Коммунистические фрагменты» Деяний апостольских

В нашем курсе лекций мы хотим проследить судьбу коммунистических идей в христианстве. Но дело в том, что на предыдущих лекциях эти коммунистические мотивы всё-таки не прозвучали во весь голос. В конце эпизода с богатым юношей мы выяснили, что Христос организовал общину, где кроме апостолов были ещё люди с общей собственностью, с общей кассой. На второй лекции мы, разбирая эпизод с птицами небесными, выяснили, что его лучшее толкование – опять-таки через коммунистический мотив. Что не заботиться о себе можно только тогда, когда вы заботитесь о других, и тогда другие позаботятся и о вас. А забота о других – это уже не забота, это любовь к ближнему. В третьей лекции мы выяснили, что само понятие «частная собственность» Христом вовсе не приветствуется. И есть такая притча о неверном управителе, которая, если правильно её толковать, оказывается страшным ударом по частной собственности. Но сегодня я хочу напрямую оправдать идею цикла, и посвящу свою лекцию так называемым «коммунистическим фрагментам» Деяний апостольских. Деяния апостольские – книга очень авторитетная, входящая в Новый Завет. Написана она, по Преданию, евангелистом Лукой, тем самым, о котором мы в прошлые разы говорили. Эти «коммунистические фрагменты» описывают столь необычную ситуацию, что вокруг неё образовались огромная литература, большое разнообразие мнений. И вот об этом столкновении мнений и будет идти речь. Ну а пока я зачитаю часть этих фрагментов.
«Все же верующие были вместе и имели всё общее. И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого» (Деян. 2:44–45). Это уже во главе 2 Деяний говорится. А после ещё раз, в главе 4, евангелист Лука повторяет для непонятливых: «У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа. И никто ничего из имения своего не называл своим, но всё было у них общее. Апостолы же с великою силою свидетельствовали о воскресении Господа Иисуса Христа, и великая благодать была на всех. Не было между ними никого нуждающегося. Ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам апостолов. И каждому давалось, в чём кто имел нужду. Так, Иосия, прозванный от апостолов Варнавою, что значит „сын утешения“, Левит, родом кипрянин, у которого была своя земля, продав её, принёс деньги и положил к ногам апостолов» (Деян. 4:32–36).

