III. РИТОРИКА И ВЛАСТЬ 2 страница

Как же происходит лишение слабейших социальных групп права на речь в дискурсе власти? Некоторые спо-

86

собы мы уже видели. Это стратегия "вычеркивания" из социального текста и контекста. Как мы заметили, такое "вычеркивание" может происходить несколькими путями: 1) "забыванием упомянуть" слабейшую социальную группу, что проявляется как в языке, так и в речи (см. выше пример из области феминистской борьбы за переделывание современного английского языка), а также 2) с помощью силового "лишения слова" слабейшего в конкретных речевых ситуациях (от перебивания в споре, до тех пор, пока слабейший не умолкнет, до общественного осуждения, включая иронию и агрессивные речевые акты — сарказм, прямую издевку в средствах массовой информации и в тиражируемых ими высказываниях лидеров). Вспомним, к примеру, реплику депутата из Казахстана на одном из первых съездов Советов после перестройки ("Я, как женщина, заявляю...") и напомним, что эта реплика стала объектом массового осмеяния не только на том заседании, где была произнесена, но и впоследствии в течение нескольких лет служила поводом для насмешек и намеков в прессе и других средствах массовой информации.

3. СОЦИАЛЬНОЕ РАССЛОЕНИЕ ЯЗЫКА И ДИСКУРСА

Однако есть и третья система лингвистических средств, с помощью которой слабейший в социальной структуре, подавляемый властными субъектами, "теряет слово", "теряет речь". О ней нельзя не упомянуть, так как, хотя эта система рассматривается всегда в сфере социолингвистики, в ее структуре есть и отчетливые риторические компоненты.

Эта третья система социального подавления есть социальное расслоение языков и дискурсов. Логосфера общества перестает быть однородной, как, например, лого-сфера так называемых "простых" обществ — таковы в современном мире логосферы племен, населяющих Океанию, Австралию, логосферы племен Африки, индейцев Южной и Северной Америки и пр. "Простое" общество при племенной организации имеет простую, нерасчленен-ную логосферу: существует единый язык и дискурс, ко-

87

торым в равной мере пользуются все члены сообщества, равно доступный для всех. Впрочем, и племенные языки обнаруживают тенденцию к расслоению и обособлению тайных языков "для посвященных" — это всегда связано с расслоением социума. Язык дробится на варианты — варианты социальные.

Особенно очевидно это расслоение языков в современных "сложных" сообществах. Такова языковая ситуация в современных западных странах. Так, в США лингвисты говорят о существовании особого языка и дискурса "образованного белого среднего и высшего класса" в отличие от языка и дискурса черного населения, менее образованных слоев общества. Политический дискурс — дискурс власти, дискурс культуры, науки, искусства, образования — использует только один из вариантов общенационального языка — вариант, признанный в данной логосфере престижным. Этот вариант языка и дискурса усваивается в полной мере только на тех уровнях образования, которые доступны исключительно слоям общества, обладающим реальной властью, денежной и политической. Другие слои общества как бы отстраняются от этого социально престижного варианта языка, не овладевают социально престижной дискурсивной системой ("сильной дискурсивной системой", по Барту). Отсюда реальная возможность "вычеркнуть" социально низшие слои общества из "общественного диалога".

Чем же отличаются эти социальные варианты языка? Различия охватывают все уровни дискурсивной структуры — от произношения до уровня речемыслительной структуры.

Приведем примеры. Произносительные различия речи выпускников университетов Оксфорда, Кембриджа, некоторых наиболее престижных частных школ и колледжей в Англии (Винчестер и др.) и, например, носителя лондонского городского просторечия кокни таковы, что человек, изучавший английский в России, с трудом поймет, особенно в первые недели общения, что говорит носитель кокни. Это столь же трудно, как и научиться легко понимать носителя шотландского варианта современного английского языка — жителя деревушки в Шотландии, фермера. Но вовсе не только

