E. Sellière. Auguste Comte. Paris, Vrin, 1924. 4 страница

Можно, конечно, сочетать оба тезиса, утверждая, что по­длинная гуманизация общества прежде всего предполагает гу­манизацию условий труда и одновременное сокращение про­должительности труда, достаточное для того, чтобы досуг по­зволил читать Платона.

В философском плане здесь тем не менее остается одно возражение: какова основная деятельность, которая определя­ет суть человека и которая должна быть расширена так, чтобы общество создало возможность реализации философии? Если сугубо человеческая деятельность не определена, то остается опасность возврата к понятию целостного человека, отличаю­щемуся крайней неопределенностью. Нужно, чтобы общество предоставляло всем своим членам возможность проявления всех способностей. Это предложение представляет собой пре­красное определение идеала общества, но его нелегко претво-

рить в конкретную и ясную программу. Вместе с тем затруд­нительно объяснять исключительно частной собственностью на средства производства тот факт, что люди не реализуют все свои склонности.

Иными словами, в данном случае, по-видимому, имеет мес­то чрезмерная диспропорция между отчуждением людей, вследствие частной собственности на средства производства, и реализацией идеала целостного человека, которая должна последовать за революцией. Как согласовать критику нынеш­него общества с надеждой на реализацию целостного челове­ка в результате простой замены одной формы собственности другой?

Здесь выражены одновременно величие и двусмыслен­ность марксистской социологии. Социологичная по своей су­ти, его теория стремится стать философией.

Однако даже помимо этих соображений остается еще не­мало неясностей или двусмысленностей, объясняющих нали­чие множества интерпретаций учения Маркса.

Одна из философских двусмысленностей касается характе­ра исторического закона. Интерпретация Марксом истории предполагает сверхчувственное становление сверхиндивиду­ального феномена. Производственные формы и отношения на­ходятся в диалектической взаимосвязи. Посредством классо­вой борьбы и противоречия между формами производства и производственными отношениями капитализм саморазрушает­ся. Это общее видение истории можно интерпретировать дву­мя разными способами.

При интерпретации, которую я назову объективистской, представление об исторических противоречиях, ведущих к уничтожению капитализма и пришествию неантагонистическо­го общества, соответствует тому, что тривиально именуют ос­новными направлениями истории. Из мешанины исторических фактов Маркс извлекает основные, самые значительные в ис­торическом становлении, исключая подробности событий. Ес­ли согласиться с такой интерпретацией, то уничтожение капи­тализма и пришествие неантагонистического общества сразу же предстают заранее известными и установленными факта­ми, не определенными лишь по форме и срокам. Такой тип предвидения ("капитализм будет уничтожен своими противо­речиями, но неведомо как и когда"), конечно, не может удов­летворить. Предвидение, обращенное к событию, но не дати­рующее и не уточняющее его, не имеет большого значения, или как минимум исторический закон такого рода никак не похож на законы естествознания.

Налицо одна из возможных интерпретаций мысли Маркса, и именно она считается ортодоксальной в советском обще-

стве. Там подтверждают необходимость гибели капитализма и замены его более прогрессивным — советским — обществом, но одновременно признают, что время неизбежного события еще неизвестно и форма этой предвидимой катастрофы еще не определена. С политической точки зрения эта неопределен­ность имеет большое преимущество, поскольку можно совер­шенно искренне провозглашать, что сосуществование возмож­но, советскому режиму нет необходимости уничтожать капи­тализм, так как последний в любом случае саморазрушится²³.

Существует другое возможное толкование, которое назо­вем диалектическим, но не в обычном, а в утонченном значе­нии. В этом случае марксистское видение истории возникает как некое обоюдное действие, с одной стороны, хода истории и размышляющего о нем сознания, а с другой — различных участков исторической реальности. Эта обоюдность действия позволяет избавиться от того, что выглядит малоубедительным в представлении об основных направлениях истории. В самом деле, при диалектической интерпретации движения истории нет больше необходимости упускать детали событий и можно понять события такими, какими они выступают в их конкрет­ном проявлении.

Так, Ж.-П. Сартр или М. Мерло-Понти сохраняют некото­рые существенные идеи марксистского учения: отчуждение человека в условиях частной собственности и посредством ее; преобладающее действие производительных сил и производ­ственных отношений. Но эти понятия у них не нацелены на выведение ни исторических законов, в научном смысле терми­на, ни даже основных направлений развития. Они суть необ­ходимые инструменты для рационального постижения поло­жения человека при капитализме или для соотнесения собы­тий с положением человека при капитализме, при этом не имеется в виду детерминизм в узком смысле. Такого рода диа­лектическое видение, разные варианты которого встречаются у французских экзистенциалистов и во всей марксистской школе, связываемой с именем Лукача, в философском отно­шении более удовлетворительно, но также сопряжено с труд-ностями²*.

