Захватнические действия Италии и Германии 9 страница

В это время в самой Чехословакии начались разногласия между различными группировками буржуазии. Наиболее правые круги, представленные аграрной партией, к которой принадлежал, в частности, премьер-министр Годжа, видели возможность сохранения своих социальных позиций в установлении в стране «сильной власти», считая возможным опереться на помощь рейха. Еще до майского кризиса они давали понять гитлеровцам, что готовы пойти на уступки Генлейну и согласны расторгнуть пакт о взаимопомощи с Советским Союзом{278}.

Другой тактической линии придерживались президент Бенеш и представляемая им группировка крупной буржуазии. На протяжении всего межвоенного периода они ориентировались на западные державы, прежде всего на Францию. Заинтересованная в сохранении чехословацкого государства, обеспечивавшего ей господствующие политические и экономические позиции внутри страны, эта часть буржуазии полагала, что от Гитлера можно добиться большего, следуя в фарватере англо-французской политики.

Располагая широкими личными связями на Западе и хорошо зная дипломатическую кухню Лиги наций, Бенеш ясно представлял себе, какого рода сговор подготавливался между «западными демократиями» и державами оси. Реакционные круги, писал он впоследствии, желали направить развитие событий таким образом, чтобы, если возникнет война, она была бы «войной между нацизмом и большевизмом»{279}. Деятельность Бенеша свидетельствует о том, что и он полностью разделял эти взгляды.

Договор с Советским Союзом президент Чехословакии рассматривал не как эффективное средство обеспечения независимости страны, а лишь как выгодный козырь в предстоящей рискованной дипломатической игре. «Отношения Чехословакии с Россией, — пояснял Бенеш британскому посланнику Ньютону 18 мая 1938 г., — всегда были и будут второстепенным фактором, зависящим от позиции Франции и Англии... Если Западная Европа потеряет интерес к России, Чехословакия также утратит к ней [87] интерес»{280}. Даже мысль о допуске советских войск на территорию Чехословакии для совместной обороны страны Бенеш считал «ослоумием» и невообразимой глупостью{281}. Он внимательно прислушивался к советам Лондона и Парижа и был готов пойти на значительные уступки в переговорах с Генлейном.

Правительства Англии и Франции посоветовали Бенешу отменить мобилизацию и дать согласие на новые уступки генлейновцам{282}. Английский посол в Берлине довел до сведения германского правительства, что кабинет Чемберлена оказывает на Прагу давление для достижения «справедливого» решения вопроса и что она обещает сделать все возможное в этих целях. Далее английский дипломат просил Германию проявить терпение, ибо ее желания могут быть удовлетворены мирным путем. Если тем не менее военный конфликт разразится, предупреждал он, и Франция в силу своих обязательств вынуждена будет в него вмешаться, тогда Англия «не сможет гарантировать, что она не будет вовлечена в конфликт»{283}.

По расчетам правящих кругов Англии, Франции и их заокеанских партнеров, достижение договоренности с Германией предотвращало возникновение вооруженного конфликта внутри капиталистической системы, чреватого опасными социальными потрясениями. В то же время им казалась заманчивой перспектива направить «динамизм» рейха в сторону Советского Союза.

Стремясь подорвать советско-чехословацкий договор как опору независимости Чехословакии, гитлеровцы развернули бешеную антисоветскую кампанию. Они утверждали, что правительство Чехословакии, заключив договор с Москвой, превратило страну в очаг «красной опасности», «непотопляемый авианосец» большевиков. Центры немецко-фашистской пропаганды за пределами Германии пытались запугать обывателя Запада угрозой «коммунистической агрессии».

Общее направление гитлеровской пропаганды отвечало устремлениям политических лидеров Англии, Франции и США. Заявление дипломатов рейха, будто Чехословакия в результате договора с Советским Союзом превратится в плацдарм «для нападения на Германию»{284}, встретило в Лондоне и Париже понимание и сочувствие. Западные державы выдвинули тезис «нейтрализации» Чехословакии, то есть аннулирования ее договоров с Советским Союзом и Францией{285}.