произношение, но и словарь (лексико-фразеологичес-кий уровень), и построение фразы (синтаксический уровень), и риторический уровень — уровень дискурса — сильно различаются. Пример различий дискурсивного уровня мы уже приводили в одной из предыдущих лекций, говоря о различиях логической структуры повествования в речи школьников — носителей "черной" негритянской культуры и белого образованного населения США. К этим риторическим, дискурсивным различиям престижного и непрестижных вариантов относятся и выбор темы для обсуждения, и характер ее мыслительно-словесной (риторической) разработки, и особенности речевого поведения (например, то, какая модель риторического идеала принята — диалогическая или монологическая, агональная или гармонизирующая, онтологическая или релятивистская, а также степень эмоциональности речи, близость к собеседнику или аудитории в пространстве, характер взаимодействия с аудиторией или собеседником, жесты, мимика и пр.).

Обобщим то, что мы сказали о расслоении логосферы как способе предоставить властным социальным группам особый язык, исключающий из социально значимого дискурса слабейших, обратившись к работе этнолингвиста Фредерика Эриксона (Frederick Erikson, Michigan State University: "Rhetoric, Anecdote and Rhapsody: Coherence strategies in a Conversation among Black American adoles-cents"//Coherence in spoken and written discourse. Vol. XII. Ed. by D. Tannen. New Jersey, 1984).

Он пишет: "Речевая манера (style in the ways of speak-

jing)... служит маркером социального статуса (status identifier), точно так же, как стиль одежды, выбор марки

| автомобиля и другие аспекты социального представления себя, социальной презентации (self-presentation).

I Особенно важно это различие риторических стилей в сложных социумах, где необходимо идентифицировать новых

I знакомых как потенциальных союзников или противни-

I ков". И далее: "По оси престижа (along the prestige continuum) выявляется иерархия ценности речевых стилей. Престижные стили говорения и слушания рассматриваются как наиболее убедительные и достойные доверия...

Стили дискурса, свойственные низшим классам и этническим меньшинствам, т. е. те стратегии, которые используются в дискурсе представителями этих групп в целях убеждения, не обладают достаточной убедительной силой в речевых ситуациях", где традиционно в данном социуме употребляется престижный вариант языка.

Такие варианты общенационального языка называются социальными диалектами. Как мы заметили, произношение — вовсе не единственный уровень языка, который участвует в этом расслоении — социальном и лингвистическом. Просто произносительные различия наиболее очевидны для неспециалиста и доступны наблюдению любого носителя языка.

Итак, язык и речь, разделяясь на социальные варианты, предоставляют своим носителям богатые возможности для социальной консолидации, социального разделения и властной дискриминации.

Приведем еще пример. К. Лоренц в книге "Агрессия" называет социальное расслоение народа, возникающее на культурно-языковой почве, "образованием культурных псевдовидов". "Наименьший культурный псевдовид, который я могу себе представить — пишет он, — это содружество бывших учеников какой-нибудь школы, имеющей сложившиеся традиции, просто поразительно, как такая группа людей сохраняет свой характер псевдовида в течение долгих и долгих лет... Когда я встречаю человека с "аристократическим" носовым прононсом, — ученика бывшей Шотландской гимназии, —я невольно чувствую тягу к нему, я склонен ему доверять и веду себя с ним заметно любезней, чем с совершенно посторонним человеком".

Заметим в заключение этого обсуждения, что для современной русской логосферы образование социальных диалектов, расслоение языка и иерархизация социальных диалектов "по оси власти" не столь существенны, как, скажем, для логосфер современного Запада. Это было совершенно иначе на протяжении прошлого столетия, когда в качестве "социально престижного" языка использовался также и неродной язык — французский. Он и служил важным средством исключения

