РЕФЛЕКСИИ ГОСУДАРСТВА 1 страница

Наращивая набор признаков, ассоциаций в предикации государственно­сти, очертим линии своего согласия и несогласия с известными концептуа-лизациями государства.

Организмическая теория. Зиждется на наивно-физиологической анало­гии государства с организмом (Платон, Д. Фортескью, А. Шефле, Г. Спен­сер, Д. Ворм, И. Блюнчли). Метафора организма в этатологии, оставаясь метафорой, позитивно обостряет момент структурной целостности госу­дарства как организации. Нельзя отказать в продуктивности самой идее внутренней упорядоченности, согласованности взаимодействия относи­тельно автономных конституентов, обусловленных архитектоникой цело­го. Подобно живому организму государство как социальный организм — динамичное структурно и функционально самосогласованное конкордант-ное единство. Негэнтропийным ресурсом высокой степени упорядоченно­сти, целесообразности государства как органической системы выступают силы и символы, через оперативные акты (побудительные, принудитель­ные), обозначающие контуры влияния, вовлечения. Крепость государст­ва— солидарное участие, обеспечиваемое рассчитанной на конечное при­знание авторитетной инициацией действия. Инициация в дикости (стадия доосевой социальности фазы человеческой общины) — посвятительные обряды. Инициация в цивилизации (стадия осевой социальности фазы че­ловеческого общества):

— институциональная сила: инструкция, распоряжение, указ, подчинение;

-— правовой закон: на более ранних этапах — jus qui jussum — внеш­ний признак полномочного (сильного) властвующего; на более поздних этапах —jus qui justum — внутреннее долженствовательное правосозна­ние от естественной приобщенности фажданина (части) к правооформ-ленному обществу (целому);

— символы: аксиологическая космография, состояние духа народа, этос, вводящий ритуальные доминанты, пограничные знаки, борозды и межи, сплачивающие «своих», дистанцирующие от «чужих».

Государство спаивает мир и совесть, обязанности и права. «От деструк­тивной энтропии к конструктивной организации» — магистраль движения

267Раздел V

Государство

государственности. В социальной среде растет хаос, идет дезорганиза­ция — им противостоит государственное вмешательство. Вопрос Г. Зим-меля: как возможно общество? — имеет единственно допустимый ответ. Общество возможно как самоорганизация социальности. Благодаря ка­нонизации деятельности правовыми, силовыми, институциональными, ритуальными технологиями, наращивающими потенциал жизнеобеспе­чивающей воспроизводительное™, утрачивается продуктивность, разба-лансируется воспроизводительность, дестабилизируется народ, развали­вается государство.

Поскольку социальный прогресс связан с прогрессом личности (про­стор индивидуальной инициативы), эффективностью персонального ут­верждения, общегосударственная организация и дезорганизация тесней-ше связаны с благополучием среднестатистического просто человека. Процветание целого (большая социальность) неожиданно питается преус­пеянием части (малая социальность). (Так как инновации (реформация) разрушают пространства малой социальности (мир повседневности), пло­дят несоответствие задач на локальном уровне стратегическим интенци­ям тотальности, разражается кризис.) Равновесность универсального мира государственности — производное безмятежности локального мира буд­ничности.

Реалистическая теория государства. В духе философского платониз­ма декларируется примат универсального (государства) над индивидуаль­ным (личностью) (Аристотель, А. Конт, К. Маркс). Сильная сторона под­хода — в проведении холистской платформы: государство отвечает принципам системного бытия объектов, где целое — закон функциониро­вания частей. Тогда как слабая сторона заключается в неадекватном гума­нитарном ущемлении самости: личность — продукт общественных отно­шений; человек — производное обстоятельств. Человекоориентированная социальность демонстрирует правоту позиции с точностью до наоборот: государство не поглощает индивида; личность — не продует, а продуцент обстоятельств. Уравновесить антропологическое (номиналистическое) и государственное (реалистическое) в социальной практике — вопрос вопро­сов. Дело, скорее всего, состоит в общественно-политическом обеспечении предпосылок граждански участливой персональности, что задается совер­шенством конструкции социально-исторического макрокосма. «Закон со­вершенный — закон свободы» — назидает Писание. Суть, следовательно, в гуманитарной высоте социологоса.

