РЕФЛЕКСИИ ГОСУДАРСТВА 3 страница

Государство

Охарактеризуем комбинации:

1. Страта, частная, унитарная — диктатура слоя, реализующаяся в мо­дификациях личной (вождизм: цезаризм, султанизм, бонапартизм) или олигархической (хунтизм) власти — любая восточная деспотия вплоть до коммунистических режимов в КНР и КНДР.

2. Страта, частная, федерация — автократизм, тоталитаризм с октяб­ря 1917 г. по апрель 1985 г. в СССР, руководимом «лично» ставленником «ордена коммунистических меченосцев».

3. Страта, частная, конфедерация — вырожденный случай по причи­не нестыкуемости правообеспечения конфедерации с праводеформиро-ванностью частного властвования. Посягательство на узурпацию лицом власти в конфедеративной культуре вызовет немедленный процесс ее распада.

4. Страта, частно-правовая, унитарная — невзирая на разность стату­сов территорий, к этой форме тяготеет Рим преимущественно с правления Юстиниана, обобщившего нормы гражданского права в дигестах (пандек­тах) кодекса Юстиниана, институциях, новеллах.

5. Страта, частно-правовая, федерация — практически вырожденный случай вследствие плохой согласуемости конституентов.

6. Страта, частно-правовая, конфедерация — Швейцария времен Зон-дербунда.

7. Страта, публичная, унитарная — страны народной демократии (Бол­гария, Венгрия, Румыния, Польша, ГДР) времен Варшавского договора.

⁴²Подр. см.: Пастухов В. Б. От государственности к государству: Европа и Россия. // Полис. 1994. №2.

8. Страта, публичная, федерация — трудно воплотимыйслучай по при-чине рассогласуемости элементов: власть опирающегося на универсальное право слоя эфемерна в многонациональном, конфликтном обществе. По­нимая это, даже больиЛвики в программе партии, принятой V1I1 съездом РКП(б) в 1919 г., в будущем федеративном государстве обещали предос­тавить политические права и возможности всем гражданам после подав­ления «сопротивления эксплуататоров». Выполнение обещания, правда, отложилось до 1936 г. и далее, пока существование проходило в режиме автотеррора масс.

9. Страта, публичная, конфедерация — аналогично предыдущему.

10. Этнос, частная, унитарная — архаичная, племенная (этнократиче-ская) организация (орда).

11. Этнос, частная, федеративная — фратрии, филы, кланы, колена,

трибы.

12. Этнос, частная, конфедеративная — аналогично предыдущему.

13. Этнос, частно-правовая, унитарная — ханьский Китай.

14. Этнос, частно-правовая, федеративная — вырожденный случай.

15. Этнос, частно-правовая, конфедеративная — вырожденный случай.

16. Этнос, публичная, унитарная — модель этнически гомогенного, ор­ганического государства, материализуемая в наши дни в странах Балтии, Чечне, предоставившей по регламенту на президентских выборах право голоса не проживающему в границахтерритории «гражданину», а «чечен­цу»—«соплеменнику» безотносительно к месту жительства.

17. Этнос, публичная, федерация — вырожденный случай.

18. Этнос, публичная, конфедерация — вырожденный случай.

19. Нация, частная, унитарная — франкистская Испания, салазаровская Португалия.

20. Нация, частная, федерация — доперестроечный СССР.

21. Нация, частная, конфедерация — вырожденный случай.

22. Нация, частно-правовая, унитарная — коммунистический Китай.

23. Нация, частно-правовая, федерация — коммунистический СССР.

24. Нация, частно-правовая, конфедерация — вырожденный случай.

25. Нация, публичная, унитарная — современная Франция, Италия и др.

26. Нация, публичная, федерация — современная Россия, Бразилия, ФРГ, США и др.

