15 страница. Официально вопрос о войне с Японией на конференции не рассматривался, и обсуждение дальневосточных проблем проходило во время неофициальных двусторонних

Официально вопрос о войне с Японией на конференции не рассматривался, и обсуждение дальневосточных проблем проходило во время неофициальных двусторонних встреч глав правительств трех держав или министров иностранных дел. Атомная проблема не обсуждалась даже неофициально, тем не менее она оказывала большое влияние на поведение и действия американской и в некоторой степени английской делегаций.

Во время конференции советская делегация подтвердила, что СССР выполнит заключенное в Ялте соглашение и вступит в войну против Японии. Согласовывались связанные с этим технические вопросы, обсуждались условия советско-китайских переговоров и оккупации Японии. Была принята и опубликована декларация США, Китая и Англии с призывом к Японии капитулировать.

Прибыв в Потсдам, президент Трумэн с нетерпением ожидал информации об испытании атомной бомбы. Первая краткая телеграмма поступила накануне открытия конференции, вечером 16 июля. В ней сообщалось, что результаты испытания «удовлетворительны и даже превзошли ожидания»{374}.

На заседании 17 июля Трумэн высказал свою неудовлетворенность ходом выполнения решений Ялтинской конференции. В дневниковой записи, помеченной той же датой, адмирал Леги отметил, что Трумэн «ухватился за долгожданную возможность начать наступление»{375}.

Особенно уверенно президент почувствовал себя после того, как ознакомился с полученным 21 июля подробным письменным отчетом о взрыве в Аламогордо. Сразу после этого Трумэн созвал совещание всех высших военных руководителей США, находившихся в Потсдаме: адмиралов Леги и Кинга, генералов Маршалла, Арнольда и Эйзенхауэра. Обсуждался только один вопрос: об использовании атомной бомбы против Японии. Все единодушно согласились, что ее следует применить.

24 июля Маршалл, Стимсон и Трумэн одобрили подготовленный штабом армии США приказ командующему стратегической авиацией генералу Спаатсу об атомной бомбардировке Японии. На следующее утро этот приказ за подписью исполняющего обязанности начальника штаба армии США генерала Т. Хэнди был передан Спаатсу. «509-й авиагруппе 20-й воздушной армии, — говорилось в приказе, — доставить первую специальную бомбу сразу после 3 августа 1945 г., как только погода позволит произвести визуальное бомбометание, на одну из следующих целей: Хиросима, Конура, Ниигата и Нагасаки...»{376}

Руководители США полагали, что атомная бомба явится наиболее существенным подкреплением американской дипломатии только в том случае, если будет продемонстрирована ее мощь. Именно это имея в виду, Трумэн изъявил желание побыстрее закончить Потсдамскую конференцию, чтобы отложить решение большинства спорных проблем на период, [152] когда атомное оружие уже будет применено. Твердая позиция Советского Союза помешала ему осуществить задуманный маневр. Конференция продолжала работу.

В Потсдаме президент США, следуя рекомендации Временного комитета, решил кратко проинформировать советских руководителей об атомном оружии еще до его применения. С этим согласился и Черчилль, полагавший, что такая «психологическая атака» заставит Советский Союз быть более сговорчивым. Однажды после окончания очередного заседания президент сказал И. В. Сталину, что в США разработано оружие огромной разрушительной силы. Сталин поблагодарил за информацию и не задал никаких вопросов. Черчилль, присутствовавший при этом разговоре, впоследствии утверждал, что Сталин «не понял значения» сделанного ему сообщения. Однако он ошибался. Советское правительство уже давно располагало данными о том, что в США ведутся работы в области создания атомного оружия, и в качестве ответной меры также вело работы такого рода.

И. В. Сталин в присутствии Г. К. Жукова рассказал В. М. Молотову о разговоре с президентом США, на что Молотов тут же ответил: «Цену себе набивают». И. В. Сталин рассмеялся: «Пусть набивают. Надо будет сегодня же переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы»{377}.

