопрос: Вы на самом деле считаете, что взятие Константинополя турками – это кара Господа?

Н. С.: Да, конечно. Господь не только милосерд, он ещё и справедлив, а справедливость неизбежно связана с наказанием. Хотя любое действие Божие не сводится на сто процентов к этим понятиям. Любое Божие действие – это одновременно, если действие такое трагическое, оно не только наказание, оно ещё и научение, оно ещё обычно и выход на какую-то другую дорогу, другой путь. Этим же наказанием Господь указывает выход из ситуации. И в любом случае Господь выявляет Свою правду. Правда Божья – она как бы всегда высвечивается. Вот таким действием и является взятие Константинополя. Византийцы не смогли сделать христианский социум. То, для чего была Богом предназначена Византия, она не исполнила. Когда не исполняется Божие предназначение, то в этом случае всегда в той или иной форме следует наказание, и это справедливо.

Вопрос: У меня будет некая реплика, дополнение к предыдущему вопросу, и, может быть, Вы тоже как-то откликнитесь на мою реплику по поводу выключения византийской истории из фокуса исторического внимания как в Советском Союзе, так и в новейшей, современной нашей истории.

Дело в том, что в нашей школе эта проблема теоретически и практически осмыслена, и она сформулирована. Советская власть предполагала, что до неё были «тёмные» века рабства и несправедливости. И, соответственно, новая страна началась в 1917 году, и выводить корни и историю страны из Византии и представление о России как о Третьем Риме – оно было не логично. Оно было для Советской власти онтологически противоестественно. Поэтому, как при Советской власти в средней школе на изучение истории Византии отводилось 1–2, в лучшем случае 3 часа в течение всего десятилетнего курса изучения истории, в новейшей истории, в либеральной России ровно всё то же самое. Получается, что в некотором роде здесь много общего. Советская власть считала, что история началась в октябре 1917 года, а современная власть считает, что правильная Россия началась в феврале 1917 года. И та, и другая сходились в том, что весь предыдущий период – это был неправильный период, и новые власти эту несправедливость историческую исправили. Это реплика на то, почему историей Византии пренебрегали тогда и пренебрегают сейчас.

По поводу вопроса о неких особенностях взаимоотношений, так сказать историософского соотнесения Запада и Византии, мне кажется, тут есть один важный момент, который Вы не упомянули, вернее, вскользь по нему прошлись, но он достаточно принципиальный. Это момент, связанный с общинным владением землёй. Вы совершенно правы, когда сказали, что земля там была в личной собственности, но при этом эти мелкие личные собственники (мелкие крестьянские хозяйства) объединялись в Византии в некие такие крупные общины.

И в период рассвета Византии, императоры несколько раз, кто-то из них отличился особенно в этом смысле, проводили некие мероприятия, направленные против захвата крупными землевладельцами владений мелких землевладельцев. Они некую амнистию объявляли и пытались сохранить массовое мелкое землевладение, которое было источником пополнения византийской армии. И только после того, как этот принцип стал забываться и крупные собственники и крупные землевладельцы стали захватывать земли и мелкие землевладельцы были обезземелены, источник пополнения византийской армии из византийских граждан стал иссякать. Они перешли к наёмной армии, и с этого момента началось угасание.

Это важный момент, потому что общинный принцип землевладения потом был унаследован Российской империей и сохранялся. И некоторые исследователи, насколько я знаю, не рассматривают это преемство византийского способа землевладения и того, который был в Российской империи, противопоставляя его тому принципу, которым стали руководствоваться на Западе. Потому что там изначально стали развиваться крупные землевладельцы, а общинное землевладение там не получило своего развития. И было быстро, так сказать не начавшись, прекращено.

Н. С.: Что касается изучения Византии, то тут я с вами абсолютно согласен. Вообще я ученик плохой. Вспоминая школьные годы, я не помню – изучали мы Византию или не изучали. Здесь я с вами на сто процентов согласен.

Что касается земельной собственности, общинной… Понимаете, дело в том, что в средний период развития Византии было очень много свободных крестьян, которые объединялись в общины. Но ещё раз подчеркиваю, передела в этих общинах не было.

Вот для Руси характерны переделы, например Московская губерния: там 100 % общин являлись передельными. Это было в XIX веке. А в Византии не было такой традиции; там община была просто неким самоуправляющимся обществом, но каждый крестьянин сидел на своей земле и передавал её по наследству.

Этих мелких крестьян начало использовать государство: оно стало освобождать их от налогов с тем, чтобы крестьяне служили в армии. Это была так называемая фемная реформа: изменилось административное деление Византии, появились более крупные области, которые назывались фемами. Там в обязанности генерал-губернатора каждой фемы входил сбор войска со своей фемы. Да, за счёт этого Византия набирала свою армию, и в средний период, в период Македонской династии, она даже увеличила свои владения. И совершенно верно вы сказали, что из-за этого некоторые императоры были заинтересованы в том, чтобы мелкое крестьянство жило в Византии как можно дольше и не подпадало под власть крупных собственников. Да, определённые результаты были, несколько веков Византия так прожила. Но сам принцип частной собственности, в конце концов, пересилил.

