РЕФЛЕКСИИ ГОСУДАРСТВА 2 страница

Инновации Цезаря улучшили ситуацию, но не решили главного — не повысили державную кредитоспособность империи как таковой. Центра­лизовав и сакрализовав власть, Цезарь повысил ее имперскость, что дис­сонировало с народно-демократическим духом преобразований. Империя способна модернизироваться лишь в сторону империи. Этнически гете­рогенные, цивилизованно неоднородные, культурно несопряженные, со­циально конфликтные части возможно удерживать в целом силой армии, административного гнета. «Народно-демократическое», «республикан­ское» — плохая сущностная канва для оптимизации «имперского». «Им­перия» — другой архетип, требующий иных технологий улучшения. Не-сообразие содержания форме преобразований было уловлено обществом.

Государство

В марте 44 г. с Цезарем покончено. Цезарь убит заговорщиками за дефор­мацию перспектив, искажение логики имнеросозидания. Понимая это, более или менее удачливые его преемники только восстанавливали эту логику с тем или иным успехом для себя, преодолевая сопротивление об­стоятельств. Не стремясь к явленческой полноте, воспроизведем и про­комментируем нужное нам в потоке истории, обращая внимание на то, что весь постцезарианский период есть борьба первых государственных лиц за укрепление властных основ империи.

Октавиан (внучатый племянник Цезаря) — упрочил власть, погасил междоусобицы (второй триумвират, борьба с Брутом, Кассием, Секстом Помпеем), разбил Антония, присоединил Египет, установил принципат, ужесточил закон (по части рабовладения), стимулировал мероприятия по укреплению, развитию семьи и брака (холостяки ограничивались в праве наследования, занятия должностей, многодетные подводились под патро­нажные программы), пожаловал гражданство кельтским, лигурипским пле­менам, нещадно подавлял восстания в Фиваиде, Сирии, Малой Азии, Ис­пании, Далмации, Паннонии, расширил европейскую колонизацию (запад Европы), после смерти великого понтифика триумвира Лепида сосредо­точил в своих руках всю полноту власти (военной, гражданской, духов­ной). Двоевластие императора и сената в республике со времен Октавиа-на Августа стало формальным; за фасадом его — личная монархическая власть иринцепса.

Тиберий (усыновленный Августом) — развернул борьбу с сенатской оппозицией за упрочение режима личной власти, закон «об оскорблении величества римского народа» использовал для расправы с личными вра­гами. Едва ли не первый случай в прошлом апелляции к законодательст­ву для узурпирования власти. Характерное смешение государственного и срощенного с ним персонального (манифистирующего государствен­ное) проявляется при режиме Сталина, вводящего уничтожающий ярлык «враг народа» (в «народе» слиты «государство», «нация», «партия», син-кретизированные в лице «первого маршала»), и при режиме Гитлера, пользующегося не менее чудовищным клеймом — «враг государства и народа» («государство» как институт дистанцировано от «партии» и «на­рода», но неотделимо от «фюрера»).

Гай Цезарь (Калигула) — усилил борьбу как с аристократией, так и с

народом.

Нерон — пресек попытки восстановления республики, репрессировал членов сената. Снимая с себя подозрение в поджоге Рима, переложил ответ­ственность за это на первых христиан — ход, превратившийся в элемент хорошо просчитанной политической технологии по усилению репрессий,

279Раздел V

Государство

укреплению режима собственной власти. (Напрашивается аналогия с огол­телой кампанией против коммунистов, обвиненных фашистами в поджо­ге рейхстага.)

Веспасиан — покончил с междоусобицами, гражданской войной, пода­вил восстания в Понте, Иудее, вывел на авансцену политической жизни знать провинций.

Август завещал не расширять границ империи по причине нехватки средств для обслуживания территорий. Веспасиан реализовал нетривиаль­ный державный ход: держать в узде периферию возможно не силой цен­тральной власти, а компрадорством местной аристократии.

Домициан — подавил мятеж сенатской оппозиции, провел казни сена­торов, конфискацию имущества у аристократов, предпринял перетряски в аппаратах законодательной и исполнительной власти. Убит, проклят се­натом, что знаменует поворот в сторону ослабления единоличной импе­раторской власти и усиления власти высшей бюрократии.