Ядерный фактор оказал в Потсдаме большое влияние и на отношение руководителей США к вопросу о вступлении СССР в войну против Японии. Объединенный разведывательный комитет США и Англии в начале июля заявил, что, по его мнению, «вступление Советского Союза в войну окончательно убедит Японию в неизбежности полного разгрома»{378}. С этих же позиций велись и переговоры с советской военной делегацией в Потсдаме.

Однако некоторые руководящие деятели США считали, что наличие атомной бомбы позволяет отказаться от помощи Советского Союза в разгроме Японии и тем самым ограничить его участие в решении дальневосточных проблем. Такой точки зрения придерживался, в частности, помощник военного министра США Д. Макклой. Еще на совещании высших американских военачальников в Белом доме 18 июня он заявил, что атомную бомбу следует рассматривать с точки зрения, «нуждаются ли Соединенные Штаты в помощи России для разгрома Японии»{379}. С мнением Макклоя соглашался и Трумэн.

Но тогда атомная бомба еще не прошла испытания и никто не был абсолютно уверен, что она взорвется. Ввиду этого Трумэн решил все-таки добиваться помощи СССР. В мемуарах он писал, что для него одной из важнейших задач в Потсдаме было «получить лично от Сталина подтверждение о вступлении России в войну против Японии»{380}.

Лишь после успешного испытания бомбы правительства США и Англии стали склоняться к мысли, что лучше закончить войну с Японией без участия Советского Союза. 22 июля 1945 г. Стимсон записал в своем дневнике, что США «уже больше не нуждаются в России»{381}. Такую же позицию занимал и Черчилль, на которого, по свидетельству фельдмаршала Брука, доклад о результатах экспериментального взрыва произвел весьма сильное впечатление{382}.

Однако руководители США считали нецелесообразным выступать открыто против участия СССР в войне с Японией: во-первых, потому, что [153] недавно настаивали на этом; во-вторых, из опасения, что атомное оружие может не оказать необходимого воздействия на японское правительство. «Я должен откровенно признаться, — писал Бирнс в своих мемуарах, — что испытал бы чувство удовлетворения, если бы русские решили не вступать в войну... Однако соглашение было заключено, и мы вынуждены были придерживаться своих обязательств»{383}.

Теперь основные надежды американское руководство возлагало на то, что применение атомной бомбы вызовет капитуляцию Японии еще до вступления Советского Союза в войну. А чтобы отсрочить это вступление, госдепартамент СИТА решил затягивать по возможности советско-китайские переговоры. «Наша цель заключалась в том... — признавался Бирнс позже, — чтобы поощрять китайцев продолжать переговоры... Продолжение переговоров между Сталиным и Чан Кай-ши затянуло бы вступление в войну СССР, а японцы тем временем могли бы капитулировать. Президент разделял эту точку зрения»{384}.

Еще в июне президент Трумэн и заместитель государственного секретаря Грю в беседах с министром иностранных дел Китая Сун Цзы-вэнем перед отъездом последнего в Москву дали ему понять, что некоторые пункты соглашения в Ялте не могут быть выполнены до встречи «большой тройки» в Потсдаме. В то же время Трумэн заверил Сун Цзы-вэня, что США не сделают ничего, что могло бы повредить интересам Китая. Американский посол в Москве А. Гарриман получил указание удерживать китайскую делегацию от выполнения советских требований.

На Потсдамской конференции Трумэн избегал обсуждения со Сталиным проблем советско-китайских переговоров. Он отверг предложение экспертов госдепартамента вызвать Сун Цзы-вэня в Потсдам, чтобы завершить переговоры по нерешенным вопросам. 23 июля, когда из Вашингтона пришла информация об уточненных сроках готовности атомной бомбы, президент и государственный секретарь телеграфировали Чан Кай-ши, чтобы он не шел на какие-либо уступки. Одновременно они рекомендовали китайцам возобновить переговоры с Советским правительством. «Я опасался, — писал позднее Бирнс, — что, если они не сделают этого, Сталин может немедленно вступить в войну»{385}.