Вопрос: Можно ли основную Вашу мысль понять так, что частная собственность являлась одной из причин крушения Византийской империи?

Н. С.: Да, конечно, это одна из причин. Такая причина глубинная, которая на поверхности не видна, но она действовала. Господь иного хотел от Византии. Подлинная христианская жизнь – это жизнь в общественной собственности. Коли уж Византия села на частную собственность, то, в конце концов, у Бога её судьба была предрешена. Другое дело, что Господь долготерпелив, и благодаря этому Византия протянула очень долгое время.

Вопрос: Какие бы Вы посоветовали прочесть работы Иоанна Златоуста о вреде частной собственности? Где это более ярко отражено?

Н. С.: К сожалению, надо читать всего Златоуста. У него нет каких-то таких целенаправленных произведений. Дело в том, что 95 % произведений Златоуста – это проповеди, записанные в храме, произнесённые им после Евангельских или Апостольских чтений. И там он в какой-то мере зависел от тематики этих чтений, но не совсем зависел. Он умел переключаться на свободные темы, и эти темы были нравственными, самыми разными: о воспитании детей, о браке. Но, оказывается, больше всего он говорил о частной собственности, о богатстве, бедности, милостыни. Вот об этих всех вещах. Но переключался он на эту тему довольно неожиданно, спонтанно. И получается, что примерно в каждой третьей его проповеди эта тема есть. Но она занимает отнюдь не весь текст проповеди, а несколько высказываний: одно, два, три высказывания. Но вместе они составляют тысячи различных высказываний. Проблема современного богословия – это всё выявить, проработать, классифицировать, продумать. Это до сих пор не сделано, или же имеются только начальные работы, работы русских богословов начала XX века. Работа Попова «Иоанн Златоуст и его враги»: там эта тема затрагивается, но не настолько специализированно. Есть книга профессора Василия Ильича Экземплярского «Учение древней Церкви о собственности и милостыни». Совсем недавно она наконец-то переиздана в России в краснодарском издательстве. Может быть, она появится у нас на московских прилавках. Книга потрясающая, гениальная, просто замечательная! Ещё на моем сайте: ваш покорный слуга написал книжку, посвящённую целенаправленно этому вопросу, «Имущественное учение Златоуста». Но она в бумажном виде не издана, приходите на мой сайт и читайте.

Вопрос: Каково Ваше отношение к философии хозяйствования Сергея Николаевича Булгакова?

Н. С.: Отношение довольно скептическое. Я много разбирался в Булгакове, изучал его. Я надеюсь, что сделаю специальную лекцию, посвящённую Булгакову. Это очень интересно. Сам он человек потрясающий, замечательный, очень глубокий. Но человек, который менял свои мнения. У него можно выделять периоды: вот он марксист, вот он идеалист, вот он христианский социалист, вот он «сел» на умеренную доктрину, вот он написал философию хозяйства – новый этап. Его книга, которая слишком разрекламирована, считается каким-то новым словом в богословии. Я её так высоко не ставлю.

Дело в том, что общая идея этой книги – посмотреть на хозяйство из духовного космоса, посмотреть, какое значение имеет хозяйство как человеческий феномен в космической деятельности Господа. В то же время нравственная составляющая этого вопроса – богатые и бедные – в этой книге полностью отсутствует. Булгаков к тому времени считал, что это пережиток XIX века: политэкономия, которая занималась эксплуатацией, – это всё в прошлом. Он уже живёт в XX веке, в котором мыслят иными категориями, смотрят на проблему как на хозяйство, что характерно для Булгакова, не касаясь нравственных вопросов. Я мало ценю эту книгу, если говорить кратко.

Вопрос: У меня вопрос по поводу симфонии властей. Она когда-нибудь у нас на Руси была, в нашей истории – на примере государства Российского? При каком государе? Вообще, возможна ли она?

Н. С.: Симфония Церкви и государства – это Божие веление, как я себе представляю. Так должно быть, так хорошо, так Богом заповедано. Поэтому симфония должна реализовываться в нашем мире. Но всегда симфония была очень ограниченной, и на Руси тоже самое. Мы же себя считали Третьим Римом. Второй Рим поддался латинам и поэтому погиб, как считали у нас на Руси. Мы – Третий Рим и продолжаем дело Второго Рима. И Российская империя во многом шла по стопам Византийской империи. И идея симфонии в ней была, в общем, точно такая же. Но и реализована она была, в общем-то, косо. И я не могу сказать, при каком государе это получалось лучше всего, потому что во всех периодах есть, на мой взгляд, существенные недостатки. Я надеюсь о России и об этих вопросах сделать пару лекций, а может быть и более, потому что Россия – моя любимая Родина. И о России надо говорить более подробно. Выделить какого-то государя, при котором симфония реализовалась, я не могу.

25.09.2013