ЭКОНОМИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ 3 страница

цией за их собственные жизненные неудачи, с помощью избирательных бюллетеней они хотели отомстить тем, кто лишил их шанса выбиться в люди, но не смог-таки отнять его у Гарфилда. Выдвижение кандида­том в президенты Гарфилда, личности бесцветной («нет в нем перцу», говорил босс Р. Конклинг), оказалось бесспорной пропагандистской уда­чей республиканской партийной машины. А единственной политической «заслугой» еще одного республиканского кандидата, Б. Гаррисона, яв­лялось то, что он был внуком девятого президента США У. X. Гаррисо­на, скончавшегося через месяц после вступления в должность. Этот факт должен был разбудить у американцев чувства сентиментальности и со­страдания.

Карл Шурц, назначенный в 1885 г. министром внутренних дел, был потрясен, услышав от президента Г. Кливленда во время первой аудиен­ции: «Мне стыдно сознаться, но, по правде говоря, я ничего не знаю o тарифах. Не могли бы вы просветить меня на этот счет». Вопрос о тари­фах оказался камнем преткновения и для кандидата от демократов на вы­борах 1880 г. генерала Хэнкока. В одной из предвыборных речей он на­звал тарифную проблему, единственный предмет разногласий между дву­мя партиями, «вопросом местного значения».

Ординарные личности и заурядные политики, президенты и кандида­ты в президенты последней четверти XIX в. значительно проигрывали рядом с колоритными и влиятельными фигурами могущественных пар­тийных боссов, подлинных организаторов и руководителей республикан­цев и демократов, «делателей президентов», как величают их буржуазные историки.

Партийные боссы, которые в силу многих обстоятельств, и прежде всего благодаря связям с финансово-промышленными магнатами, не мог­ли рассчитывать на занятие должности президента США и тешили тще­славие тем, что хозяева Белого дома, получавшие мандат формально из рук нескольких миллионов американцев, были в действительности их креатурами и, как правило, послушно следовали их воле. А если кому-либо из президентов случалось ослушаться партийных вождей, ему суро­во напоминали, «кто есть кто» в системе политической власти. В конце 70-х годов босс республиканцев Р. Конклинг, желая «поставить на место» вышедшего из повиновения президента Р. Хейса, с предельной откровен­ностью сформулировал характер связи между партиями и правительством: «Не администрация создает партии, а, напротив, партии создают админи­страцию» ⁹. (Незначительная самостоятельность стоила Хейсу политиче­ской карьеры: на съезде республиканской партии в 1880 г. он не имел никаких шансов быть выдвинутым кандидатом в президенты на второй срок.)

Возрастание значения партийных боссов и самих буржуазных партий в формировании внутри- и внешнеполитического курса страны являлось новой важной чертой политической истории США эпохи перехода к им­периализму. Английскому исследователю конца XIX в. Дж. Брайсу рес­публиканская и демократическая партии представлялись политическими левиафанами, не имеющими себе подобных ни в одной другой стране ¹⁰.

9 Morgan H. W. Op. cit., p. 37.

10 Брайс Дж. Американская республика: В 3-х ч. М., 1889, ч. 1, с. 6.

2,2 I- ОТ СВОБОДНОЙ КОНКУРЕНЦИИ К ГОСПОДСТВУ МОНОПОЛИЙ

Возрастание роли буржуазных партий в политической жизни США объясняется в первую очередь упрочением их связей с промышленными тузами, постоянным расширением финансирования деятельности партий монополистическими объединениями. Для крупного капитала партии все более становились главным средством воздействия на политику. Усиле­ние политического влияния партий определялось также укреплением и разветвлением их организационной структуры. Эти обстоятельства позво­ляли буржуазным партиям все более прибирать к рукам бразды полити­ческого правления, превращая в орудие своей воли выборные государст­венные органы, которые, согласно конституции, были наделены полно­той власти, в то время как о полномочиях партий, как и о самих партиях, в ней не говорилось ни слова.