Ядерный фактор сыграл решающую роль и в определении срока опубликования совместной декларации союзных держав, проект которой был подготовлен правительством США еще до начала конференции в Потсдаме. Но текст ее передали Чан Кай-ши и Черчиллю только 24 июля — после того, как стала известна примерная дата атомной бомбардировки.

Демарш трех держав должен был явиться предупреждением для правительства Японии и побудить его капитулировать. Об атомной бомбе в заявлении не упоминалось, но руководители США считали, что ее связь с требованием о капитуляции будет очевидна.

25 июля Черчилль сообщил Трумэну, что он согласен с предложенный проектом, а на следующий день прибыл положительный ответ и от Чан Кай-ши. Вечером документ, получивший название Потсдамской декларации, был передан для объявления по радио, а на следующее утро опубликован в газетах.

Несмотря на то что Потсдамская декларация была выработана без непосредственного участия СССР (Бирнс направил ее советской делегации одновременно с передачей текста для объявления но радио), она отражала антифашистский освободительный характер второй мировой войны, возросшую роль прогрессивных сил в мировом развитии, рост влияния Советского [154] Союза в результате разгрома гитлеровской Германии. Декларация предусматривала уничтожение в Японии власти и влияния милитаристов, оккупацию японской территории в течение периода, необходимого для ликвидации последствий милитаристской политики, ограничение суверенитета Японии островами Хонсю, Хоккайдо, Кюсю, Сикоку, разоружение японской армии, наказание военных преступников, устранение всех препятствий к возрождению и укреплению в стране демократических тенденций. Декларация разрешала Японии иметь только мирную промышленность. Она призывала японское правительство немедленно провозгласить безоговорочную капитуляцию и предупреждала, что «иначе Японию ждет быстрый и полный разгром»{386}. Учитывая антимилитаристский, демократический характер Потсдамской декларации. Советское правительство присоединилось к ней, официально объявив об этом 8 августа 1945 г.

В Токио Потсдамская декларация вызвала колебания, которые объяснялись главным образом тем, что под документом отсутствовала подпись Советского Союза и правительству Японии не была ясна его позиция. На состоявшемся 27 июля совещании Высшего совета по руководству войной японские руководители решили дать ответ лишь после того, как станут ясны намерения СССР. «Позиция, занятая Советским Союзом в отношении Потсдамской совместной декларации, — телеграфировал утром 28 июля министр иностранных дел Японии Того японскому послу в Москве Н. Сато, — будет с этого момента влиять на наши действия...» Послу предписывалось срочно выяснить, «какие шаги Советский Союз предпримет против Японской империи»{387}.

Японское правительство выжидало. Было решено лишь опубликовать Потсдамскую декларацию в сокращенном виде, а в комментариях намекнуть, что правительство, по-видимому, оставит ее без внимания. Однако 28 июля премьер-министр Судзуки под давлением сторонников продолжения войны выступил на пресс-конференции с заявлением, что Япония игнорирует Потсдамскую декларацию. Это заявление дало Соединенным Штатам формальный повод применить атомное оружие. Приказ, отданный 25 июля, не был отменен{388}. 30 июля Стимсон, несколькими днями раньше возвратившийся в Вашингтон, прислал Трумэну в Потсдам проект официального заявления президента США в связи с атомной бомбардировкой и просил рассмотреть его как можно быстрее, чтобы не позднее 1 августа заявление было готово к опубликованию. Высшее руководство США с нетерпением ожидало результатов атомного удара по Японии.

4 августа личный состав 509-й авиагруппы был впервые кратко информирован о природе новой бомбы и характере ее взрыва. На следующий день экипаж самолета Б-29 «Энола Гэй» под командованием полковника П. Тиббетса получил приказ сбросить первую атомную бомбу. В ночь на 6 августа экипаж приступил к выполнению задачи. В 8 часов 15 минут по местному времени бомба была сброшена на парашюте, и через несколько минут над Хиросимой взвился смертоносный атомный гриб.

