XX век: практика и теория

В послевоенный период человечество пытается "выпрямить" этот разбитый крест, и в контексте этой попытки следует рассматривать возрождение естественно-правовых норм, засвидетельствованное во Всеобщей Декларации Прав Человека и во многих последующих международных документах, фиксирующих как права человека, так и наиболее соответствующие им принципы государственного обустройства. И тем не менее, мир никак не приходит к торжеству добра — единственно потому, что продолжает действовать симптом Французской революции: правовые принципы, хотя формально вроде бы "правильны", вроде бы провозглашают самые богоугодные нормы, тем не менее остаются в отрыве от своего Источника. По-видимому, действие этих симптомов и видел Анатоль Франс, который в преддверии будущих европейских катаклизмов — накануне первой мировой войны — создал свою художественную ретроспективу на историю своей родины — роман "Боги жаждут", а также своеобразно раскрыл духовную подоплеку подобных катаклизмов с их сатанинскими истоками в романе "Падший ангел".

Удивительно, как выдающиеся умы в предвидении грядущих катастрофических событий пытаются осмыслить правовые проблемы в соотнесенности с духовно-нравственными и как, невзирая на это, "творцы" катастроф вооружаются теми же, укоренившимися в человеческом сознании, ценностями и последовательно лишают их духовного содержания. Так было до и во время Французской революции, и это повторилось до и после российского и германского тоталитаризма в XX веке.

Если говорить о предвидении таких деформаций общественного сознания и производных от этого опасностей, то, пожалуй, более всего

следует остановиться на интеллектуальных поисках представителей русской философской и богословской мысли конца XIX — начала XX в., хотя бы потому, что именно здесь начала "раскручиваться" кровавая практика тоталитаризма XX в., которая в Европе пока оставалась лишь теорией. В контексте нашего исследования следует особо остановиться на российском опыте еще и в силу не просто антирелигиозной, а агрессивно-богоборческой направленности российской формы тоталитарного правления. Насильственное переведение всей огромной страны с ее двухсотмиллионным населением, а в дальнейшем и всех стран-сателлитов (в Китае — с миллиардным населением) в откровенное безбожие не имело прецедента в истории человечества. Разумеется, это была катастрофа, может, не столько политическая, сколько духовная, и если угодно — политическая катастрофа явилась следствиемдуховной деформации, начавшейся задолго до этого. Подмеченное в тургеневском романе "Отцы и дети" явление нигилизма было зародышевым состоянием грядущей духовной деформации: В. Даль определял нигилизм как "безобразное и безнравственное учение, отвергающее всё, чего нельзя ощупать"[1]. В 1880-е гг. "в последнем пастырском воззвании св. Синода оплакивается пагубное нравственное состояние России [...]: безверие, нерадение, своекорыстие, необузданное вольномыслие, гордость, любостяжание, жажда удовольствий, невоздержание и зависть"[2]. В формуле Ф. Достоевского "если Бога нет, то всё дозволено" ярче всего отражена закономерность, которую видим на протяжении всей истории человечества. В словах Достоевского, вроде бы, говорится о свободе ("всё дозволено"), но при исключении из него Бога свобода эта, становясь абсолютной, переходит в хаос, оказывается свободой сатанинской в самых жутких своих проявлениях. Логическим продолжением и итогом такой свободы оказывается та ситуация и атмосфера, которая описана им же в романе, в самом названии которого подчеркнута связь такого восприятия свободы с чертовщиной, — это роман "Бесы". И когда эта "чертовщина" только начинала становиться всеохватной реальностью, патриарх Тихон

видел путь предотвращения катастрофы во всенародном возвращении к утраченным духовным ценностям: "Патриарх предупреждал русский народ и призывал его к общему говению в течение Успенского поста и к всенародному покаянию. Послание патриарха осталось без ответа. Русские люди не послушали голоса своего первосвятителя. Русский народ не пошел по единственно верному пути ко спасению"[3].

Чуткие художнические умы по-своему иллюстрировали и противостояли тому же, что ученые мужи пытались осмыслить философски. Крупнейший представитель русской религиозно-философской мысли В. Соловьев, младший современник Ф. Достоевского и во многом его единомышленник[4], пытался исследовать и объяснить связь теологии с правом, раскрыть суть теократии, взаимоотношение христианства, права и политики, смысл понятия христианского государства[5]. Над этими проблемами задумывались и многие из его молодых последователей, такие, как С. Булгаков, Н. Бердяев[6]. Нет ничего удивительного в том, что именно эти авторы были особо запретными в годы большевистского разрушения всех богоустановленных начал государственности.