27. Нация, публичная, конфедерация — Швейцария. Оценка возможностей демонстрирует:

а) стратовые модификации тяготеют к сословно-корпоративному госу­дарству при формально или неформально узаконенном неравенстве;

19*

291Раздел V

б) этнические модификации влекут этнократию (в пределе — этнодик-татуру), легализуя национализм, шовинизм, борьбу «своеродцев» с «ино­родцами»;

в) частные модификации власти порождают самовластие (деспотизм);

г) частно-правовые модификации власти дают тип государства с вопло­щенным неравенством; как таковые, свойственны добуржуазному состоя­нию, но реставрируются в период деформированного (есть ли иной?) со­циализма;

д) публичные модификации власти инспирируют политическое, универ­сально-правовое государство.

В горизонтальном движении по компоненту «народ» просматривается динамика «государство-сословие, класс» — «государство-бюрократия» — «государство-народ», подчиненная правилу расширения социального со­держания субъекта власти. Первоначально монополию представительских и управленческих функций стяжают отдельные слои. Затем от сословно­сти осуществляется переход к профессиональности — развивается функ­циональный тип управления на частично-ролевой основе. Обосабливается когорта чиновников-специалистов, профессионалов-бюрократов, концен­трирующих в своих руках дела государственной службы. Аппаратная ста­дия — важная веха государствоопределения, означающая институциона-лизацию особого отсека духовного производства, общественно полезной занятости. Чиновничество, отмечает М. Вебер, превратилось «в совокуп­ность трудящихся, высококвалифицированных специалистов духовног труда, профессионально вышколенных многолетней подготовкой, с высо-коразвитой сословной честью, гарантирующей безупречность, без чег возникла бы роковая опасность чудовищной коррупции и низкого мещан-ства, а это бы ставило под угрозу чисто техническую эффективность го-сударственного аппарата, значение которого для хозяйства, особенно с возрастанием социализации, постоянно усиливалось и будет усиливаться впредь»⁴³.

Вместе с тем «вести дела» не равнозначно «соблюдать интересы». Бюро-кратия космополитична, эгоистична, преследуя шкурный интерес, склонна к антидержавным, компрадорским действиям. Последнее предопределяет кризис корпоративной организации, стимулирует сдвиг в сторону «государ-ства-народа», объективирующегося в формах «государство-этнос» и «госу-дарство-нация». Первое (что ясно этимологически) этнизирует деятель-| ность государственной машины, выражает, проводит, защищает интересы

"Вебер М. Избр. произв. С. 657.

Государство

«своих». Второе на державном уровне всеми доступными средствами оли­цетворяет интересы «каждого».

Особый казус — в рамках «государство-нация» («неорганическая», по­лиэтническая структура) притязает на державную автономию «этнос». Государственные поползновения этноса с тенденцией выделиться из «го­сударства-нации» всегда опасны, чреваты межнациональной борьбой, если не сказать бойней, представляют угрозу и для целого («большого» «госу­дарственного народа»), и для части («малого» «народа-сепаратиста»).

Этнос — натуралистическая общность; нация — общность социально-политическая (можно быть и евреем и американцем, славянином и фран­цузом). Нация как образование историческое есть групповая целостность с признаками политического, территориального, хозяйственного, культур­ного единства. Верно, нация замыкается на некую этническую определен­ность, но «этническое» не сущнообразующий атрибут нации. Таковым выступает «державность» — политико-государственная организация ос­ваивающего данную территорию народа, которая позволяет охранять, сохранять, поддерживать имеющийся но владении народа исторически закрепленный за ним фрагмент земной поверхности. Подразумевая ради­кальность черты «государственность» для нации (равно как «культуры», «языка» — для национальности), возможно понимать «нацию» как сово-купность граждан державы на базе конституированного отношения согра-жданства. Такое понимание отсекает ненужные, нередко опасные этннче-ские модуляции и шлейфы, осложняющие кооперацию не однородных, но нужных друг другу людей не конкретной государственной территории. С позиций хроногеометрических рассмотрений «этнос» (националь-ность) стремится стать нацией (добиться державной организации) при достижении этнической чистоты в некотором антропогеоценозе. Если брать Россию, то, как отмечалось в «Философии поли гики», концентрата-ми повышенного этнического напряжения являются Чечня, где после вы­давливания славянской группы сложилась моноэтническая обстановка в Анклаве; Дагестан, где процент «титульных» народов подавляющ (потснациальная конфликтность в Дагестане гасится неоднородностью, многона-циональностью республики, межэтнические отношения в которой далеко не просты, — пикировки представителей равнинных и горных локалов, ку-мыков и аварцев и т. д.); Тыва, также приближающаяся к этнической го­могенности. Лучшим и естественно благотворным влиянием на ситуацию Задастся, конечно, ресурс не жестких (принудительное переселение, асси­миляция, резервация), а мягких технологий, активизирующих возможно-сти плавильного котла. Этнической концентрации с тенденцией сепарати-зации противостоит цивилизация (монополией на которую в стране

