Задачи и принципы исследования

Размышлениями о стертости духовного содержания в современном государстве, о необходимости внесения в государственно-правовые реалии и вообще в современное право и политику утраченных духовных начал были преисполнены работы наиболее принципиальных интеллектуалов, работавших даже в условиях тоталитарного режима и, разумеется, тогда жестоко преследуемых властями. И хотя в те годы западный мир многими представлялся чуть ли не идеалом, все же во многих тех работах уже просвечивала мысль не только о различии двух политических и идеологических систем, но и об их одинаковой ущербности. Отмечая "опасные, если не смертельные пороки" западного парламентаризма, А. Солженицын подчеркивал, что "сегодня западные демократии в политическом кризисе и в

духовной растерянности"[18]. Известный правозащитник А. Агурский писал, что "обе системы глубоко порочны и стремительно увлекают человечество к катастрофе"[19]. Сложилось так, что почти всем стало ясно — где зло, но оставалось невыясненным — а где же добро. Соглашаясь с мыслью о. Вениамина о том, что "всё, что способствует добру, прямо или косвенно имеет и религиозную ценность"[20], мы вынуждены согласиться и с тем, что, как убедительно показывает история, мы никак не можем определиться, что же служит добру. Рассуждения о добре и зле вне их соотнесенности с Богом и библейскими постулатами сплошь и рядом оказываются казуистикой, и, следуя за "добром", таким образом понятым, человечество постоянно приходит к обратным результатам. Принцип разделения властей, как увидим ниже, вроде бы внешне соответствует христианским постулатам, однако его реализация вовсе не обеспечила общественное устройство, даже близкое к идеалу. Французская революция, которая фактически впервые провозгласила права человека, первая же жесточайшим образом подавила эти права и стала богоборческим государством. Как тогда, так и в последующие столетия, резкое размежевание реальных событий от своей идейной подоплеки легко объясняется тем, что и права, и божественные принципы устроения государственной власти воспринимались как внешние атрибуты, в отрыве от своего Источника. Так происходило каждый раз на протяжении всей истории человечества, вплоть до эпохи коммунистической диктатуры, весь соблазн которой был в провозглашении основных богоданных постулатов всеобщего равенства и братства, но также с устранением из них Бога. Общеизвестно стремление находить параллели между самыми безбожными общественными устройствами и библейскими истинами. Прав Э. Светлов, который, анализируя Книгу пророка Исайи, писал: "Нередко можно слышать снисходительное замечание, будто Исайя со своей верой в Грядущее "в наивной форме' предвосхитил современные идеи социальной справед-

ливости и прогресса. Но не слишком ли много чести для "современных идей"? История европейской культуры доказывает, что эти идеи находятся в прямой генетической связи с Библией, но они заимствовали из нее только внешнюю преходящую форму"[21]. Между тем все основополагающие принципы межчеловеческих отношений, провозглашенные в Библии, остаются аутентичными лишь в неразрывной связи со своим Источником, вне этой связи они всегда превращаются в свою противоположность. Самый наглядный пример — это превращение богоданной свободы в либерализме сегодняшнего безбожного мира в "рыночные отношения", таящие в себе потенциал уже не свободы, а порабощения[22]. Самый "бытовой" пример — это атрибуты любви, лишенные своего божественного наполнения и потому сегодня превратившиеся в атрибуты ругательства и в выражение ненависти. Самый жуткий пример — это эпоха, обозначенная в истории словами "культ личности" и ставшая эпохой самого жестокого подавления и уничтожения личности. Фундаментальной причиной этих катастрофических трансформаций является недопонимание того, что от вопроса, с кем единится страна и ее граждане, зависят вовсе не нюансы, а полюса возможного устроения общества. Поскольку "Бог есть любовь" (1 Иоанн 4. 8, 16) и Жизнь ("Я есмь воскресение и жизнь" — Иоанн 11. 25; "Я есмь путь и истина и жизнь" — Иоанн 14. 6), то отход от Бога и есть отвержение Жизни, и в этом случае приходится говорить уже не о нюансах, а о противоположностях: когда нет единения с Жизнью, имеет место единение со смертью. Так в безбожной стране, описанной в романе В. Набокова "Приглашение на казнь", создавалась "атмосфера теплой товарищеской близости между приговоренным и исполнителем приговора', и перед тем как идти на плаху, ожидающий казни герой и его будущий палач, "почти обнявшись, [...] сливались, как реки"[23]. Итак, для того, чтобы в правовую систему было внесено добро, следует выяснить прежде всего, как представляется оно именно в