Западная Европа преодолела тоталитаризм после окончания второй мировой войны и, наученная горьким опытом, попыталась найти теоретико-правовые основы нового мироустройства. Права человека, естественное право, разделение властей — все эти ценности вновь оказались доминирующими. Но к тому времени Западная Европа, в свою очередь, успела перейти к бескровному (в отличие от Восточной), "интеллектуальному" безбожию. Так, в солидном исследовании о традициях современного права, где, кстати, целая глава посвящена его теологическим истокам и где идет пространный разговор о религии как источнике мусульманского и индуистского

права, удивительным образом нет ни намека на связь правовых ценностей христианского мира со Священным Писанием[7]. Европейская индифферентность к духовной основе права, пожалуй, сегодня не менее разрушительна, чем пережитое, хотя еще далеко не изжитое православным миром безбожие. Самомнение европейской цивилизации, претендующей стать источником права и заменить собою Высший Источник, может обернуться очередной катастрофой общечеловеческого масштаба. Следствием этой индифферентности, этой претензии и подмены является то, что в просвещенный XX век христианские истоки как права вообще, так и правовых принципов государственного устройства в частности, оказались менее всего изученными.

Восточная Европа покончила с тоталитаризмом лишь в конце XX века. Попытки реального описания пороков установившейся государственной системы власти, конечно, были и до этого[8]. Были и попытки поисков духовных причин катастрофы, постигшей коммунистический мир[9]. Но все подобного рода работы издавались за пределами стран "социалистического лагеря", так что были недоступны обществу, непосредственно несущему на себе все тяготы тоталитаризма. Кроме того, это были работы не научного, а скорее публицистического характера. В условиях с трудом пробивающего себе дорогу нового возрождения духовности в постсоциалистическом мире все же отрадно отметить, что именно здесь в последнее время заметна относительная активизация усилий постичь связи современного права с христианством и научно осмыслить их. В этом плане особо хотелось бы отметить работы адвоката П. Баренбойма о библейских истоках концепции разделения властей[10], труд о. Вениамина (Новика) о соотнесенности христианских ценностей с политикой, правами чело-

века и демократией[11], ряд статей на частные темы — правосудие, правосознание, закон и право — с попыткой их осознания как ценностей, восходящих к Священному Писанию[12]. Заметим, что христианские ценности постепенно начинают входить и в сферу интересов юристов и политических деятелей. В последние годы по инициативе Международного Союза юристов-христиан состоялось несколько конференций, посвященных вопросам христианской этики в правосудии; уже несколько лет проводятся встречи парламентариев в рамках ежегодных конференций Межпарламентской Ассамблеи Православия, последняя из которых была проведена в Армении в 2001 году в ознаменование 1700-летия принятия христианства как государственной религии в Армении. Кстати, хотелось бы отметить и возрастание интереса к этим проблемам в Армении, в частности, международную конференцию по проблемам права и религии, проведенную в 2000 г. по инициативе Армянской Апостольской Церкви и Конституционного Суда Армении[13], рассмотрение национальных проявлений идеи теократии в недавней книжке Л. Хачатряна[14] и др.

Тем не менее, высказанное одним из участников заседания Московского клуба юристов Е. Ю. Гениевой замечание о том, что "проблема, в общем-то, нигде толком не изучена"[15], остается в силе. Хотя замечание это относится к научному изучению библейских истоков доктрины разделения властей, мы могли бы добавить, что то же самое можно сказать о самых разных аспектах данной проблематики.

И все же, как бы ни были малочисленны обращения к проблематике соотношения христианства с правом, было бы несправедливо не отметить, что уже само наличие этих работ, опубликованных преимущественно в последние несколько лет, свидетельствует о возрастании интереса к этим вопросам, одухотворяющим современную теорию права. Как перечисленные работы, так и некоторые издания дидактического характера[16], позволяют все же видеть стремление преодолеть роковой разрыв правосознания с христианскими ценностями, который был естественным результатом отчужденности общества от христианского осмысления любой из сторон жизни. Невнимание теоретиков права к его соотнесенностям с христианством объясняется прежде всего оторванностью самих правовых норм от своего первоисточника. Один из выводов упомянутой выше работы Геральда Дж. Бермана, как кажется, наилучшим образом может обосновать актуальность настоящего исследования: "Не только правовая мысль, но и само здание западных правовых институтов было снято со своего духовного фундамента, а этот фундамент лишился когда-то возвышавшегося над ним строения[17].