Опорами партий и партийных боссов стали разветвленные, слаженные и дисциплинированные партийные организации, созданные в каждом из штатов, во всех крупных и многих небольших городах. Боссы и их при­ближенные составляли так называемые «ринги», неофициальные объеди­нения партийной верхушки, направлявшие деятельность партии. Особен­ность партийных организаций как республиканцев, так и демократов заключалась в том, что ни в одном из их звеньев не было освобожден­ных функционеров. Члены партийного аппарата занимали какие-нибудь невыборные или выборные государственные должности, заполнение ко­торых являлось фактической прерогативой партийных лидеров. Респуб­ликанцы и демократы, оказавшиеся на государственных должностях по их протекции, должны были беспрекословно подчиняться воле боссов и вносить в зависимости от занимаемой должности соответствующий взнос в партийную казну (в противных случаях они лишались «теплых месте­чек») ¹¹.

Самые влиятельные боссы стремились превратить в опорные пункты партии крупные учреждения своих штатов. Так, опорным пунктом рес­публиканцев в Нью-Йорке во времена Р. Конклинга стала местная та­можня. В 70-е годы на различных должностях в этой таможне оказалось 1011 республиканцев — все протеже Конклинга. Чиновник таможенной службы Ч. Артур, член «ринга» нью-йоркского босса, в будущем прези­дент США, превратил это учреждение в эффективное орудие проведения интересов партии в штате¹². На таможне процветало взяточничество, что служило как надежным источником финансирования партии, так и обогащения ее босса Конклинга. Служащие таможни свое рабочее время подчиняли указаниям Ч. Артура и большую часть отдавали организации предвыборных кампаний в городские органы управления или управления штата.

Чиновников федеральной таможни г. Детройта превратил в послуш­ный партийный аппарат босс республиканцев штата Мичиган 3. Чендлер. На подобной основе были созданы аппараты партийных функционеров по всей стране. В Пенсильвании вожжи партийной власти крепко держал в своих руках С. Камерон, в Мэриленде признавалось верховенство босса демократов А. Гормана, политическим хозяином Иллинойса считался Дж. А. Логан, Индианы — О. П. Морган, Огайо — М. А. Ханна, Род-Айленда — Н. Олдрич ¹³. В отличие от президентов и губернаторов боссы

11 Там же, ч. 1, с. 6; ч. 2, с. 269, 285, 329.

12 Josephson M. Op. cit., p. 94, 95.

13 Dobson J. M. Politics in the Gilded Age. N. Y., 1972, p. 28—31.

ВНУТРИПОЛИТИЧЕСКИЙ КУРС

не избирались и не сменялись, их могли отстранить от власти, как пра­вило, только физическая немощь или смерть. Нередко они сами назна­чали преемников, как это произошло, например, в Нью-Йорке, где в 80-e годы республиканскую организацию возглавил Т. Платт, бывший до того правой рукой Конклинга.

Партийные лидеры штатов занимали одно из ключевых мест в феде­ральном государственном аппарате. В конце XIX в. они буквально запо-

КАПИТОЛИЙ — ЗДАНИЕ КОНГРЕССА СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ

лонили сенат США, который превратился в палату боссов. Сенат играл гораздо большую роль в системе государственной власти, нежели палата представителей. Попав в него, боссы штатов имели все возможности для того, чтобы навязывать свою волю как нижней палате, так и главе ис­полнительной власти — президенту. Сенаторы пользовались предоставлен­ным им конституцией правом давать «совет и согласие» президенту по вопросам назначений на правительственные посты и неформальным пра­вом, сложившимся в результате политической практики, составлять спис­ки кандидатов на все другие федеральные должности.

Еще во времена президента Э. Джексона в США утвердился принцип раздачи федеральных должностей по партийной принадлежности, который давал возможность каждому новому президенту уволить всех федераль­ных чиновников и произвести новые назначения. Осуществлял он подоб­ные назначения не по своему усмотрению, а по указке партийных боссов. Едва переступив порог Белого дома, президенты США обнаруживали, что кандидаты на федеральные должности, число которых к концу XIX в. возросло до 300 тыс., уже подобраны партийными лидерами. «Когда я пришел к власти,— сетовал однажды в присутствии Т. Рузвельта пре-

I. ОТ СВОБОДНОЙ КОНКУРЕНЦИИ К ГОСПОДСТВУ МОНОПОЛИЙ

ВНУТРИПОЛИТИЧЕСКИЙ КУРС

зидент Гаррисон,— то выяснил, что все назначения были в руках пар­тийных боссов. Я даже не мог сформировать собственный кабинет, ибо они распродали все должности, чтобы оплатить расходы на избиратель­ную кампанию» ¹⁴.