Пока я остановлюсь и обрисую ситуацию. В главе 1 Деяний апостольских Лука говорит о Вознесении Господа, а в главе 2 он повествует о сошествии Святаго Духа на апостолов и ближайшее к ним окружение. И за этим в той же главе говорится, что: «Все же верующие были вместе и имели всё общее. И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде всякого». Получается, что чуть ли не первое значительное деяние апостолов было именно это. Первое, что они сделали, – это организовали общину, в которой естественным образом возникла общая собственность. Причём люди сами, по своему почину, стали продавать то, что у них было. И вырученные деньги приносили в общину, как здесь говорится, «к ногам апостолов». И после уже эти средства распределялись, смотря по нужде всякого.
В главе 4 Лука более подробно об этом повествует. Говорит, что «не было между ними никого нуждающегося; что все, которые владели землями (заметьте: все) или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам апостолов; и каждому давалось, в чём кто имел нужду». Конечно, событие поразительное, удивительное, необычайно высокое в нравственном смысле. Вот такой единый порыв людей, которые поверили во Христа, почувствовали благодать, о чём и говорится: «Великая благодать была на всех». И стали объединять свои имущества. Это, конечно, события настолько из ряда вон выходящие, что, как я уже сказал, они комментировались многими, и, конечно же, комментировались по-разному.
Мы начнём, как всегда, со Святых Отцов. Это для нас наиболее авторитетный источник. Не только в силу авторитетности Святых Отцов, а ещё дело в том, что они, люди III, IV, V веков, гораздо ближе были к этим событиям, чем мы с вами, и больше об этом знали. Оказывается, что все они относятся к происшедшему в Иерусалимской общине с огромной симпатией.
Киприан Карфагенский, святой III века, пишет: «Всё наше богатство и имущество пусть будет отдано для приращения Господу, который будет судить нас. Так процветала вера при апостолах. Так первые христиане исполняли веления Христовы» – это – веления Христовы! – «Они с готовностью и щедростью отдавали всё апостолам для раздела». Я кое-что пропущу.
Василий Великий, человек удивительный, великий учитель Церкви, пишет: «Оставим внешних и обратимся к примеру этих трёх тысяч». Дело в том, что сразу перед этим Лука говорит, что к этому моменту, в результате проповеди Петра, уверовало около трёх тысяч человек, а после ещё больше составляло эту общину. «Поревнуем обществу христиан. У них было всё общее: жизнь, душа, согласие, общий стол, нераздельное братство, нелицемерная любовь, которая из многих тел сделала единое тело». И так далее.
Но больше всех восторгается происшедшим в Иерусалимской общине св. Иоанн Златоуст, к которому мы очень часто обращались, который более всего писал об имущественной проблеме в Церкви. И, кстати, следующую лекцию я посвящу целиком учению св. Иоанна Златоуста. Это нечто удивительное, очень продуманное, взвешенное, гармоничное, объединяющее все разделы имущественной проблемы. Так вот, Иоанн Златоуст, комментируя Деяния апостольские, пишет, точнее, говорит:
«Когда апостолы начали сеять слово благочестия, тотчас обратились три тысячи, а потом пять тысяч человек, и у всех их „было одно сердце и одна душа“. А причиною такого согласия, скрепляющею любовь их и столько душ соединяющею в одно, было презрение богатства. „И никто ничего из имения своего не называл своим, но всё было у них общее“. Когда был исторгнут корень зол, разумею сребролюбие, то превзошли все блага, и они тесно были соединены друг с другом, так как ничто не разделяло их. Это жёсткое и произведшее бесчисленные войны во вселенной выражение моё и твоё (обычно словами „моё и твоё“ Златоуст называл собственность – очень образно, надо сказать), было изгнано из той святой Церкви, и они жили на земле, как ангелы на небе: ни бедные не завидовали богатым, потому что не было богатых, ни богатые не презирали бедных, потому что не было бедных, но „всё у них было общее; и никто ничего из имения своего не называл своим“; не так было тогда, как бывает ныне. Ныне подают бедным имеющие собственность, а тогда было не так, но, отказавшись от обладания собственным богатством, положив его пред всеми и смешав с общим, даже и незаметны были те, которые прежде были богатыми, так что, если какая-то, может, рождаться гордость от презрения богатства, то и она была совершенно уничтожена, так как во всём у них было равенство, и все богатства были смешаны вместе». «Смотри, какой тотчас успех: не в молитвах только общение, и не в учении, но и в жизни. Это было ангельское общество, потому что они ничего не называли своим». Ну, и так далее. Я вас не буду утомлять длинными цитатами. У Златоуста очень много можно найти на эту тему. И именно в комментариях на Деяния апостольские слова Златоуста приобретают наибольший пафос.
Сделаем кое-какие выводы. Во-первых, Святые Отцы не сомневаются, что в Иерусалимской общине было, как говорится по-церковнославянски, «общение имений», то есть общественная собственность, или, говоря иначе, христианский коммунизм. Во-вторых, Святые Отцы, безусловно, принимают это устроение за подлинный, настоящий, высочайший, христианский идеал. Златоуст по этому поводу говорит: «Это было ангельское общество».
Но с тех пор много воды утекло. И, если мы сразу переместимся в XIX век, то мы неожиданно найдём, причём у богословов наших конца XIX века, другие оценки. Совершенно другие, что поразительно. Первый тезис, который выдвигают новые богословы XIX века, заключается в том, что, по их мнению, никакого коммунизма в Иерусалимской общине организовано не было. Нет, там было другое: в Деяниях просто описывается складчина, образование некоего общественного фонда, который состоял из добровольных пожертвований. Это мнение всё время повторяется.