292Раздел V

обладает государство) — конкретно такие ее модусы, как урбанизация, ин­тенсивная коммуникация, институты образования (школа в широком смысле), армия. Обобщая, можно утверждать: данные модусы дробят пле­менное, перемалывают этнически-народное; созидая оторванную от ме­стной привязки цивилизационно обработанную массу, они делают абори­генов конформными с многонациональной культурой по параметру адаптированности к общежитию. При желании снизить порог межэтниче­ского противостояния требуется не вводить войска, а усиливать культуро-творческую программу — развивать города, строить дороги, образовы­вать, совершенствовать обстановку в армии. Рычаг цивилизации —рычаг «Вавилона», выполняющего (при редукции иных модусов) генетически первородную «космополитическую» (антиэтнодиктаторскую) функцию. (Племенному аборигенному сельскому варварству исходно противостояла городская «космополитическая» цивилизация — не единая община, а сме­шение племен и народов с разнообразием языков, наречий, обычаев, ре­лигий; разобщенность, неотрывное от нее преобладание материального, экономического интереса над интересом общим. Город даже в зачаточной его форме в принципе не управляется на основе обычая, традиции. Он по самой своей сути требует иных форм организации, управления, каковы­ми оказываются положительный закон, публичная власть, замещающая авторитет старейшин⁴⁴.)

В горизонтальном движении по компоненту «власть» обнаружим по­следовательное движение от частных (узурпационных) к публично-пра­вовым модификациям правления. В истоках частной формы власти — от­ношения вождества, естественной иерархии на базе инстинктивных эгоизма и альтруизма, встроенное™ в сакральные традиции. По мере уда­ления от архаики, диктуемой условиями «роевой жизни», трансформации натуралистических отношений в социальные активизируется роль инсти­тутов собственности и статуса, опирающихся на потенции частно-право­вой, сословно-корпоративной жизни. Частный регламент властвования в государстве преходящ и некрепок ввиду его расхождения с самим призва­нием государства как объективированным «воплощенным коллективным типом» (Э. Дюркгейм). «Основная идея государства как формы челове­ческого общежития, — точно характеризует Э. А. Поздняков, — отнюдь не обеспечение каких-то индивидуальных прав, а тем более частных ин­тересов. Все как раз наоборот: оно само возникло как системная реакция на антисистемные действия растущего индивидуализма и частного инте­реса, а потому его главная идея состоит... в обеспечении общих для всех

*"См.: Поздняков Э. А. Философия государства и права. М., 1995. С. 86.

Государство

интересов общества против угрожающего им частного интереса»⁴⁵. Госу­дарство крепко уравновешенными, стабильными отношениямимежду ιο­ί сударством (институциональным целым) и его членами (гражданами-час­тями). Основания совершенности государственности не во власти, а в удовлетворенности ею подвластными. Последнему соответствует макси­мально универсально-правовой и право-универсальный порядок отправ­ления власти, единственно обеспечивающий оптимальность ритма соци­ального организма как res publica в отличие от частно ориентированной корпоративной формы с заметно проступающими на ней родимыми пят­нами rei privatae.