Разделяя антисоветские высказывания гитлеровцев, не скрывавших намерения в самое ближайшее время начать «поход на Восток», англо-французская дипломатия всячески поощряла их в этом. В беседах с германскими представителями английские и французские официальные лица подчеркивали «экономические трудности», якобы переживаемые СССР, «неспособность» его армии вести наступательные операции.

Такова была политическая обстановка, на фоне которой развертывалась чехословацкая трагедия. Лондон и Париж оказывали сильнейшее давление на Прагу, заставляя пойти на максимальные уступки. 25 мая германский посол в Лондоне Дирксен, ссылаясь на посланника Масарика, [88] сообщал в Берлин, что чехословацкое правительство намерено вести переговоры по всем вопросам, в том числе и о советско-чехословацких отношениях. «Он снова и снова подчеркивал, — писал германский посол, имея в виду Масарика, — что его правительство готово принять все требования, если они в какой-либо мере совместимы с сохранением независимости Чехословакии. Совершенно очевидно, что Галифакс оказал на него сильное давление»{286}.

О своих демаршах в Праге Галифакс и Боннэ поспешили сообщить гитлеровцам{287}, давая понять, что чехословацкий вопрос лучше всего решать за столом переговоров между Германией и западными державами, ибо это сотрудничество откроет путь к достижению договоренности между ними и по другим вопросам{288}. Настойчивость, с которой действовало при этом английское правительство, бросалась в глаза нацистским дипломатам. Правительство Чемберлена — Галифакса, подчеркивал Дирксен, «по отношению к Германии проявляет такой максимум понимания, какой только может проявить какая-либо из возможных комбинаций английских политиков»{289}.

Прибывший в середине июля в Лондон личный адъютант Гитлера капитан Видеман в беседе с Галифаксом заявил, что фюрер намерен начать переговоры с Великобританией лишь после урегулирования проблем Центральной Европы, прежде всего судетской, разрешить которую он собирается в ближайшее время{290}. От главы Форин офиса последовал ответ: «Передайте ему, что я надеюсь дожить до момента, когда осуществится главная цель всех моих усилий: увидеть Гитлера вместе с королем Англии на балконе Букингемского дворца...»{291}

Позиция Англии окончательно прояснилась после заявления английского посла в Берлине Гендерсона заместителю германского министра иностранных дел Вейцзекеру, что правительство Великобритании не намерено ради чехов «пожертвовать хотя бы одним солдатом» и, если они пойдут на обострение отношений с Германией, Англия не окажет им поддержки{292}.

Важное значение имела позиция французского правительства, которое совместно с Советским Союзом могло предотвратить надвигавшуюся катастрофу. Но основную ставку оно делало на соглашение с Германией. 23 мая Даладье пригласил к себе на квартиру германского посла Вельчека и, отбросив дипломатические условности, поделился своими опасениями об ужасных последствиях новой войны, в результате которой, утверждал французский премьер, будет полностью уничтожена «европейская цивилизация», а на опустошенных боями территориях появятся «казаки» и «монголы». Такая война, по его мнению, должна быть предотвращена, «даже если это потребует тяжелых жертв»{293}. Роль жертвы, отданной [89]на заклание, отводилась, конечно, Чехословакии. Два дня спустя Боннэ в беседе с Вельчеком заявил, что Франция не намерена выполнять обязательства по договору с Чехословакией. Если ее правительство сохранит «неуступчивую» позицию, Франция «будет вынуждена пересмотреть свои обязательства по договору»{294}. Это был акт открытого предательства.

Требуя от чехословацкого правительства «уступчивости» в переговорах с генлейновцами, роль которых как агентов рейха была общеизвестна, Боннэ прекрасно знал действительные планы гитлеровцев. Об этом свидетельствует, в частности, тот факт, что в беседе с польским послом Лукасевичем 27 мая 1938 г. он сказал: «План Геринга о разделе Чехословакии между Германией и Венгрией с передачей Тешинской Силезии Польше не является тайной»{295}. Французский министр иностранных дел использовал различные каналы для передачи в Берлин заверений, что «французы воевать не будут».