Кстати, наиболее чётко сформулированную позицию можно, опять-таки, найти у отца Иоанна Восторгова, о котором я вам как-то уже упоминал. Он писал: «Отрицалась ли первыми христианами собственность при том общении имуществ, которое мы видим в Церкви Иерусалимской? Иначе говоря, принудительно ли совершалась продажа имений, внесение денег в общую кассу? Общежительно ли это было для всех христиан первого времени? Ни то, ни другое, ни третье. В той же книге Деяний читаем, что Мария, мать Иоанна-Марка, имела собственный дом в Иерусалиме» (мол, вот тебе и общая собственность). Из слов апостола Петра об Анании (мы к этому эпизоду с Ананией и Сапфирой перейдём попозже, это очень интересный эпизод): «Чем ты владел, не твоё ли было?» мы заключаем, что ничего принудительного в продаже имения не было. И если Анания и Сапфира были наказаны, то наказаны не за то, что оставили собственность у себя, а за обман, за ложь, соединённую с тщеславием. Священник Пётр Альбицкий вторит отцу Восторгову: «Коммунизма в социалистическом смысле не было между первыми христианами». Ну, и так далее. Вот примерно такую позицию занимают практически все наши богословы – православные богословы XIX или начала XX века. То есть, утверждается, что это была складчина, в которой участвовали вовсе не все члены общины, и не всё имущество общины было обобществлено. И складчина образовывалась на добровольных началах.
В общем-то, я немного удивляюсь этим тезисам, потому что они напрямую противоречат словам текста Деяний апостольских. Весь рассказ об этом событии апостолом Лукой нарочито насыщен, как говорят математики, кванторами общности: «все», «каждый». Вот смотрите:
«Все же верующие были вместе. И имели всё общее. И продавали имение и всякую собственность, и разделяли ее всем, смотря по нужде каждого. И никто ничего из имения своего не называл своим, но всё было у них общее. Не было между ними никого нуждающегося. Ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного. И каждому давалось, кто в чём имел нужду». Вот как бы Лука говорит: «Все отдали всё, распределяли всем». А богословы утверждают, что «нет, нет, всё-таки не все и не всем».
Что же касается дома матери Иоанна-Марка, то достаточно прочитать немножко дальше, о чём пишет Апостол Лука в главе 12: «И, осмотревшись, пришёл к дому Марии, матери Иоанна, называемого Марком, где многие собирались и молились» (Деян. 12:12). Оказывается, дом Иоанна-Марка использовался всей общиной как молитвенный дом. Ну и спрашивается, зачем же его продавать, когда он и так используется всей общиной?
Теперь относительно того, что коммунизм в Иерусалимской общине был добровольным. Да, действительно, добровольным, а кто с этим спорит? Но почему, добровольность должна исключать коммунизм, как неожиданно считают новые богословы? Наш богослов уже второй половины XX века, очень интересный, глубочайший человек, Феликс Карелин об этом пишет: «Толкователи книги Деяний не раз пытались ослабить нормативное значение первохристианского коммунизма на том основании, что общение имуществ было у первых христиан делом совершенно добровольным. Довод явно неубедительный. Личная святость тоже является делом совершенно добровольным. Можно ли на этом основании утверждать, что христианство не требует от человека личной святости?». Действительно, нигде нет упоминания о том, что вот эта передача имуществ в собственность общины стала такой нормативной, правовой нормой. Но фактически она стала некой нравственной нормой. И это я попробую раскрыть на эпизоде с Ананией и Сапфирой, который апостол Лука тут же за прочитанным фрагментом приводит. Я подчёркиваю: этот эпизод с Ананией и Сапфирой – одно из замечательнейших мест Нового Завета.
«Некоторый же муж, именем Анания, с женою своею Сапфирою, продав имение, утаил из цены, с ведома и жены своей, а некоторую часть принёс и положил к ногам апостолов. Но Петр сказал: Анания! Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твоё мысль солгать Духу Святому и утаить из цены земли? Чем ты владел, не твоё ли было, и приобретённое продажею не в твоей ли власти находилось? Для чего ты положил это в сердце твоём? Ты солгал не человекам, а Богу. Услышав сии слова, Анания пал бездыханен; и великий страх объял всех, слышавших это» (Деян. 5:1–5).
Пал бездыханен – умер. И через три часа, как повествует Лука, то же самое произошло и с женой его Сапфирой.
Богословы XIX века считают, что этот эпизод как раз подтверждает их тезисы. Ну, во-первых, подтверждается, что всё делалось добровольно. Во-вторых, говорится: «Ну, что тут такого? Люди отдали часть, а другую часть они, так сказать, „заначили“ себе. Ну, это вполне естественно. Вот видите, даже люди, которые поверили в Христа и с огромным энтузиазмом влились в Иерусалимскую общину, тоже оставили часть своего имения себе и где-то припрятали на всякий случай». И отсюда делается вывод, что само устроение Иерусалимской общины было настолько непрочным, что она существовала очень короткое время, и что это вообще противоестественно для человека. Вот нормальные люди – Анания и Сапфира – в общем-то, разумно, хорошо поступили. А почему Господь их так неожиданно и так строго наказал? Объясняется – за обман. Обманули они – вот Господь их и лишил жизни. Что касается обмана, мы, честно говоря, тоже частенько лжём, говорим неправду, обманываем, чего греха таить. Иногда по мелочи, чтобы казаться получше, иногда по-крупному. Но, в общем, пока мы все живы и пока вот так сразу не падаем бездыханными. Значит, всё-таки дело немножко в другом, как представляется. А в чём же дело? Давайте попробуем разобраться.
Я остановлюсь на трёх моментах. Во-первых, я уже сказал, что общение имуществ стало если не юридической нормой для Иерусалимской общины, то нормой нравственной. Иосия первым продал всё и деньги положил к ногам апостолов. Все, конечно, были восхищены этим поступком. Высочайший, замечательный поступок. После и другие последовали его примеру. Получается: а что же остальные? Им уже как-то неудобно поступать иначе: что подумают те, которые отдали всё имущество? Наверно, они подумают, что эти люди недостаточно верят в обетование Христово, не верят в то, что решили сделать апостолы. А ведь все отлично помнили, что только недавно апостолы получили Духа Святаго в снисхождении языков – это всё описано в той же второй главе. Получается, они ни во Христа не верят и апостолам не верят. Поэтому естественно, что за первыми последовали все остальные. Это естественная психологическая необходимость. Итак, неудивительно, что апостол Лука говорит, что все продавали свои имения и всю выручку положили к ногам апостолов. А наши герои, Анания и Сапфира, они вот решили иначе. Они, может быть, тоже были увлечены, как и все. Или, лучше сказать, они хотели казаться, как и все – такими же святыми, такими же увлечёнными. Но на самом деле они были обычными людьми. И заботились о том, как бы чего не вышло: «А вдруг всё развалится, и тогда мы на бобах останемся? Нет, так, конечно, нельзя делать». И заначили часть своего имения. Вы видите, насколько ниже нравственный уровень Анании и Сапфиры по сравнению с другими членами Иерусалимской общины.