Боссы-сенаторы ревниво следили за попытками президента проводить самостоятельную политическую линию, были особенно нетерпимы к его законодательным инициативам. «Наиболее видные сенаторы,— вспоминал член верхней палаты конгресса США конца XIX в. Дж. Хоар,— воспри­нимали как личное оскорбление президентские послания с предложения­ми законодательных мер, которые не вызывали у них одобрения. А если они направлялись в Белый дом, то делали это с целью дать совет, а не получить его» ¹⁵.

Среди сенаторов от каждой партии, в свою очередь, признавался авто­ритет двух-трех, а временами даже одного влиятельного партийного ли­дера. На рубеже 70—80-х годов в сенате верховодил Конклинг — лидер республиканской партии. В конце XIX в. ведущую роль в сенате играл Н. Олдрич. Опираясь на горстку других видных партийных боссов, Кон­клинг и Олдрич осуществляли назначения в комитеты сената, подбирали и утверждали кандидатов на федеральные должности, вырабатывали принципы законодательной деятельности верхней палаты ¹⁶.

Имея возможность обогащаться за счет распределения федеральных должностей, боссы-сенаторы сколачивали огромные состояния. Если учесть к тому же, что сенат стал после гражданской войны притягатель­ным местом и для крупных промышленников и финансистов, тогда будет легко проследить, как и почему верхняя палата конгресса превратилась не только в палату боссов, но и в «клуб миллионеров».

К концу XIX в. в сенате заседало 25 мультимиллионеров, почти треть его состава. Подавляющее большинство других сенаторов непосредствен­но представляли интересы тех или иных финансово-промышленных объ­единений. Так, ближайшее окружение Н. Олдрича («философский клуб», как называли те, кто желал польстить боссу) — У. Аллисон,. Дж. Спу-нер, О. Платт были адвокатами крупных корпораций. Член верхней палаты конгресса газетный «король» из Калифорнии Дж. Херст выска­зался однажды в духе социал-дарвинистских идей: «Я не слишком-то разбираюсь в книгах, не так уж много довелось мне их прочесть. Но я достаточно путешествовал, многое повидал и, основываясь на собствен­ном опыте, пришел к заключению, что сенаторы являются продуктом выживания наиболее приспособленных видов...» ¹⁷. Миллионер или став­ленник корпораций — типичный американский сенатор олицетворял тес­ную унию буржуазного государства и бизнеса.

Укрепление связи между буржуазной политикой и корпорациями осо­бенно четко проявлялось в периоды предвыборных президентских кам­паний, финансирование которых все в большей степени переходило в руки монополистического капитала. Его вторжение в политику привело к рез­кому росту расходов на проведение выборов. Рекордная сумма для XIX в.

14 Hofstadter R. Op. cit., p. 172.

15 De Santis P. The Republican Party Revisited, 1877—1897.— In: Gilded Age. \ Reapp­
raisal / Ed. by H. W. Morgan. N. Y., 1963. p. 98.

16 Rothman D. S. Politics and Power: The United States Senate, 1865—1901. Cambridge
(Mass.), 1966, p. 3—6, 27, 60, 75.

17 Josephson M. Op. cit, p. 445.

была истрачена на избирательную кампанию республиканца Маккинли в 1896 г. - 3 562 325 долл. Ее организатором был мультимиллионер из Огайо сенатор М. Ханна, в ком республиканцы впервые признали не просто политического заправилу штата, а «национального босса». Ханна удостоился этого титула после того, как в результате переговоров с бос­сами других штатов сумел обеспечить выдвижение Маккинли кандидатом в президенты еще до съезда республиканской партии. Когда же на съезде его ставленник уже после первого тура голосования обеспечил подавляю­щее большинство голосов, политиканы, позабыв о своем избраннике, на­чали дружно скандировать имя подлинного триумфатора: «Ханна!