правовых реалиях христианства, а не только в ее общем морально-нравственном вероучении. В подобной реконструкции библейских правовых истин мы и видим свою задачу. Отсюда и направленность работы — не просто проведение параллелей между современным правом и библейскими ценностями, не фиксация сегодняшних норм с последующим поиском их библейских оправданий, как обычно делается, то есть не путь от современного права к Библии, а наоборот, от библейских принципов "построения" права к правовым представлениям, от божественных установлений к выяснению, что богоугодно в сегодняшних "международно-признанных" нормах, а что богопротивно.

Казалось бы, оппоненты такой постановки вопроса могут расцепить наш подход как призыв назад, к ценностям пройденных времен, а любое движение назад — это регресс. Смеем возразить: в том-то и вся беда современной эпохи, что мир изрядно подзабыл, что Бог и божественные истины пребывают вне времени, и возомнил, что автономные от богоданных истин интеллектуальные поиски человечества являются прогрессом. Разительный парадокс заключается в том, что почему-то основанность своих правовых норм на религиозно-нравственных ценностях христианства он считает ходом назад, а почти полное базирование сегодняшних правовых представлений на языческом в своей основе римском праве считает весьма прогрессивным[24]. Поэтому мир уже почти затонул и задыхается в том, что с гордостью (или с гордыней) именует научно-техническим прогрессом, научно-технической революцией, в то же время искренне желая найти способы противостоять этим идолам со многими производными явлениями и не только не умея этого сделать, но все больше погружаясь в такие, представляемые "более прогрессивными", языческие ценности, как например, "сексуальная революция", перемещающая богоустановленные отношения между полами в координаты языческого острова Лесбос. Заметим: в словосочетаниях "научно-

технический прогресс" и "научно-техническая революция" понятия прогресс и революция выступают как синонимы, и это чрезвычайно знаменательно. Прогресс, синонимичный революции, никогда не является и не может являться движением вперед, развитием, ибо любая революция прерывает естественный, нормальный ход истории, нарушает связи сегодняшнего со вчерашним и с завтрашним. Трудно не согласиться с восклицанием поэта: "Все прогрессы реакционны, если рушится человек" (А. Вознесенский). В реставрации утраченных духовных ценностей, утраченных связей мы видим путь к реставрации "разрушенного" человека и искаженного в нем божественного начала. Эти же начала, мы убеждены, должны быть возвращены в правовые представления современного мира.

Отдавая себе отчет в том, что Библию никогда не исчерпать, даже если ставить вполне ограниченную задачу, как это имеет место в настоящем исследовании, мы должны вдобавок, во избежание неверного восприятия заглавия "Христианские корни современного права", особо оговорить и то, что не претендуем на охват всех граней того необъятного феномена, который именуется современным правом. Один из основных общетеоретических вопросов, освещение которого, как нам кажется, является первостепенной задачей правоведения, — это выявление взаимосвязей, взаимозависимости и взаимовлияний составных частей дихотомии "человек, личность — общество, государство". Первый компонент этой дихотомии — "человек, личность", — является единственным субъектом права, как бы современная юриспруденция ни расширяла список подобных субъектов (юридические лица, организации, государственные органы, сами государства как субъекты международного права и т. п.). Второй же компонент — "общество, государство" — представляет собою набор условий, измерений, в рамках которых и — в идеале — посредством которых осуществляются (сохраняются, гарантируются) эти права. Конституция любого государства представляет собой изложение целей и механизмов их осуществления. Обычная структура конституций — сначала перечисление прав и свобод своих подданных — самого главного, гарантия и реализация чего и предполагается как цель. Вслед за этим следует описание механизмов осуществления этой цели — государственных властных структур и их полномочий. Это вполне оправдано, ибо вначале должно быть сформулировано то,