И здесь, во-вторых, может быть, ещё более разителен такой момент. В тексте говорится: «И каждому давалось, кто в чём имел нужду». Значит, давалось и Анании с Сапфирой. Иначе говоря, все, в том числе и Анания и Сапфира, жили, так сказать, на полном пансионе, пользовались всеми благами, которые община им предоставляет. Ну, я думаю, всякому ясно, что если ты хочешь пользоваться всем, то ты предварительно должен отдать всё. Это элементарно. Скажем, вот такой житейский пример: пошли вы в поход или на пикник. Обед. Все, естественно, из рюкзаков выложили всё съестное, положили на общий стол. Все сидят, шутят, смеются. Каждый берёт с этого стола всё, что хочет. И это вполне естественно. В походной обстановке ну как иначе? Тут не надо быть никакими святыми, никакими христианами, это для всех очевидно. И теперь представьте себе: вдруг после выясняется, что один человек, который только что сидел за общим столом, – вдруг его обнаружили где-то в кустах, он заначил какие-то припасы вкусные: сидит и тихонько грызёт шоколадки. Спрашивается: как к этому человеку ребята будут относиться? По-моему, в лучшем случае, без уважения.
В нашем московском дворе, на Русаковской улице, где я бегал мальчишкой, после такого поступка в мальчишеской среде с вами точно никто бы больше не разговаривал. А то бы ещё по шее надавали. И это нормальное человеческое понимание ситуации. А здесь этот эффект усилен во много раз. Вся община живёт высочайшей жизнью, это сообщество ангелов. У них была ангельская жизнь, как говорит Иоанн Златоуст. И вдруг выясняется, что эти люди, Анания и Сапфира, пользуясь всем, имеют ещё где-то на стороне, может быть, даже какое-то дело. Может, они имеют там бизнес, может быть, они эти деньги там прокручивают. Да, это был обман, но обман, но обман совершенно особый – в нравственной области. Чувствуете: нравственный разрыв между общиной и Ананией и Сапфирой очень большой, просто громадный. То есть Анания и Сапфира грубейшим образом профанировали то святое ангельское общество, которое с установлением общей собственности возникло. И недаром Иоанн Златоуст, когда комментирует этот эпизод с Ананией и Сапфирой, даже не употребляет слово «обман», на что нажимают вот эти комментаторы XIX века, а говорит «святотатство». Он пишет: «И когда столь многие поступали так же, как Варнава, когда была такая благодать, такие знамения, он, Анания, при этом не исправился, но, будучи однажды ослеплён любостяжанием, навлёк погибель на свою голову».
Кстати, некоторые считают, что это апостол Пётр, который выговаривал Анании и Сапфире, убил их обоих. На самом деле из текста это никак не следует. Апостол Пётр никого пальцем не тронул. А это вот такой удивительный промысел Божий, вот такое наказание: если ты наплевал на святое, – а святой была жизнь этой общины, – вот и получай эквивалентное наказание. Наказание, которое демонстрирует нам всю высоту жизни первых христиан и всю глубину падения Анании и Сапфиры. Ну, уж я не знаю, как это произошло: инфаркт, инсульт… Этого текст Деяний нам не доносит.
И, наконец, третье соображение, дополняющее, почему наказание было столь суровым. Дело в том, что вообще-то существует один закон духовной жизни: обособление от зла. Чтобы добро возрастало, его надо обязательно огородить от зла, отделить эти вещи. Иначе ничего серьёзного, ничего хорошего не получится. Если добро и зло в одном месте настолько перемешаны, что ты их не разделишь, никакой высоты устроения, никакой высоты добра, святости в социальном смысле получить нельзя. Это железный закон. И не даром Господь учредил рай и ад. И они разделены, как в Евангелии говорится, глубоким рвом, и перепрыгнуть его нельзя. Вот там этот принцип обособления от зла, он реализован Самим Господом, причем на сто процентов! Поэтому его надо стараться везде реализовывать. И, конечно, его понимал и апостол Пётр, лидер Иерусалимской общины. И он именно поэтому так строго внушал Анании и Сапфире. И я думаю, что апостол Пётр нисколько не удивился вот такому наказанию Божию. Для него это было, может быть, даже понятно и естественно.
И недаром говорится, что «великий страх объял всю церковь и всех слышавших это» (Деян. 5:11). Да, Господь научил всех, как плевать на святое! И после этого уже, видимо, таких событий, как с Ананией и Сапфирой, в общине не происходило. Хотя, конечно, человек – существо слабое, падшее, и в Иерусалимской общине происходили другие нестроения. Это эпизод с поставлением семи диаконов.
«Когда умножились ученики, произошёл у эллинистов ропот на евреев за то, что вдовицы их пренебрегаемы были в ежедневном раздаянии потребностей. Тогда двенадцать апостолов, созвавши множество учеников, сказали: нехорошо нам, оставив слово Божие, пещись о столах. Итак, братия, выберите из среды себя семь человек изведанных, исполненных Святаго Духа и мудрости; их поставим на эту службу, а мы постоянно пребудем в молитве и служении слова. И угодно было это предложение всему собранию» (Деян. 6:1–5).
То есть другие начались нестроения, меньшего масштаба, но тоже неприятные. В этом фрагменте рассказывается о том, что поссорились две группы из общины: одних апостол называет эллинистами, а других евреями. На самом деле, и те, и другие по национальности были евреями. Просто эллинисты – это евреи из рассеяния, которые прибыли в эту общину, а евреи – это местные, иерусалимские. Вот эллинисты увидели, что их люди, вдовицы, получают меньше, чем другие. И тогда апостолы решили поставить семь человек, которые позже были названы диаконами. И поставить именно для того, чтобы они занимались этими социальными проблемами внутри общины. Смотрели, насколько справедливо распределяется богатство, не обижен ли кто.
Почему я об этом говорю? Дело в том, что отсюда видно, что апостолы очень упорно держались за христианский коммунизм. Вот, казалось бы, начались нестроения, люди недовольны, и это повод для того, чтобы прекратить это всё. Пусть общинники будут питаться тем, что каждый имеет. Но они этого не сделали. Наоборот, несмотря на нестроения, они с необычайным упорством продолжали это дело. И для того, чтобы христианский коммунизм продолжался, поставили вот этих семь диаконов.
Позже они преобразовались в наших диаконов, которые сейчас служат в храмах. Но ещё очень долгое время диаконам вменялись в обязанность, кроме церковной службы, ещё всякие социальные занятия: ходить по прихожанам, выяснять, кто чем и как живёт, помогать из церковных средств прихожанам. И только, к сожалению, уже где-то в последнее время, в новое время, начиная с XVIII века, эта функция диаконов пропала.
Таким образом, общность имущества является христианским социальным идеалом. И впервые со всей силой этот идеал был провозглашён сразу же после образования Церкви в Иерусалимской общине. Тогда вся Церковь концентрировалась в этой общине, жила именно так. Однако богословы XIX века, они всё же заводят разговор: насколько удачно было то, что в Иерусалимской общине произошло?

