Промежуточная оценка доказательств 3 страница

Стоит обратить внимание, что действующее законодательство не дает определения правовой презумпции, а в процессуальной науке этот вопрос уже длительное время является дискуссионным[279]. Тем не менее наиболее общепринято следующее определение правовой презумпции – это закрепленное в нормах права предположение о наличии или отсутствии юридических фактов, основанное на связи между ними и фактами наличными, что подтверждается предшествующим опытом[280].

Большое значение в судебной практике имеет презумпция конституционности положений федерального законодательства.
В некоторых особых мнениях судьи Конституционного Суда РФ указывают ее в более широком значении, как презумпцию соответствия нормативных актов Конституции РФ[281]. Данная презумпция используется при рассмотрении дел как в арбитражных судах, так и в судах общей юрисдикции. Разрешая между сторонами материально-правовые споры, суды исходят из того положения, что применяемые ими нормативные акты соответствуют Конституции РФ. В случае же выявления неопределенности в вопросе о том, соответствует ли Конституции РФ подлежащий применению закон, суды обращаются в Конституционный Суд РФ с соответствующим запросом о конституционности этого закона. Особый интерес в этой связи представляет вопрос о возможности использования презумпции конституционности положений федерального законодательства при рассмотрении судами дел о проверке законности нормативных актов. Презумпция конституционности положений федерального законодательства является нормой-принципом, нормативное утверждение которой в частном случае может быть опровергнуто, но не обладающей функцией по распределению обязанностей по доказыванию между сторонами. Эта презумпция не соответствует интересам истца, который обосновывает свое требование о незаконности нормативного акта. Не действует она и в отношении ответчика, органа, принявшего обжалуемый нормативный акт. По общему правилу, именно ответчик обязан доказать, что принятый им нормативный акт соответствует Конституции.
В противном случае, если предположить, что в пользу ответчика действует рассматриваемая презумпция, он фактически освобождается от обязанности доказывания. В такой ситуации вся тяжесть бремени доказывания ложится на истца, что делает саму процедуру нормоконтроля довольно затруднительной, а решение суда зависимым от активности истца. В конституционном судопроизводстве обязанности доказывания в процессуальном смысле вообще нет. Есть обязанность заявителя по правовому обоснованию своей позиции (п. 8 ст. 37 Закона «О Конституционном Суде Российской Федерации»). Однако это правовое обоснование, может быть полным и неполным, надлежащим и ненадлежащим, в любом случае, несмотря на качество правового обоснования, Конституционный Суд РФ обязан исследовать нормативный акт на соответствие Конституции РФ, используя все предоставленные ему законом средства, и вынести решение. Поэтому презумпция конституционности положений федерального законодательства в конституционном судопроизводстве также не имеет функции по распределению обязанности по доказыванию, а используется в качестве нормы-принципа. Например, как указывает Г. А. Гаджиев, в силу этой презумпции при наличии неопределенности относительно соответствия Конституции исследуемой правовой нормы, Конституционный Суд РФ зачастую использует такой прием, как конституционное истолкование нормы[282]. В результате проверяемая норма истолковывается таким образом, чтобы она не противоречила конституционным положениям.

Изложенное позволяет прийти к заключению о том, что правовые презумпции, сформулированные Конституционным Судом РФ, являются фактически нормами права и имеют существенное влияние на судебную практику. В связи с тем, что часть решений Конституционного Суда РФ имеет нормативный характер правовых презумпций, их будет становиться все больше и больше. Это, в свою очередь, ставит перед арбитражными судами и судами общей юрисдикции задачи по своевременному выявлению, уяснению смысла и правильному применению правовых презумпций при разрешении конкретных судебных дел[283].