Ханна!» ¹⁸

Организация Ханной избирательной кампании Маккинли стала образ­цом для последующих «делателей президентов». В штатах «националь­ный босс» создал «клубы Маккинли», были выпущены брошюры на 14 языках, в которьгх на все лады превозносились достоинства кандида­та. Маккинли, в свою очередь, не скрывал восхищения перед боссом-миллионером и ему подобными: он называл их «капитанами индустрии», отцами процветания, готов был гарантировать в случае избрания все, чтоте пожелают, высокие тарифы, золотой стандарт, социальный по­рядок. Альянс Ханны и Маккинли послужил поводом для многих злых карикатур в национальной прессе. На одной из них Ханна был изображен в виде монстра-плутократа, обклеенного сплошь долларами, а Маккин­ли—карликом, едва не утонувшим в наполеоновской треуголке.

Партийные боссы и государственные деятели США копировали образ мышления владельцев крупных капиталов, подражали их поведению, ма­нерам. Деятельность буржуазных политиков и «капитанов индустрии» была в равной степени пронизана духом наживы, безудержной страстью к обогащению. Не случайно Ф. Энгельс называл республиканскую и де­мократическую партии «двумя большими картелями политиков», которые «превращают политику в выгодное дело, спекулируют на депутатских местах в законодательных собраниях, как союза, так отдельных штатов, или же живут за счет агитации в пользу своей партии и после победы в качестве вознаграждения получают должности» ¹⁹.

Борьба за федеральные должности, а не высшие соображения лежали внутри партийных распрей. Именно она порождала порой весьма острые, даже драматические коллизии, нарушала привычную рутину буржуазной политики. Когда в начале 1881 г. президент Гарфилд склонился к альянсу с одной из фракций республиканцев — «полукровками», назначив их представителей во главе с Дж. Блейном на высшие посты в правитель­стве и предоставив в их распоряжение большинство других федеральных должностей, это вызвало беспрецедентный демарш со стороны лидеров Другой фракции — «стойких» республиканцев. Вожди «стойких» в сенате, Р. Конклинг и Т. Платт, вышли в отставку со своих постов, будучи уве­ренными в том, что решительными действиями завоюют поддержку боль­шинства партии и сумеют добиться победы для собственной фракции.

Развернувшийся конфликт получил, однако, неожиданную и трагиче­скую развязку. 2 июня 1881 г. Ч. Гито, человек психически нездоровый,

18 Russel F. President Makers. From Mark Hanna to Joseph P. Kennedy. Boston, 1976,
p. 27.

19 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 22, с. 199—200.

I. ОТ СВОБОДНОЙ КОНКУРЕНЦИИ К ГОСПОДСТВУ МОНОПОЛИЙ

ВНУТРИПОЛИТИЧЕСКИЙ КУРС

но в то же время, как выяснилось из его писем, несомненно, поддержи­вавший «стойких» республиканцев²⁰, смертельно ранил Дж. Гарфилда. «Полукровки» умело направили гнев общественного мнения против Р. Конклинга и его фракции и захватили лидерство в партии. Но гибель президента уже вопреки желаниям «полукровок» вдохнула жизнь в са­мую малочисленную фракцию республиканцев, так называемых магвам-пов (от индейского слова магвамп — мудрец, старейшина племени), пре­тендовавших на роль просвещенного крыла партии.

Магвампы на протяжении многих лет агитировали в пользу билля о реформе гражданской службы, означавшего введение конкурсной системы замещения вакансий в чиновничьем аппарате. Многие магвампы (К. Шурц, Г. К. Лодж, Дж. Хоар, Т. Рузвельт, Э. Годкин и др.), крп-тикуя систему назначений на федеральные должности за политические заслуги, указывали, что она является неиссякаемым источником корруп­ции и расчищает путь к власти для напористых невежд. Социальную опору магвампов составляла буржуазная интеллигенция, среди них было много журналистов, профессоров, юристов, врачей, представителей семей потомственных политиков, отстраненных от власти партийными боссами. В их глазах надежным пропуском в сферу государственной власти мог служить только диплом привилегированного университета или колледжа.