Потому что известно, что в какой-то момент… да, все двенадцать апостолов сначала были вместе. А после они разбрелись по разным странам проповедовать Слово Божие. И отсюда делается вывод, что вот эта Иерусалимская община распалась. Вывод этот неосновательный, потому что известно, что после лидером этой общины стал Иаков, брат Господень, который был, – это описывается в Деяниях, – в конце концов убит.

Вот оценка Иерусалимской общины, которую даёт наш известный, знаменитый сейчас, как некоторые считают – великий русский религиозный философ Иван Ильин. Сейчас многие им увлекаются, цитируют. Если мы, дай Бог, доживём, я когда-нибудь сделаю отдельную лекцию, посвящённую этому человеку. Сейчас вкратце скажу: это был ярый апологет частной собственности, ненавидевший социализм и коммунизм ну просто лютой ненавистью. Про Иерусалимскую общину, вопреки всем святоотеческим оценкам, он пишет: «Первые христиане попытались достигнуть „социальности“ посредством своего рода добровольной складчины и жертвами на распределительную общность имущества. Но они скоро убедились в том, что некие элементарные формы непринудительной негосударственной имущественной общности наталкиваются у людей на недостаток самоотречения, взаимного доверия, правдивости и честности», – намекая на Ананию и Сапфиру. В Деяниях апостольских эта неудача описывается с великим объективизмом и потрясающей простотой. Участники складчины, расставаясь со своим имуществом и беднея, начали скрывать своё состояние и лгать. Последовали тягостные объяснения с обличениями и даже со смертными исходами; жертва не удавалась, богатые беднели, а бедные не обеспечивались, и этот способ осуществления христианской социальности был оставлен как хозяйственно несостоятельный, а религиозно-нравственно – неудавшийся. Ни идеализировать его, ни возрождать его в государственном масштабе нам не приходится. Это уже XX век. Но, по сути дела, аналогичные суждения мы можем найти, например, в работах профессора Михаила Олесницкого, учебник которого «Нравственное богословие» был стандартным для духовных семинарий и духовных академий. Он пишет: «Известно, что общение имуществ первых христиан было кратковременным и местным; существовало оно недолго только в Иерусалиме. И оказалось оно непрактичным: иерусалимская община настолько обеднела, что другие христианские общины посылали ей вспоможение». Что касается вспоможения, то да, это правда. И сам Лука в Деяниях апостольских пишет, что апостол Павел собирал в других общинах средства, чтобы направлять их в Иерусалим.

Но были и другие богословы, к чести нашего богословия. Я уже упоминал о Василии Ильиче Экземплярском. Это богослов, который поддерживал святоотеческую линию. Насчёт Иерусалимской общины он писал: «Самая неудача организации жизни первенствующей Церкви не могла бы послужить помехою видеть в организации идеальную её форму». И ещё: «Общение имуществ первенствующей Церкви есть и навсегда пребудет идеалом устроения материальной стороны жизни членов Христовой Церкви».

Но некоторая доля правды в таких пессимистических оценках есть. Дело в том, что апостол Лука нигде не упоминает о том, что первые Христиане как-то организовали внутри общины своё производство. Пусть даже несложное, пусть даже кустарное. Видимо, такого производства у них и не было. И в этом случае, естественно, первый порыв… да, собирали деньги, жили первое время. Но если не производить, сколько ни собери, всё когда-нибудь кончится. И неудивительно, что другие христианские общины стали помогать Иерусалимской. Об этом очень подробно говорит наш русский, тоже великий, замечательный религиозный философ отец Сергий Булгаков. Он, когда ещё не был священником, говорил, что коммунизм Иерусалимской общины – это чисто потребительский коммунизм, который не имеет никакого политэкономического значения. Он писал: «Некоторые видят здесь вообще нормы экономического строя для Христианской общины. Однако, вдумываясь внимательно в содержание этого места, мы должны прийти к заключению, что именно хозяйственной нормы тут не содержится. И что здесь описан исключительно праздник в истории Христианства. А то, что естественно в праздник, не вполне неприменимо в будние дни. Значение нормы, имеет, конечно, то чувство любви, которое ярко пылало в этой общине. И при данных обстоятельствах имело экономическим последствием описанную форму общения имуществ. Но самая эта форма не представляет собой чего-либо абсолютного». Так, Булгаков считает: «Приглядываясь к ней ближе, мы видим, что в данном случае отнюдь не вводится какой-либо новый хозяйственный порядок или хозяйственный строй, а тем более новая организация производства. Напротив, по-видимому, в это время Христианская община какой бы то ни было хозяйственной деятельностью вовсе не занималась, постоянно находясь в учении апостолов, в общении, преломлении хлеба и в молитве. Здесь происходила не организация, а ликвидация хозяйства».

На мой взгляд, тут спорить трудно. Да, хозяйства, в смысле производства, никакого в Иерусалимской общине не было. И это её недостаток. Это её недостаток безусловный. Но его же можно исправить – организовать производство. И Иоанн Златоуст, кстати, замечает, что сейчас, как в Иерусалимской общине, живут в наших монастырях. Но там монахи всё-таки занимаются чем-то: рукоделием, огороды делают. Как-то себя обслуживают. Так что, в этом смысле, смысле экономики, Иерусалимская община – вовсе не идеал. Она идеал – в смысле общности имущества, общей собственности. Это социальный идеал христианства, идеал, который тогда был провозглашён на все века.