Основное возражение вызывает то, что здесь снова при­сутствуют две основные идеи упрощенного марксизма, а именно: отчуждение человека при капитализме и пришествие неантагонистического общества после саморазрушения капи­тализма. Диалектическая интерпретация с помощью взаимо­действия субъекта и объекта, разных сфер реальности не под­водит непременно к этим двум основным положениям. Она ос­тавляет без ответа такой вопрос: как определить глобальную, целостную и подлинную интерпретацию? Если всякий истори-

ческий субъект осмысливает историю в зависимости от своего положения, то почему верна марксистская или пролетарская интерпретация? Почему она целостна?

Объективистское видение, апеллирующее к законам исто­рии, вызывает основное возражение потому, что объявляет неизбежным событие, не определенное во времени и не уточ­ненное. Что же касается диалектической интерпретации, то в ее рамках нет места ни необходимости революции, ни неанта­гонистическому характеру посткапиталистического общества, ни целостному характеру толкования истории.

Вторая двусмысленность касается природы того, что можно было бы назвать революционным императивом. Учение Марк­са претендует на научность, однако оно, по-видимому, допу­скает императивы, поскольку предписывает революционное действие как единственное законное следствие хода истории. Как и в прошлом, возможны две интерпретации, которые можно резюмировать так: Кант или Гегель? Должна ли марк­систская мысль интерпретироваться в рамках кантовского дуа­лизма — факта и ценности, научного закона и морального им­ператива — или в рамках монизма гегелевской традиции?

К тому же в истории марксизма после смерти его основа­
теля появляются две школы — кантовская и гегелевская, при­
чем последняя более многочисленная. Кантовская школа марк­
сизма представлена немецким социал-демократом Мерингом и
австромарксистом Адлером, скорее кантианцем, чем гегельян­
цем, но кантианцем очень своеобразным^. Кантианцы гово­
рят: нет перехода от факта к оценке, от суждения о реально­
сти к моральному императиву, следовательно, нельзя оправ­
дать социализм путем интерпретации истории в том виде, как
она развертывается. Маркс рассматривал капитализм таким,
; каков он- есть; требование социализма опирается на решение

* духовного характера. Большинство интерпретаторов Маркса

предпочло, однако, придерживаться традиции монизма. Пости­гающий историю субъект сам вовлечен в нее. Социализм (или неантагонистическое общество) должен обязательно появить­ся из нынешнего антагонистического общества, потому что не­обходимая диалектика ведет истолкователя истории от конста­тации того, что есть, к желанию общества другого типа.

Некоторые интерпретаторы, как Л. Гольдман, идут дальше и утверждают, что в истории нет незаинтересованного наблю­дения. Глобальное видение истории связано с вовлеченностью в нее. Именно из желания социализма высвечивается противо­речивый характер капитализма. Невозможно отделить пози­цию, занятую по отношению к реальности, от наблюдения за самой реальностью. Потому что эта позиция не произвольна и не является следствием необоснованного решения, а каждый

из нас в согласии с диалектикой объекта и субъекта именно из исторической реальности черпает материал для своего мышления и понятия для своего толкования. Интерпретация рождается в контакте с объектом не пассивно познаваемым, а одновременно утверждаемым и отрицаемым, причем отрица­ние объекта оказывается выражением желания другого

Таким образом, есть две тенденции, одна из которых ведет к отказу ценной в научном отношении интерпретации истории от обоснования социализма; другая, напротив, связывает ин­терпретацию истории с политической волей.

Но что по этому вопросу думал Маркс? Он одновременно был ученым и пророком, социологом и революционером. Если бы его спросили, разделимы ли эти подходы, он, я думаю, от­ветил бы, что в абстракции они действительно разделимы, ибо он был слишком искушенным мыслителем, чтобы признать на­личие морального фактора в его интерпретации капитализма. Но он был убежден в гнусности капиталистического строя, в том, что его анализ реальности неотразимо укреплял револю­ционную волю.