Диахронически процесс идет но вектору ослабления потестарности за счет воплощения принципа законности, подведения как уникалии (граж-

данин), так и универсалии (государство) под идею права. Архаичный фа­зис государственности знает дополитическуювласть на основе чистой по-литарности (личностное доминирование в бесполитическом обществе). Протополития исподволь, постепенно подводит к протогосударственному состоянию стадии межродовых, межплеменных соединений (вождеств), опирающихся на некие конвенансы. Дальнейшая динамика — поворот от протогосударственности к государственности через рестрикцию политар-ности (деспотического, волюнтаристского начала, нескованной нормой власти, вытекающей непосредственно из грубой силы).

Власть — производна от общения, государство — производно от ци­вильного общения, номократической власти (деспотия, тирания как виды законом не связанного своевластия, произвольного господства, минуя нор­мы, — не цивильны).

Синхронически процесс идет по вектору усиления потестарности, но в некотором горизонте. С чего начинается укрепление государственности — с централизации и автоматизации. Взять царство Цинь. В свое правление в нем Ин Чжэн прибегнул к административной реформе: уничтожил гра­ницы прежних государств, устранил племенные названия из имен царств, ввел всеобщее самоназвание для всех жителей (хэшоу), поделил террито­рию на этнические нейтральные области (цзюнь) и уезды (сянь) во главе с управителями, круг полномочий администрации определил единым за­конодательством, упразднил привилегии местной аристократии, 130 тыс. семей чиновной номенклатуры переселил в столицу под надзор централь­ной власти (фактически вывел этнократию), обезоружил население на ок­раинах, наладил транспортные артерии столицы с провинциями, активи­зировал торговлю.

Гарантийная жизнь обеспечивается равновесием части (человек, граж­данин, подданный) — целого (общество, государство, держава), которое единосущно, как таковое, не сочетается ни сноминализмом, ни с реализ­мом. Перспективнее социальный концептуализм, отрицающий долженсг-вовательносущее преуспеяние общего (государства) отстраненно от реаль-носущего преуспеяния единичного (лица).

Теория государства — Левиафана. Государство — монстр, агрегирую­щий враждебную человеку стихию репрессивного могущества (Т. Гоббс). Подробное описание Левиафана, отождествляемого то с диковинным мор­ским чудовищем, то с крокодилом, то с гигантским змеем, прямо бегущим или же изгибающимся, то с драконом, то с бегемотом, имеется в книге Иова. Упоминания о нем также встречаются в Псалтыри и книге проро­ка Исайи. Дадим выдержку из ветхозаветной книги Иова: «Вот бегемот...

.._ч.:Д|М1т*~1Г·*

Раздел V

он ест траву, как вол...; поворачивает хвостом своим, как ведром; жилы... на бедрах его переплетены; ноги у него, как медные трубы; кости у него, как железные прутья; горы приносят ему пищу...; нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его; круг зубов его — ужас...; от его чихания показывается свет; глаза у него, как ресницы зари; из пасти его выходят пла­менники, выскакивают огненные искры; из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка...; дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя; на шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас; сердце его твер­до, как камень, и жестко, как нижний жернов; когда он поднимается, сила­чи в страхе, совсем теряются от ужаса; меч, коснувшийся его, не устоит, ни копье, ни дротик, ни латы; железо он считает за солому, медь — за гнилое дерево; он кипятит пучину, как котел, и море претворяет в кипящую мазь; нет на земле подобного ему: он сотворен бесстрашным; на все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости»²⁵.