что придает смысл существованию государства с одним из главнейших его атрибутов — законом, а "смыслом законотворчества является гарантия и реализация прав и свобод человека при разумном ограничении власти"[25]. Приступая к исследованию христианских корней современного права, мы сочли наиболее оптимальным придерживаться "конституционной" логики изложения и рассмотреть библейские правовые реалии в той же последовательности. Ведь божественная логика в доступной для человека части вполне очевидна. Цель творения — человек, созданный по образу Божию, цель истории человека (человечества) — реализация заключенного в нем подобия Божьего. Посему, в соответствии с этой логикой, полагаем, что после рассмотрения библейского спектра прав человека, рожденных его внутриличностными свойствами, после анализа их содержательных характеристик, следует раскрыть библейское понимание механизмов, обеспечивающих реализацию прав человека и открывающих пути его богоуподобления, т. е. внеличностных условий и факторов, гак или иначе влияющих на реализацию прав, на их сохранность в первозданном виде. Разумеется, под этими механизмами и условиями в данном случае мы имеем в виду учреждаемые с Божьей "санкции" институции государственной власти, ее структуру и функции.

Полагаем, что освещение естественно-правовых норм и государственных властных структур, их места и функций в контексте их христианских корней обязывает рассматривать эти вопросы во взаимосвязи, взаимообусловленности и неразрывности ветхозаветных и евангельских постулатов. Богословские сопоставления Ветхого и Нового Заветов, как правило, сводятся к ветхозаветным пророчествам о Мессии, в работах же, посвященных морально-этическим нормам Священного Писания, ученые останавливаются лишь на нормах Нового Завета, сопоставление которых с ветхозаветными постулатами обычно сбивает их с толку (традиционный вопрос: как соотнести ветхозаветное "око за око, зуб за зуб" с евангельским "кто ударит тебя в правую щеку, обрати к нему и другую"). Как кажется, еще одной из причин европейского невнимания к правовым постулатам Священного Писания является как раз спонтанно укоренившаяся во

многих конфессиях проповедническая направленность, внушающая верующим мысль о самодостаточности Нового Завета для христианина. Но вера в искупительную кровь Христа достаточна только для личного спасения каждого, но не для спасения человечества. "Не думайте, что Я пришел нарушить закон, или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить" (Матф. 5. 17). Что же должно с пришествием Христа исполниться на земле? Ответ на этот вопрос предполагает осознание того, что нет христианства без единства Ветхого и Нового Заветов. Единство это не только в ветхозаветных пророчествах о Христе, но и в основополагающих принципах горизонтальных и вертикальных человеческих отношений — друг с другом и с Богом, с обществом и властью, — отношений, "законодательный" аспект которых представлен преимущественно в Ветхом Завете, а моральный — в Новом. Библия неисчерпаема, и многие ее загадки еще нуждаются в раскрытии и дешифровке, на что, естественно, мы не можем претендовать и потому с благодарностью продолжим прислушиваться к отцам Церкви, на протяжении веков усердно работавшим в этом направлении. Однако признаем тот неопровержимый факт, что Библия со всеми ее уже раскрытыми и еще не раскрытыми загадками и кажущимися противоречиями едина и нерасчленима. И если нас интересуют не ветхозаветные или евангельские, а вообще христианские истоки известных нам (а возможно, еще и не известных) правовых норм, то мы обязаны рассматривать как Ветхий, так и Новый Заветы — в том единстве, в каком они явлены нам в христианстве. Понятно, что при этом многое еще останется нераскрытым, и работа в этом направлении, как велась, так и будет вестись. Кроме того, как нам представляется, для понимания существенных особенностей христианского видения организации человеческого общежития и власти чрезвычайно важно более внимательно вглядеться в соотнесенность небесных и земных реалий — в несомненно существующие параллели между небесным Владыкой и земными властителями, Судом Божьим и судом земным, деяниями Духа и деяниями людей. Кроме того, мы не будем разъединять каноны, в рамках которых разворачиваются Божьи свершения, и законы, которые Господь предъявляет человеку. Понимая всё различие между земным и небесным, человеческим и божественным, мы постараемся, в меру своих возможностей, обнаружить связи между этими различ-