Рассматривая вопрос о процессе доказывания в конституционном судопроизводстве, стоит уделить особое внимание субъектам-участникам конституционного судопроизводства. Традиционно в науке процессуального права под сторонами понимаются субъекты спорного материального правоотношения, имею­щие в деле материально-правовой интерес (очевидно, что понятие материально-правовой интерес означает прежде всего какой-то имущественный или личный неимущественный интерес). При этом в силу сказанного выше становится ясно, что предметом рассмотрения в конституционном судопроизводстве не является какое-либо спорное правоотношение, а у лиц, участвующих в таком процессе, отсутствует непосредственный имущественный или личный неимущественный интерес. Таким образом, участвующие в конституционном судопроизводстве лица являются носителями публично-правового интереса и не подпадают под классическое определение понятия «сторона». Примечательно, что и в гражданском процессе такое понятие используется только в рамках искового производства. На основании этого В. А. Кротов предлагает отказаться от понятия «стороны» в конституционном процессе и введения в научный оборот, а также в нормативно-правовое закрепление какого-либо иного наименования лиц, участвующих в таком процессе. Вполне приемлемым было бы употребление терминов «заявитель» и «заинтересованное лицо»[284].

Согласно ч. 3 ст. 53 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации» заявители (лица и органы, направившие обращение в Конституционный суд РФ) вправе знакомиться с материалами дела, излагать свою позицию по делу, задавать вопросы другим участникам процесса, осуществлять иные права стороны в конституционном судопроизводстве. Исходя из буквального смысла данной статьи и ее места в системе норм Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации» все перечисленные в ней права сторон в конституционном судопроизводстве относятся к процессуальным стадиям, следующим за принятием обращения к рассмотрению, поскольку только после такого решения может идти речь о наличии в производстве Конституционного Суда РФ соответствующего дела и о правах сторон в этом деле[285].

Вопрос о содержании правового регулирования круга субъектов права на обращение в Конституционный Суд РФ связан с разделением властей, доступностью конституционного правосудия и проблемой деполитизации судебного конституционного контроля, которая возникла в связи с его деятельностью в 1992-1993 гг. Анализ соответствующих положений Конституции РФ и Федерального конституционного закона от 21 июля 1994 г. «О Конституционном Суде Российский Федерации» позволяет выделить следующие категории названных субъектов:

1) специально уполномоченные органы государственной власти РФ и ее субъектов;

2) суды;

3) граждане и их объединения;

4) иные органы и лица, указанные в федеральном законе[286].

Обращение в Конституционный Суд РФ субъектов, относящихся к каждой из перечисленных категорий, осуществляется в рамках специальной процедуры, принципиально отличной от правил, установленных для субъектов, принадлежащих к другим категориям. Поэтому каждая из этих процедур требует самостоятельного рассмотрения.

Субъектов инициирования процедуры конституционного нормоконтроля можно классифицировать в зависимости от того, в какой форме осуществляется деятельность органа конституционного контроля по проверке, выявлению, констатации, оценке и устранению несоответствия Конституции нормативных правовых актов. В зависимости от формы и порядка осуществления конституционный нормоконтроль подразделяется на абстрактный и конкретный. Абстрактный контроль предполагает проверку органом конституционного контроля конституционности закона без какого-либо предварительного обращения в другой орган или вообще вне связи с каким-либо спором или делом. Конкретный же контроль осуществляется в связи с каким-либо гражданским, уголовным или иным делом, для разрешения которого необходимо применение определенного нормативного акта, либо с деятельностью государственного органа, нарушившего права индивида или юридического лица[287].

По жалобам на нарушения конституционных прав и свобод граждан и по запросам судов Конституционный Суд РФ проверяет конституционность закона, примененного или подлежащего применению в конкретном деле. В соответствии со ст. 96, 97 и 101, 102 Закона о Конституционном Суде форма конкретного нормоконтроля используется в двух случаях: во-первых, когда граждане обращаются с жалобой на нарушение конституционных прав и свобод и, во-вторых, когда суды обращаются с запросом о проверке конституционности закона.