Несмотря на прямую поддержку правительств Англии и Франции в мае 1938 г., Гитлеру не удалось «проглотить» Чехословакию. Его остановила явно выраженная решимость чехословацкого народа выступить на защиту своей независимости. Но подготовка захвата Чехословакии продолжалась полным ходом.

3. Подготовка мюнхенской сделки

Англо-французские «миротворцы» чрезвычайно опасались новой попытки Гитлера «разрешить» судетский вопрос силой: неприкрытая агрессия вызвала бы бурное возмущение общественного мнения, что помешало бы дальнейшему проведению политики «умиротворения». Вот почему на протяжении всего чехословацкого кризиса английская дипломатия настаивала, чтобы реализация экспансионистских замыслов гитлеровцами осуществлялась путем «мирной эволюции». С весны 1938 г., свидетельствует личный адъютант Гитлера Видеман, англичане говорили: «Бомбы, сброшенные на Прагу, будут означать войну. Нужна другая тактика в отношении чехов: не надо выстрелов — душите»{296}.

Готовое помочь немецким фашистам «душить» чехов, английское правительство по согласованию с Парижем в конце июля направило в Прагу лорда Ренсимена в качестве «независимого посредника». Как разъяснял Боннэ германскому послу, в критическую минуту Ренсимен предложит план «справедливого» урегулирования, с которым чехи вынуждены будут согласиться, даже если он окажется приемлемым только для одних судетских немцев{297}. Таким образом, миссия Ренсимена представляла собой грубое вмешательство западных держав во внутренние дела Чехословакии. По выражению Фирлингера, она явилась «ширмой, скрывавшей от глаз английской общественности ампутацию судетского края, судьба которого была предрешена в Лондоне»{298}. И все же тогдашнее чехословацкое правительство согласилось с посреднической миссией Ренсимена.

Правительство Соединенных Штатов оставило без ответа заявление СССР от 17 марта 1938 г., осуждавшее захват Германией Австрии. По вине [90] госдепартамента советско-американские отношения в тревожное лето 1938 г. находились в состоянии «холодной неопределенности». После отзыва из Москвы посла США Д. Дэвиса его пост с июня 1938 г. до августа следующего года оставался незанятым.

Прибегая в публичных заявлениях к туманным формулировкам о стремлении к миру, американское правительство через своих дипломатических представителей в Европе поддерживало англо-французскую дипломатию, усилия которой были направлены на сговор с фашистскими державами. «Посол Соединенных Штатов в Лондоне Джозеф Кеннеди, — вспоминал Бенеш, — последовательно и безоговорочно защищал чемберленовскую политику «умиротворения»... А Даладье неоднократно указывал, что проводимая им политика «умиротворения» находилась в соответствии с позицией американского посла в Лондоне, а стало быть, и Соединенных Штатов...»{299}

В связи с чехословацким кризисом посол США во Франции Буллит в мае 1938 г. рекомендовал президенту Рузвельту вмешаться в европейские дела, чтобы избавить Францию от обязательств по договору с Чехословакией. Он видел выход в созыве конференции для перекройки карты Европы с участием западных держав и фашистских государств. Выдвинутый им вариант сделки отличался от осуществленного позднее сговора в Мюнхене лишь тем, что США должны были принять в ней непосредственное участие, выступив в роли арбитра.

Враждебной Чехословакии была и деятельность посла США в Германии Вильсона, убежденного сторонника политики «умиротворения». В начале августа 1938 г. он появился в Праге и подобно Ренсимену потребовал от чехословацкого правительства пойти на уступки генлейновцам{300}.

Немецкое командование с мая по август 1938 г. издало ряд директив о подготовке нападения на Чехословакию. Гитлер рассчитывал, что вооруженное вторжение и ликвидация Чехословакии как самостоятельного независимого государства произойдет без какой-либо помехи со стороны западных держав. «Я приму... решение о начале операций против Чехословакии, — говорилось в директиве от 7 июля 1938 г., — если буду твердо уверен, что подобно тому, как это имело место при оккупации демилитаризованной зоны и вступлении в Австрию, Франция не выступит и Англия поэтому также не вмешается»{301}.