В горизонтальном движении по компоненту «территория» каких-то ус­тойчивых, сквозных зависимостей не обнаруживается. Причина вполне ясна. Государственный строй идет не от логики, а от истории. Он — жи­вой порядок, вырастающий из народной судьбы. Государство не одежда, которую «народ может в любой момент сбросить, чтобы надеть другую; это есть скорее органически-прирожденное ему «строение тела», это его костяк, который несет его мускулы, его органы, его кровообращение и его кожу». Только политические верхогляды могут воображать, будто «наро­дам можно «даровать» их государственное устройство, будто существу­ет единая государственная форма, «лучшая для всех времен и народов». Нет ничего опаснее и нелепее стремления навязывать народу государст­венную форму, не соответствующую его историческому бытию»⁴⁶. Это полное, всестороннее, по-настоящему глубокое, схватывающее существо дела понятие, однако, политически варьируется по конъюнктуре. Скажем, Ленин, подчеркивая свое негативное отношение к федерации «по той про­стой причине, что капитализм требует для своего развития возможно бо­лее крупных и возможно более централизованных государств. При прочих равных условиях... пролетариат всегда будет отстаивать более крупное государство. Он всегда будет бороться против средневекового партикуля­ризма, всегда будет приветствовать возможно тесное экономическое спло­чение крупных территорий...»⁴⁷, — навязал-таки федеративное устройст­во России. Сталин, руководствуясь, видимо, этим же большевистским постулатом при выработке модели послевоенной Германии, воспрепятст­вовал в Ялте черчиллевскому проекту ее территориального расчленения. Не скажись «пролетарская» узколобость, и геополитические реалии в Рос­сии да и в мире выглядели бы совершенно иначе.

«Там же. С.106.

">Ипьин И. Л. Наши задачи. М., 1992. Т. 1. С. 194.

"Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 24. С. 143.

295Раздел V

5.8. ИДЕАЛ ГОСУДАРСТВА

Идеал как совершенное состояние, высшая, конечная цель устремлений, объект вожделения применительно к государству выступает моделью безу­пречной самоценной организации, все компоненты которой, сбалансиро­ванные с самими собой, пребывают в безусловно гармоническом, согласо­ванно-слаженном, стройно-унисонном единстве. Идеал государства — категория сочетательная, формирующаяся на встречном движении пред­ставлений об: а) условиях процветания каждого члена государственной триады — народа (нация, этнос, общество, личность) — власти (институ­ты) — территории (страна); б) предпосылок их резонансности. Прекрасное обезнадеживает. В обход хилиазмов идеал государства не отрывается в эм­пиреи от эмпирии; не воспламеняя воображение, он сохраняет значимость для здравого смысла.

Вид и суть, форма и содержание, обличие и душа государственности, говоря по-гегелевски, имеющей силу в себе и для себя и стремящейся к верховной идее, определяются не мистическими особыми духовными «тенденциями, порождаемыми их собственной природой» (Т. Ранке), а опытом установления балансов народа, власти, территории. Вникнем в ха­рактер этих балансов.

Баланс народа. При всех превратностях судьбы, перипетиях существо­вания народ должен жить, а не прозябать. Возможность достойной, гаран­тийной народной жизни кроется не столько в стечении внешних обстоя­тельств (хотя и это немаловажно, учитывая тот же международный аспект), сколько в роли внутренних причин. Порука державному счастью народа — единосущно народ. Оттого во многом верна максима: народ живет такой жизнью, какую заслуживает. Степень совершенства народной жизни напрямую зависит от меры ее устроенное™ на более дробных так­сономических уровнях — ^дисквалифицируемых, не отодвигаемых в за-кулисье или даже полутень плоскостях нации, этноса, общества, личности.

Плоскость «нация». Нация —державоорганизованный народ, сложив­шийся в данном антропогеоценозе на базе единства исторической судьбы, налаживания отправления жизнепроизводительных циклов. Диахрониче­ски нация, как правило, имеет привязку к этносу, подразумевая для чело­веческих общностей значимость тождественности происхождения, языка, культуры, создающих условия свободного обмена деятельностью. Син­хронически нация может не иметь очевидного этнического измерения — что такое, скажем, американцы, люксембуржцы как тип этноса? То же при­менительно к русским, о которых говорят «поскреби русского, увидишь татарина», и россиянам, сложившимся вследствие слияния славянских,

Государство

финно-угорских, тюркских, балтеких, романских, кавказских, монголь­ских, иранских, палеоазиатских и других этнических групп.