Ну а почему же всё-таки апостолы – а они были людьми, безусловно, умными – не стали организовывать производство? Здесь две причины. Об одной уже давно говорили богословы. Дело в том, что вся община жила эсхатологическими ожиданиями, ждала скорого второго пришествия Иисуса Христа. Все думали, что вот, не сегодня-завтра, не завтра, так через неделю, вот-вот Христос придёт. Так зачем же организовывать производство? Бессмысленно. Гораздо больший смысл имеет молиться. А если мы организуем производство, мы покажем, что Господь вроде бы и не хочет приходить, и мы Его и не ждём вовсе, а сами решили жить долго на этой земле. Здесь апостолы ошиблись. Прошло 2000 лет, но второе пришествие Христа не совершилось. А почему так? Здесь я пас – я не богослов.

Но есть и вторая причина. Может быть, более естественная и для апостолов не менее убедительная. Апостолы были учениками Христа. А Христос организовал общину, в которой тоже не было производства, которая занималась молитвами и жила за счёт милостыни. И апостолы, будучи Христовыми учениками, естественно, решили сделать так же. Вот так Христос заповедал, а они продолжают его дело. Поэтому они сделали так же и упорно на этом настаивали. Хотя, наверное, понимали все трудности такой жизни.

Мы с вами закончили экскурсы в Новый Завет. Я хочу немножко подытожить и кое-что сказать о библейской социологии. Некоторые считают, что такой нет, она в Библии не просматривается. Но я не могу с этим согласиться. На самом деле она просматривается, и достаточно чётко. Дело в том, что в Библии нам даются образы трёх обществ, трёх типов обществ. Это, если идти снизу вверх: общество мамоны; среднее общество – это общество справедливости; высшее устроение – это общество любви.

Я начну со среднего, с общества справедливости. О справедливости Христос достаточно много говорит и в Новом Завете. Но самое интересное, что есть его прямое описание: весь Закон Моисеев, можно сказать, декларирует общество справедливости, он «заточен» на справедливое общество. И если бы Закон Моисеев действительно бы исполнялся, то иудейское общество было бы обществом справедливости. И действительно: там имеется норма так называемого «седьмого года». То есть каждый седьмой год все обязаны были не засевать поля, оставлять их пустыми. И всё, что вырастает на них, – это шло в пользу зверей, и нищих, бедных. Каждый мог в этот год приходить и рвать как бы нерегулярно выросшие колосья. В этот год прощались все долги, и все рабы отпускались на волю. Но, должен сказать, что раб, «эвеб» по-иудейски, это не то, что раб в Древнем Риме, которого мы представляем в цепях, что он работает с утра до ночи, является собственностью хозяина и всё такое. Раб у иудеев был иным. Это было что-то похожее на крепостного крестьянина, причём временно. Как видите, каждый седьмой год все рабы-евреи отпускались на волю. Это был просто работник, который за еду работал у хозяина, был уважаемым человеком, садился с ним за стол, и прочее, прочее. Правда у евреев были и рабы настоящие, не евреи, которые действительно являлись собственностью, их можно было продавать, и никакой седьмой год на них не распространялся. Это были взятые в плен представители других народов.

А был ещё «пятидесятый год». Каждый пятидесятый год, помимо всего того, что требовалось исполнять в седьмой год, ещё любая собственность, которую человек, может быть, у кого-то купил, она безвозмездно отдавалась хозяину или семье. Хозяину, у которого она была куплена. Это очень сильная норма. Она обеспечивает то, что большая собственность не могла скапливаться в одних руках. Нет долгов – нельзя было много накопить, ни собственности накупить, потому что это оказывалось бессмысленным: в пятидесятый год это всё равно надо было отдать, причём совершенно даром. Были весьма справедливые законы относительно найма рабочей силы: зарплату надо было выплачивать наёмникам ежедневно, причём до захода солнца. Ночью заставлять работать нельзя было. Очень справедливы были в Моисеевом Законе относительно воровства: отдать втрое или впятеро, если это овца, всемеро, если это вол, и прочее. Повторяю, если бы это всё исполнялось, это было бы общество справедливости. Но беда в том, что Моисеев Закон – он декларировался, он был нормой, причём, казалось бы, непререкаемой. Но… фактически он не исполнялся. Историки говорят, что пятидесятый год, в общем-то, почти не исполнялся во всей истории Иудеи. А седьмой год, «субботний год», как говорили, он тоже частенько не исполнялся. Даже существует у евреев такое поверье, что семидесятилетний вавилонский плен дан был в наказание за семидесятикратное неисполнение седьмого года. Фактически, конечно, общество было другим, но всегда можно было к закону как-то апеллировать. И смелые люди это делали: появились пророки, которые обличали богатых, которые, вопреки Моисеевым законам, обирали бедных.

Но, тем не менее, де-факто, и уже во времена Христа, общество израильское приближалось к обществу мамоны. Как мы помним, капиталистического вида сделки: прокрутка денег, ростовщичество – были очень популярны в этом обществе. Хотя по Закону Моисееву ростовщичество запрещалось. Но, маленькая тонкость: запрещалось только среди иудеев, а иноземцам не только можно было давать в рост, но и нужно было давать, потому что вот этот механизм роста, механизм процентов – это силища. Это настолько мощный механизм, что если он запускается, он быстро обогащает одних и совершенно оставляет без штанов других. Хотя, кажется, процент-то небольшой, почти незаметный…

Кстати, здесь интересный момент с числом Зверя, с числом 666. Это число упоминается во всей Библии всего дважды. Второй раз, все, наверное, знают, – этим числом будет метить Антихрист на лбу и на запястье своих, поклонившихся ему людей. А после гибели Антихриста, как говорит Апокалипсис, эти люди будут очень мучиться: в дыму и сере, кажется. А первый раз 666 упоминается в Ветхом Завете, при описании государства царя Соломона. Дело в том, что именно при Соломоне Израиль достиг наивысшего экономического и политического могущества – единое государство, богатое, с достаточно обширной территорией – обычно Израиль занимал меньшую территорию, чем тогда была. И вот, оказывается, доход царя Соломона ежегодный был 666 золотых талантов. Иначе говоря, число 666 – это символ богатства, большого богатства, громадного богатства. И отсюда, кстати, следует, что Антихрист будет ставленником богатых, он будет своих метить символом богатства.