Таким образом, правом на обращение в Конституционный Суд РФ в порядке конкретного нормоконтроля обладают указанные в ч. 4 ст. 125 Конституции РФ субъекты, причем граждане и суды не могут поставить перед Конституционным Судом вопрос о проверке нормы закона абстрактно, т.е. если они не столкнулись с его реализацией в ходе конкретного дела.

Одним из способов реализации права на обращение в Конституционный Суд РФ является подача жалобы. Жалоба граждан и других лиц в Конституционный Суд РФ является самостоятельным средством защиты конституционных прав и свобод, однако оно имеет правовые связи с другими формами реализации указанного права граждан. Следует различать конституционную жалобу и жалобу в суд общей юрисдикции на решения и действия, нарушающие права и свободы граждан. В юридической литературе предлагается классифицировать обращения граждан, имеющих целью защиту их прав, свобод и законных интересов, на две группы: 1) жалобы и заявления в органы законодательной или исполнительной власти; 2) исковые заявления и жалобы в судебные органы[288]. О. Н. Булаков в зависимости от степени защиты общественного и частного интереса разделяет обращения граждан на публичные (обращения в Конституционный Суд РФ и представительные органы власти) и частные (рассмотрение частных жалоб в судах общей компетенции и в административном порядке)[289].

Анализ ч. 1 ст. 96 Закона о Конституционном Суде РФ позволяет выделить следующие три группы субъектов обращения с индивидуальной или коллективной жалобой на нарушение конституционных прав и свобод: 1) граждане; 2) объединения граждан;
3) иные органы и лица, указанные в федеральном законе. Индивидуальную жалобу вправе направить отдельное лицо, коллективную – группа лиц, каждое из которых обладает правом на подачу жалобы в индивидуальном порядке. Здесь следует отметить, что в конституционном судопроизводстве России не предусмотрена так называемая народная жалоба, т.е. жалоба отдельного гражданина в интересах других лиц или группы лиц на нарушение их индивидуальных или коллективных прав[290].

Практика применения ч. 1 ст. 96 Закона о Конституционном Суде РФ позволяет однозначно констатировать: Конституционный Суд России расширительно интерпретирует содержание данной нормы, обеспечивая доступ к конституционному правосудию как можно более широкому кругу субъектов, что, по мнению авторов, полностью соответствует целям и задачам его деятельности.

Так, закрепленная в ч. 1 ст. 96 Закона о Конституционном Суде РФ категория «граждане» толкуется Конституционным Судом расширительно: в нее включены не только собственно граждане Российской Федерации, но также и иностранцы, лица без гражданства[291].

Анализируя Конституцию РФ и Федеральный конституционный закон «О Конституционном Суде РФ» можно сделать вывод, что ни ч. 4 ст. 125 Конституции РФ, ни другие конституционные положения не определяют строго ограниченный круг лиц, которые были бы вправе обратиться в Конституционный Суд с жалобой на нарушение конституционных прав и свобод граждан. Вместе с тем отдельные исследователи считают, что в ч. 4 ст. 125 Конституции РФ содержится исчерпывающий перечень субъектов, обладающих правом на обращение с запросом (все суды РФ) и жалобой (индивидуальные и коллективные частные субъекты права) о нарушении конституционных прав и свобод человека[292].

В настоящее время наименее урегулированным является вопрос об обращении органов местного самоуправления в Конституционный Суд РФ. Ведь институт конституционного правосудия занимает особое место в системе гарантий конституционного права на осуществление местного самоуправления. Напомним, что до 2002 г. Конституционный Суд РФ отказывал в принятии к рассмотрению конституционных жалоб органов местного самоуправления. Обосновывалась данная позиция тем, что органы местного самоуправления имеют иную, отличную от объединений граждан, правовую природу: возникают в силу предписания закона, а не на основании волеизъявления граждан, осуществляют публично-властные функции, являясь конституционно закрепленным, обязательным элементом структуры публичной власти в РФ, а не добровольной формой объединения граждан для решения частных
задач[293].