Помимо этих двух альтернативных видений — объективно­го видения основных направлений хода истории и диалектиче­ской интерпретации (Кант или Гегель) — существует примири­тельное видение, ставшее официальной советской филосо­фией, — объективистская диалектическая философия в том виде, как ее изложил Энгельс в «Анти-Дюринге», а Сталин ре­зюмировал в работе «О диалектическом и историческом мате­риализме»²⁷.

Основные положения этого диалектического материализма таковы:

1. Диалектика утверждает, что закон реальности — это закон
изменения. Как в неорганической природе, так и в обще­
стве имеет место беспрерывное преобразование. Не суще­
ствует вечного принципа; понятия и мораль меняются от
эпохи к эпохе.

2. Реальный мир допускает качественное развитие от неорга­
нической природы до мира людей; а в мире людей от изна­
чальных общественных укладов до того строя, который бу­
дет означать конец предыстории, т.е. до социализма.

3. Эти изменения совершаются в соответствии с определенны­
ми абстрактными законами. Количественные изменения на­
чиная с определенного момента переходят в качественные.
Преобразования не совершаются незаметно, небольшими
порциями; в необходимый момент происходит резкое изме-

нение, являющееся революционным. Энгельс приводит та­кой пример: вода — жидкость, но, если вы понижаете тем­пературу до определенного уровня, жидкость превратится в твердое тело. Количественное изменение в определенный момент перешло в качественное. Наконец, изменения, по-видимому, подчиняются умопостигаемому закону противо­речия и отрицания отрицания.

Пример, приведенный Энгельсом, позволяет, кроме того, понять, что такое отрицание отрицания: если вы отрицаете А, вы имеете минус А; умножая минус А на минус А, вы получае­те А², что является, очевидно, отрицанием отрицания. В мире людей: капиталистический строй является отрицанием фео­дальной собственности; общественная собственность при со­циализме будет отрицанием отрицания, т.е. отрицанием част­ной собственности.

Другими словами, одна из характеристик движений как космических, так и в мире человека состоит в том, что одни изменения противоречат другим. Это противоречие принимает следующую форму: в момент В будет иметь место противоре­чие с тем, что было в момент А, а момент С будет противоре­чить тому, что было в момент В, и в определенном отношении это будет возвратом к первоначальному состоянию — момен­ту А, но на более высоком уровне. Таким образом, движение истории — это отрицание первоначальной коллективной соб­ственности недифференцированных и архаических обществ; социализм отрицает общественные классы и антагонизмы, что­бы вновь вернуться к коллективной собственности первобыт­ных обществ, но на высшем уровне.

Эти диалектические законы не удовлетворили полностью всех интерпретаторов Маркса. Состоялось много дискуссий о том, принимал ли Маркс материалистическую философию Эн­гельса. Помимо исторической проблематики, немаловажное значение имеет вопрос о том, в какой мере понятие диалекти­ки прилагается к органической или неорганической природе, а также к миру людей.

Диалектика предполагает изменение и относительность идей или принципов в зависимости от обстоятельств. В поня­тие диалектики включены еще две идеи: целостности и значе­ния. Диалектическая интерпретация истории требует, чтобы элементы общества или эпохи составляли целое, а переход од­ной из этих целостностей к другой должен быть умопостигае­мым. Эти два требования — целостности и умопостигаемое™ исторической последовательности, — по-видимому, относятся к миру человека. Понятно, что в историческом контексте об­щества образуют целостные единства, потому что разные ви-

ды коллективной деятельности, безусловно, взаимосвязаны. Различные сферы общественной жизни могут быть объясне­ны, начиная с элемента, рассматриваемого в качестве основно­го, например производительных сил и производственных отно­шений. Но можно ли найти эквивалент целостности и значе­ния последовательностей в органической и особенно в неорга­нической природе?

По правде говоря, эта диалектическая философия матери­ального мира не является необходимой ни для признания мар­ксистского анализа капитализма, ни для того, чтобы быть рево­люционером. Можно не быть убежденным в том, что (-А) X (-А)=А² есть пример диалектики, и в то же время быть пре­восходным социалистом. Связь между диалектической фило­софией природы в том виде, в каком ее излагает Энгельс, и сущностью марксистского учения и не очевидна, и не необхо­дима.

В историческом плане при определенной ортодоксии могут, конечно, сочетаться эти различные положения, но с точки зре­ния логики и философии экономическая интерпретация исто­рии и критика капитализма в ракурсе классовой борьбы ниче­го общего с диалектикой природы не имеют. В более общем плане связь между марксистской философией капитализма и метафизическим материализмом не представляется мне необ­ходимой ни логически, ни философски.