В идеале государство не урод, не перерожденец, не садист, находящий забаву в том, чтобы насиловать народ, притеснять общество, ущемлять гражданина. Государство — организация, естественноисторически развив­шаяся из потребности институционально-иерархического регулирования деятельностного обмена. Однако полезное целому может идти вразрез с интересами части. Требуемое организации, отмечает Ж-Ж. Руссо, «почти никогда не осуществляется иначе как силой — партикулярные интересы всегда этому противятся»²⁶. Обслуживая интересы целого, государство, как мы знаем, может вставать в надсоциальную и асоциальную позицию, на­ступающую на самость, подрывающую экстерриториальность и общест­ва, и лица. Такова одна сторона дела. Другая заключается в невозможно­сти исчерпывающих народных гарантий от своеволия, волюнтаризма власти. Власть часто импровизирует, действует под влиянием чувств (бес­сознательные импульсы, аффекты). Верно утверждает Б. Спиноза: «Те, кто тешит себя мыслью, что... стоящих у власти можно склонить руководство­ваться в их жизни одним разумом (правоустановленными рационально-все­общими нормами. —Авт.)... грезят о золотом веке поэтов или о сказке»²⁷. Власть бывает неразумна, нерациональна — прямо по Т. Гоббсу, — слов­но слепая дубина, абсолютная мощь чудовищно жестокого молоха, безли­кого, тупого, бездушного. Персонифицируясь, она оборачивается алчной диктатурой лица — тиранически чистая потестарность автократического

Иов, 40—41.

"Руссо Ж. Ж. Трактаты. М., 1969. С. 150.

²⁷ Спиноза Б. Избр. произв. М., 1957. Т. 2. С. 289.

Государство

,

плана — султанизм, бонапартизм, цезаризм. Деперсонифицируясь, она становится диктатурой требующего жертв института — этакратиитотали­таристского, хунтистского толка.

Воля граждан неотождествима с волей верховной власти. Совпадение собственных частот колебаний одного идругого если не раритет, то на­стоящая редкость, плодящая коллизии, трения отношений в триаде «госу­дарство—общество—личность». Феноменологически ясно: гипертрофии членов триады нарушают гарантийность жизни, разбалансируют сущест­вование, последовательно давая патологию этатизма (подмена государст­вом общества); охлократии (подмена обществом государства со сломом универсальных правоотлаженных институтов, установлением порывистой, нервической власти толпы); вождизма (подмена личностью государства и общества на базе апостольства героико-иророческой харизмы). Сущност-но же — колоссальной сложности иостроты вопрос: как, не деформируя жизнь, добиться конкордии персоналыюго-социального-государственного? Древний Восток и эллинистический Рим поставили на властный монолог с его жестко иерархированными авторитарно-бюрократическими техно­логиями. Запад с обстановки античного полиса тяготел к диалогической консенсуальной политической культуре с мягкими технологиями парла­ментской демократии. Обозначились, таким образом, две кратократиче-ские ветви: хозяйская политарная и институциональная гражданская власть. Заочная полемика между ними не завершена посегодня.

Предпосылкой впадения в азиатчину служит введение чрезвычайщины, ликвидация сдержек ипротивовесов, универсализация культа грубой силы. Объявляя, что «страницысчастья — пустые страницы истории» (Г. Гегель), ничтоже сумняшеся, государство контингентирует существование. В сточ­ной канаве находима ли правда? Когда заботы целого поглощены целым, тут не до посторонностей субтильностей типа «общество», «личность». Ни­какой беллетристики: народ — податливый материал экспериментирования.

Осенью 1918 г., в период перемирия, Франция отбирает в германском плену русских солдат и переправляет их в трудовые лагеря без репатриа­ции. Что же правительство большевиков? Занято укреплением собствен­ной власти. Нечто схожее по зоологизму — отношения целого (государ­ства) к части (подданным) в третьем рейхе, условия проживания в котором сводились к порабощению населения. «Какое счастье для правительства, когда люди не мыслят. Мышление должно состоять только в отдаче или исполнении приказа», — оправдывая программу деинтеллектуализации и милитаризации народа, говорил Гитлер.

Обеспечение защиты прав лица иобщества достигает народовластие: государство вмешивается в общесоциальный порядок в той мере, в какой

271Раздел V

допускают граждане. Диспозиционально и презумптивно государство ру­ководствуется народной волей, народной санкцией. Поскольку решение на­рода в чистом виде принимается в весьма затратном, неоперативном, а по­тому трудно реализуемом поле непосредственной демократии, постольку в своей практической линии граждански ориентированное государство тя­готеет к a proiri народолюбивым мягким ламинарным технологиям соци­ального устроения, исключающим турбулентные интервенции в реаль­ность и отдающим пальму первенства мелиоризму и эволюционизму²⁸.