Следует отметить, что ни Конституция РФ, ни Федеральный конституционный закон «О Конституционном Суде Российской Федерации» не называют муниципальные образования, органы местного самоуправления, их должностных лиц в качестве надлежащих субъектов обращения в Конституционный Суд. Однако данный Закон, закрепляя это право за гражданами и их объединениями, содержит положение, которое дает возможность законодателю признавать право обращаться с конституционной жалобой и за иными органами и лицами (ст. 96)[294].

Этот вопрос несколько раз был предметом рассмотрения в Конституционном Суде. Причем позиция Конституционного Суда РФ менялась кардинально.

Первоначально Конституционный Суд РФ в Определении от 19 марта 1997 г. № 20-О[295] указал, что по смыслу Конституции РФ объединениями граждан являются создаваемые ими на добровольной основе по собственной инициативе формирования для защиты своих интересов и достижения общих целей. Органы местного самоуправления являются формой осуществления власти народом, образуются на основе реализации избирательных прав граждан, закрепленных в ст. 32 Конституции РФ, т.е. имеют иные, чем объединения граждан, признаки. Конституция РФ (ч. 2 ст. 15) различает органы местного самоуправления и объединения граждан в качестве самостоятельных субъектов права. Иными словами, органы местного самоуправления, их должностные лица не рассматривались как субъект обращения в Конституционный Суд РФ.

Однако уже в 2002 г. Конституционный Суд в другом решении существенно скорректировал свою позицию. В Постановлении от 2 апреля 2002 г. № 7-П отмечается, что не исключается защита средствами конституционного правосудия прав муниципальных образований как территориальных объединений граждан, коллективно реализующих на основании Конституции РФ право на осуще­ствление местного самоуправления[296]. Следует особо подчеркнуть, что в названном Постановлении прямо не говорится, что у органов местного самоуправления и (или) их должностных лиц есть право на обращение в Конституционный Суд РФ. Фактически было признано, что право на судебную защиту в конституционном судопроизводстве может быть использовано выборным должностным лицом, органами местного самоуправления, а также самими избирателями[297]. Следует обратить внимание, что если первоначально вопрос решался в форме Определения, принимаемого в более простой процедуре, то новая позиция Конституционного Суда РФ содержится в Постановлении, принимаемом в более сложной процедуре.

Конституционный Суд РФ фактически своим Постанов­ле­ни­ем предоставил право органам местного самоуправления обращать­ся в Конституционный Суд РФ. Анализ последующих решений Конституционного Суда РФ показывает, что органы местного самоуправления пользуются своим новым правом и обращаются в Конституционный Суд РФ. Однако по большинству жалоб были приняты определения. В Конституционный Суд РФ обращались: администрация г. Пензы (2002 г.)[298], администрация г. Волгограда (2003 г.)[299], администрация муниципального образования Смольнинское г. Санкт-Петербурга (2003 г.)[300], администрация муниципаль­ного образования Сертолово Ленинградской области (2003 г.)[301], Льговский городской совет депутатов Курской области (2004 г.) [302], Кунгурская городская управа Пермской области (2004 г.), адми­нистрация г. Коряжма Архангельской области (2005 г.)[303], муниципальный совет муниципального образования «Город Красное Село Санкт-Петербурга» (2005 г.)[304], администрация муниципального образования «Город Новодвинск» Архангельской области (2005 г.)[305]. Ситуация стала меняться в 2006 г., с момента, когда в марте 2006 г. на пленарном заседании Конституционного Суда РФ состоялось слушание дела по жалобе Тверской городской Думы и главы
г. Твери[306] и было вынесено итоговое постановление по делу, отбросившее все сомнения о надлежащем заявителе.