Однако на деле многие марксисты, занимающиеся полити­ческой деятельностью, считали, что быть хорошим революцио­нером — значит быть материалистом в философском смысле. Так как эти люди были очень компетентны если не в филосо­фии, то в проблемах революции, у них, вероятно, были доста­точные основания для этого. Ленин, в частности, написал кни­гу «Материализм и эмпириокритицизм» с целью доказать, что те марксисты, которые отказываются от материалистической философии, сбиваются и с главного пути революции²⁸. С точ­ки зрения логики можно быть последователем Маркса в по­литэкономии и не быть материалистом в метафизическом смысле слова²⁹; исторически же установилось нечто вроде синтеза философии материалистического толка с историче­ским видением.

4. Двусмысленности марксистской социологии

Марксистская социология, даже если оставить в стороне философский фон, двусмысленна.

В контексте Марксова подхода к капитализму и к истории большое значение придается сочетанию понятий производи-

тельных сил, производственных отношений, классовой борьбы, классового сознания, а кроме того, базиса и надстройки. Эти понятия можно использовать во всяком социологическом ана­лизе. Сам я, когда пробую анализировать советское или амери­канское общество, охотно начинаю с состояния экономики и даже с состояния производительных сил, чтобы затем перейти к производственным отношениям, а затем к социальным отно­шениям. Допустимо критическое и методологическое использо­вание этих понятий для понимания и объяснения современного, а может быть, даже любого общества. Но если ограничиться та­ким использованием этих понятий, то мы не выйдем на филосо­фию истории. Мы рискуем обнаружить, что одному и тому же уровню развития производительных сил могут соответствовать разные производственные отношения. Частная собственность не исключает значительного развития производительных сил; наоборот, при меньшем развитии производительных сил может быть коллективная собственность. Другими словами, критиче­ское использование марксистских категорий не несет с собой догматического толкования истории.

Итак, марксизм допускает нечто вроде параллелизма меж­
ду развитием производительных сил, преобразованием произ­
водственных отношений, усилением классовой борьбы и дви­
жением к революции. Марксизм в его догматическом вариан­
те предполагает, что решающим фактором выступают произ­
водительные силы, что их развитие составляет смысл истории
и что разным состояниям производительных сил соответству­
ют определенные состояния производственных отношений и
классовой борьбы. Если же с развитием производительных
сил при капитализме классовая борьба ослабевает и, кроме то-
го, если возможна коллективная собственность при слабо раз-

¹ витой экономике, то параллелизм между этими процессами

(обязательный в рамках догматической философии истории)

рушится. Маркс стремится понять все общества, отправляясь от их базиса, то есть, как представляется, от состояния произ­водительных сил, научного и технического знания, промыш­ленности и организации труда. Этот путь постижения обществ, в особенности современных, исходя из экономической орга­низации, вполне обоснован, а в качестве метода он, может быть, даже наилучший. Но чтобы перейти от этого анализа к интерпретации движения истории, надо признать определен­ные связи между разными сферами деятельности.

Интерпретаторы приняли во внимание, что действительно трудно применять такие однозначные понятия, как «детерми­нация», для уяснения связей между производительными сила­ми или производственными отношениями и состоянием обще­ственного сознания. Поскольку термин «каузальность», или

«детерминация», показался слишком негибким, или на школь­ном языке механистическим и недиалектическим, его замени­ли термином «обусловленность». Несомненно, это выражение предпочтительнее, но оно слишком расплывчато. В обществе любая сфера обусловливает другие. Если бы у нас был иной политический строй, мы, вероятно, имели бы иную экономиче­скую организацию. Если бы у нас была другая экономика, ве­роятно, был бы и другой строй, отличающийся от строя Пятой республики.

Термин «детерминация» слишком жесткий, термин «обус­ловленность», пожалуй, слишком эластичный и столь расплыв­чатый, что вся формула становится сомнительной. Между уяз­вимой формулировкой «детерминация всей общественной сис­темы базисом» и малосодержательной той же формулиров­кой, где вместо слова «детерминация» стоит слово «обусловленность», хотелось бы найти промежуточную. Как обычно в подобных случаях, чудодейственным оказывается диалектическое решение. Назвали обусловленность диалекти­ческой и полагают, что проблема решена.