Хотя минут за пятнадцать до взрыва в Хиросиме прозвучал сигнал тревоги, появление одиночного американского самолета не вызвало беспокойства у подавляющего большинства жителей. Они не стали укрываться в убежищах. Сразу после взрыва, эквивалентного взрыву 20 тыс. тонн тринитротолуола, город покрыли огромные тучи дыма. Один за другим вспыхивали деревянные дома. Когда к концу дня пожары утихли, [155] город представлял собой сплошные развалины. В радиусе 2 км от эпицентра взрыва все здания оказались полностью разрушенными, а в радиусе 12 км — получили более или менее значительные повреждения. Из 90 тыс. жилых и других строений примерно 70 процентов были уничтожены полностью или разрушены частично, а в остальных повреждены крыши, выбиты окна{389}.Из каждых десяти человек, находившихся на открытой местности в радиусе 2 км от эпицентра взрыва, погибло восемь, а внутри помещений — пять человек. Точное число жертв, возможно, никогда не будет известно, так как спорным остается вопрос о количестве жителей в момент атомной бомбардировки. Эта цифра колеблется от 227 до 400 тыс. человек.

Через 16 часов после уничтожения Хиросимы Белый дом опубликовал официальное заявление, в котором кратко информировал об истории создания атомного оружия, подчеркивал его огромную разрушительную силу и предупреждал Японию, что в случае отклонения требований о капитуляции ее «ожидает с воздуха такой поток разрушений, которого никогда не знала земля»{390}. Правительство США ожидало, что сразу после атомного взрыва Япония признает свое поражение.

Однако эти надежды не оправдались. 7 августа, уже после того, как было опубликовано заявление президента Трумэна, японский премьер-министр Судзуки получил данные о результатах бомбардировки Хиросимы и сразу же предложил созвать заседание Высшего совета по руководству войной, но военные руководители выступили против. Не был даже собран кабинет министров. Военное командование ограничилось посылкой в Хиросиму комиссии для расследования. Оно активно продолжало подготовку армии и страны к решительному сражению на территории собственно Японии.

Не добившись желаемого результата, американские генералы стремились как можно скорее сбросить вторую бомбу, чтобы продемонстрировать Японии и всему миру, что США могут продолжать атомные удары. Еще в конце июля срок применения второй бомбы был перенесен с 20-го на 11 августа, а через неделю его сократили еще на два дня. «Когда решение было принято, — отмечал генерал Гровс, — научный персонал выразил опасение, что сокращение срока подготовки на целых два дня внесет элемент неуверенности. Тем не менее я рискнул»{391}.

7 августа Трумэн направил генералу Спаатсу телеграмму, в которой требовал продолжать атомные бомбардировки Японии по мере готовности ядерного оружия. Стремясь побыстрее выполнить указание президента, американское командование не посчиталось даже с тем, что на самолете со второй атомной бомбой обнаружилась неисправность, а погода не благоприятствовала бомбометанию. Заместитель Гровса генерал Т. Фаррел, занимавшийся на Тиниане непосредственной подготовкой атомных ударов по Японии, отдал приказ на вылет{392}.

9 августа вторая американская атомная бомба, эквивалентная 20 тыс. тонн тринитротолуола, была сброшена на японский город Нагасаки. Ее взрыв почти полностью разрушил город. В атомном пламени погибли десятки тысяч людей. Еще больше оказалось ранено и подверглось радиоактивному облучению. Всего в результате двух атомных бомбардировок пострадало около 500 тыс. мирных жителей.

В США имеются высказывания, что атомные бомбардировки послужили главной и даже единственной причиной капитуляции Японии. [156] «Упали две бомбы — и война кончилась, — писал В. Буш, один из руководителей атомной программы США. — Стоит ли после этого доказывать, насколько они ускорили окончание войны?»{393}

В «Иллюстрированной истории второй мировой войны», подготовленной американским журналом «Ридерс дайджест», утверждается, что атомная бомбардировка «привела к полной и безоговорочной капитуляции Японии»{394}.

Несомненно, что японское правительство не могло не принимать во внимание наличие у противника такого мощного оружия и должно было учитывать этот факт в планах своих дальнейших политических и военных действий. Но всем хорошо известно, что война продолжалась и после разрушения Хиросимы и Нагасаки. Следовательно, атомное оружие было не главным фактором, заставившим Японию принять условия Потсдамской декларации.

