КОНЕЦ МИФОЛОГИЧЕСКОЙ ЭПОХИ

С появлением письменности, частной собственности, классов и государ­ства восприятие космического порядка драматизируется, а затем и трагизи-руется. Постепенно появляются представления о конце света— момента, после которого нет ни людей, ни богов, ни общества. Мифология все больше уступает место эсхатологии.

Персонаж героического эпоса осознает свою конечность. Традиционная вера в возрождение в потомках или чудесное достижение бессмертия в стране предков с распадом первобытного рода ушла в далекое прошлое. Человек покинут богами. Трагизм его судьбы очевиден уже в эпосе о Гильгамеше.

Человек брошен в новую плоскость существования, им отныне управля­ют не боги, а судьба,рок. Страшнее всего, что и боги теперь подчиняются судьбе. Но судьба как цепь случайных обстоятельств, прогнозировать кото­рые никто не в силе, есть по существу то же самое, что хаос.

Первобытный человек мог уберечься от хаоса, а постпервобытный уже нет. Хаос снова вторгся в мировую гармонию, теперь уже навсегда.

Тема судьбы — культурная универсалия не только европейской, но и мировой истории.

С особым накалом она будет поставлена в философии экзистенциализма.

СУДЬБА (в мифологии, иррационалистических философских систе­мах, обыденном сознании) — неразумная и непостижимая предопре­деленность событий и поступков. В античности выступала как сле­пая, безличная справедливость (древнегреческая Мойра), как удача и случайность (древнегреческая Тюхе), как всеохватывающая непре­ложная предопределенность (фатум). Вера в судьбу часто связыва­лась с астрологией. Христианство противопоставило идее судьбы веру в божественное провидение. В конце XIX в. понятие судьбы получи­ло распространение в философии жизни. В обыденной речи часто оз­начает: участь, доля, жизненный путь, стечение обстоятельств.

В мифологии древних скандинавов и греков появляются богини судьбы. Больше того, они перемешаются по иерархии с периферии в центр. Судь­ба — племянница хаоса, если можно так выразиться, пытается разрушить не только божественные, но и людские нормы поведения. В мифе об Эдипе повествуется о нарушении всех родовых норм. Судьба — иррациональное, а стало быть женское начало, которое мужчины-жрецы загнали в самую преисподнюю. Теперь это начало действительно стало началом всего.

Так будет продолжаться до наступления эпохи христианства,которое попытается восстановить мировой порядок, но уже на совершенно иных принципах. Богтеперь один, а не бесчисленная толпа всевозможных божеств и полубожеств. Он посылает своего Сына в образе человечьем. Тем самым человек поднимается до уровня Бога, ибо он создан по образу и подобию Божьему.

Христианство возникло 2000 лет назад и его исповедуют ныне около 2 млрд человек во всем мире

Начало христианства — это начало формирования религиозной этики,пришедшей на смену мифологии.

Представления о земной истории приводили общество к проблеме смыс­ла бытия. Противостояние хаоса и космоса получило этическую окраску и превратилось в противоборство добра и зла— основной культурной темы христианской этики. Формируется практика благих мыслей, слов и дел. Ее предпосылка — возможность для человека делать свободный выбор между двумя силами, которая ранее за ним отрицалась. Критериями оценки по­ступков человека становятся этические категории благочестивости и благо­честия, воздаяния, праведности, святости. Через них идеи добра и зла, а

соответственно праведного и греховного поведения, перестали существовать в абстрактной форме. Христианство покончило с главным пороком поздней фазы развития мифологии — делением на бедных и богатых, избранных и неизбранных, «чистых» и «нечистых», посвященных и непосвященных. Отныне перед этическим законом все были равны. Христос не делит людей на аристократов и плебеев, способных воспринять высшую истину и неспо­собных к ней.

Только после этого стала возможной, появившаяся спустя полторы ты­сячи лет, светская идея равенства всех перед законом, заложившая фунда­мент демократического порядка Ново­го времени.

Тот переворот в области мировоз­зрения, который совершило человече­ство после перехода от космологии к истории, оказался серьезным потрясе­нием. «Выпрямление» времени, осоз­нание его необратимости сопровожда­лись глобальной перестройкой миро­воззрения. На первый план выдвигаются не духи и боги, а постоянный объект их манипуляций — сам человек с его нуждами, заботами и повсед­невными делами. Такой поворот событий можно именовать настоящей ре­волюцией и в умах, и в делах людей. Это все равно, что Спартаку поднять восстание и свергнуть власть ненавистных господ. В мифологическую эпо­ху смысл жизни человек видел в ритуале (точнее в правильном исполнении его сценария). Обыденное существование лишь заполняло промежутки меж­ду ритуалами. Ритуал, как форма символического поведения, вытеснил на вторые роли даже чисто прагматические виды деятельности: без молитвы не садились обедать и не начинали пахать, в засуху умилостивляли богов, пе­ред началом трудной морской экспедиции приносили жертвы богу моря Посейдону. Идеальное шло впереди материального.