Конвенциональная теория государства. Государство — плод договора, заключенного людьми между собой при невозможности дальнейшего пре­бывания во всеобще враждебном состоянии bellum omnium contra omnes (война всех против всех) (Платон, Полибий, Цицерон, Г. Гроций, Т. Гоббс, Д. Локк, Б. Спиноза, Д. Лилберн, Д. Мильтон, Ж-Ж.Руссо, И. Кант, И. Фих­те, Т. Пейн, А. Радищев, декабристы). Основоположником платформы справедливо считается Платон, вполне логично, казалось бы, размышляв­ший: так как в естественном состоянии господствует право силы, всяк дей­ствует произвольно, эгоистически, сообразно принятой им тактике выжи­вания, все поступают неправедно и, страдая, находят целесообразным «договориться друг с другом, чтобы и не творить несправедливости, и не страдать от нее. Отсюда взяло свое начало законодательство и взаимный договор»²⁹. Не входя в критику несообразий толкований существа «есте­ственного» состояния то как брутальной дикости (Т. Гоббс), то как идил­лической пасторали (Ж-Ж. Руссо), отметим крайнюю симпатичность двух идейных мотивов позиции.

Первый мотив — контрактационность государства. Взаимодействия людей в государстве опираются на некие конвенансы. Государство не лодка, управляемая как попало: «кто сел, тот и правит». «Каждый... пе­редает в общее достояние и ставит под высшее руководство общей воли свою личность и все свои силы, и в результате для нас всех вместе каж­дый член превращается в нераздельную часть целого»³⁰. Флуктуации це­лого при злоупотреблениях верховной власти отменяют договорный характер обязательств: в таких случаях народ восстает. Важна не джасти-фикация социального бунта, важно понимание, что переход из естествен­ного неполитического состояния догосударственных общностей в госу­дарственно-политическое состояние предполагает обуздание власти силы

■^Подр. см.: Политическая антропология. М., 1995; Реформы и контррсформы в России. М, 1996.

¹⁹Платон. Государство. 358с—359а. ³⁰Руссо Ж. Ж. Цт. соч. С. 160.

Государство

силой власти, что и открывает просторы всеобщей свободы. Не «свобо­ды от», а «свободы для». Свободу, назидает Г. Гегель, нельзя представлять превратно в формальном, субъективном плане, согласно чему офаничение влечения, вожделения, страсти, принадлежащей частному лицу, выдается за ограничение свободы. Наоборот: такое ограничение есть просто усло­вие, делающее «возможным освобождение, а общество и государство яв­ляются такими состояниями, в которых осуществляется свобода»³¹.

Второй мотив — институциональная правосообразность (номо-, ордо-кратичность) государства. Трансформация догосударственного состояния в государственное протекает как кристаллизация в цивилизации механиз­ма обезличенной формально-правовой регламентации общения. С момен­та иституциональной кодификации обмена деятельности, в которой не разглядеть индивида, человек поднялся на более высокий уровень персо­нального отчуждения, став существом не судьбическим, а правонивелиро-ванным, юридическим.

В естественном состоянии люди неравноправны, неравноправность их детерминировалась «хитростью», «силой». В фаждански-политическом, государственном состоянии люди равноправны — однопорядковы перед законом, властью. Сугубо заблуждался Т. Гоббс, полагая, будто воля госу­дарства равнозначна воле персонифицирующих ее лиц (людей, собраний, облаченных властью)³². Воля государства — институционально-правовая воля, несинонимичная воле индивидуально властвующей (правящей). Вла­ститель, верша суд неправедный, своекорыстный, способен действовать негосударственно, противоправно. Отсюда следствия:

— идея имманентных человеку самоценных качеств (прав и свобод), от него не отчужденных, по договору никакой инстанции не передавае­мых. Есть нечто, не подводимое под юрисдикцию государства и права, и это нечто — «самость», «персоналитет», абсолютно суверенный, внепра-во-безгосударственный. Государственно-правовые интервенции терпимы и законны в пространстве институционализированного человека, но не че­ловека вообще;

