Родительская власть в верховых и низовых станицах

в былое время и ныне.

Говоря об отношениях родителей и детей на Дону, необходимо отметить следующее. Во 1-х, в былое время, как помянуто, власть родительская была несравненно сильней и неограниченней, чем ныне; во 2-х, в верховых станицах она и поныне суровей, чем в низовых. Вот что по этому поводу рассказывает г. Михаил Сехюткин. «Родители пользуются у верховцев величайшим уважением... Почтенные отцы семейств выслушивают и исполняют с покорностью все, даже прихотливые желания своих престарелых родителей, предсмертные слова их имеют часто силу духовных завещаний, по форме составленных. Родители для верховцев почти то-же, что и святые. Нет письма, в котором бы казак не спросил бы у них заочного благословения, на веки нерушимого, нет важного случая на войне, где бы он ни считал себя спасенным их святыми родительскими молитвами. Бывали у верховцев примеры поразительного величия родительской власти... Так, не в слишком давние годы одна хоперская женщина за обыкновенный проступок против нравственности собственноручно наказала палкой своего богатыря-сына, генерала Лощина, и когда он вскричал; «помилуйте, матушка, вспомните, что я генерал» - спокойно отвечала: «не генерала бью, а сына!». «Правда, что в нынешнее время родительская власть у верховцев заметно ослабела против прежнего, но она все еще несравненно сильнее, чем у низовых казаков, где часто родители остаются бессильными перед самыми капризными прихотями своих детей». Еще в очень недавнее время власть отца не ограничивалась у казаков даже уходом сына на службу или отделением его на особое жительство, так как «отец властен в сынах своих до скончания века». Часто казаки, выделив сыновьям известную часть имения, затем снова отнимали его за непочтение сыновей.

«Прежде у нас, - говорили казаки Крепинской станицы, - отец сына раз до трех разорял; отделит, бывало, отец сына, только что он разживется, а старик поссорится с ним, да и отымет все назад; ныне этого нельзя». Но в настоящее время многие старики не считают преступлением расправиться и с отделенным сыном по-своему. Так, один казак в Малодельской станице со слезами рассказывал мне следующее: сына своего он, хотя и неохотно, отделил от себя и дал ему часть имущества, а сын, вместо благодарности, пришел, да и унес без спроса 150 р. денег. «Я, говорил казак, пришел к нему со стариками и с полицейским и говорю: сын, отопри сундук. Он не отпирает. Я говорю: братцы, да что же это? ужели ж я не волен в своем имуществе - сын ведь мой и все его мое. Взял я топор, да и разбил сундук: в деньгах оказалась недостача, тогда я еще кое какие вещи отобрал. Тут и старики были, и полиция наша станичная была - ничего же они мне не сказали, видно, по закону делал. А сын пошел к мировому жаловаться и теперь слышно с меня взыскивать будут за самоуправство. А какое же тут самоуправство»?!..

Обыкновенно ныне сын делается независимым и самостоятельным с выделом на особое жительство. Но бывает в этом случае, по словам казаков, так: «если отец отважный и сильный, то он держит сына в руках, даже когда тот в отделе живет, а если сын отважный, то рано начинает своею волею жить».

И над дочерью, вышедшею замуж, отец, по уверению самих казаков, сохраняет свою власть в том смысле, что может ее наказывать за проступки. «Дочь, даже выданная на сторону, должна слушаться отца. Отец ее часто учит. Если услышит, что она худо себя ведет там, в семье мужа, то он приходит туда и увещевает ее, а то и за косу отдерет, либо за щеки пощипет. А то дожидается, когда она сама к нему придет в гости, тут он ее и проучит».

Власть родителей среди казаков и по сей день, нередко, бывает весьма суровою. Вот что, например, говорит один из местных наблюдателей народных нравов: «Я знаю богобоязненных родителей, строго соблюдающих посты, усердных к храму Божию и которые при этом, вследствие особенного понимания своих отношений к детям и к невесткам, довели своими жестокостями своих трех сыновей и их жен до того, что те, не имея сил более терпеть и выносить страдания, вместе с детьми в количестве 15 душ явились в станичное правление просить зашиты от своих кровных родителей... Станичное правление не может в этом случае оказать помощь уже потому, что не имеет на это законных оснований. Кроме того, сами станичные власти в большинстве держатся тех же взглядов, как и прочие станичники: вмешиваться в семейные дела другим нет никакого резона, а препятствовать «учению и даже противузаконно».

Но ведь покуда общественное мнение самих казаков-соседей и одностаничников одобряет ту степень, в которой проявляется родительская власть, от станичных судей нельзя и требовать таких решений, которые противоречили бы их собственному убеждению. За то, всякий раз, когда проявление власти со стороны родителей переходит границу, одобряемую общественным мнением — обиженные дети находят себе защиту и у станичных судей, и у соседей. Если действительно положение детей таково (так сказывали мне казаки), то они жалуются атаману и старикам. Тогда последние советуют разделиться: например, если отец буйствует, пьянствует, расточает имущество, а сыновья хорошей жизни, то старики и атаман сначала увещевают отца исправиться, а если это останется безуспешным, то атаман созывает стариков «больше из родственников» и принуждает силой к разделу: «сам, мол, не умел честью разделить, так мы велим». Но, насколько распространено это обыкновение общины вмешиваться в дела семейные, мне неизвестно. Вообще, насколько я успел заметить, влияние общины на семейный быт у казаков проявляется в значительно меньшей степени, чем, например, у великорусских крестьян. Что же касается до станичного суда, то он расточителей семейного имущества подвергает выговору и увещеванию, а потом, в случае неуспешности, наказывает арестом более или менее продолжительным (иногда на пище в уменьшенной порции) или же приказывает учинить семейный раздел.

Но год от году слабеет родительская власть в казацком быту, а идея личности всё более пробивается наружу как в среде верховцев, так и у низовцев. На всем пространстве Области мне приходилось слышать жалобы на неповиновение со стороны родных детей. «Сильно ослабела наша власть, говорили старики: теперь, к примеру, идет сын в кабак, отец зовет его домой, а он его срамно ругает, отца то своего!» «Родительское благословение ныне тоже дюже не почитается: я, мол, и без него человек». Нередко иные сыновья бить отцов стали и за бороды таскать: «воспитываешь, нянчаешь сына то, а он напоследях тебя же схватит за грудки да об земь»... В станице Малодельской, в которую мне случилось приехать в праздник, почему-то все население было в сборе, казаки собрались на майдане и послали ко мне атамана с просьбой выйти к ним. Перед зданием станичного правления меня ожидала толпа стариков. Обнажив свои седые головы, они мне стали жаловаться, что «с молодежью ладить не стало возможно», что «совсем от рук отбились сыновья», что «от сыновей ныне одно огорченье бывает, ласкового слова не услышишь от них, покорности отцу никогда не окажут теперь», что «ныне к выросту и то подступиться не моги: сейчас мировым стращает, скажет отцу: ты что здесь хозяйничаешь, аль у мирового не был, так побываешь, погоди!..» «Да мы в наше время и помышлять не смели, чтобы старшего ослушаться»... «Много тут и мировое судьи погрешили»... Старцы просили меня пособить им добрым советом. Многие плакали. «Нет, говорили они, поизвёлся наш Тихий Дон, все вверх дном пошло. Горько нам стало при конце жизни: уж и дети перестали уважать нас»...

Это был протест старого казачества против нарождающихся новых бытовых условий.