Право органа обращаться в суды от имени муниципального образования должно быть указано в уставе муниципального образования. Так, в Уставе города Пензы Пензенской области от 30.06.2005 г.[307] в п. 1.44. ст. 33 говорится, что Администрация города Пензы обращается в установленных законом случаях в суды с исками к органам государственной власти, органам местного самоуправления, предприятиям, учреждениям, организациям, общественным объединениям и гражданам от имени города Пензы. Устав муниципального образования «Город Саратов»[308] иначе регулирует это право – подп. 1 п. 1 ст. 36 относит к полномочиям главы администрации города право от имени города и администрации города выступать в суде без доверенности, … принимает меры по обеспечению и защите интересов города, городского хозяйства в суде, арбитражном суде, а также соответствующих органах государственной власти и управления (подп.15).

Однако не все уставы городов содержат аналогичные положения. Например, Устав городского округа Самара Самарской области в ст. 25 умалчивает о праве администрации обращаться в суд от имени муниципального образования, хотя подп. 3 п. 3 имеет ссылку «…осуществляет иные полномочия, отнесенные федеральным законодательством и законодательством Самарской области к полномочиям исполнительно-распорядительных органов муниципальных образований и настоящим Уставом, решениями Думы городского округа Самара, постановлениями Главы городского округа Самара – к полномочиям Администрации городского округа Са­мара»[309].

Вновь складывающаяся практика, связанная с защитой права на осуществление местного самоуправления, выявляет новые проб­лемы, которые пока не нашли своего разрешения. Сотрудники Конституционного Суда РФ, работающие с жалобами по этой категории дел, отмечают наличие следующих проблем.

В. А. Кряжков подчеркивает, что достаточно часто происходит подмена юридических терминов и обозначаемых ими субъектов права на обращение в Конституционный Суд РФ. Заявители, пытаясь подтвердить использование неконституционной, по их мнению, нормы в их конкретном деле, фактически приравнивают органы местного самоуправления к должностным лицам органов местного самоуправления или гражданам.

В. А. Максимов обращает внимание на другую проблему. От имени муниципального образования интересы населения представляют органы местного самоуправления и их должностные лица. Например, в заключении, подготовленном по «тверскому делу», В. А. Максимов отмечает, что «в решении Конституционного Суда установлено, что субъектом обращения в Конституционный Суд является муниципальное образование в целом, общие права и свободы которого нарушаются федеральным или региональным законом. В данном же случае органы местного самоуправления (тверская администрация) и граждане г. Твери, в частности родители детей дошкольных учреждений, которым была повышена плата за содержание детей в этих учреждениях, отстаивают (с привлечением органов прокуратуры) несовпадающие позиции»[310].

Говоря о защите права на местное самоуправление в Конституционном Суде РФ в порядке конкретного нормоконтроля, можно констатировать, что Конституционный Суд РФ расширительно интерпретирует содержание конституционных норм, обеспечивая доступ к конституционному правосудию как можно более широкому кругу субъектов, что полностью соответствует целям и задачам его деятельности[311].

Затрагивая субъектов (участников) конституционного судопроизводства, стоит отметить, что здесь у сторон возникает необходимость в доказывании как конкретных юридических фактов (например, ч. 1 ст. 56 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации устанавливает, что каждая сторона должна доказать те обстоятельства, на которые она ссылается как на основания своих требований и возражений, если иное не предусмотрено федеральным законом), составляющих фактическое основание и предопределяющих их правовую позицию, так и в построении логического вывода, базирующегося на субъективном видении норм законодательства и приводящего к данной правовой позиции. Однако если в первом случае для доказывания используются классические средства доказывания (речь идет об использовании свидетельских показаний, представлении вещественных, письменных доказательств, проведении экспертиз и т.д.), то во втором случае используются доказательства особого рода, представляющие собой логически обусловленную цепочку правовых рассуждений (правовых позиций).