низших общественных слоев из дискурса власти, "вычеркивания" их из областей социально значимого дискурса. В период первых послереволюционных десятилетий невиданные социальные сдвиги сочетались с перемещениями масс народа и по социальной оси, и по всей территории России. Перемешивались и социальные, и территориальные диалекты, что и привело к исчезновению социальной стратификации логосферы, в этом аспекте приобретшей аморфный характер. Парадоксальным образом, этому способствовала и речь Сталина, для которого русский язык не был родным и речевая манера которого, естественно, сохраняла отчетливые признаки грузинской логосферы. Потом, начиная с периода властвования Н. С. Хрущева, а затем и на протяжении правления Л. И. Брежнева, речь власти приобретает в нашей стране явные диалектные южнорусские черты. Южнорусский диалект (носителями которого были и ключевые фигуры, и их окружение, пришедшее с ними в Москву, — многочисленные выходцы из южных областей России) продержался "у власти" вплоть до исчезновения с политической арены М. Горбачева. Во всяком случае, то, что речь высших представителей власти носила явные признаки речи диалектной (в территориальном смысле), а также изобиловала вместе с тем и признаками социально непрестижного диалекта (в иерархическом смысле), т. е. попросту содержала множество фактов нарушений норм современного русского литературного языка (вспомним: нАчать и углУбить перестройку призывал нас М. С. Горбачев), — все это никак не способствовало реальному социальному расслоению отечественной логосферы. Полностью парадоксальной стала социально-речевая ситуация сразу после Октябрьской революции, когда грамотная культурная речь воспринималась как "подозрительная" и прямо "враждебная", так как именно носители этой речи — аристократия и интеллигенция — воспринимались как первые социальные враги. Эта традиция враждебности к культурной речи продержалась десятилетия. В любой стране Запада ситуация прямо обратная.

91

Лекция 8

РЕЧЕВАЯ РОЛЬ И РЕЧЕВОЕ

ПОВЕДЕНИЕ СОЦИАЛЬНОГО ЛИДЕРА

"МОНАРХИЧЕСКОГО" ТИПА

1. ДВА ТИПА СОЦИАЛЬНОГО ЛИДЕРА

Рассмотрим черты речевого поведения, характерные для "особи высокого ранга" — социального "доминанта". Наблюдения показывают, что есть значительные различия в речевом поведении "лидера, борющегося за власть" и "лидера, достигшего власти". В первом случае речь служит оружием борьбы за получение высокого или высшего статуса — орудием установления иерархии. Во втором случае речь используется для сохранения достигнутого status quo. "Лидер неосуществленный", "становящийся" проявляет себя в речи иначе, чем "лидер осуществившийся", "законченный". В чем же эти отличия?

Характеристика этих двух типов речевого поведения интересна для нас не только с чисто "человеческой" точки зрения. Она важна и для понимания особенностей "речи власти" вообще — власти "неперсонифицирован-ной", государственной. Власть стабильная использует иной язык и иную риторику, чем власть становящаяся. Цель политического дискурса первого типа — успокоить сообщество, создать впечатление стабильности. Цель политического дискурса второго типа — напротив, активизировать массы, создать впечатление наличной катастрофы или кризиса, требующих активных действий. Поэтому в дискурсе "стабильной власти" и в дискурсе "становящейся власти" одна и та же ситуация может быть описана, представлена совершенно по-разному. Аналогичны и различия в поведении и речи лидеров этих двух основных типов.

Кроме того, эта проблема существенна для понимания особенностей речи и речевого имиджа политиков в зави-

92

»■ HjT

симости от задач политической деятельности — завоевания или удержания власти уже завоеванной. Сразу же скажем, что примером для анализа речевого поведения "лидера первого типа", не претендующего на власть и не идущего к ней, а уже "осуществленного", для нас послужит речевой стиль Сталина, а примером второго типа — особенности речи Гитлера. К лидерам второго типа, сохраняющим речевую манеру и "личную риторику завоевания власти", можно отнести в истории отечественного ораторства Л. Троцкого и А. Керенского.

Цель рассмотрения и анализа речевого поведения лидера в нашем курсе сравнительно-исторической риторики — не столько дать серию "риторических портретов" видных политиков, сколько снабдить читателя понятийным аппаратом для самостоятельного анализа речи исторических и политических фигур и их речевого имиджа, а также помочь ему овладеть методом современного риторического" описания речевого поведения.