С конца мая Германия ускорила работы по сооружению западного вала (линия Зигфрида). Строительству укреплений был придан характер своеобразной демонстрации, призванной доказать «безнадежность» французской помощи Чехословакии. Сотни тысяч рабочих возводили укрепления даже в ночное время. От света множества прожекторов над германо-французской границей стояло зарево{302}. Намеренно подчеркивая размах работ, Гитлер на съезде нацистской партии в Нюрнберге 12 сентября 1938 г. заявил, что на строительстве заграждений было занято около 450 тыс. человек и ежедневно поступало 8 тыс. вагонов строительных материалов.

Западный вал должен был представлять укрепленную полосу шириной около 35 км, которая состояла из 17 тыс. долговременных сооружений, расположенных в три-четыре ряда. За ней шла зона противовоздушной обороны. [91] Германская дипломатия и здесь не упустила случая сыграть на антисоветизме. Адъютант Геринга генерал Боденшатц 30 июня «доверительно» сообщил французскому военно-воздушному атташе Стелену, что эти укрепления необходимы Германии, чтобы «обезопасить свой южный фланг» при конфликте с Чехословакией, а затем при ликвидации «советской угрозы». Западные державы не должны по этому поводу беспокоиться, говорил Боденшатц, так как, «устраняя советскую угрозу, мы тем самым будем содействовать укреплению вашей безопасности...»{303}. Именно это и хотели услышать будущие мюнхенцы.

Кризис в Чехословакии искусственно углублялся. Вопреки требованиям широких демократических слоев населения пресечь деятельность «пятой колонны» правительство пыталось урегулировать вопрос путем существенных уступок генлейновцам. Последние, руководствуясь инструкциями Берлина, отвергали предложения Бенеша и выдвигали новые требования. Под давлением Англии и Франции чехословацкое правительство 6 сентября по существу приняло все пункты карлсбадской программы Генлейна{304}.

Оказавшиеся в затруднительном положении генлейновцы спровоцировали в Моравска-Остраве столкновение с местной полицией и 7 сентября прервали переговоры{305}. В тот же день в лондонской газете «Тайме» была опубликована статья ее главного редактора Даусона, в которой чехословацкому правительству рекомендовалось «принять предложение, поддерживаемое в некоторых кругах и ставящее своей целью сделать Чехословакию более однородным государством путем отделения от него чуждого ему населения, живущего по соседству с народом, с которым оно связано расовыми узами...»{306}. Устами Даусона британская дипломатия выдвигала предложение, которое еще не смели сделать генлейновцы: отторгнуть от Чехословакии Судетскую область. Статья вызвала возмущение прогрессивной общественности Запада и ликование в Берлине.

На съезде нацистов в Нюрнберге в адрес Чехословакии посыпались грубая брань и угрозы. 12 сентября Гитлер потребовал предоставить судетским немцам право «самостоятельно» решить свою судьбу, предупредив, что они «не покинуты и не безоружны»{307}. По сигналу из Берлина генлейновцы организовали многочисленные инциденты, превратившиеся в массовые выступления пронацистски настроенных немцев в Судетах. Для предотвращения мятежа чехословацкое правительство было вынуждено применить войска и объявить Судетскую область на военном положении. Генлейн, опасаясь ареста, бежал в Германию.

Чехословацкое правительство предложило представителям судетско-немецкой партии продолжить переговоры. Через Ренсимена генлейновцы выдвинули свои условия: вывести из Судетской области чехословацкие войска, отменить военное положение и передать функции охраны порядка местным органам. Для выполнения этих требований они определили срок — шесть часов.

В два часа дня 13 сентября в Лондоне получили тревожную телеграмму от английского посла в Берлине, содержавшую предупреждение, что в случае невыполнения чехословацким правительством ультиматума вспыхнет война; поэтому «нельзя терять ни минуты». «Если понадобятся оправдания перед некоторыми кругами, которые расценят это как постыдную [92] капитуляцию перед германскими угрозами, то это, безусловно, можно объяснить нашей постоянной приверженностью принципу самоопределения»{308}, — предлагал Гендерсон.