В историческую эпоху существования человечества, пришедшей на сме­ну мифологической (такое деление весьма условно и используется, разуме­ется, только с целью большей наглядности), все перевернулось вверх дном. Материальное стало во главе, идеальное отошло на задний план (в поздней­шее время его и вовсе не стало видно). Дело потеснило, а потом и вытесни­ло Слово. Зарождение науки свидетельствовало о том, что человек позволил себе засомневаться в причинах и следствиях природных и космических яв­лений, чего раньше он себе и помыслить не смел. Ученый-почемучка при­шел на смену шаману и жрецу. Теперь он выполнял те функции — объяс­нял устройство космоса и социального мира, заглядывал в будущее и пред­сказывал события, лечил больных, — которые прежде весьма успешно выполнял жрец и священнослужитель. Ученый — тоже служитель, но не Духа, а Дела, слуга не храма, а рынка, корабля, амбара, конюшни, плуга, больницы, лаборатории.

В архаическую эпоху Дело подчинялось Слову и наполнялось смыслом. Человек не задумывался, зачем он живет на свете. Но наука исторической эпохи, в лице своих лучших представителей, уже размышляет о том стоит ли изобретать атомную бомбу и в каких целях — добрых или злых — она будет использована. В донаучную эпоху такой проблемы не могло возникнуть: все,

G

что изобретает человек, могло быть использовано лишь во благо. В Новое время Дело отгородилось не только от Слова, но и от Смысла. Современным ученым, в рядовой своей массе, не важно, что изобретать и на что будет на­правлено изобретение, главное, чтобы хорошо платили. Они делают Дело, и пусть другие думают о его предназначении.

И лишь гении, которые всегда идут против общего потока, старались прояснить для себя смысл своего творчества. Ньютон был глубоко верую­щим человеком, видевшим в математических формулах символическое вы­ражение Божественного промысла. Эйнштейн писал в мемуарах, что всегда стремился разглядеть за случайным перебором математических значений закономерное построение Божественного здания.

Трагедия утери идеального наиболее глубоко прочувствована в христи­анстве. Именно оно 2000 лет назад, когда человеческое общество, не успев освободиться от мифологических пережитков, по пояс погрузилось в эпоху разума, эгоизма и корыстолюбия, напомнило нам о приоритете духовного начала над материальным. Но не просто намекнуло, а настойчиво подтолк­нуло человечество в этом направлении, указав технологию достижения ду­ховного, дав поводыря и Учителя, сформировав целое поколение первопро­ходцев — святых мучеников. Оставалось только овладеть всем этим и не сбиваться с пути. Но человеческая культура, наверное, развивалась бы со­всем иначе, если бы ее создатели шли верным путем. Парадокс мировой культуры в том и заключается, что лучшие ее творения создавали те, кто либо очень сильно верил, либо очень сильно не верил в Бога, либо делал то и дру­гое, постоянно раскаиваясь в содеянном.

СОВРЕМЕННОЕ НЕОЯЗЫЧЕСТВО¹²

Живучесть язычества удивительна и сопоставима только с живучестью общины. Оба этих института возникли за тысячи лет до появления христи­анства и продолжали существовать еще 2000 лет, когда христианство востор­жествовало во всем мире. Приблизительно с IV в. н.э. — признания Римом христианства в качестве государственной религии — начинается эпоха мно­говекового подпольного существования язычества в недрах христианства. Христианство принесло с собой все блага цивилизации — урбанизацию, капитализм и индустрию, письменность, всеобщую грамотность, демокра­тию, — но также гражданские войны, глобальные конфликты, инквизицию, межрелигиозные распри (между православными и католиками, между пра­вославными и униатами, баптистами, евангелистами).

В XX в. многие почувствовали, что практика христианской жизни силь­но расходится с теорией. Все это свидетельствует о глубоком кризисе хри­стианства. Сегодняшний расцвет неоязыческого движения, охватившего многие регионы бывшего СССР, очень явный симптом.

Современная интеллигенция, неудовлетворенная по каким-либо причи­нам доктриной и практикой христианства и стремящаяся сознательно ис­поведовать языческие ценности и принципы жизни, называет себя неоязыч­никами. Происходит ренессанс утраченных ценностей. После двух тысяч лет

Материал подготовлен при авторском участии З.И. Петковой.

господства христианства в некоторых странах, в том числе в России, появи­лась прослойка интеллектуалов, взявшихся реабилитировать язычество и дискредитировать христианство. Распространение неоязычества может сви­детельствовать о кризисных процессах в обществе и господствующей в нем системе ценностей, в частности, об утрате доверия к христианскому пред­ставлению о трансцендентной природе морально-личностного начала в че­ловеке. Сторонники неоязычества ратуют за более определенную, надежную и близкую перспективу своего сакрального совершенства, поскольку видят ее реализацию не в отдаленном царствии небесном, а «здесь и сейчас», в своем земном существовании, в результате своих собственных достижений в овладении оккультными силами¹³.

Возрождение язычества происходит, как правило, не «снизу», из глубин народа, а исходит из интеллигентских кругов. Во главе вновь созданных язы­ческих общин встают председатели союзов художников, писателей, главные режиссеры театров. Новые адепты язычества узнают языческие обряды не от отцов и дедов, а вычитывают их в книгах. Исключение — ситуация в рес­публике Марий Эл¹⁴.

Неоязычество— совокупность религиозных, парарелигиозных, обще­ственно-политических и историко-культурных объединений и движений, обращающихся в своей деятельности к дохристианским верованиям и куль­там, обрядовым и магическим практикам, занимающихся их возрождени­ем и реконструкцией. Неоязычники называют себя родолюбами, роднове-рами, традиционалистами.

Неоязычество представляет собой попытку возрождения принципов, символов, ритуалов и практики языческих верований в современных усло-

Врезка

Л. Подобедова