2. МЕТОДЫ АНАЛИЗА РИТОРИЧЕСКОГО СТИЛЯ

Владение и тем, и другим — и понятийным аппаратом, и методом риторического анализа применительно к описанию индивидуально-речевого (риторического) стиля лидера — современному исследователю-гуманитарию, да и школьному преподавателю, донельзя необходимо. Для доказательства этого обратимся к прессе.

Приведем и прокомментируем фрагмент из статьи Сергея Модестова "Возможные кандидаты в президенты России уже "под колпаком": Внимательнее других их изучает разведка США" в "Независимой газете" от 6 апреля 1995 г. Почему мы обращаемся именно к этой статье? Потому, что в отечественной филологии исследования речевого поведения практически находятся на начальной стадии. Потому, что система понятий и методов, которой мы будем пользоваться в нашем курсе и которую мы в нем для вас представляем, во многом основана на тех же научных источниках, которые используются специалистами ЦРУ, — на достижениях англо-американской лингвопрагматики и неориторики. Правда, нельзя не от-

метить, что в нашей концепции используется и нечто кардинально отличное и новое — система признаков для описания дискурса и речевой ситуации, примененная нами для анализа и описания речевого (риторического) идеала. Именно эта система, как представляется, весьма плодотворна, однако ею анализ и описание речевого поведения отнюдь не исчерпывается, а скорее обобщается и дополнительно структурируется. Итак, обратимся к тексту фрагмента указанной выше статьи.

"В последнее время, •— пишет ее автор, — методы изучения персоналий в ЦРУ существенно обогатились за счет внедрения психолингвистических подходов, контент-анализа наличных текстов с помощью ЭВМ... По мнению ведущего аналитика речевого поведения политических лидеров Д. Уинтера (Мичиганский университет), частотный анализ личных тезаурусов, характерной для данного индивидуума модальности речи, ее насыщенности личными местоимениями и другие способы формализации исследовательских процедур позволяют отделить их от личных пристрастий экспертов. Накапливается обширная документографическая база данных, содержащая тексты, принадлежащие перу Е. Гайдара, Б. Федорова, В. Жириновского, А. Руцкого, Г. Зюганова, В. Липицко-го, Г. Бурбулиса, М. Горбачева и др.".

Посмотрим, что все это значит.

Термин контент-анализ нам уже встречался в связи с тем, что мы говорили об этом методе как об одном из методов описания логосферы. Этот метод может быть применен и для анализа не только общей логосферы культуры, но и для анализа "индивидуальной логосферы" — языка (идиолекта) и речевого (риторического) стиля каждого ее обитателя. Он предполагает описание структуры значений ключевых слов — наиболее значимых, важных слов либо общей логосферы целой культуры, либо "личной логосферы" индивида. В речи каждого из нас наиболее важные, "ценные" слова имеют значения, нередко сильно отличные от значений словарных. Если проанализировать достаточный корпус текстов, в которых употребляются такие слова, можно определить их реальные, т. е. индивидуальные значения и составить индивидуальный словарь для каждого говорящего. Та-

кая работа нашими лингвистами проделана, например, применительно к идиолекту известнейших писателей.

Заинтересованный читатель может посмотреть, например, как это сделано в "Словаре языка Пушкина", над которым трудился ряд известнейших пушкинистов. Характер изменений, сдвигов значений ключевых слов идиолекта в сравнении со значениями общеязыковыми многое может сказать о человеке, особенностях его личности и его мировоззрения, его политической программы. Например, слово любовь в речи Гитлера применительно к чувству, связывающему мужчину и женщину, имеет, если судить по текстам, вполне определенное значение. Ср.: "Ничто не может лучше освятить любовь мужчины и женщины, чем здоровый ребенок... Это просто идеальный случай, когда мужчина и женщина находят друг друга и благодаря тому, что рождение ребенка освятило их любовь, не расстаются до самой смерти". (Ликер Генри. Застольные разговоры Гитлера. — М., 1993.) Это значение можно определить так: здоровое половое влечение здоровых арийцев, ведущее к появлению детей и тем самым служащее на пользу государства (Германии). Основные компоненты значения слова любовь в идиолекте Гитлера представлены в нашем определении. Вне этих компонентов в их совокупности слово любовь в речи Гитлера не употребляется. Так, оно неприменимо к представителям низших рас, а также к таким отношениям мужчин и женщин, которые можно считать "нездоровыми", не ведущими к появлению потомства, вообще к любым отношениям, не могущим принести пользу государству, именно Германии, а не какому-либо другому.