Этого сигнала только и ожидал Чемберлен, готовый приступить к исполнению давно разработанного им тайного замысла: дождавшись апогея кризиса, в последний момент под девизом «спасения мира» лично отправиться к нацистскому диктатору на переговоры. 13 сентября он уведомил Гитлера телеграммой о готовности посетить его на следующий день{309}. 15 сентября в Берхтесгадене состоялась встреча Чемберлена с Гитлером, который был настроен весьма воинственно. И это понятно. Разве сами англичане и французы не заверяли его, что они ничего не предпримут для спасения Чехословакии? Разве унизительное паломничество британского премьера, которому пришлось пересечь всю Германию и, добравшись до Баварских Альп, подняться по ступеням горной виллы рейхсканцлера, не являлось новым свидетельством постыдной капитуляции Запада?

Неожиданный визит главы английского правительства Гитлер решил использовать как своего рода предлог для оправдания в глазах мировой общественности подготавливаемого вторжения в Чехословакию. Сославшись на вымышленное сообщение о трехстах убитых и многих сотнях раненых в результате столкновений в Судетах, Гитлер заявил, что чехословацкая проблема требует немедленного решения и что возможность сотрудничества Германии и Англии будет в значительной степени зависеть от того, сумеют ли они достигнуть соглашения на общей основе. Если судетских немцев включить в рейх, бесцеремонно заявил фюрер, отделить венгерское, польское и словацкое меньшинства, то оставшаяся часть окажется столь малой, что по этому вопросу не придется ломать голову.

Чемберлен высказался за передачу Судет Германии, отметив лишь, что должен проконсультироваться с членами своего кабинета, Парижем и лордом Ренсименом, «забыв» при этом о Праге. Глава английского правительства предложил прервать переговоры на несколько дней, чтобы затем встретиться вновь{310}. После беседы с Чемберленом Гитлер абсолютно уверовал в возможность захвата Судетской области Чехословакии. Премьер Англии был также полон решимости заставить наконец Прагу выполнить требования Германии.

Вопреки распространявшимся в западноевропейских дипломатических кругах высказываниям английских официальных деятелей, что положение чехов «безнадежно», многие члены кабинета, обсуждая 30 августа 1938 г. при закрытых дверях линию английского правительства в отношении чехословацкого кризиса, вынуждены были признать, что их твердая позиция предотвратила бы агрессию{311}. Однако общий курс кабинета в надвигавшемся мировом конфликте оставался прежним, хотя некоторые его члены отлично понимали, насколько это рискованно для национальных интересов страны. «Нельзя гарантировать, — предупреждал английский министр иностранных дел, — что такая политика принесет успех... Если она потерпит неудачу, правительству будет предъявлен упрек, что, прояви только мужество в своих убеждениях, оно могло бы предотвратить несчастье. Его обвинят также в отказе от принципов коллективной [93] безопасности и тому подобном. Но эта критика его не трогает»{312}. В соответствии с такой позицией премьер обязал не высказывать угроз в адрес Гитлера, продолжать усилия, направленные на «урегулирование» вопроса, не предпринимать ничего, что может вызвать раздражение в Берлине{313}.

Докладывая 17 сентября на заседании кабинета министров результаты своего визита к Гитлеру, Чемберлен по-прежнему утверждал, что, выдав Чехословакию Германии, можно достичь желанной договоренности с фюрером. «Премьер-министр полагает, — говорится в протоколе этого заседания, — что можно урегулировать существующие трудности и надеяться достичь соглашения также и по другим вопросам»{314}.

Одним из аргументов апологетов Мюнхена является утверждение, будто западные державы, в частности Англия, перед угрозой применения гитлеровцами силы уступили им, так как были плохо подготовлены к войне. Эта версия абсолютно несостоятельна. Протоколы закрытых заседаний британского кабинета свидетельствуют, что ни один из министров ни разу не поставил вопроса о необходимости пойти на уступки Германии в связи с недостаточной готовностью Англии и Франции к войне. Военный фактор не только не выдвигался в качестве решающего при определении позиции правительства, но даже не рассматривался в числе тех соображений, которые влияли на формирование его точки зрения. Только наиболее откровенные капитулянты, например министр координации обороны Инскип, утверждали, что Англия еще не достигла «максимального уровня готовности»{315}.