Нерва — ставленник сената (по новому закону о престолонаследии бразды правления передаются не по родству, а по санкции сената), повел линию на укрепление политических позиций олигархов.

Траян — испанский провинциал — продолжил колонизацию Востока (вопреки завету Августа).

Адриан — сдал восточное направление экспансии, как бы предчувст­вуя кризис, принялся за обустройство государственных границ, положил начало политическому сыску, тактике гражданского, бытового фискальст­ва (фрументарии).

Антонин Пий, Марк Аврелий, Коммод — последние Антонины, завер­шают дление «золотого века», становятся участниками, свидетелями фрон­тального государственного кризиса. Марк Аврелий безуспешно ведет вой­ны с германскими, финикийскими, сарматскими народами. Падение боевых качеств армии и вызванные этим вынужденные политические и экономические уступки аборигенным племенам (предоставление римского гражданства, освобождение от податей, выплата субсидий) с целью контро­лирования территорий означали переход на имперское донорство. Провин­ция победила непомерно разбухшее государство цивилизационной отста­лостью, варварством. Центральной власти стало невыгодно, затратно, обременительно обслуживать сложившееся в наличных пределах целое. Общий периферийный нажим по контурам империи, неорганическая гра­жданская натурализация, политическая ассимиляция «инородцев» вызва­ли тотальную конфронтацию населения с государственной машиной. По­следняя, верно, способна некоторое время противостоять одному из своих слагаемых, однако при достаточно упорном, решительном выступлении

населения обречена на гибель. Империя, не имея народа, еще лавировала с населением, когда же оно отвернулось от империи, государственность была повержена ниц. Выступления внешних варваров — пустяковая по­верхность — варвары выступали и прежде; трещину дала сущность: им­перия лишалась субъекта — носителя имперской плоти — имперской вла­сти, имперских институтов, имперской воли, имперской судьбы. Череда державных метаний последующих правителей Рима лишний раз убежда­ет в правоте сказанного.

Непроизводительность рабства ухудшала положение населения. Не­скончаемые усобицы; неотлаженность регламента центральной власти (Ти-берий, Калигула, Клавдий, Нерон приходили к власти на волне борьбы с тиранией предшественников, а завершали правление резней соперников); фаворитизм; гипертрофированная роль дворцовой гвардии (Тиберий заду­шен префектом преторианцев, Гай Цезарь убит трибуном преторианцев, столь незавидная участь постигла и Пертинакса, императорство Дидия Юлиана куплено у преторианцев — сделка послужила поводом к развя­зыванию гражданской войны, в которой участвовали иные претенденты на императорство — легаты Нигер Альбин, Север) — повлекли ослабление центральной власти, предопределив рост местничества. В империи возник, распространился феномен местной культуры — возрождение локальных и региональных языков, обычаев, традиций; безудержная апология «сво­его» — доморощенного, локалистского. Аборигены перестали чтить Рим как Родину; Отечеством вдруг стала этнокультурная провинция. Волнения, начавшиеся на местах при Коммоде, усилились: выступали Британия, Гал­лия, Египет, Испания, Дакия. Продолжался развал армии, переставшей быть общесоциальной силой, перемалывающей местное, племенное.

Захвативший власть в войне легатов (куда были втянуты регионы — Парфия, Антиохия, Византии и т. д.) Септимий Север — провел админи­стративную, армейскую реформы, укрепил городскую общину, семью, по­ощрял ремесленничество, расформировал гвардию алчных, корыстолюби­вых преторианцев. С Септимия и при последующих Северах идет дальнейшая милитаризация и бюрократизация, повышающая экспансив­ность, а значит, жизнеспособность империи. Слияние этих параллельных процессов влечет оформление единого военно-бюрократического комплек­са. Иная далеко идущая акция Севера — расширение гражданской и со­словной государственной базы: права гражданства предоставлялись всем свободным жителям, грани между сословиями приобретают прозрачность (по должностной выслуге разрешается переход из низших сословий в выс­шие). Помимо этого Север легализует солдатские семьи (ранее запрещае­мые); организует солдатские поселки вблизи лагерей; позволяет воинам

281Раздел V

Государство

вести сельское хозяйство (военные лагеря, таким образом, превращают­ся в военно-земледельческие колонии; армия переходит на натуральное самоснабжение); выдвижение военно-хозяйственных колоний на погра­ничные полосы решает проблемы защиты внешних границ; армия стано­вится профессиональной и хозрасчетной. Север лишил Италию привиле­гированного положения в государстве, как бы уравнял в правах центр и провинцию.