В риторике магвампов звучала тоска по временам просвещенных пре­зидентов из высокопоставленных семей — Дж. Вашингтона, Т. Джеффер-сона, Дж. Адамса и Дж. Мэдисона — и одновременно презрение к вы­скочкам из необразованной «черни», готовых оказать любые услуги пар­тийным боссам ради получения доходной федеральной должности. Магвампы сумели использовать убийство Гарфилда, изобразив его как жертву порочной системы дележа федеральных должностей партийными боссами.

В 1883 г. конгресс обнародовал закон Пендлтона, вводивший систему замещения части федеральных должностей на основе конкурсных экза­менов. Закон успокоил общественное мнение и отвел его гнев от алчных боссов. Однако уже очень скоро выяснилось, что боссы вовсе не собира­лись отказываться от прибыльной системы дележа федеральных долж­ностей победившей партией. В 1884 г. кандидат в президенты от демо­кратов Г. Кливленд обещал в случае победы не отстранять от государст­венной службы республиканцев лишь по их партийной принадлежности. Но не успел он поселиться в Белом доме, как боссы партии указали ему, что боролись за президентское кресло вовсе не для того, чтобы остав­лять федеральные должности республиканцам. Кливленд незамедлительно сместил 100 тыс. представителей побежденной партии.

Число федеральных должностей, замещавшихся на конкурсной основе, все же с 1883 по 1901 г. возросло с 14 тыс. до 106 тыс., но число должностей, распределявшихся между сторонниками победившей пар­тии, также увеличилось — с 118 тыс. до 150 тыс. Сама система конкурс­ных экзаменов оказалась крайне неэффективной, ибо партийные боссы добились предельного упрощения тестов для испытуемых. Во время ти­пичного экзамена от претендента на должность требовалось написать названия любых 15 штатов и 15 городов США, уметь делить и умножать простые дроби, различать глагол, существительное и прилагательное,

20 Dobson J. M. Op. cit., p. 67.

иметь представление о колониальном периоде, Континентальном конгрес­се, Декларации независимости и Прокламации об освобождении рабов ²¹ фактически на федеральную должность при таком конкурсе могли пре­тендовать люди с начальным образованием, и, конечно же, он не мог стать препятствием для протеже партийного босса.

Несмотря на стирание существенных различий между республиканца­ми и демократами в последней четверти XIX в. и полное отсутствие в их платформах каких-либо преобразовательных идей, буржуазным пар­тиям удавалось долгое время весьма успешно нейтрализовать попытки других политических объединений завоевать избирателей на свою сторону. Объясняется это рядом факторов.

Один из них заключается в том, что стирание различий в социально-политических принципах партий не означало унификации и неизбежного в таком случае резкого сужения социальной базы двухпартийной систе­мы. Внутри нее сложилось своеобразное разделение функции социально­го контроля широких слоев общества. Республиканская партия имела особенно прочные позиции в штатах Среднего Запада: здесь за нее голо­совала значительная часть рабочих и городская мелкая буржуазия. Рес­публиканцы контролировали также голоса значительной части рабочих и фермеров из среды американцев-протестантов в других районах страны. Демократическая партия была в большей степени сориентирована на аграрные круги Юга, Юго-Запада, Дальнего Запада. В городах Северо-Востока их массовую опору составляли главным образом рабочие-имми­гранты из числа католиков.

Республиканцы и демократы внедрялись в социальные низы общества, эксплуатируя и раздувая национальные и религиозные различия внутри них. Различия в массовой базе двух партий сказывались определенным образом на их платформах. Так, приверженность республиканцев прин­ципу протекционизма и неприятие его демократами объяснялись в зна­чительной степени тем, что первые поддерживали репутацию «городской», а вторые — «аграрной» партии.

Основную же причину прочности двухпартийной системы необходимо видеть в слабой политической активности рабочего класса.

Политическую оппозицию двухпартийной системе составили прежде всего фермерские партии. В начале 90-х годов популисты добились зна­чительных успехов в Канзасе, Колорадо, Небраске, Северной Дакоте, Миннесоте, Северной Каролине, где их представители в ряде случаев были избраны губернаторами или завоевали достаточное число мест в законодательных собраниях штатов для того, чтобы провести в жизнь некоторые свои предложения²². Подъем популизма повлиял определен­ным образом на тактику двух буржуазных партий, что нашло выражение в размежевании внутри одной из них, демократической, и выдвижении ее кандидатом в президенты в 1896 г. У. Дж. Брайана.