иыми сферами, ибо связи эти ведь не только в молитвенном общении человека с Господом, но намного шире и глубже. Христианство — единственная из известных нам религий, где Бог являет человеку личный пример поведения — от кажущихся мелочей, от омовения ног до самопожертвования во имя спасения людей (к этой мысли мы не раз еще будем возвращаться). В этом смысле знаменательны слова Господа: "Я дал вам пример, чтобы и вы делали то, что Я сделал вам" (Иоанн 13. 15). Следовательно, Господь не может представлять людям нормы, которые чужды Ему в Его бывших и грядущих деяниях, в том числе и во время Божьего Суда.

Посему нам представляется важным рассмотреть составляющие интересующей нас проблемы в их единстве, в их взаимосвязях и взаимозависимости. Говоря о правах человека, мы не можем игнорировать их соотнесенность со свойствами Творца, говоря о власти вообще, мы не можем игнорировать то, что называется "духовной властью", а само понятие "духовная власть" предполагаем рассмотреть в двух проекциях: власть Церкви со всеми ее властными функциями как опосредованное боговластие, и непосредственная власть Бога над людьми и их группами, объединениями, в том числе над обществом и государством. Впрочем, мы склонны усмотреть божественное начало и во всех прочих властных структурах, рассматривая их как земные эквиваленты различных функциональных аспектов власти Божественной. Мы привыкли в современной политической фразеологии говорить о так называемой "четвертой власти", подразумевая средства массовой информации, однако для нас непривычно говорить о власти, которую следовало бы считать первой — власти духовной. Безусловно правильная норма отделения государства от Церкви, норма, которую можно обнаружить и в Священном Писании, в современном мире фактически трансформировалась в "принцип" отделения государства от Бога, что и является одним из основных истоков непреодоленности и, к сожалению, пока еще непреодолимости чуть ли не всех недугов, поразивших человечество. Для избавления от этих недугов чрезвычайно важно видеть Божий промысел во всем, в том числе в формах и принципах созидания государства и ее властных структур, в божественных коррекциях принципов их функционирования. Как действовал Божий промысел, в каких формах сказывается Божия забота о праведности человека,

общества и государства, каковы отношения земных царств и Царства Божия — вот основные вопросы, которые являются для нас первостепенными.

Оговорки

В основе нашего исследования — уверенность в непреходящей ценности библейских откровений. Постижение библейских правовых норм во всей глубине предполагает многоуровневое осмысление каждого, казалось бы, однозначного утверждения. Однако даже самые общеизвестные и вроде бы укоренившиеся в человеческом сознании истины, изложенные в Священном Писании, обретают дополнительные значения, будучи поставлены в разные координаты, в разные сферы отношений человека с человеком и человека с Богом. Господь, разговаривая с людьми, оперирует понятными им категориями, доступными и визуально, и осязательно. Однако широчайший спектр значений каждой фразы и даже каждого слова в ней открывается лишь в общем контексте божественных истин. Так, говоря о хлебе насущном, Господь, конечно, говорит о духовной пище, о духовной основе жизни, но этим ограничивать значение слова "хлеб" было бы серьезным усечением всей полноты значения этого слова. Все дело как раз в том, что говорит-то Бог о самой понятной людям и осязаемой ими вещи — хлебе в прямом значении слова, и при этом в нем активизируется духовный смысл. Путь библейских истин —-от вполне осязаемых вещей к духовным ценностям, а не наоборот, ибо иначе Библия не могла бы претендовать на сколь-либо понятный диалог с людьми. Поэтому Господь в самом начале Своего диалога с первочеловеком объяснял ему вовсе не то, что явилось бы для него недостижимой абстракцией, а указал на вполне реальное дерево и запретил вполне реальное и понятное ему действие: не есть с него. Но сколь глубок духовный смысл этого запрета, что он на протяжении тысячелетий и по сей день продолжает постигаться человечеством и все еще не исчерпал всего своего содержания. По той же причине евхаристическое приятие человеком Бога в себя Господь объяснил людям как вполне понятное им действие: приятие хлеба и вина. Как пишет митрополит Сурожский, "именно в том один из элементов славы Божией и славы тварной, что этот хлеб может