Негативная чехарда на троне после Севера во многом ослабила живо­творный системный эффект нововведений. При Александре Севере углуб­ляется финансовый, при Максимине — гражданский, при Галиене — по­литический кризис — идет порочное полномочное и территориальное дробление власти.

Диоклетиан — решительно выступил против сепаратизма провинций и народных движений, ужесточая режим, разделил власть с Максимианом. Власть стала карательной в отношении как этносов, так и населения в це­лом. Усиление государственной, административной, военной власти дости­галось повышением оперативности управления. Страна делилась на 4 час­ти, подчиненные автономным соправителям. Военная и гражданская власть разделялись. При Диоклетиане империя окончательно становится синони­мом единоличной монархической власти. Старый «принцепс» сменяется новым «dominus» — господарским титулом и порядком правления. Откры­вается эпоха «домината» — юридически оформленного монархического царства без пережитков республики. Император надевает корону, заводит пышный двор, внедряется подобострастный церемониал с падением ниц, сенат вытесняется консисторией. Римская империя обретает черты монар­хии восточного типа. У Диоклетиана «империя» получает свое классиче­ское идейное завершение. В истоках, как отмечалось, «империя» совпадает с «государственно-полномочной властью». По ходу дела, однако, с персо­нификацией «государственного» «этатизм» подменяется «монархизмом». Наглядное подтверждение тому — показательный ряд форм правления в Риме: принципат Августа (государственно-террористический режим) — либерально-республиканская монархия Антонинов — военно-бюрократи­ческая организация Северов — восточная деспотия Диоклетиана.

Константин 1 — перенес столицу в Византии (впоследствии Констан­тинополь), образованием второго Рима (первый навсегда утратил значение столицы мира) фактически легализовал административно-государствен­ный раскол империи. Миланским эдиктом ввел свободу вероисповедания христианства (бывшей антигосударственной религии), завершил управ­ленческую реформу Диоклетиана, создал бюрократическую иерархию ти­тулов (кстати, заимствованную Россией), а с ней — питательную среду

административного произвола (коррупция, казнокрадство, лихоимство,

доносительство).

В период правления преемников Константина 1 — Константина II, Кон­станта, Констанция и двух племянников — усиливается удельность, ослаб­ляется централизм, увеличивается напор варваров по контурам государ­ства, развязываются локальные войны.

Юлиан — порвал с христианством (за что получил прозвище «отступ­ник»), восстановил в правах язычество, правда, мгновенно пришедшее в упадок, продолжил неудачную военную кампанию на Ближнем Востоке. Правление Юлиана положило однозначный конец как язычеству (невзирая на его возрождение, а скорее благодаря ему), так и военной мощи Рима. Рим обрел свободу от варварских культов, но попал в зависимость от вар­варов для ведения внешних и междоусобных войн.

Иовиан — сдал Персии часть Месопотамии, обнаружил неспособ­ность в противостоянии натиску германцев, славян, сарматов, мавров на

империю.

Валентиниан — вновь разделил империю, назначив августом Востока брата Валента. В диумвират братьев достигает пика бюрократизация вла­сти (и связанные с ней чиновные злоупотребления, вымогательства); в ре­зультате массового недовольства населения приходит в движение провин­ция (волнения в Британии, Галлии, Африке, Фракии, на Дунае, в Малой Азии); продолжается развал армии (процветает дезертирство); углубляется внутренний раскол народа, низы которого (рабы, колоны, ремесленники, крестьяне, куриалы) лишаются элементарных условий существования.