Нация как естественно-историческая общность функционирует по прин­ципу анаболитической конструкции, ассимилирующей лишь родственные ей виды вещественности: жизнь, бьющая в каждой нации, бьется в ней по осо­бому типу⁴⁸. Отношение «свойности» устанавливается контекстуально — оперативными, ситуационными коллективными представлениями, стереоти­пами «мы — они», но в поспудье апеллирует к базовому этосу — глубин­ным ценностным архетипам конфессиональной, символической, традицион­ной, поведенческой, региональной природы. Если этнос — материальная субстанция, то архетииический этос — идеальная субстанция нации, являю­щей в этом смысле психофизическое единство материи и духа. Институцио­нальной властно-правовой манифестацией этого единства выступает госу­дарство — державная форма полномочного представительства нации. Нации без государства нет; государство дает способ подлежащего консоли­дации субстрата с образованием союза солидарности, «члены которого от­вечают друг за друга и за целостность»⁴⁹. Баланс нации, следовательно, про­изведен от крепости национального государства, политического господства, властно-правового порядка, ассистирующего и сальдирующего тенденции жизнеобеспечения. Качество итоговой суммы (актива или пассива) и фик­сирует расцвет либо запустение национально-народной жизни (налажен­ность или разлаженность хозяйства, коммуникаций, социализации, образо­вания, культуры, самосознания).

Плоскость «этнос». Центральный признак нации, главенствующий над всеми, — державность, задающая водораздел политических и натурали­стических общностей. Не бывает государство неоформленных наций и бывают нации полиэтнические. По адресу последних порой допускается квалификация «нежизнеспособный монстр» (П. Манчини), на контрасте отдающая предпочтение моноэтническому государственному образова­нию. Идея гомоморфии связи «этнос — государство», говоря строго, на­думана, опровергается контрпримером двух Германий, двух Корей, двух Китаев, двух Йеменов и т. п. Может быть один этнос и более одного на­ционального государства с атрибутивным ему ценностным идентитетом. К примеру, в 1990 г. 26% граждан бывшей ГДР ощущали себя скорее вос­точными немцами, нежели немцами вообще. В 1991 г. этот показатель дос­тиг 51%, а в 1992 г. — 54%⁵⁰. Другой разговор, что ярлык, выданный док-

^wCm.: Розанов В. В. О легенде «Великий инквизитор» Φ. Μ. Достосвекого. СПб., 1906. С. 195—196.

"Изснзсе И. Государство. — Вестник МГУ, серия СПИ. 1996. № 6. С. 29. ^мСм.: Frankfurter Allgemcinc Zcitung. 1993. 19 Mai.

297Раздел V

1ринально, восстанавливается как реальность при державном притязании входящего в нацию этноса на самостоятельную государственную органи­зацию (политическая автономизация, сепаратизация). Проект «государст­ва-этноса», выделяющегося из «государства-нации», по определению кон­фликтен, эгоистичен. Его практическое проведение связано с разрушением фундаментальных начал устроения социальности. Гиперболизуя право на­ций на самоопределение (выше отмечалась бессмысленность этой форму­лы, синкретизирующей концепты «государство», «население», «народ», «этнос»; нация при строгом подходе есть политически самоопределенный народ, располагающий институтом государства и соответственно ни в ка­ком самоопределении не нуждающийся; применительно же к этносу необ­ходимость «суверенитета народа» вообще не может быть рационально обоснована), автономизирующийся этнос, дезориентированный пресле­дующий шкурный интерес этнической элитой, попирает иное международ­но признанное капитальное право — сохранение и поддержание террито­риальной (государственной) целостности. Кроме того, поскольку ситуация этнической чистоты на территории — вещь фактически несбыточная, в ходе автономизации представители национальных меньшинств, проживаю­щие внутри суверенизирующегося этноса, всегда дискриминируются. Они либо выдавливаются из анклава (Чечня), либо поражаются в гражданских правах (Балтия), либо репрессируются бытовым шовинизмом (Чечня, Бал­тия). О праве национального самоопределения для аллохтонных нацио­нальных меньшинств при этом, само собой разумеется, забывается. Ска­жем больше: добивающийся государственной самостоятельности этнос ведет себя как агрессор в отношении исходной державной праформы, с которой он порывает. Та же Финляндия, в 1918 г. немецкими штыками по­давившая революционное восстание и получившая автономию от России, предъявила ей территориальные претензии. Объектом домогательств вы­ступали пространства, которые никогда финскими не были, — Печенга, восточная Карелия, Петрозаводск, Петроград (сходным образом до недав­него времени поступала Эстония). В 1920 г. Ленин вынужден был уступить Печенгу, воссоединенную с Россией (СССР) в 1944 г.