Продолжим анализ фрагмента статьи С. Модестова. "Частотный анализ личных тезаурусов" — это определение частотности словарных единиц (слов) в индивидуальном словаре (тезаурусе). Такого рода анализ, безусловно, лучше всего делать с помощью ЭВМ. Однако и обычные наблюдения могут помочь выделить наиболее частотные, а значит — почти наверное особенно "ценные" для анализа личности слова индивидуального языка. Скажем, в речи Сталина наиболее частотны слова: я, правильный, ясный и их антонимы, ошибка, головотяп(ство), вредитель(ство), уклон, линия, борьба,

победа и пр. Список наиболее частотных слов в порядке убывания частотности, составленный с помощью ЭВМ, может обнаружить структуру мировосприятия и общую структуру личности. Скажем, для Сталина — монологизм его личности и речи, власть и борьба за нее как основная жизненная ценность, агональность личности, направленность ее на постоянную борьбу за личную власть, притязания на обладание монополией на истину. Если же, например, исследовать речи Н. С. Хрущева, можно заметить, что ключевые слова его индивидуальной логосферы почти все относятся к семантическому полю с общим значением "еда", "пища"...

"Модальность речи" здесь — это преимущественно использование в речевых структурах реальной или ирреальной модальности (изъявительного или сослагательного наклонения), модальности долженствования. Ясно, что субъект, речь которого насыщена формами сослагательного наклонения бы (если бы да кабы, да во рту росли грибы), по своей личностной структуре, мировосприятию, психологии сильно отличается от "типа лидера" и вряд ли сможет когда-нибудь претендовать на такую роль в высоких кругах власти. Сравните хотя бы речь Горбачева сразу после его прихода к власти и на закате его политической карьеры: форм сослагательного наклонения становится больше, они встречаются заметно чаще. Одновременно нарастает частотность незаконченных и неясных по синтаксической структуре фраз (мы имеем в виду устную речь). Модальность долженствования для речи лидера характерна. Мы должны, нужно, необходимо, мы обязаны и пр. — это наиболее частотные и яркие обороты речи любого лидера.

Итак, все перечисленные методы анализа речевого поведения — контент-анализ индивидуального словаря, частотный анализ слов в нем, анализ модальности речи — весьма плодотворны. Необходим и риторический анализ. Как он делается, можно показать на примере речевых портретов, которые мы будем рисовать ниже. Рассмотрим как воплощение первого речевого типа лидера особенности речевого поведения Сталина. Первый речевой тип лидера назовем "монархическим": во многом такое речевое поведение предусмотрено в

96

логосферах самых различных культур для индивида, занимающего высший статус в жесткой и стабильной социальной иерархии.

3. РИТОРИЧЕСКИЙ СТИЛЬ ЛИДЕРА "МОНАРХИЧЕСКОГО" ТИПА (риторический портрет И. Сталина)

Итак, обратимся к индивидуальной речевой манере И. Сталина. Начнем с акустики речи. Тембр глухой, голос довольно низкий, речь ритмичная, ровная, спокойная, с большими паузами, "внушительная". А. Авторханов, очевидец и участник партийных съездов, пишет: "Его глухой, как бы придавленный голос не трогал, а наводил уныние, он, казалось, говорил животом, как чревовещатель".