— идея закона как неперсонифицируемой пропозиции — универсаль­ного, общеобязательного императива, нормы «для всех», а не «для всех ос­тальных». В цивилизации contra варварству нельзя быть ни «вне», ни «над» законом. Позволительно быть «иод» законом, чем гарантируется граждан­ская универсальность правосознания, праводействия. Как акцентирует

³¹ Гегель Г В Ф. Соч. МЛ., 1935. Т. VIII. С. 39—40. ^иСм : Гоббс Т. Избр. произв. М., 1965. Т. I.C. 351.

273Раздел V

Д. Локк: «Ни для одного человека, находящегося в гражданском общест­ве, не может быть сделано исключения из законов этого общества»³³.

Хотя модель договорное™ государства умозрительна, не верифициру­ется ни на фактуре, ни как схематическая конструкция, она тем не менее полезна дидактически: авторитаризм и правовой строй несовместимы; формальная правосообразность исключает героическую харизму; госу­дарство в своих притязаниях ограничено законом, равно как и волей гра­ждан; субстанциальный корень государственной власти — формальное право и народная легитимация; суверенитет человека есть не скованная ни правом, ни государством верховная власть его над самим собой; государ­ственная апроприация человека невозможна; человек не компонент госу­дарства; им выступает гражданин (персона), личность, выполняющая свой долг перед Отечеством .

Этатизм. Государство — самодовлеющая универсалия, право которой в цивильном — наивысшее. Государство — шествие самого бога в мире, основание его — власть беспредельно свободного, осуществляющегося как всеобщая воля (Г. Гегель).

Государство возникает там и тогда, где и когда появляется необходи­мость обособления функций социального целого, где и когда целое заявля­ет самодостаточность, обнаруживает, обнажает особые, высшие интересы. Сосредоточивая под своей эгидой всю полноту власти, целое реализует ее через «силу» и «право». В таком первоисточном смысле государство при­мыкает к «империи». «Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это но­вое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас»³⁴, — повествует Екк­лесиаст. Империя — не особый (модифицированный) тип государства, а исходно само государство, опирающееся на силу (военную власть) и юрис­дикцию («imperium» есть полнота власти, полномочия). В геральдике сим­волы власти и права передаются фасцией — связанным кожаным ремнем пучком прутьев с воткнутым в него топориком — знаком полномочной должностной и карающей власти. Государство как имнерия и империя как государство — институциональные субъекты социальности, наделены пол­нотой власти, на данной территории в данном народе стяжают монополию на силовую и правовую инициативу. Человек может жить внегосударствен-ной жизнью отшельника, затворника, дервиша, правдоискателя. Лицо, гра­жданин, персона скованы гарротами государства, которое по отношению к ним выполняет функции должностного побуждения, принуждения: с

"Локк Д. Соч. М, 1988. Т. 3. С. 316. "Книга Екклесиаста, 1,10.

Государство

наличным бытием каждого оно соединяет что-нибудь в качестве его усло­вия (порядок частичных ролей) так, что, если «он хочет сохранить первое, ему приходится мириться и со вторым»³⁵. Государство, говоря кратко, жизнедействует как машина выработки условий, анаболитический меха­низм канализации импульсов от людей, народа, общества с образованием вещества социально упорядоченного, цивильного существования. В фун­даменте этого анаболитического механизма, как отмечалось, — монопо­лия, исключительное право на иституциональную (судебную, силовую)

инициативу.

Так как «монополия» — силовая и правовая прерогатива государства — воплощение этатизма, генетически совпадающего с империализмом (сим­биоз милитаризма и юридизма), экспликацию природы этатизма оправдан­но совместить с экспликацией природы абсолютной государственной вла­сти, достигаемой в империи.

За соответствующей исторической фактурой обратимся к истории

Рима.