Применение Соединенными Штатами атомной бомбы преследовало главным образом политические, a не военные цели. Демонстрацией оружия огромной разрушительной силы правящие круги США намеревались запугать народы, укрепить свои военные, политические и дипломатические позиции в послевоенном мире, обеспечить стратегическое превосходство над Советским Союзом и использовать это превосходство для давления на страну социализма.

Прогрессивные люди всего мира справедливо рассматривают атомную бомбардировку японских городов как демонстрацию намерений Уоллстрита установить, опираясь на новое страшное оружие, свое господство в послевоенном мире. Применение в августе 1945 г. атомного оружия ознаменовало собой первый акт «холодной войны». «Со стороны агрессивных империалистических кругов, — отмечал Генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев, — «холодная война» была сознательной игрой на нервах советских людей и наших социалистических братьев и союзников. Нас надеялись запугать с помощью ядерного шантажа и создания целой системы военных блоков и военных баз»{395}.

К августу 1945 г. вооруженные силы союзных держав добились существенных успехов. Они нанесли ущерб японскому флоту и авиации, а также завоевали полное господство в воздухе и на океане. С захваченных на непосредственных подступах к Японии плацдармов могло быть осуществлено вторжение на ее территорию. Здесь же располагались передовые базы ВВС и ВМС, опираясь на которые они получили возможность наращивать силу ударов по противнику и осуществлять все более эффективную морскую блокаду.

Тем не менее многие политические и военные руководители Японии не считали, что война проиграна, и упорно стремились продолжить ее. С этой целью они предполагали использовать политические разногласия между союзниками по антифашистской коалиции, особенно антисоветские настроения известной части правящих кругов США и Англии, которые проявлялись все более отчетливо.

Свои главные надежды высшие военные руководители Японии возлагали на то, что им удастся затянуть войну, измотать противника, причинить ему большой урон и в конце концов добиться почетных условий мира. При этом учитывалось, что японские сухопутные силы в отличие от авиации [157] и флота понесли сравнительно небольшие потери и полностью сохранили боеспособность. Кроме того, маньчжуро-корейский военно-экономический плацдарм почти не пострадал и мог стать базой для создания длительной и прочной обороны. Учитывалось и то, что вооруженные силы США и Великобритании, сосредоточенные на Дальнем Востоке, еще не имели опыта в проведении сухопутных операций крупного масштаба, численность их была недостаточной, а на переброску личного состава и боевой техники с Европейского театра войны требовалось немалое время.

Ни бомбардировки, ни блокада, которые нанесли значительный ущерб экономике Японии и серьезно ослабили ее военно-экономический потенциал, не смогли поколебать решимости милитаристских кругов «погибнуть, но не дать осквернить священную землю императора». Не сказались они и на общем морально-боевом духе вооруженных сил, во всяком случае, сторонники продолжения войны не сталкивались с серьезной и организованной оппозицией. Даже атомные удары, которые, по мнению некоторых политических и военных деятелей США и Великобритании, должны были заставить Японию немедленно капитулировать, не дали ожидаемого результата.

Это обстоятельство следует подчеркнуть еще и потому, что после окончания войны в военных кругах США не всегда достаточно объективно оценивали значение действий авиации летом 1945 г. Характерны в этом отношении доклады командующего военно-воздушными силами генерала Арнольда военному министру. В них авиация изображается едва ли не главным средством, обеспечившим победу. Арнольд писал, в частности, что массированные налеты на города Японии серьезно ослабили ее экономический и моральный потенциал{396}. В противоположность этому начальник штаба армии США генерал Маршалл считал, что «военно-воздушные силы самостоятельно не смогут вывести Японию из войны, как не смогли они решить этой задачи в войне с Германией». Возможности ВВС ограничивались еще и тем. что вооруженные силы Японии были «рассредоточены на обширной территории, имеющей гористый характер»{397}.