Феодосии — в последний раз объединил империю, сплотил западную и восточную части на некоторый срок за счет унификации и унитаризации идеологии: запрещены ереси, покончено с язычеством, укреплена государ­ственная конфессия — христианство.

После смерти Феодосия держава окончательно поделена на западную (Гонорий I) и восточную (Аркадий) половины. Нашествие варваров (вест­готов, гуннов) стерло с лица земли Западную Римскую империю в 476 г.; Восточная Римская империя прекратила существование в 1453 г. вследст­вие взятия Константинополя турками.

Каковы причины падения «вечного города» и олицетворяемой им госу­дарственной мощи? Близлежащий ответ: причина краха империи — «ве­ликое переселение народов», нашествие варваров (гунны, вандалы, остго­ты) — по-школьному правилен, но неприемлем. Формально верные, скорые, быстро находимые ответы — ненаилучшие. Основание держав­ной деградации Рима в нем самом, в его внутренней сущностной неспо­собности продолжать реализовывать свое полномочно-государственное

283Раздел V

Государство

назначение. Сбой дало целое; подточилось тотальное; ничтожный, дрян­ной, но собственный паразит пожрал колосса, вследствие чего гигантбыл низложен пигмеем.

«Цивилизация, эксплуатирующая, но не восстанавливающая, не может иметь иного результата, кроме ускорения конца»³⁸, — замечает Н. Федо­ров. Открытая аллюзия этой модели в ее политико-государственных ис­точниках — закат и падение Рима. Будучи мировой империей, Рим экс­плуатировал, но не восстанавливал вверенный ему историей участок цивилизации. Он перестал быть культивирующим началом для подвласт­ных, патронируемых им территорий, народов. Тем самым он был обречен. Катящееся под гору инертное его существование после правления Диок­летиана походило на затянувшуюся агонию измученного болезнью, утра­тившего вкус к бытию, выдохшегося человека. Личная бесталанность, бесцветность, бездарность многих и многих августов от Константина ис­ключительно до Ромула включительно, помноженная на ослабляющую по­тенцию центральной власти нескончаемую возню у трона, междоусобицы, лишь приближала трагическую развязку. Рим пал от имперской неполно­ценности отвечать чаяниям подданных, реагировать на вызовы беспокой­ного времени. Анамнез империи включает такие стадии углубления дер­жавного запустения и упадка.

1. Рим не справился с выполнением общецивилизаторских функций в отношении окраин. Цивилизация противостоит варварству жизневоспро-изводственным отрывом — более высоким уровнем культурных, инду­стриальных, гражданских, земледельческих технологий. «Империя» в наиболее широком смысле, подчеркивает П. Бицилли, есть отношение властвования — подчинения, отношение господствующего народа и под­властных³⁹. Подобное отношение реализуется через кратократическое по-тестарное начало, государственную опеку, силовое давление. Империя в начале своей повышательной фазы наращивает территориальную грома­ду, расширяя масштабы исключительно применением грубой силы. Далее, однако, о себе заявляет логика гарантийного воспроизводственного про­цесса. Завоевать территорию, народ можно — держать их в подчинении одной силой продолжительное время достаточно трудно. Трудно по при­чине затратности — рано ли, поздно ли, силы тают; воевать с народом на его территории невозможно. Для удержания завоеваний в отношении по­коренных окраин требуется программа приемлемого (по крайней мере достаточного для срыва немедленного выступления) существования.

^w Федоров Η. Φ. Философия общего дела. Верный, 1906. С. 209. ³¹⁾См.: Бицилли П. Наследие империи. // Рубежи. 1996. № 8. С. 83.