Исторический смысл выступления Брайана и его сторонников с кри­тикой традиционных методов отправления буржуазной политической вла­сти в США заключался в использовании тактики социального маневра для укрепления и расширения массовой базы демократической партии.

21 White L. D. The Republican Era: 1869—1901. A Study in Administrative History.
N. Y., 1958, p. 301, 307, 310, 317, 320, 348.

22 Куропятник Г. П. Фермерское движение в США: От грейнджеров к Народной дар-
тии, 1867—1896. М., 1971, с. 199.

Многими буржуазными деятелями США конца XIX в. эта тактика вос­принималась как еретическое нововведение, и они поспешили записать Брайана в популисты.

Брайан не был таковым, но движение, названное его именем, было действительно необычным явлением в американской буржуазной полити­ческой практике, и сам Брайан оказался как бы предтечей таких извест­ных буржуазных реформаторов, как Т. Рузвельт, В. Вильсон и Ф. Д. Руз­вельт. Движение Брайана, рассмотренное в плане широкой исторической перспективы, выглядит весьма симптоматично. Оно заключало в себе признание того факта, что в условиях США, где получили распростране­ние буржуазно-демократические свободы, грубое и циничное игнориро­вание республиканцами и демократами лозунгов массовых народных дви­жений чревато опасными для двухпартийной системы последствиями.

Успехи популистов, собравших на выборах 1892 г. около 1 млн. голо­сов, доказывали, что создание эффективной третьей партии в стране не является утопией. А учитывая, что избирательная активность американ­цев в последней трети XIX в. была весьма высокой (с 1876 по 1896 г. в президентских выборах участвовали в среднем 78,5% имевших право голоса ²³), можно было ожидать новых успехов популистских кандидатов. Избирательная стратегия Брайана в 1896 г. и была как раз рассчитана на «улавливание» сотен тысяч голосов простых американцев, увидевших в популистах выразителей своих интересов.

Одним из главных приемов избирательной стратегии Брайана явля­лось включение в платформу демократической партии ряда популистских требований. Ставка на альянс с популистами была подсказана лидеру демократов опытом его собственной политической деятельности в штате Небраска. В 1892 г., когда Брайан потерпел поражение на выборах в се­нат штата, раскладка голосов в его избирательном округе выразилась следующим образом: 13 тыс. отдано за республиканского кандидата, 10 тыс.— за Брайана, 8 тыс.— за популистов²⁴. Простой подсчет под­сказывал Брайану, что союз с популистами обеспечил бы ему победу. Он стал настойчиво домогаться такого союза после того, как популисты собрали на президентских выборах 1892 г. около 1 млн. голосов, которых демократам с учетом голосов, собранных ими самими, с лихвой хватило бы для разгрома республиканцев в избирательной кампании.

Брайан шел на всевозможные демагогические приемы, чтобы привлечь популистских избирателей. Свое отношение к свободной чеканке сереб­ряных денег, на которой настаивали лидеры популистов, он выразил в речи перед избирателями Небраски: «Я ничего не смыслю в серебряных деньгах, но их хочет народ Небраски, поэтому их хочу и я. Что касается аргументов, то я подыщу их потом». Все чаще и чаще Брайан прибегал к популистской критике капитализма.

Когда дошел черед до формулирования конкретных предвыборных лозунгов демократов, Брайна сосредоточил внимание на свободной че­канке серебряных денег. Объясняя свою позицию рядовым избирателям, он ловчил, стремясь уйти от обвинений в измене радикальным принци­пам: «Восстановление серебряных денег является только одной среди на-

23 Marcus R. D. Grand Old Party: Political Structure in the Gilded Age, 1880—1896.N. Y., 1971, p. 5.

24 Koenig L. W. Op. cit., p. 103.

ВНУТРИПОЛИТИЧЕСКИЙ КУРС

ших реформ, но если демократическая партия не проведет ее, она не смо­жет осуществить и других начинаний...» ²⁵