Исходя из того, что субъектом-носителем государственности является нация-народ и ни в коем случае нация-этнос, нормальное, взвешенное го-сударствосозидание требует деэтнификации государственного устройства (и устроения) и деполитизации национального вопроса. Человек в государ­стве — не ставленник этноса; не будучи заложником своей крови, человек в государстве — гражданин, подведенный под национально-универсальное отношение согражданства, которое гарантирует ему правообеспеченное

Государство

равноучастие во всех социально-политических предприятиях, кампаниях в качестве репрезентанта народного государства.

Учитывая сказанное, баланс этноса крепится на отказе от подрыва госу­дарства-нации объективацией государства-этноса. Сверхцель этноса не эс­калация саморазрушительного противоборства с государствообразующим ститульным» этносом, а самосохранение в мирном с ним сожительстве. По­следнее, очевидно, достигается не инициацией этнократий, а развитием института национально-культурной автономии (НКА). Для пролонгации са­моценного бытия, выживания, самовоспроизводства, сбережения, передачи наследства, ценностной самоидентификации необходимы условия поддер­жания, прогресса собственной культуры. Нет культуры — нет этноса. Под­держивать культуру, а через нее этнос позволяет механизм НКА, который, как и всякий ресурсный источник духовности, овеществляет триединство свободы (плодоношение), культуры (умножение), традиции (закрепление); он приобщает к родному языку, обычаям, религии, особенностям бытия. Этого вполне достаточно для самоидентификации, воспроизводства, выжи­вания. Отсюда вытекает, что в государстве-нации (народном, а не этниче­ском государстве, зиждущемся на волеизъявлении граждан, а не этноса) этнос не вправе требовать политического самоопределения и в полном и законном праве требовать культурного самоопределения. Лишь в этом слу­чае достигается искомая реципрокность многонационального (полиэтниче­ского) существования.

Плоскость «общество». Сила ума в количестве вариантов. Но никакой силы ума не хватает, дабы обозреть контексты словоупотребления понятия «общество» в его соотнесении с понятием «государство». Обилие конно­таций захлестывает; их не удается ни предвидеть, ни локализовать. Пробе­гая традиции: а) противопоставления «общества» «природе» в дихотомии «цивилизация — варварство»; б) отождествления «общества» с «полити­ческим сообществом», живущим по закону и справедливости; в) сближе­ния «общества» с «частной» в противоположность «публичной» сфере, будем толковать «общество» как невовлеченное в орбиту «государства» многообразие человеческих проявлений.

При абстрактном подходе дело представляется так, что отвлечение от родовых связей атомизирует индивида в натуралистическом смысле; он перестает быть несамодостаточным элементом естественной популяции; отвлечение же от социальных связей атомизирует индивида в социологи­ческом смысле: он перестает быть несамодостаточным элементом соци­ально-политической популяции. На уровне развитой социальности в высо­тах идеализации возникает вторичная задача восстановления группового

299Раздел V

Государст во

статуса индивида. В натуралистическом измерении это осуществляется институтом семьи; в социологическом измерении — институтом фаждан-ского общества и государства.