Если выработать ее удастся, империя, пребывая в повышательной фазе, самостабилизируется. В противном случае внутренние антагонизмы обо­стряются, освободительная борьба нарастает, удерживать целое в исход­ном порядке становится все затруднительнее, империя входит в понижа­тельную фазу развития, характеризующуюся державным деградансом вплоть до распада и краха. В отношении первого Рим преуспел. С держав­ной (аннексионистской) миссией он справился. Последнее, находя точное отражение в общественном сознании, обрело изящную форму поэтиче­ского наставления:

Ты же, о римлянин, помни — державно народами править, В том твои будут искусства...⁴⁰

Властное отношение «центр-гегемон — покоренная периферия» уста­новилось. Но поддерживалось оно исключительно силой. В отношении второго, следовательно, Рим провалился. Империя не выполнила культу-ротворческой, устроительной миссии, функции цивилизаторского обихо-живанил. Применительно к покоренной провинции следует проводить ли­нию либо ассимиляции, либо аккультурации. Ассимилировать столь представительные демографические массивы беспрестанно воюющий Рим технически не мог. Но и развернуть оперативную аккультурацию не мог также. Пространство империи удерживалось Римом твердой рукой — опорой на контингенты и чиновную иерархию. Абсолютно ничем не сдер­живаемое насилие плюс жесткая бюрократическая вертикаль, трансли­рующая на окраины командные директивы (импульсы-империумы), — слишком ущербная технология для удерживания в целом дискордантных частей. Провинция, превращенная в откровенный объект грабежа, заявила свой интерес через тотальную освободительную борьбу, непосредствен­ное восстание. Когда выступает территория, исстрадавшийся, униженный, обездоленный, измученный народ, в действие приводятся сокровенные эпические святыни, мобилизующие коллективную волю, высокий порыв под стягами «свободы», «незавимости», «избавления», — такую террито­рию, такой народ можно уничтожить, но не победить, что полностью обессмысливает пролонгацию империи как завоевательный институт, фор­му агрессивной силовой государственности.

2. Рим не выполнил своих прямых обязательств в отношении собствен­ного народа. Препятствием тому выступали бюрократизация и милитари­зация. Падение производительное™ труда (следствие отвлечения населения на военные кампании), срыв налоговой политики (следствие обеднения на­селения), натурализация хозяйства (следствие обезденежья трудящихся)

Вергилий. Энеида. VI, 847—853.

285Раздел V

Государство

перманентно превращали государство в диктатуру, не развивающую про­изводство, а сдерживающую его дальнейший развал. Власть императоров казалась неограниченной, но ею все труднее И труднее было распорядиться (о чем сетовал Юлиан-отступник). Страна, государство становились воен­но-бюрократической машиной, утрачивающей поддержку в народе. Уже­сточение репрессивной тактики империи в отношении аборигенов требо­вало увеличения затрат на ее обеспечение. Но разоренная провинция и разоряющиеся собственные производители оказывались банкротами. По­полнение бюджета вызывало нажим, в результате лишь росло недовольство граждан. Бюрократизация и милитаризация усиливали недовольство наро­да, рост недовольства народа усиливал бюрократизацию имилитаризацию. Порочный круг замыкался. Разрыв круга мог связываться с ослаблением бюрократизма и милитаризма, допущением производительной инициати­вы. Ничего подобного, однако, не предусматривалось. Бюрократия, сраста­ясь со двором (высшей властью), росла, приобретала уродливые, если не патологические формы (количество кормлений, раздач, пожалований было безучетным; число одних брадобреев при дворе достигало тысячи). Мили­таризм прогрессировал — следствие нейтрализации развертывающегося национально-освободительного (аборигеннот) движения. Производитель­ная инициатива гасилась командным центральным администрированием (вспомнить диоклетиановский эдикт «De pretiis rerum venalium» — едва ли не первую в истории попытку регулирования цен на товары иуслуги свер­ху, вызвавшую взрыв недовольства). Следовательно, выхода для нормали­зации жизни (при недееспособности центральной власти) у граждан импе­рии, кроме как выступать против нее, блокируясь с инородцами, попросту не было. Безысходность же — сильнейший, практически не демпфируемый мобилизующий фактор социального сопротивления.