Но даже допуская, что марксистская социология вернулась к диалектическому анализу отношений между материальными производительными силами, способами производства, обще­ственными учреждениями и сознанием людей в данный мо­мент, надо найти основную идею, а именно идею детермина­ции социального целого. По моему мнению, мысль Маркса не­двусмысленна. Он считал, что общественный строй определя­ется некоторыми главными характеристиками — состоянием производительных сил, формой собственности и отношениями между трудящимися. Различные социальные типы характери­зуются определенным способом отношений между ассоцииро­ванными трудящимися. Рабство было одним типом общества, наемный труд — другим. Исходя из этого, общество может от­личаться, действительно гибкими и диалектическими отношени­ями между различными сферами реальности, но существен­ным при этом остается определение общественного строя че­рез небольшое число фактов, рассматриваемых в качестве ре­шающих.

Трудность в том, что разные факты, по Марксу, решающие и связанные друг с другом, сегодня предстают разъединенны­ми, потому что их разъединила история.

Упорядоченное представление Маркса —^; это представле­ние о развитии производительных сил, все более и более за­трудняющем сохранение капиталистических производствен­ных отношений и работу механизмов этого строя, все более ужесточающем классовую борьбу.

На самом же деле производительные силы развивались в одних случаях при частной собственности, в других — при об­щественной; там, где производительные силы были наиболее развиты, революций не происходило. Факты, на основании ко­торых Маркс признавал общественную и историческую цело­стность, были разрознены историей. Возможны два решения проблемы, порожденной этим разъединением фактов: гибкая и критическая интерпретация в контексте общепринятой со­циологической и исторической методологии; либо догматиче­ская интерпретация, сохраняющая схему становления исто­рии, изложенную Марксом, применительно к ситуации, кото­рая в определенных отношениях является совершенно иной. Эта вторая интерпретация считается ортодоксальной,· ибо она предвещает конец западного общества в соответствии с пред­ставлением о саморазрушении капиталистического строя из-за внутренних противоречий. Но.можно ли считать это догмати­ческое видение социологией Маркса?

Другая двусмысленность марксистской социологии очевид­на при анализе основных понятий, в особенности понятий ба­зиса и надстройки, и споров вокруг них. Какие элементы об­щественной реальности относятся к базису? А какие — к над­стройке?

Вообще, следовало бы, кажется, назвать базисом экономи­ку, в частности производительные силы, то есть техническое оснащение общества вместе с организацией труда. Но техни-

ческий уровень цивилизации неотделим от уровня научных по-

знаний. Однако последние, по-видимому, принадлежат сфере

идей или знания и должны относиться к надстройке — по

крайней мере в соответствии с тем,· что научное знание во

многих обществах тесно связано с мировоззрением и с фило-

· софией.

Иными словами, в базис, определяемый как производитель-

ная сила, уже входят элементы, которые должны будут при-

надлежать и надстройке. Из самого этого факта не вытекает

невозможность анализировать общество путем поочередного рассмотрения базиса и надстройки. Но эти очень простые при-

меры указывают на реальную трудность разделения того, что,

по определению, имеет разную природу.

Таким образом, производительные силы зависят одновре-

менно от технической оснащенности и от организации совме­стного труда, которая в свою очередь зависит от законов соб­ственности. Последние принадлежат к юридической сфере.

Но ведь, по крайней мере согласно некоторым фрагментам,

право — это часть государства³⁰, а последнее относится к надстройке. Мы снова сталкиваемся с трудностью отделения базиса от надстройки.

Спор о том, что относится к первому, а что — ко второму, может фактически продолжаться бесконечно.

Эти два понятия в качестве простых инструментов анализа приемлемы, как и всякое понятие. Возражение вызывает толь­ко догматическое толкование, согласно которому одно из них определяет другое.

Подобным же образом нелегко точно указать противоре­чие между производительными силами и производственными отношениями. По одной из самых простых версий диалектики, играющей огромную роль в учении Маркса и марксистов, на определенном уровне развития производительных сил личное право на собственность станет препятствием на пути прогрес­са производительных сил. В этом случае возникнет противоре­чие между развитием техники производства и сохранением личного права на собственность.

Как мне представляется, это противоречие содержит в се­бе долю истины, но она находится за рамками догматических интерпретаций. Если под данным углом зрения рассмотреть большие современные предприятия «Ситроэн», «Рено» или «Пешиней» во Франции, «Дюпон де Немур» или «Дженерал моторе» в США, то в самом деле можно сказать, что размах производительных сил сделал невозможным сохранение лич­ного права на собственность. Заводы «Рено» никому не при­надлежат, раз они уже принадлежат государству (хотя это не значит, что государство — никто, но государственная собст­венность — абстрактная и, если можно так сказать, мнимая). «Пешиней» не принадлежал никому даже до распределения его акций среди рабочих, поскольку тысячи его акционеров, будучи собственниками в юридическом смысле, уже не осу­ществляли традиционного и личного права на собственность. Точно так же «Дюпон де Немур» или «Дженерал моторе» при­надлежат сотням тысяч акционеров, поддерживающих юриди­ческую фикцию собственности, но не имеющих настоящих привилегий.