Медлительная, эмоционально сдержанная речь казалась сухой. Главные черты — ровность и спокойствие. Ритмичность звуковой организации речи напоминает о "ритме власти" — о тяжелой, размеренной поступи Государства. Государство и ритм — проблема особой важности. Недаром Осип Мандельштам написал специальную статью под названием "Государство и ритм" (1918), в которой читаем: "Аморфный, бесформенный человек, неорганизованная личность, есть величайший враг общества. В сущности, все наше воспитание, как его понимает наше молодое государство в лице Народного комиссариата по просвещению, есть организация личности... В настоящую минуту мы видим перед собой воспитателей-ритмистов, пока еще слабых и одиноких, предлагающих государству могущественное средство, завещанное им гармоническими веками: ритм как орудие социального воспитания... Новое общество держится солидарностью и ритмом. Солидарность — согласие в цели. Необходимо еще согласие в действии. Согласие в действии само по себе

: есть уже ритм... Нужно его закрепить навсегда... Солидарна масса. Ритмичен только коллектив". Тяжелая ритмичная поступь государства — это не только размеренный шаг пушкинского Медного Всадника. Это и размеренный

I ритм речи И. Сталина. "Все мы, его современники, — пишет Даниил Андреев в книге "Роза мира", — слышали

4 Русский Сократ

этот лишенный вибраций, выхолощенный от нюансов, медлительный и тупой голос автомата, эту дикцию восточного человека, не сумевшего овладеть до конца правильным русским языком".

Кинесика (жесты, мимика, движения) во время речи. Лицо малоподвижно. Движения сдержанные и спокойные, их немного. Выделяется небольшое число весьма характерных жестов: рука заложена за лацкан. Манипуляции с трубкой — неторопливые, почти торжественные. Жест приветствия выполняется всегда однообразно, это модификация жеста отдатия воинской чести: рука не поднимается выше головы. Кстати, специалисты по поведению человека отмечают: чем выше человек по статусу, тем меньше движений он совершает в процессе речи (универсальная закономерность во всех культурах).

Это олицетворенная власть — власть, застывающая в своем величии, власть, превращающая человека в статую при жизни. Статуарность позы соответствует "застыванию" в речи.

Смысловое движение речи. В смысловом движении речи нет ничего неопределенного, ничего расплывчатого, недоговоренного. Все ясно и все правильно (излюбленным началом смыслового единства, фиксирующегося на письме абзацем, служат слова: Ясно, что..., Неужели не ясно, что..., Понятно, что..., Политика партии правильна, потому что... ). Слово правильно достигает в текстах сталинских речей поразительной "концентрации", повторяясь необычно часто. Излюбленным риторическим приемом служит повтор. Разновидности повтора: анафора, эпифора (повтор конца фраз), параллелизм синтаксических конструкций — характерны для этих текстов. Второй излюбленный риторический прием — риторический вопрос. Почему? Этому есть четкое объяснение. Оратор как бы "вдалбливает" непонятливому ученику простой и абсолютно ясный учебный материал. Сталин как "великий вождь и учитель" учил всех и всему: лингвистов —-языкознанию, крестьян — сельскому хозяйству. И речи Сталина по строению напоминают катехизис: вопрос требует однозначного ответа, известного только самому оратору, выступающему "от лица" верховного псевдоиерарха — партии, как духовный учитель и отец выступает от лица

Бога. Вместо текстов Священного Писания авторитетными текстами служат сочинения классиков марксизма-ленинизма. Смыслового развития речи нет — она застывает в системе "пунктов", каждый из которых, как и сама речь, абсолютно завершен, замкнут, ясен. Вместо диалога — последовательность замкнутых "диад" (вопрос-ответ) катехизиса. Диалог как бы стягивается в вопрос-ответную диаду катехизиса, смысловое пространство речи превращается в точку, как объемы и формы средневекового готического собора стягиваются в вертикаль, а затем и в точку шпиля. Возможно, отнюдь не случайно для "сталинских" высотных зданий в Москве были избраны именно формы, напоминающие формы готические. Семь шпилей с тех пор высятся над Москвой. Монологичность речевого поведения налицо, речь монологична и по содержанию, и по форме.