3. Рим не решил проблемы регламента власти. Это касается прежде все­го двух моментов: отправления ипередачи властных функций. Отправле­ние власти во многом опиралось не на легитимный правоустановленный порядок, а на импульсивную импровизацию первых лиц. Правление упо-добливалось лицедейству, держава — театральной сцене, где коронованные особы не столько выполняли обязанности облаченных доверием народа государственных мужей, сколько играли. Притом скорее для себя, нежели для истории. Не случайно Октавиан Август на смертном одре просил про­водить его, как актера, аплодисментами. Неспроста Нерон перед смертью, как видавший виды постановщик, в отношении себя самого посетовал: «какой актер погибает». Игра без порядка, правил сказалась и в гипербо­лизированной роли дворцовой гвардии (преторианцев), учинявшей триви­альныйсамосуд в отношении императоров (трагедии Тиберия, Калигулы,

Пертинакса), устраивавшей торги на императорский трон (индукция вой­ны легатов). Аналогичное справедливо икасательно вопроса передачи власти. Самый опасный, тревожный момент государственности — после-властие, обостряющее борьбу за трон. Державу Александра Македонского разорила война диадохов. Кризис государства Селевкидов после смерти Антиоха VI целиком и полностью вызван династической враждой (с уча­стием членов царской семьи, временщиков, узурпаторов); по выделении Вавилонии, Персии, Мидии царства не стало. Для предотвращения пара­лича деятельности аппарата государственности смена власти должна про­текать в четко очерченном легитимном, правовом поле. Никаких актов, процедур, задающих канву, контур подобного поля, империя не имела. Довольно сказать, что вдова Севера Юлия Домна санкционировала бра­тоубийство. Под водительством матери (сын Бассиан) убивает брата (дру­гого сына — Гета). В какие тенета жизни ни заведут алчность, граничащий с умопомрачением разгул тщеславия!

Периодические ослабления центральнойвласти, неоперативность, неэф­фективность политического и хозяйственного дирижизма, по ситуации, шли на руку то местным земельным магнатам, то аборигенной знати, ра­зыгрывающим карту независимости. История Рима превращалась в исто­рию войны на три фронта: с народом, отечественной аристократией, або­ригенами. Вести такого рода войну сколько-нибудь длительный срок немыслимо. Правительство Рима не устраивало периферийных собствен­ников, добивающихся удельной самостоятельности. Падение производст­ва влекло невозможность, выплачивая дань аборигенам, развертывать для них цивилизационные программы. Зависимость от варваров (трудовые ре­сурсы, армейские контингенты) детерминировала расширение властного корпуса их ставленниками (этнизация власти). Державно центр изолировал­ся; претворялся троякий тип отложений — сегментировался народ; в саль-тусах фрагментировались магнаты; регионализировались окраины. Поли­тико-экономической феодализации страны центральное правительство противопоставить что-либо оказывалось неспособным. Пошел катастро­фический разрыв государственной ткани: по пространству некогда плотно сбитой, сплоченной структуры, как круги по воде, распространилась рябь выпадений из империи. Находящие поддержку у местных компрадоров, стали возникать провалы, черные дыры в облике отчуждаемых от целого территорий — варварских королевств. Таковы: Тулузское королевство вестготов, просуществовавшее почти столетие (419—507 гг.); столь же ус­тойчивое Африканское королевство вандалов (439—534 гг.); наконец, Бур­гундское королевство.

287Раздел V

4. Рим не сплотил население в народ посредством сильной националь­ной идеи, консолидационной ценностной платформы, духовной самоиден­тичности.

«Власть, — подмечает Ш. Денкен, — как раз определяется как сила, способная мобилизовать власть символов, чтобы превращать их в симво­лы власти»⁴¹. Добиться этого римская власть не смогла.