Брайан стремился изобразить борьбу за серебряные деньги в виде войны за святую веру, претендуя на роль мессии. Всю страну облетел его знаменитый призыв: «Не позволим распять человечество на золотом кресте». Брайану удалось приобрести известность «великого простолю­дина», склонить на свою сторону съезд демократов. Но выборы 1896 г. он проиграл. Их итоги свидетельствовали, что арифметические расчеты не могут служить надежной основой политической стратегии. Социальная критика помогла Брайану завоевать голоса сотен тысяч простых избира­телей, которые, по планам демократов, должны были обеспечить им успех, но она же отпугнула многих традиционных приверженцев этой партии, прежде всего финансово-промышленных тузов. Крупный капитал пред­почел риторике Брайана прямолинейные заверения в лояльности корпо­рациям Маккинли. Час буржуазного реформизма в США еще не пробил.

2. СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ

ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО

Усложнение экономических связей капиталистического общества в США в период смены капитализма свободной конкуренции империализ­мом и резкое обострение классовых антагонизмов предопределяли неиз­бежность изменения традиционных форм социально-экономической поли­тики буржуазного государства. Эта трансформация носила сложный, противоречивый характер, зачастую происходила подспудно, незаметно для глаз современников. Необходимо отметить, что господствовавшая в конце XIX в. в буржуазной идеологии доктрина «невмешательства» го­сударства в социально-экономическое развитие, по которой историки США нередко судят о реальном содержании социально-экономической по­литики правительства, дает в действительности крайне искаженное пред­ставление о последней.

Принцип государственного невмешательства в хозяйственную жизнь представлял в рассматриваемый период кредо господствующего класса. Ему поклонялись академические круги, деятели республиканской и де­мократической партий, бизнесмены, президенты. Социальное звучание этого принципа, который оформился еще в XVII—XVIII вв. и исполь­зовался тогда революционной буржуазией для критики регламентаций торгово-промышленного развития феодальными государствами, претерпе­ло в эпоху перехода к империализму серьезное изменение.

В конце XIX в. в условиях смены свободной конкуренции господством монополий выразители интересов мелкой буржуазии отказались от лозун­га государственного невмешательства и выдвинули развернутую програм­му социально-экономического законодательства, направленную на защиту интересов немонополистической буржуазии от посягательств со стороны корпораций. Последние же, напротив, взяли этот лозунг на вооружение, ибо полная свобода рук обеспечивала им наибольшие возможности как для сокрушения мелкого и среднего бизнеса, так и для эксплуатации пролетариата.

25 Ibid., p. 146.

Идея абсолютной свободы бизнеса обосновывалась буржуазными идео­логами и политиками при помощи экономических, социологических, пра­вовых теорий. Но особой популярностью пользовались среди них социал-дарвинистские доктрины, представлявшие циничную форму защиты ин­тересов монополий. Социал-дарвинистские идеи пронизывали все буржуазные общественные науки, проповедовались с кафедр универси­тетов, со страниц массовой печати, подчинили себе буржуазное со­знание.

Сущность социал-дарвинизма заключалась в перенесении законов би­ологической эволюции, сформулированных Ч. Дарвином, на обществен­ное развитие. Общественные связи рассматривались социал-дарвинистами не иначе как сквозь призму «борьбы за существование» людей, выжи­вание «наиболее приспособленных» среди них и гибели «наименее при­способленных». Биологизация законов общества оборачивалась в их ра­ботах обоснованием извечного характера закономерностей капитализма. Так, непреходящим явлением мироздания, реализацией биологической борьбы за существование объявлялась частнокапиталистическая конку­ренция. Свойственные капитализму поляризация бедности и богатства, разорение сотен тысяч мелких предпринимателей и бедственное положе­ние пролетариата, с одной стороны, и усиливающийся гнет монополий — с другой, определялись как продукт естественного отбора. Результатом естественного отбора, проявлением «разума вселенной», «цветами циви­лизации» главе социал-дарвинистов У. Г. Самнеру представлялись моно­полии ²⁶. Самнер твердил об извечном характере классовых различий и классовой борьбы, которые в его истолковании представали как проявле­ние неискоренимой борьбы за существование ²⁷.