Отметим, что по В. А. Кряжкову, для конституционного процесса правовая позиция – «это логико-правовое (прежде всего конституционное) обоснование конечного вывода суда, содержащееся в постановляющей части его решения, формулируемое в виде правовых умозаключений, установок, имеющих общеобязательное значение».[312] Именно на этапе доказывания в гражданском, административном или уголовном судопроизводстве наблюдается наиболее активная реализация принципа состязательности. В процессе может происходить столкновение не только таких элементов правовых позиций сторон, как оценка фактического основания, но и борьба различных пониманий содержания норм материального права, обусловливающих процессуальный интерес сторон. Причем как установление конкретных фактических обстоятельств (в частности, психоэмоционального отношения лица к совершаемому им действию), так и уяснение норм права (включающее, в частности, установление содержания права) обязательно осуществляются через призму личных (частных) (не обязательно имущественных) интересов сторон.

Наиболее выразительно смысловое и содержательное различие двух видов доказательств (классических средств доказывания и цепочек правовых рассуждений) и соответственно реализация принципа состязательности проявляются при сопоставлении двух публично-правовых институтов, являющихся элементами отрасли гражданского процессуального права, - института оспаривания соответствия нормативных правовых актов актам более высокой юридической силы (судебный нормоконтроль) и института обжалования действий (бездействия) должностных лиц, государственных и муниципальных органов.

При рассмотрении дел об оспаривании нормативных правовых актов на соответствие актам более высокой юридической силы, например, в судах общей юрисдикции может быть использован институт свидетельских показаний.

Что касается конституционного судопроизводства, то необходимость вызова свидетеля в конституционном процессе часто мотивируют необходимостью «исторического» толкования нормы (для чего, в каких целях, в какой ситуации принималась оспариваемая норма, т.е. выяснение основания для принятия). Так, например, вызывают в качестве свидетеля депутата законодательного (представительного) органа государственной власти и просят рассказать о мотивах его волеизъявления. Представляется, что данная практика как бессмысленна, так и опасна, поскольку законодателем является не отдельный депутат, а весь орган в целом, и мнение отдельного депутата или даже нескольких депутатов, представляющих различные фракции, никоим образом не может соответствовать совокупной воле всех участвующих в голосовании в коллегиальном органе. Другое дело, если конституционный (уставный) суд, предваряя рассмотрение дела, исследует вопрос о полномочии органа или должностного лица, принявшего оспариваемый нормативный правовой акт, т.е., по сути дела, разрешая спор о компетенции, что должно осуществляться не на основании свидетельских показаний, а в результате анализа права.

Относительно особенностей общего для органов конституционной юстиции конституционного процесса следует отметить следующее.

Во-первых, правовые позиции участников рассмотрения дела в органах конституционной юстиции не базируются на определенном фактическом основании, как это имеет место в уголовном, в большинстве случаев в гражданском и административном процессе.

Во-вторых, отсутствие фактического основания представляемых правовых позиций всегда приводит к тому, что пропадает необходимость в его оценке (оценки совокупности юридических фактов, а также психоэмоционального атрибута поведения субъекта – вины).

В-третьих, содержание правовых позиций участников конституционного (уставного) процесса целиком состоит из субъективного установления содержания норм права. В конституционном (уставном) процессе всегда само право, а если точнее – его содержание (как правовых норм, содержащихся в оспариваемом акте, так и правовых норм, содержащихся в акте, на предмет соответствия которому проводится нормоконтроль) становится своеобразным предметом доказывания. Именно логические рассуждения субъектов, участвующих в деле, составляющие их правовые позиции, являются основными средствами доказывания по делу в отличие от процесса гражданского. При этом «доводы заявителя... будут носить характер правовых аргументов и свидетельствовать
о наличии правовой коллизии между нормами различных нормативных актов, один из которых обладает большей юридической силой».

В-четвертых, субъектами формирования соответствующих правовых позиций гораздо чаще, чем в гражданском процессе, являются субъекты публичного права, а определяющим для них является публичный интерес, что, несомненно, должно привести к выводу об особенностях реализации принципа состязательности в конституционном судопроизводстве[313].