Что касается общества любви, то мы о нём говорили сегодня. Оно описано в Деяниях апостольских. Я повторяться не буду, только один момент. Да, в этом обществе одновременно были реализованы и любовь, и общение имуществ. Вот вопрос «на засыпку»: как соответствуют, как сочетаются любовь и общественная собственность? Они что, всегда железно следуют одно за другим, или нет? Опять я для ответа обращаюсь к великому Златоусту. Он по поводу Иерусалимской общины сказал следующее: «Вот скажите мне: любовь ли родила нестяжание» (под нестяжанием он понимал общение имуществ), «или нестяжание – любовь? Мне кажется, любовь – нестяжание, которое укрепляло её ещё больше». Глубокая фраза. То есть любовь первична. И цель любого социального установления – это увеличение любви. Общественная собственность – это не цель, это средство. Даже по Златоусту получается не столько средство, сколько следствие. Любовь, настоящая любовь, если она существует в достаточно большом сообществе, она неизбежно порождает общественную собственность. А вот наоборот – этого Златоуст не сказал. То есть можно сделать, ввести общественную собственность, но если нет первоначального уровня любви, ничего не получится. Это будет кошмар. Эту общественную собственность надо будет насаждать огнём и мечом. Люди должны быть нравственно готовы к этому. Это обязательное условие. «Но», – замечает Златоуст, – «которое укрепляло её ещё больше». Если общественная собственность держится, если имеется какой-то уровень любви, если люди могут в общественной собственности жить, то получается обратный эффект: общественная собственность начинает укреплять любовь. Это другой, что ли христианский социальный закон – любовь должна быть хорошо организована. Любовь – это нежный росток в нашем падшем обществе. Если этого нет, если всё идёт на самотёк, если любовь смешана со злом, этот росток гибнет.

Вот что я сегодня хотел сказать. А теперь – вопросы.

Вопрос: Вот у меня вопрос как раз по последнему, что Вы сказали. Если можно, то очень короткую цитату Владимира Францевича Эрна (работа «Христианское отношение к собственности»): «Грядущее торжество социализма сделает ненужным всякую борьбу за экономическое освобождение, и тогда все силы возрождённой Церкви должны быть направлены на последнюю и самую трудную борьбу за освобождение из рабства духовного (которое социализм лишь видоизменит и отольёт в последние формы)». Вот я Вас хочу спросить, правильно ли я понимаю, что можно принять, что организация экономического освобождения это и есть социализм, а общество любви в терминологии православия – это коммунизм?

Н. С.: Ну, где-то так, да. Понимаете, про наш советский социализм нельзя сказать, что это было общество любви всё-таки. Там любовь присутствовала, но далеко не в той мере, как это было в Иерусалимской общине. Но цель, повторяю, это увеличение любви. В этом вообще смысл жизни человеческой. Поэтому я где-то с вами соглашусь, да.

Вопрос: Оценивает ли как-то христианство, в частности Святые Отцы, дискриминационные законы Моисея по отношению к неевреям? В частности, экономические: я имею в виду в первую очередь рост и другие, т. е. обман и т. д. Есть ли анализ какой-то в христианстве?

Н. С.: В общем-то, у Святых Отцов, на мой взгляд, такого систематического, серьёзного анализа нет. Есть цикл лекций того же Иоанна Златоуста, но они не совсем лекции, а проповеди, которые называются «Против иудеев». Там обо всём этом говорится. Но там такой какой-то проработки этого вопроса, как он сделал с собственностью, нет. А что касается других Святых Отцов – я не встречал. Они там занимаются другими вопросами.

Вопрос: То есть в христианстве ответ на этот вопрос не сформулирован?

Н. С.: Да.

Вопрос: Вот Вы сказали, что Иоанн Златоуст замечает, что сейчас так же, как в Иерусалимской общине, живут в монастырях? Я скажу не точно, поэтому прошу прощения, но, хочу у Вас уточнить. Я слышал, что самые первые русские монастыри – они тоже как-то образовывались, у них первая жизнь как бы была тоже похожа на общинную жизнь, а потом они постепенно обрастали собственностью. Так ли это? И почему они не смогли удержаться?