Вторжение галлов, повлекшее распад латинской федерации, с середины IV в. до н. э. вынудило Рим восстановить свое ведущее положение в Ла-ции силой. В 340—338 гг. идет латинская война за гегемонию Рима в сре­де латинских городов. После разгрома коалиции латинов, аврунков, воль-сков, кампанцев населению неримских городов даровано право римского гражданства. Затем начинается вторая Самнитская война (326—304 гг.), направленная на аннексию Кампании, греческого Неаполя. Третья Самнит­ская война (298—290 гг.) позволила существенно расширить территори­альные владения Рима — он подчинил себе всю среднюю Италию от реки По до северной Лукании. Победив Пирра, с 272 г. Рим продолжает терри­ториальную экспансию — берет Тарент, покоряет независимые племена от Мессанского пролива до реки Рубикон; с этого момента он — крупное го­сударство западного Средиземноморья.

Начало империи, следовательно, связывается с: 1) завладением главен­ства среди равнодостойных городских центров; 2) наращиванием терри­торий через пространственную экспансию. Далее — последовательное усиление государства с дальнейшим ростом территорий за счет захвата. Одно подталкивает к другому: силовое присоединение земель опирается на укрепление государственной машины. Растет внешний экстремизм, рас­тет милитаризация, внутренний этатизм.

I Пуническая война с Карфагеном начинается из-за Сицилии, которая в 241 г. становится первой внеитшшйской римской провинцией. 11 Пуническая

"Гегель Г. В. Ф. Работы разных лет. М., 1971. Т. 2. С. 37.

18*Раздел V

война — следствие пресечения силой карфагенской колонизации Европей­ского материка. В 201 г. подписан мирный договор, лишавший Карфаген заморских владений; африканская держава перестает быть метрополией. Рим же, создавший собственный флот, получивший по контрибуции кар­фагенскую флотилию, оказывается гегемоном западного Средиземномо­рья. Следующий виток имперостроительства — покорение эллинистиче­ского Востока, 1 и IIМакедонские войны, отторжение от Македонии территорий в Малой Азии, Эгейском море, установление контроля над Македонией, Грецией, война с Антиохом III,укрепление позиций в восточ­ном Средиземноморье. Потом — покорение Коринфа, разгром Ахейско­го союза, подчинение Малой Азии, Сирии, Иудеи, Египта. Затем — IIIПу­ническая война, разрушение Карфагена, покорение Испании, Пергама. Таковы вехи 120-летнего силового оформления Римской империи — круп­нейшего государства древности.

Безмятежная державная гомофония продолжалась, а все признаки ее безнадежного деграданса между тем были налицо.

Интересен вопрос: отчего пал Рим?³⁶ Продолжим движение в интри­гующем сюжете. В самом деле: каковы причины упадка государственной суперструктуры, поддерживаемой жесткими политическими технология­ми милитаризма, централизма, бюрократизма (командного администриро­вания)? Говоря односложно и притом не расширяя фактуры, мы склоня­емся к мысли, что корень упадка Рима — в невозможности противостоять внутреннему варварству³⁷; Рим был низвергнут самим Римом. Укажем в связи с этим на такие моменты.

1. Люмпенизация свободных производителей, опускавшихся на социаль­ное дно в поисках пропитания, — интенсивный приток рабов (результат аннексии территорий) сопровождался массовым вытеснением из производ­ства полноправных граждан с прогрессивным ростом деклассированных элементов, пауперов, маргиналов.

2. Сильнейшая имущественная дифференциация населения. Новые тер­ритории не осваивались измученными войной свободными крестьянами, попадали в пользование нобилей, — имперское движение вширь увеличи­вало благосостояние не народа, а правящей верхушки, провоцируя рост социального напряжения.

3. Пассивное торговое сальдо, подрывавшее хозяйство, — доходной статьей государства была едва ли не одна выплачиваемая завоеванными контрибуция; по мере прекращения притока средств нарастали трудности,

"См.: Реформы и контррсформы в России. С. 266—281. ³⁷ Аналогичный взгляд выражал П. Бицилли.

Государство

преодолевавшиеся развитием не производительного, а ростовщического капитала (бурный рост кредитных, меняльных, ссудных, откупных ком­паний).