Так, Г. А. Гаджиев фактически отождествляет наличие у субъекта конституционного процесса публичного интереса с отсутствием личной заинтересованности в исходе дела, при этом связывает это с реализацией принципа состязательности: «Наряду с признаками, характерными и общими для принципа состязательности во всех видах процесса, в ходе осуществления судебного нормоконтроля за законностью (конституционностью) нормативных актов органов управления, данный принцип может иметь свои особенности. Одна из них состоит в том, что одной из сторон в этом процессе являются органы, представляющие публичную власть, от имени которой принимаются нормативные акты. Эти органы призваны защищать публичные интересы (хотя, конечно, не исключена ситуация, когда они понимаются превратно). Таким образом, у одной из сторон в процессе судебного нормоконтроля нет собственного интереса»[314]. А. А. Ливеровский, М. В. Петров соглашаются с указанной позицией и считают необходимым ее развитие: в конституционном (уставном) процессе личный интерес отсутствует у обеих сторон. Речь идет о ситуации, когда заявителем в конституционном (уставном) суде выступает гражданин, оспаривающий нормативный правовой акт, который ранее применялся в конкретном деле о нарушении его прав иным судом (общей юрисдикции или арбитражным). Результат рассмотрения дела, возбужденного по заявлению конкретного физического лица, станет значимым для неопределенного круга лиц, что является признаком публичности защищаемого интереса, т.е. такое лицо становится своего рода представителем неопределенного круга лиц, носителем интереса публичного. При абстрактном же нормоконтроле очевидно отсутствие личной заинтересованности у всех участников конституционного (уставного) процесса[315].

Рассматривая субъектов конституционного процесса, необходимо упомянуть и о роли прокурора в данном судопроизводстве. Перечисляя в ч. 2 ст. 125 субъектов, имеющих право на обращение с запросами в Конституционный Суд РФ, Основной закон страны не упоминает Генерального прокурора РФ. В свою очередь Федеральный конституционный закон «О Конституционном Суде Российской Федерации» также умалчивает о роли прокуратуры в рассматриваемой форме судопроизводства.

Данное обстоятельство расценивается многими учеными-правоведами, исследующими вопросы организации и деятельности органов прокуратуры, как существенный недостаток, в определенной мере препятствующий полноценной реализации прокуратурой закрепленных в п. 2 ст. 1 Закона о прокуратуре[316] целей обеспечения верховенства закона, единства и укрепления законности.

Вместе с тем неверно утверждать, что прокуратура Российской Федерации исключена из числа участников конституционного судопроизводства. Еще в первоначальной редакции Закона РФ от 17 января 1992 г. № 2202-1 «О прокуратуре Российской Федерации» в п. 5 ст. 31 было закреплено, что Генеральный прокурор РФ в соответствии с действующим законодательством принимает участие в заседаниях Конституционного Суда РФ. Более того,
в ст. 36 Закона о прокуратуре предусматривалась возможность внесения Генеральным прокурором РФ представления в Конституционный Суд России в случаях, когда, по его мнению, постановление Пленума Верховного Суда РФ не соответствовало Конституции РФ[317].

Федеральный закон от 17 ноября 1995 г. № 168-ФЗ «О внесении изменений и дополнений в Закон Российской Федерации
"О прокуратуре Российской Федерации"»[318] исключил возможность Генерального прокурора РФ участвовать в заседаниях Конституционного Суда РФ. В то же время в п. 6 ст. 35 законодатель предусмотрел право Генерального прокурора на обращение в Конституционный Суд РФ по вопросу нарушения конституционных прав и свобод граждан законом, примененным или подлежащим применению в конкретном деле. Эта норма прямо корреспондирует ч. 4 ст. 125 Конституции РФ. Ее правовой смысл заключается в том, что поводом для обращения в высшую судебную инстанцию страны может являться применение либо возможность применения законодательного акта (как федерального, так и субъекта Федерации) в ходе судебного разбирательства в рамках гражданского, административного либо уголовного судопроизводства в суде любого звена, включая дела, находящиеся в производстве мировых судей.