Н. С.: Так, да. Именно так. Троице-Сергиева лавра при Сергии Радонежском не имела ни клочка земли, кроме как вокруг храма и какие-то ближайшие строения. А позже она стала приобретать собственность, уже при Никоне Радонежском, преемнике Сергия. Были куплены кое-какие деревеньки. Дальше больше, и Троице-Сергиева лавра, в конце концов, стала одним из крупнейших собственников в России. После произошла секуляризация земель: всё у неё отобрали – это при Екатерине II. А после опять, несмотря ни на что, Лавра стала опять деревеньки покупать, землю и прочее, и прочее. Понимаете, в чём дело: я должен сказать, что всё-таки эта собственность в монастыре была общей собственностью. Она не настоятелю принадлежала, а всей общине. И за счёт этого, за счёт этой собственности, русские монастыри кормились. Хотя, конечно, было и много пожертвований, разные вклады, заупокойные вклады – очень большая статья прибыли монастырей, но тем не менее. И главная проблема была в том, что здесь происходил элемент эксплуатации. Были крепостные крестьяне, которые принадлежали не помещику, а монастырям. И работали на монастырь, на монахов. Вот это негативный момент, очень негативный. И он, давно было замечено, сильно влиял на духовный уровень в монастыре. И получалось так, что чем больше у них собственности, такой с деревеньками, тем меньше святых они рождали из своей среды. Я ответил на ваш вопрос?

Вопрос: Николай Владимирович, извините, Вы на прошлых лекциях не рассказывали про общину, которая в конце XIX века в России была организована.

Н. С.: Я об этом собираюсь рассказать, но позже. Эта община организована Николаем Николаевичем Неплюевым. Он был богатым помещиком, представьте себе. Человек, который ратовал за общую собственность, был человеком необычайной любви. Вот он организовал христианскую трудовую общину, причём православную. Она существовала 40 лет. И пережила и Октябрьскую революцию, и Гражданскую войну, и период НЭПа. И была уничтожена только в начале 30-х годов. Да, это, как говорят, «песня». Удивительная, потрясающая. Я довольно много занимался этой общиной: у меня на сайте с десяток статей, посвящённых ей. Я обязательно посвящу ей пару лекций. Но это в будущем.

Вопрос: Хочу задать вопрос по поводу рабства. Рабство в Библии как экономическая категория в Ветхом Завете и в Новом Завете трактуется одинаково или по-разному? И в этом свете как Вы прокомментируете вот выражение «рабы божьи»? Какое имеет отношение как к духовной категории и как к экономической категории? Связь какая-то есть?

Н. С.: Понимаете, аналогия есть, так же, как в притче. Аналогия между земным и духовным. Раб, ну, я уже сказал, что в Ветхом Завете это экономическая категория. Да, там были рабы-эведы – евреи и рабы иностранцы, такие, настоящие, рабы. А в странах, окружающих Израиль, было самое настоящее рабство, рабовладельческий строй. Что же касается понятия «раб Божий» – это прекрасно. Вот всем бы нам так! Понимаете, Бог – это истина. Разве плохо быть рабом истины? По-моему, очень хорошо. Бог – это любовь. Вот быть, так сказать, «рабом любви», никуда от любви не отклоняться, это что плохо? Хорошо! Господь – это самое высшее, что мы знаем. Вот следовать этому неукоснительно, пытаться стать, ну, вот таким же. Это что, плохо? В этом смысле выражение «раб Божий» меня нисколько не коробит. Ну, может быть, оно кому-то неприятно, кто-то хочет, видите ли, свободы. Ну, не знаю. Я должен сказать, что свобода и любовь – это вещи, в общем-то, мало совместимые. Понимаете, человек, обычно хороший, настоящий человек, он свою свободу меняет на любовь к кому-то. Например, мать. То она была свободной, а тут вот родила. Она любит своего ребёнка, но она полностью потеряла свободу, она на пять минут от него не может отойти. И так вот по аналогии с этим должен бы поступать, в общем, каждый человек. Да, полюбить можно только свободно. Но, понимаете, если вы всё время будете держаться за свободу как за некую ценность – вы не то что не христианином, вы будете просто эгоистом. Вот так я это представляю.

Вопрос: А вот отношение Церкви, христианства к рабству?

Н. С.: Оно отрицательное.

Вопрос: А где оно сформулировано?

Н. С.: Оно сформулировано самой жизнью христианских общин и христианских государств. Во-первых, даже в первоначальной Церкви любой раб считался таким же «братом во Христе», как и свободный. И только ради скорее политических мотивов рабам христианам не рекомендовалось устраивать бунты. Дело в том, что и апостол Павел, и другие христиане боялись, что если христиане будут явно выступать против рабства, то их быстро в рабовладельческом обществе объявят бунтовщиками и уничтожат как в общем-то людей совершенно беззащитных. Но, в принципе, рабство – оно среди христиан не поощрялось. Правда, были, были случаи, и не только случаи, при которых рабство в христианских государствах оставалось. К сожалению. Но оно было по своей жестокости резко сглажено. Например, в Византийской империи рабство в какой-то форме оставалось до гибели Византии. Во всяком случае, в законах. Рабство это было мягкое. Рабам там разрешали, между прочим, жениться, заводить детей, заводить свою собственность. Но тем не менее, они числились рабами вплоть до гибели Константинополя. А в первые века христианства очень многие слои в Византии имели рабов. Даже говорят, епископы имели рабов. Ну, это потому, что христианское сознание, оно ещё не до конца вошло в души людей. Я так понимаю.

Вопрос: Скажите, пожалуйста, как Вы понимаете любовь? В чём она проявляется? Спасибо.

Н. С.: Понимаете, любовь – это жертва. Если говорить кратко, когда то, что у вас есть, вы от себя отрываете и отдаёте другому, – это любовь. Любовь обязательно жертва, жертва бескорыстная. Жертва собой, своим имуществом, своим временем, своей жизнью и своей душой, в конце концов. И высшую любовь показал Господь Иисус Христос, который пожертвовал Своей жизнью ради спасения нас всех. Поэтому, например, воин, который гибнет на войне, – это поступок высшей любви. Он отдаёт свою жизнь за других.

30.07.2013