Категоричность высказываний (отношение к истине) достигает высшей степени: суждения оратора не допускают никаких иных толкований, они абсолютно истинны. "Усомниться — значит впасть в ересь. Нет разных мнений — есть только правильное и неправильное.

Даниил Андреев говорит о Сталине, что тот был в очень слабой степени одарен образным мышлением и привык всю свою "умственную деятельность проводить через слово". Это, вероятно, справедливо. Слово Сталина отражает его манеру мысли — жесткую и застывшую, как катехизис.

Пример из "Заключительного слова по политическому отчету ЦК XVI съезду ВКП(б)": "Ясно, что линия нашей партии есть единственно правильная линия, причем правильность ее, оказывается, до того очевидна и неоспорима, что даже бывшие лидеры правой оппозиции сочли нужным без малейших колебаний подчеркнуть в своих выступлениях правильность всей политики партии" (Сталин И. В. Соч. — М., 1951.—Т. 13).

А вот как заканчивается эта речь, прерываемая постоянно голосами из зала: "Правильно! Правильно!": "Чем можно тут помочь делу? (Оратор имеет в виду позицию "правой оппозиции", в начале речи объявленной полностью принявшей позицию партии.) Для этого есть лишь одно средство: порвать окончательно со своим прошлым,

перевооружиться по-новому и слиться воедино с ЦК нашей партии в его борьбе за большевистские темпы развития, в его борьбе с правым уклоном. Других средств нет. Сумеют сделать это лидеры правой оппозиции — хорошо. Не сумеют — пусть пеняют на себя".

Казалось бы, где логика? Ведь нет уже правой оппозиции, о чем оратор заявил в начале выступления. Тем не менее она должна слиться с партией в борьбе с... правым уклоном! Однако логика есть: это логика борьбы, алчущей противника, даже если таковой реально отсутствует. Речь Сталина пронизана духом борьбы, хотя внешне спокойна и уверенна.

И все же риторика Сталина, оставаясь внешне риторикой борьбы, тем не менее демонстрирует, как и индивидуальный речевой стиль Сталина, то, что борьба для него закончена: он абсолютный иерарх и учитель, он обладатель речи и истины, и выше нет никого. Отсюда спокойствие и даже умиротворяющее воздействие его речей. В конце своей жизни Сталин доходит до абсолютного предела — до полного отказа от публичного слова. Оно уже не нужно: все решено. Об этом пишет Даниил Андреев: "А когда в 1949 году... было отпраздновано его семидесятилетие, он, присутствуя на банкете и на концерте, данных в его честь с пышностью "Тысячи и одной ночи", не проронил ни единого звука... Даже слова простой благодарности не сорвалось с его языка".

Итак, предельное проявление речевого поведения состоявшегося лидера, предел монологической по содержанию речи, предельное выражение принципа манифестации власти — полный отказ от слова, от речи. Вырожденное общение, остановленный монолог обращаются в точку — вопрос-ответную диаду катехизиса, а в пределе превращаются в ничто.

Рассмотрим особенности риторических средств косвенного информирования в речи Сталина — образность речи, использование в ней иронии, шутки, намека.

Средства косвенного информирования — это в основном риторические тропы, т. е. система переносных значений и их особые риторические функции. К этой системе относятся: метафора, сравнение, метонимия, ирония, намек, притча, парадокс. В общем смысле можно ска-

100

зать, что если при прямом информировании в речи значение высказывания складывается из значений составляющих это высказывание слов, то при косвенном информировании ситуация иная: значение высказывания не равно сумме значений его лексических компонентов: "имеется в виду" не то или не совсем то, что сказано словами. Слово, высказывание или текст должны быть "расшифрованы" или дополнены в смысловом отношении, а иногда и "поняты наоборот" (ирония).

Образность речи и теория метафоры в современной лингвистике стали предметом специального и весьма пристального изучения.