Действительно, ни бомбардировки, ни блокада, ни какие-либо другие меры не могли в короткий срок и существенным образом ослабить боеспособность японской сухопутной армии, то есть той силы, на которую главным образом рассчитывали японские милитаристы в своих планах продолжения войны. Но их последние надежды были утрачены окончательно, когда они оказались лицом к лицу с Советскими Вооруженными Силами.

Часть вторая. Вступление Советского Союза в войну против милитаристской Японии

Глава восьмая. Подготовка советских вооруженных сил к военным действиям против милитаристской Японии

1. Агрессивные происки японского империализма против Советского Союза

Советский Союз всегда искренне стремился к мирным отношениям с соседними странами на Дальнем Востоке, в том числе и с Японией, что отвечало интересам всех стран. Однако миролюбивая политика СССР не находила отклика у правящих кругов милитаристской Японии.

На протяжении многих лет, с установлением Советской власти и вплоть до 1945 г., правящие круги Японии, подстрекаемые международным империализмом, проявляли крайнюю агрессивность к СССР. Планы японского милитаризма были направлены на захват советского Дальнего Востока и Сибири.

Общеизвестно, что дальневосточные земли России начали осваиваться еще в середине XVII в., когда русское государство заметно окрепло после тяжелых лет польской и шведской интервенции и крестьянских войн. Казаки, беглые крестьяне, промысловые и служилые люди устремились на восток, в далекие края. Их манили сибирские неосвоенные земли, богатые пушниной и полезными ископаемыми. Присоединение Западной Сибири привело к ускорению этого процесса.

Стихийное продвижение носило преимущественно мирный характер и привело к распространению среди местного населения более передовых орудий охоты, методов обработки земли. «...Россия действительно, — отмечал Ф. Энгельс, — играет прогрессивную роль по отношению к Востоку»{398}.

Освоению востока способствовали географические открытия, которые следовали одно за другим. В 1648 г. С. Дежнев открыл пролив, соединяющий Северный Ледовитый океан с Тихим, и описал берега Чукотского полуострова. Сподвижник Дежнева Ф. Попов-Холмогорец — один из первых открывателей Камчатки (1648 г.). Экспедиции русских землепроходцев И. Голыгина, В. Кузнецова, Л. Морозки (1686 — 1688 гг.) и В. Атласова (1697 — 1699 гг.) прочно закрепили русских на Камчатке.

Что касается Курильских островов, то первые посещения их русскими мореходами и землепроходцами также относятся к середине XVII в. В одном японском исследовании отмечается: «В 1643 году (20-й год Кан-эи) русские пришли в Камчатку и открыли острова Цисимские, название которых они изменили на Курильские». И далее поясняется, что «русские заняли ближайшие 21 остров»{399}. [161]

В 1700 г. Курильские острова были нанесены на карты С. Ремезова, что русскими географами было сделало впервые. В 1711 г. казачий атаман Д. Анциферов и казачий есаул И. Козыревский заходили на ближайшие к Камчатке острова Шумшу и Парамудшр. В 1713г. население этих островов приняло русское подданство. В 1720 г. геодезисты И. Евреинов и Ф. Лужин с мореходом Бушем доходили до пятого острова Онекотана{400}.

Весьма большое значение имели открытие Татарского пролива, отделяющего Сахалин от материка, и установление судоходности Амура. До этого времени считалось, что зайти в Амур с моря нельзя, а Сахалин является полуостровом. Это утверждали известные мореплаватели француз Ж. Лаперуз, совершивший плавание на Дальний Восток в 1785 — 1788 гг., англичанин У. Броутоп, побывавший там в 1793 и 1796 гг., и русский мореплаватель И. Ф. Крузенштерн. В 1806 г. Крузенштерн вместе с Ю. Ф. Лисяиским вновь обследовали побережье Сахалина, объявив местным жителям — айнам о принятии их в русское подданство, а Сахалин — владением Российской империи. В том же году морской офицер Н. А. Хвостов, исследовав район Охотского моря, оставил местным жителям Анивского залива на Сахалине декларацию о том, чтобы они объявляли леем иностранцам, что Сахалин принадлежит России. В 1849 г. экспедицией Г. И. Невельского было установлено, что Сахалин — остров.