4. Просчеты в госстроительстве — в Риме так и не оформилось уни­тарное государство с равными правами граждан и полномочиями анкла­вов. Имелась пестрая, внутренне дифференцированная федерация полиэт­нических несамоуправляемых территорий, руководимых центральной властью.

5. Неоперативность и нерациональность управления провинциями, рас­падавшимися на неравноценные общины (свободные, договорные, зависи­мые) с различным регламентом уплатыналогов, порядком исполнительной власти (очередной предводитель провинции издавал эдикт о принципах вла­ствования, что порождало сугубый произвол действий должностных лиц (консулы, проконсулы, преторы), стимулировало разорительную для насе­ления практику поборов (ростовщики, публиканы)).

6. Рост бюрократии, усложнение должностной иерархии, иррадиация власти по гражданскому (сенат, магистраты) и духовному (жреческие кол­легии — понтифики, фламины, салии)секторам.

7. Социальные междоусобицы, внутренние трения в обществе: проти­воречия нобилей (землевладельческая знать) — всадников (торгово-рос-товщическая знать); аристократии — плебса; полномочных — неполно­мочных групп населения.

8. Обезземеление крестьянства, подорвавшее боеспособность армии. Так как легионы пополнялись из числа лиц мужского пола, имевших рим­ское гражданство и земельную собственность, а массовая люмпенизация свободных производителей лишала их возможности землевладения, без­земельные призыву не подлежали, цензовый принцип армейской комплек­тации нарушался, численность армии падала, боеспособность снижалась.

9. Отчаянная политическая борьба — сошлемся на эпопею братьев Гракхов и их адептов, столкновения оптиматов и популяров и т. д.

10. Коррупция — чего стоит одна югертинская война с подкупом вое­начальников, распродажей боевой амуниции, вооружений.

11. Противостояние провинции (национальные движения) метрополии — перманентные восстания на окраинах (кельто-германские племена, африкан­цы, сицилийцы, италики, война Митридата и т. п.).

12. Кризис власти —диктатура Суллы и ею самоотставка, обострившая борьбу за власть с втягиванием в нее периферий (италики, испанцы).

13. Восстания рабов, классовые конфликты.

14. Деспотизация власти —триумвират Помпея, Красса, Цезаря после раз1рома восстания Спартака.

277Раздел V

15. Падение нравов. Верхи разлагались от роскоши, пресыщения; низы — от нищеты, невостребованности. Непроизводительность, праздность обу­словливали разврат как социальный, так и моральный. В вегетативной сре­де безысходности, неучастия происходила универсализация Каталины как общественного типажа и Клодии как типажа персонального. Обо всем этом сокрушался Саллюстий, говоривший о необходимости формирования наро­да — свободных производителей, крепких собственников, ответственных i-раждан.

Народ, однако, в империи не формировался.

Производительная отсталость рабства, падение уровня жизни неимущих, гнет социальной и местной власти, внутрисоциальные пикировки, антаго­низм метрополии и колоний демонстрировали крайнюю неотлаженность образа существования, свидетельствовали о беспочвенности имперских претензий Рима на владычество миром. Решительными действиями попра­вить положение тщился Цезарь, ставший на путь реформ. От имени госу­дарства он ввел прямые налоги, издал закон против злоупотреблений наме­стников, интенсифицировал колонизацию провинций (Рим реализовывал не греческий — пространственный (клерухии, катекии), а финансово-торго­вый (ростовщичество, аренда, откуп) тип колонизации) — инспирировал переезд на периферию 80 тыс. граждан, предоставил гражданство абори­генной знати, дал автономию ключевым городам, демократизировал управ­ление — расширил сенат, увеличил число магистратур, провел раздачу зе­мель солдатам, на 1/4 списал долг популярам, на 1/3 снизил налоги в азиатских провинциях. Цезарь ввел и сам титул «император», подчеркивая причастность к высшим командным армейским и духовным началам. «Им­ператор» ассоциировал пожизненную связь с войском, пастырство нации («отец отечества», «великий понтифик»), сакрализовывал власть в персоне. Рим стал империей, или монархией августейшей особы, военно-духовной вотчиной властвующего лица.