Счастье и смысл жизни. отступление от принятой жизненной схемы драмой и тра­гедией, ломка жестко принятого стереотипа поведения и мышления сопровождается страданиями и слезами

отступление от принятой жизненной схемы драмой и тра­гедией, ломка жестко принятого стереотипа поведения и мышления сопровождается страданиями и слезами, разо­чарованием и депрессией. Юмор же всегда близок к игре с ее гибкостью, подвижностью, свободой, он жонглирует противоречиями, сталкивает их, высекает искру смеха из внезапного соединения несоединимого. Когда человек относится к другим и к себе с юмором, ему не грозят за­тяжные беспросветные состояния, он облегчает себе пе­реживание неприятностей и страданий, просветляет соб­ственный взгляд, дает ситуации более мягкую, снисходи­тельную оценку, чреватую возможностью надежды на луч­шее. Юмор — это луч света, это возможность посмеяться и отвлечься хотя бы на минуту от жесткого прессинга дей­ствительности. Вот почему во время любой тирании в об­ществе расцветает анекдотическое творчество. Смешные истории о самих себе, о правителях и власти помогают людям не впасть в отчаяние, не замкнуться на плохом, оставаться открытыми бытию.

Счастье и смысл жизни

Счастье возможно только тогда, когда человек чувству­ет свою жизнь осмысленной. Целый ряд философских направлений и психологических школ, а также публици­стика и журналистика фиксируют тот факт, что в XX в. человеческая жизнь катастрофически обессмысливается. Постмодернизм зафиксировал это в особого рода кон­цепции, которая провозглашает смерть субъекта, распад рационального сознания, смыслоутрату как норму совре­менного мира, как закономерный этап жизни человече­ства, когда на смену разного рода ценностным и интел­лектуальным конструкциям, наполняющим культурную действительность, приходит деконструкция — разруше­ние всего и вся. Индивид становится игрушкой бессоз­нательных сил и обезличенных текстов, он становится

Лекция 7

«ничто» — без имени, без авторства, без подчинения ка­ким-либо правилам.

Философы-постмодернисты указывают нам на это, не печалясь и не сетуя, просто фиксируя наличную ситуа­цию и как бы утверждая и упрочивая распад своими соб­ственными усилиями. Это эпатирует публику, вызывает переполох. Однако эпатаж хорош в искусстве и в тео­рии, но он очень плох в жизни. Люди, лишившиеся смыс­ла своего бытия, — глубоко несчастные люди. Именно они пополняют ряды самоубийц, наркоманов, алкоголи­ков, именно они совершают безмотивные жестокие пре­ступления, они страдают от одиночества и собственной никчемности. В них нет никакого обаяния зла и роман­тизма дьявольщины, потому что дьявольщина тоже пред­полагает некоторый смысл, а там, где его нет, и говорить не о чем... Людям остро нужен смысл, несмотря на то, что думают об этом играющие в теорию интеллектуалы.

Проблема утраты жизненного смысла была в четкой форме поставлена гуманистической и экзистенциальной психологией. Особую разработку она получила в логоте-рапии Виктора Франкла.

Франкл фиксирует в своих работах, что смыслоутрата и типичная для нее депрессия настигает как индивидов, находящихся в условиях крайних лишений, так и тех, кто сыт, благополучен, чьи интересы и амбиции во многом удовлетворены. Характерной для современного западно­го общества стала именно разочарованность людей со­стоятельных, которым, казалось бы, жить да жить в свое удовольствие. Видимо, проблема упирается здесь в то, что удовлетворение низших, чисто материальных потреб­ностей еще не дает смысла, и человеческая душа взыску-ет высших ценностей, прикосновения к предельным ос­нованиям действительности, ответа на «последние» во­просы. Человек — не только «психика», но и дух!