быть Плотью Христовой, а это вино — Его кровью без того, чтобы оно было уничтожено как хлеб и вино"[26].

Поэтому в ходе наших размышлений о библейских корнях прав человека и принципов устроения общества и государства, мы вполне отдаем себе отчет, что в ряде случаев, возможно, будут смещены привычные координаты и акценты тех или иных библейских утверждений, но при этом перед нами открывается невидимая часть спектра значений. Мы понимаем, что и слово "царь", и слова "судья" и "судить" во многих случаях лишь частично совпадают с принятыми сегодня значениями. Мы понимаем, что фраза "не судите, да не судимы будете" относится больше к межличностным отношениям, чем к властной институции суда, или что судьи, о чьих деяниях повествует Книга Судей, — несколько иные лица, чем судья в современном понимании. Но тем не менее мы исходим из того, что все эти понятия обретают вполне определенный смысл в общей системе библейских ценностных координат, а сами эти ценностные понятия столь широкоохватны, что, накладываясь на реалии всех исторических эпох, никогда не утрачивают своей способности обеспечивать духовную полноту их осмысления. Весь глобальный смысл Библии — это отношение человека к Богу, а значит весь диалог Бога с человеком — это разговор с ним о его божественной сути, его отношениях с истинной властью и об отношениях власти с ним. Следовательно, библейские понятия более чем сопоставимы с устоявшимися сегодня категориями права и потому во многих принципиальных чертах могут стать важными ориентирами как для понимания духовного подтекста прав человека и духовного назначения власти, так и для коррекций в сегодняшнем устроении мира.

Добавим, что в силу "терминологической" многозначности библейских понятий возникает ряд сложностей для точного определения их предметного содержания. Но в контексте поставленной нами проблемы нам вовсе не нужно искать в Библии "научно-терминологической" точности, которую было бы бессмысленно пытаться выявить в многогранности библейских понятий, всегда представляющих собой совокупность значений и их взаимные переходы и обуслов-

ленности, — свойство, лежащее принципиально за пределами понятия "термин". Более того, подобные поиски всегда приводили бы к мнимым результатам, лишь суживающим смысловое наполнение божественных откровений.

В заключение считаем нужным сказать, что мы опираемся не только на прямые законодательные формулы, которыми изобилует Библия, особенно Пятикнижие Моисея, но и на те реалии общественно-государственного устройства, которые прослеживаются на протяжении всей библейской истории. Сами формы этого устройства претерпевали определенное развитие и трансформации, причем во многих случаях они получают ту или иную божественную "оценку", так что в пестроте библейских событий можно отчетливо отличить, что богоугодно и что не от Бога и не угодно Ему. Ответ на последний вопрос, собственно, и является нашей конечной целью, сдобренной проблесками надежды, что запутавшееся в духовных и правовых ориентирах человечество найдет в себе силы обратиться к Тому, Кто не только сотворил его, но и вложил в него как эти силы, так и спасительные морально-нравственные ориентиры. "Обратиться" — означает также "возвратиться". И не может быть сомнения, что, когда состоится это возвращение, человечество будет принято Отцом так же, как был принят блудный сын, который "был мертв, но ожил" (Лука 15. 32). И прежде чем перейти к конкретному материалу, хотелось бы привести замечательные слова Джорджа Вашингтона, наилучшим образом обосновывающие необходимость и актуальность сего исследования: "Невозможно правильно править миром без Бога и Библии"[27].

Часть первая

Библия
и права
человека