И семья, и гражданское общество, и государство — мощные рычаги, механизмы социализации, каналы подключения лица к общественному целому. Проецируя на триаду «семья — общество — государство» триа­ду «единичное — особенное — всеобщее», позволительно утверждать: семья (опять-таки невзирая на государственное регулирование семьи, — запреты на аборты, разводы, поощрение или препятствование многодет­ности и т. д.) — приватный (единичный); общество — приватно-универ­сальный (особенный); государство — универсальный (всеобщий) разря­ды интеракции. Семья располагает мягкой, государство — жесткой технологией включения индивида в групповой обмен деятельностью. Се­мья персонифицирует и партикуляризирует интересы; государство социо-логизирует и универсализирует их. И одно, и другое в своем логически за­вершенном проявлении выступает как форма отчуждения. Автономизируя часть, семья отчуждает от целого. Автономизируя целое, государство от­чуждает от части. Семья есть обуза для должностного. Государство есть препятствие для домашнего. Семья отделяет от государства. Государство разлучает с семьей. Конфликтогенность in re взаимодействия части, еди­ничного, идущего от индивидов и олицетворяемого семьей, и целого, все­общего, идущего от институтов и олицетворяемого государством, которая дестабилизирует социальную структуру, гасится опосредствующим уча­стием общественной системы, амортизирующей отношения лица и орга­низации, народа и власти, приватизации и национализации малой (мягкой) и большой (жесткой) социальности.

Непосредственное сращение индивида (часть) с государством (целое) — вещь либо архаичная (полисная, вечевая культура вплоть до Парижской коммуны, как подчеркивалось, материализуется на узком плацдарме за­крытого, а только в силу этого плотно сбитого, хорошо консолидирован­ного общества), либо несбыточная. Народовластие, народоправство само по себе как таковое — утопия. Налаживание, отправление власти предпо­лагает обособление аппарата, чиновного слоя, бюрократии, представляю­щей некую константу государственности. Небюрократическая государст­венность невозможна, — вероятно, поэтому закат бюрократии К. Маркс и М. Вебер связывали с закатом государственности. Ввиду того, что вы­ступающая от имени народа бюрократия (властвующий слой) в угоду сво­им интересам способна искажать волю народа и более того — навязывать ему собственную волю, — между государством и народом (через бюро­кратию) может произойти столкновение. Вообще говоря, государства в

нормальной, рассчитанной на естественное воспроизводство жизни долж­но быть минимум. Однако при переходе на форсаж, в случае принятия идеологии «не вижу в настоящем ничего, что нуждалось бы в завтра» («святые» Кромвеля, якобинцы, большевики), воплощается деспотиче­ская программа «рационального» создания бытия по доктринальным ре­цептам. В угоду лицу (бюрократическая автократия) или хунте (бюрокра­тическая аристократия, олигархия) государство, нацеленное на развал народного строя, выказывает себя сплошной репрессалией. На деспотизм этакратии, всегда деформирующей существование, народ отвечает одним и испытанным средством — отчаянным восстанием. Поскольку эхо гро­зы, раздающееся при жизни, — скверный аккомпанемент всей «партии» бытования, чисто эмпирически нащупывается регламент предсказуемо-оптимального режима взаимоконтактов субъекта и объекта власти. Госу­дарство призвано обустраивать (не «упорядочивать») народ, народ при­зван не бунтовать против своего государства. Поставлять технологию отделения «овец» от «козлищ» в этом деле — составляет неизменную прерогативу «общества».

«Общество» — неформальная, свободная ассоциация граждан, единя­щихся по частным целям. «Государство» отражает позицию универсаль­ного «целого», «семья» — партикулярной «части». «Общество» концен­трирует интересы граждански ответственных лиц, не по должности, не по нужде, а по призванию пекущихся об интересах как «целого», так и «час­ти». Имея колоссальные полномочия, «государство» стяжает монополию на социальную инициативу. Дух государственных инициатив в идеале удовлетворяет праву (формальным канонам, социальным универсалиям, внемонопольным в принципе), отвечает национальным интересам, согла­суется с народной волей. Третейским судьей, удовлетворяющим адекват­ность, доброкачественность починов государства, является правовой и народный суд.

Правовой — Верховный, Конституционный суд — орган внеадминист-ративной юстиции осуществляет не диффузный (суд обычной инстанции), а централизованный контроль правооправданности властедействий. На­родный суд — независимая, свободная экспертиза масс — контролирует государство легитимацией его предприятий. Государство может многое, но не все. Оно — субъект силы и права, от которых выступает. Между тем сила и право далеко не исчерпывают реквизиты легитимации. Конкури­рующие с силой и правом ресурсы легитимации сосредоточены в культу­ре, патронируются «обществом».