Впрочем, Маркс намекнул в «Капитале» на большие акцио­нерные общества, констатируя, что личная собственность ис­чезает, и делая вывод о том, что типичный капитализм транс­формируется³ !.

Можно, следовательно, сказать, что Маркс был прав, выяв­ляя противоречие между развитием производительных сил и личным правом на собственность, поскольку в условиях со­временного капитализма при наличии больших акционерных обществ право на собственность в определенном отношении исчезло.

Наоборот, если считать, что эти большие общества состав­ляют самую суть капитализма, то столь же легко доказать, что

Зак. № 4 193

развитие производительных сил ни в коей мере не устраняет право на собственность и что теоретического противоречия между производительными силами и производственными отно­шениями не существует. Развитие производительных сил тре­бует появления новых форм производственных отношений, но эти новые формы могут не противоречить традиционному пра­ву собственности.

Согласно другой интерпретации, противоречия между про­изводительными силами и производственными отношениями, распределение доходов, которое детерминируется личным правом на собственность, таковы, что капиталистическое об­щество не в состоянии овладеть своим собственным производ­ством. В этом случае противоречие между производительными силами и производственными отношениями затрагивает даже функционирование капиталистической экономики. Покупа­тельная способность народных масс будет постоянно ниже требований экономики.

Это толкование продолжает оставаться в ходу вот уже поч­ти полтора века. С того времени производительные силы во всех капиталистических странах получили колоссальное разви­тие. Неспособность экономики, основанной на частной собст­венности, овладеть собственным производством была уже рас­крыта, когда производительность составляла пятую или деся­тую часть сегодняшней; эта неспособность, вероятно, останет­ся прежней, когда производительность будет в пять или десять раз выше сегодняшней. Противоречие не обнаруживается явно.

Другими словами, из двух версий противоречия между про­изводительными силами и производственными отношениями ни одна не доказана. Единственная версия, явно заключающая в себе часть истины, не ведет к политическим и мессианским по­ложениям, которых больше всего придерживаются марксисты.

Социология Маркса — это социология классовой борьбы. Некоторые ее положения имеют фундаментальное значение. Нынешнее общество — антагонистическое. Классы являются основными действующими лицами исторической драмы, в час­тности капитализма, и истории вообще. Классовая борьба — движущая сила истории, она ведет к революции, которая бу­дет означать конец предыстории и пришествие неантагонисти­ческого общества.

Но что такое общественный класс? Пора ответить на воп­рос, с которого я должен был бы начать, если бы излагал мыс­ли какого-нибудь профессора. Но Маркс не был профессором.

Этому вопросу Маркс посвятил огромное число работ. По моему мнению, они группируются в три основных типа.

На последних страницах рукописи «Капитала» есть класси­ческий фрагмент: последняя глава, которую Энгельс опубли-

ковал в третьем томе «Капитала» и которая называется «Клас­сы». Так как «Капитал» — основной научный труд Маркса, следует, естественно, сослаться на его текст, который, к не­счастью, не закончен. Маркс там пишет: «Собственники одной только рабочей силы, собственники капитала и земельные собственники, соответственными источниками доходов кото­рых является заработная плата, прибыль и земельная рента, следовательно, наемные рабочие, капиталисты и земельные собственники образуют три больших класса современного об­щества, базирующегося на капиталистическом способе произ­водства»³² (Соч., т. 25, ч. II, с. 457). Различие между классами базируется здесь на различии, причем классическом, экономи­ческих источников доходов: капитал — прибыль, земля — зе­мельная рента, труд — зарплата,'т.е. на том, что он назвал «триединой формулой, которая охватывает все тайны обще­ственного процесса производства» (там же, с. 380).

Прибыль — это внешняя форма сущности, каковой являют­ся прибавочная стоимость, земельная рента, которую Маркс подробно анализирует в этом же третьем томе «Капитала». Прибыль — это доля прибавочной стоимости, это стоимость, не распределенная среди трудящихся. Интерпретация классов с точки зрения экономической структуры лучше всего соот­ветствует научному замыслу Маркса. Она позволяет вывести несколько существенных положений марксистской теории классов.