Северо-запад Тихого океана уже давно привлекал внимание американцев. В 1851 г. военная эскадра под командованием коммодора М. Перри — одного из ярых сторонников агрессивной политики США в районе Тихого океана — появилась вблизи Японских островов. Стремясь установить торговые связи, коммодор использовал любые средства, вплоть до открытых угроз, и в 1853 г. добился подписания торгового соглашения Японии с Соединенными Штатами.

Иную политику в отношении Японии проводило русское правительство. Его представитель — адмирал Е. Путятин, прибывший в Японию на год раньше американцев, вел трудные дипломатические переговоры и лишь в начале 1855 г. смог заключить торговое соглашение. Он строго соблюдал требования инструкции правительства воздерживаться «от всяких неприязненных по отношению к японцам действий, стараясь достигнуть желаемого единственно путями переговоров и мирными средствами»{401}.

Несмотря на миролюбие России, Япония издавна рассматривала русские дальневосточные земли как объект своих агрессивных устремлений. В 1855 г., воспользовавшись слабостью России после Крымской войны, она заключила с царским правительством договор, по которому Сахалин объявлялся общим владением Японии и России, а Курильские острова были поделены. Спустя 20 лет по Санкт-Петербургскому договору Япония отказалась от совместного владения Сахалином в обмел на уступку ей всех островов Курильской гряды. Но, как известно, в результате поражения царской России в войне 1904 — 1905 гг. Япония в соответствии с Портсмутским договором отторгла Южный Сахалин и превратила его в свою колонию — Карафуто. Утвердившись на Южном Сахалине и Курильских островах, Япония закрыла для российского флота свободный выход не только в Тихий океан, но и к портам Камчатки и Чукотки, а Южный Сахалин и Курильские острова превратила в плацдармы агрессии.

Вызванный Великой Октябрьской социалистической революцией подъем революционного движения пролетариата Японии заставил ее правящие круги серьезно задуматься над проблемами «преграждения пути [162] коммунистической революции на восток от Уральского хребта»{402}. Тогдашний кумир японской армейской молодежи военный министр генерал К. Угаки, выступая 8 ноября 1917 г. перед слушателями императорской академии, нарисовал картину тех бедствий, которые якобы ждут Японию, если она не обеспечит себя «правительством твердой руки...»{403}. Главным врагом империи объявлялся большевизм и его родина — Советская Россия. Японский генералитет не считал вооруженный пролетариат молодой Республики серьезным противником. Он ориентировал армию на легкую победу, намереваясь сокрушить Советскую власть на Дальнем Востоке и в самом скором времени поднять знамя империи над обширными азиатскими территориями вплоть до Уральских гор.

Создание первого в мире рабоче-крестьянского государства не устраивало капиталистов не только Японии, но и европейских держав, а также Соединенных Штатов Америки. Они опасались, что Республика Советов станет примером для рабочих и солдат других стран. Подчеркивая это, В. И. Ленин говорил: «У них одна мысль: как бы искры нашего пожара не перепали на их крыши»{404}.

Вопрос о подготовке военной интервенции на Дальнем Востоке, выдвинутый послом США Д. Фрэнсисом, обсуждался на специальной конференции представителей Антанты и декабре 1917 г. В январе 1918 г. Япония, США. Англия и Франция договорились послать во Владивосток, где уже находился американский крейсер «Бруклин», японские и британские корабли{405}.

Па парижском заседании верховного военного совета Антанты, состоявшемся 2 июля того же года, было принято решение об интервенции в Сибирь, а уже 6 июля в Белом доме выработан план вооруженного вторжения. Предполагалось послать в Россию японские и американские войска, по 7 тыс. человек от каждой страны. По официальным американским данным, на советский Дальний Восток было направлено 72 тыс. японских и свыше 9 тыс. американских солдат{406}. На самом деле численность японской оккупационной армии достигала 100 тыс. человек, а в начале 1920 г. — 175 тыс. человек (11 дивизий из 21, имевшейся в Японии){407}.