Другая группа министров полагала, что, если конфликт с Германией неизбежен, выгоднее пойти на него в 1938 г., ибо уже через год у Германии будут неизмеримо более прочные позиции для ведения длительной войны{316}. Сам Чемберлен отрицал, что предоставление рейху «свободы рук» на Востоке являлось уступкой со стороны Англии, сделанной под давлением. «Если бы наша программа не была осуществлена в той мере, в какой это имеет место, — так записана в протоколе его речь, — для него (премьер-министра. — Ред.) вообще было бы невозможно решиться на встречу с г. Гитлером. Только тот факт, что мы увеличили наши силы и представляем в настоящее время грозную державу, позволяет нам говорить достаточно весомо»{317}. Кроме того, не следует забывать, что осенью 1938 г. речь шла не о единоборстве с Германией, а о готовности английского правительства совместно с СССР и Францией коллективными средствами обуздать фашистского агрессора.

Действительные причины капитулянтского курса западных держав заключались не в военной слабости, а в классовых целях, которые преследовали их правящие круги.

18 сентября по приглашению английского правительства в Лондон прибыли Даладье и Боннэ. После того как Чемберлен ознакомил французских министров с результатами своего визита к Гитлеру, обе стороны договорились о совместном предъявлении ультиматума Праге. В ноте, направленной чехословацкому правительству 19 сентября 1938 г., западные державы в категорической форме требовали срочной передачи Германии пограничных районов, в которых немецкое население составляло более 50 процентов. «...Поддержание мира и безопасности и жизненных интересов Чехословакии, — говорилось в документе, — не может быть эффективно обеспечено, если эти районы сейчас же не передать Германской [94] империи»{318}. Выражая при этом готовность предоставить Чехословакии в новых границах «гарантии» против неспровоцированной агрессии, Англия и Франция потребовали от нее аннулирования договоров о взаимной помощи с Советским Союзом и Францией. Нота заканчивалась уведомлением, что западные державы ждут скорейшего ответа из Праги, так как Чемберлен намерен возобновить переговоры с Гитлером не позднее 22 сентября{319}.

Дальнейший ход событий очень скоро выявил истинную цену «гарантий»: то был вероломный маневр англо-французской дипломатии, который сыграл столь важную роль в готовившемся предательстве. Принимая решение о «гарантиях», английское правительство считало его неосуществимым. «...Чехословакия после передачи судетско-немецкой области превратится в экономически нежизнеспособное государство, — говорил военный министр Хор-Белиша на заседании кабинета 19 сентября 1938 г. — Трудно представить, как оно сможет сохранить независимое существование. Кроме того, в стратегическом отношении положение страны будет уязвимым, и не существует средств, с помощью которых мы могли бы выполнить гарантии»{320}. Чемберлен пояснил, что без предоставления таких «гарантий» чехословацкий народ решительно воспротивится навязываемому ему диктату. «Предположим, что часть Чехословакии, — говорил премьер, — будет передана Германии. Какая же судьба ожидает остальную часть страны? Ведь останется лишь беспомощный маленький клочок территории, который Германия будет в состоянии проглотить в любую минуту. У чехов может сложиться такое мнение, и они, вероятно, предпочтут умереть сражаясь, чем согласиться с решением, которое лишит их естественных границ»{321}.

Заверение о безопасности Чехословакии в новых границах было использовано Чемберленом и Даладье для обмана общественного мнения и в собственных странах, чтобы с наименьшими трудностями заключить сделку с Гитлером и планомерно подготовить предательство Чехословакии.

На протяжении лета и осени 1938 г. чехословацкий кризис находился в центре международной жизни. Захватнические планы Германии, заявление Италии о солидарности со своим партнером по оси, нежелание западных держав предпринять какие-либо реальные меры для пресечения новых актов агрессии — все это вызывало растущее беспокойство как советского народа, так и прогрессивных сил Запада.