Империя натурально работает по принципу органического плавильно­го котла, переваривающего специфичность этносов, страт, интересов. Цен-тробежности нолиэтничности, ноликультурности, поликонфессионально-сти способна противостоять глубокая единительная державная идеология, унитаристское символическое осознание. Оно-то не выработалось, не от­кристаллизовалось. Часто пропагандистские инициативы в этом направле­нии развивал Октавиан Август, апеллируя к традициям равноправного гра­жданства: он козырял, что превосходил всех своим авторитетом, власти же у него, дескать, не более, чем у тех, кто был его коллегами по магист­ратуре (из торжественной надписи, найденной в древнем Анкире). Реве­ранс в сторону традиций позволял: а) не возмущать римлян против цен­тральной власти; б) поддерживать исходно высокое реноме Рима в борьбе с провинциями, территориями, народами; в) выделять римлян из населе­ния империи. Механизм консолидации «своих» против «чужих» не срабо­тал. К административным нововведениям прибегал Север, пытавшийся уравновесить в статусах провинции, лишая центральные области (Италия) привилегий в государстве. Здравый почин Севера блокировался совершен­но объективным препятствием: в имущественно, сословно, этнически дифференцированном государстве нельзя выработать стереотипа едино­го гражданства. Из гражданства исключались рабы и аборигены Африки, Галлии, Испании, Британии, Малой Азии, Ближнего Востока (за исключе­нием местных элит). Права населения, полномочия анклавов были не рав­ны, что позволяло проводить сугубо имперскую политику «разделяй и властвуй». Духовную реформу пытался вести Константин I, внедрявший-таки идею единой коллективной судьбы посредством огосударствления христианства. Порыв его во многом нейтрализован реставрацией языче­ства Юлианом-отступником, равно как вызванным упадком самоценности жизни состоянием смятения умов, повлекшим идеологические шатания, брожения, достигавшие опасной черты фронтальной эрозии духа (сектант­ство, еретические движения — арианство, донатизм, затем — несториан-ство, монофизитство). Как бы там ни было, но на доктринальном уровне

'Denquin 1. Science politiquc. P., 1991. P. 246.

Государство

Рим не представил архетипа общей, коллективной судьбы. Ему нечем было сплотить народ, мобилизовать его на державотворчество в противо­вес и вопреки центробежным, разъедающим стремлениям агонистов и циркумцеллионов, узурпаторов и копрадоров, магнатов и олигархов, плеб­са и аборигенов. При несложившемся собственном народе Рим погубили разрушающие принцип действия державного плавильного котла космопо­литы — аллохтоны, — не приобщенные к высотам «государства», лишен­ные «Родины» внутренние варвары.

Недовольство народа падением уровня жизни и ее гарантий, обострение борьбы классов, раскол властных элит, провалы центрального управления, стимулирующие удельщину, местничество, выступление аристократии, на­родные волнения, внутренний сепаратизм и внешний экспансионизм, — та­ковы общие, стандартные места, причины краха империй. По такой схеме шел распад Ханьской империи, поделенной военачальниками Цао Цао, Лю Вэем, Сунь Цюанем на северное (Вэй), юго-восточное (У), юго-западное (Шу-Хань) царства. Нечто глубоко родственное, сходное характеризовало распад Кушанской империи, империи Сасанидов. На фактуре «этатист­ских» перипетий имперских организмов с очевидностью проступает цик-лика повышательных и понижательных фаз. Повышательная фаза — вос­ходящий центростремительный вектор — обусловливает централизацию, автократизацию власти, наращивание территориального фонда, переход на ценностный унитаризм, единительную идеологию. Понижательная фаза — нисходящий центробежный вектор — детерминирует сепаратизацию, фрагментацию, феодализацию, дробление территорий, ценностный плюра­лизм, эрозию государственного сознания. Фазовые переходы из одного державного состояния в другое осуществляются силой — необходимой ре(де)централизацией власти, реставрацией (деформацией) консолидацион-ных ценностей. (Преодоление троецарствия, восстановление (Цзиньской) империи в Китае проходило как собирание земель твердой рукой полковод­ца Сыма Яна.)

5.7. ТИПЫ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ

Континуум государственности задается сочетанием ее системообразую­щих слагаемых. По скольку минимальной посылкой государства выступа­ет триединство народа, власти, территории — каждый элемент триады не­обходим, но недостаточен для конституирования государства; лишь их симбиоз обладает способностью этатоконструкции, — постольку многооб­разие возможных видов государственности покрывается комбинаторикой

19 3ак. 3993

289Раздел V

Государство

этих фундаментальных комплексов. Субъект государства — народ — исторически иоперативно представлен стратой, этносом, нацией. Объект государства — территория — репрезентируется унитарными, федератив­ными, конфедеративными формами. Власть — способ институциональ­ной связи субъекта и объекта государства — ветвится на частную, част­но-правовую, публичную⁴². В итоге различается 27 вариаций, сводимых в таблицу.