Во главе борьбы за мир стоял СССР. Он стремился предотвратить готовившееся злодеяние. Советское правительство довело до сведения Берлина свое намерение выполнить союзнические обязательства перед Чехословакией.

Советское правительство стремилось побудить западные государства активно поддержать Чехословакию. Выражая точку зрения правительства СССР, советский полпред в Лондоне Майский 17 августа 1938 г. заявил британскому министру Галифаксу о необходимости «противопоставить абсолютно твердый фронт Германии и Италии, которые далеко не так сильны, как они хотят заставить нас поверить»{322}. Так как Галифакс лишь сослался на выступление Чемберлена в парламенте 24 марта об отказе Англии взять на себя какие-либо обязательства в Центральной Европе, Майский [95] вынужден был подчеркнуть, что, если Германия предпримет нападение на Чехословакию, Советский Союз не останется в стороне{323}.

Чехословакия переживала трагические дни. Патриотический подъем, охвативший широкие слои населения, пугал чешскую реакцию: если раздать оружие, не зайдут ли события слишком далеко? Этого опасались и английские капитулянты. Посланник Великобритании в Праге Ньютон предупреждал чехословацкое правительство о необходимости «величайшей осторожности», чтобы предпринимаемые им меры против генлейновцев не превратили «преходящий порыв эмоций в революционное движение» народа{324}. В дни сентябрьского кризиса различия во взглядах отдельных группировок буржуазии отошли на задний план. В страхе перед потрясениями, которые поставили бы под угрозу их классовые позиции, чехословацкие правящие круги предпочли капитулировать. Они решили удовлетворить все требования, выдвинутые Генлейном.

Единственной партией, проявившей величайшую преданность национальным интересам, последовательно боровшейся против угрозы войны и фашистского порабощения, была Коммунистическая партия Чехословакии. Еще в апреле 1936 г. на VII съезде она выдвинула задачу создания народного фронта во главе с рабочим классом, а в области внешней политики — упрочения союза с СССР, развертывания борьбы за претворение в жизнь принципов коллективной безопасности.

Важнейшими условиями создания народного фронта являлись укрепление единства рабочего класса, преодоление оппортунистического курса правых социалистов, пользовавшихся влиянием среди значительной части трудящихся, ликвидация в рабочем движении национальных предрассудков. Лидеры правых социалистов, отказывавшиеся от совместных действий с коммунистической партией, препятствовали вовлечению в борьбу широких народных масс, мобилизации всех антифашистских и демократических сил для пресечения действий внутренней реакции.

Весной и летом 1938 г., когда возникла непосредственная угроза агрессии со стороны Германии, народные массы по призыву коммунистической партии выступили против соглашательской политики буржуазии. По всей стране прошли многотысячные демонстрации и митинги, участники которых выражали готовность с оружием в руках защищать независимость родины и требовали от правительства решительных мер для укрепления обороны государства и пресечения деятельности фашистской агентуры. 11 июня в Праге состоялась 50-тысячная демонстрация под лозунгом «Мы не сдадимся!». В начале августа в связи с приездом Ренсимена прокатилась новая волна демонстраций протеста против вмешательства английского империализма во внутренние дела Чехословакии. «Народ решительно отвергает попытки империалистов торговать судьбой страны, — заявила коммунистическая партия. — Он не допустит, чтобы кто-либо и как бы то ни было касался границ Чехословацкой республики»{325}.

Коммунистическая партия категорически отвергла англо-французский диктат. «То, что сейчас советуют из Лондона, — заявил К. Готвальд, выступая 19 сентября в постоянном комитете Национального собрания, — по своим размерам нисколько не меньше того, чего можно было бы требовать от Чехословакии в случае проигранной войны... Независимость Чехословакии защищает тот, кто отвергает любое нарушение ее границ. Мы рассчитываем на то, что воля и решимость широких слоев народных масс Франции и Англии иные, чем у участников лондонского совещания. Мы знаем, что Советский Союз не будет колебаться в выполнении существующих [96] договорных обязательств. Мы добровольно не дадим расчленить республику. Если на нас нападут, мы будем защищаться. Если мы будем защищаться, мы не будем одиноки»{326}.