ТОПОЛОГИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО ПРОСТРАНСТВА И ВРЕМЕНИ 2 страница

е) психологический аспект — ценностная иннервация, акцентуация, экс-пектация. Соответствие поведенческих актов состояниям самооценки: ан-тономное реагирование на систему ожиданий в исполнении социальных ро­лей; целевые санкции, структурирующие политическую интеракцию. В политике не все равны; или равны, но по-разному; или отношения меж­ду равными неравные. В отличие от протокольных установлений экспекта-ции неформальны: в противоположность тривиальной амбициозности, на­пыщенности, тенденции безосновательно надувать щеки (влекущим социальную дезадаптацию) они характеризуются лабильностью, переменчи­востью тональности по обстоятельствам. Дело, следовательно, в обуслов­ленности позиций особенностями внутренних состояний, надситуативно-

Политическая хроногеометрия

сти, чувствительности к неким неартикулируемым, воспринимаемым как травмирующие факторам. Таковы национально-государственное достоин­ство, чувство державности, высокая гордость за отечество.

Скажем, есть натовская программа «Партнерство во имя мира», и есть державное реноме России. Для состыковки этих начал нужен символ, за­пускающий альянс «НАТО — Россия». Нужен потому, что Россия — не Албания, не Польша, а адекватная США страновая глобальная единица. Отсюда — особость условий ее потенциального членства в НАТО соглас­но необходимости уважать исконно высокий исторический и фактический статус влиятельной сверхдержавы;

ж) геополитический аспект — державные прерогативы. При формаль­ном равенстве членов международной жизни есть «субъекты» и «объек­ты» истории (пакт Риббентропа — Молотова, поделивший Европу на за­падную и восточную части); монополии на политические действия (право вето); инициативы (бомбардировка позиций сербов под Горажде); решения (отклонение просьб восточноевропейских стран о приеме в НАТО); давление (ядерное разоружение Украины с выводом ее на догло-бальную стадию); применение силы (война в Ираке); предоставление эко­номической помощи (субсидирование реформ в Турции с целью прида­ния ей статуса противника СССР на Юге); блокада (санкции против Ирака, Ливии);

з) каузальный аспект — специфический тип причинения, индуцирую­щий своеобразные детерминистские цепи и сети. Репликация — само­усиление через внутренний рост. Редупликация — создание протектора­тов, сателлитов. Трансляция — ценностная транзитивность по правилу: друг моего друга — друг; друг моего врага — враг; враг моего друга — враг; враг моего врага — друг. Транскрипция — матрицирование союз­ников.

Размерность — характеризует число измерений. Классическая трактов­ка политики как концентрированного выражения экономики (недостаток подобного толкования и в рамках классики демонстрирует возможность ин­версии: не политика — дериват экономики, а экономика — дериват поли­тики для форс-мажорного ритма жизни — «переходный период», «страна, в одиночку строящая социализм в ситуации враждебного окружения») вво­дит одномерный, плоскостной образ. Обновленное (неклассическое) пони­мание политики как самоусиливающейся, самонастраивающейся системы, функционирующей, развивающейся на собственной основе, предполагает модель многомерного пространства. Отправляясь оттого, что размерность равна числу координат, необходимых для определения положения лежащей

Раздел III

У:

Политическая хроногеометрия

на фигуре точки, применительно к политике уточним ее через понятия векторности и фазовости.

Векторность — направленность, ориентированность в соответствии с целями, ценностями, интересами. Различают коллинеарные — вариант оценки базовых устремлений (одинаковых или противоположных) на групповом уровне; компланарные — подобная же оценка более высоких уровней субъективности (начиная со странового уровня); свободные — произвольно меняющие интенциональность; связанные — выражающие заданное направление и положение начальной точки — точки приложения (сателлиты, антагонисты, партнеры по блокам) — векторы. Векторность позволяет фиксировать преимущественную нацеленность политических линий, действий на некую систему приоритетов. Скажем, в России силь­на жреческая традиция, связывающая отечество с типологически близким ему идеократическим традиционным обществом. Потенциальная вестер-низация страны поэтому в культурологическом смысле осознаётся как здоровая деидеократизация (в плане отказа от фискальной, инспирируе­мой верхами политики Больших перемен, сверхнапряжения, сверхэнтузи­азма). Монополизм Жреца связан с атрофией или гипертрофией социаль­но значимых воплощений Пахаря и Воина. Оттого, как будет показано в дальнейшем, отмеченные печатью перспективности национальные рефор­мы (Александра II, П. Столыпина) шли под знаменем «секуляризации» жизни: освобождения Пахаря и Воина из-под ферулы Жреца.

Фаловость. Фазовое пространство многомерно, на его осях отклады­ваются значения обобщенных координат и импульсов (число измерений фазового пространства равно удвоенному числу степеней свободы систе­мы). Координатами политического пространства являются экономиче­ский, демографический, геостратегический потенциалы. Импульсы — дух народа, некая тонкая метафизика, выражающая автономное чувство жиз­ни, пафос, т. е. то, что владеет личностями, связывает их в нечто более или менее целое, задает общую судьбу впереди. Оттеняющие ведущую роль надстройки относительно базиса такие феномены, как коллективный стресс, состояния мобилизации, удельные периоды истории, фазы пассио-нарности, передают фундаментальный факт духовной ангажированности человеческого существования, сказывающийся в засилье и традиции (ак­тивное влияние прошлого — детерминация наследием), и цели (активное влияние будущего — детерминация проектом); последние инициируют свойства, формы социальности.

Понятие фазовости позволяет ввести крайне важное представление ко­личества политического движения. Оно есть мера реального движения,

равная для иолитохорологических единиц произведению геополитической массы (совокупность потенциалов, определяющих положение политохоро-логических единиц в политосфере) на скорость (распространение полити­ческих изменений, воздействий во времени). Количество политического движения — величина, с одной стороны, силовая: через внезапные и бы­стро исчезающие, краткосрочные или устойчивые действия создаются толчки, побуждения, давления, волны возмущения, распространяющиеся по политосфере (локально, регионально, глобально) и трансформирующие реалии, — рекомбинация, деформация политических ландшафтов, релье­фов. Силовое воздействие производится как непосредственно (устрашение, агрессия, аннексия), так и опосредованно (через интенсивность промежу­точных полей — дипломатических, экономических, пропагандистских); с другой — векторная: в каждый момент времени характеризуется неким значением, определенным по пространству (направлению) и точке прило­жения. К особенностям фазового пространства, состояния которого опи­сываются силовым изменением геополитических конфигураций, следует отнести:

— устойчивость: свойства динамических политических систем откло­няются от линий оптимального движения при возмущениях исходного положения и закона движения, но со временем возвращаются в исходное русло;

— сохраняемость черт фазового портрета при возмущениях законов движения;

— реставрируемость: свойство систем в ходе движения сколь угодно поздно возвращаться сколь угодно близко к первоначальным состояниям, обретать исходные конфигурации и направления изменения. (Хорошая иллюстрация — большая вероятность восстановления конфедеративной политико-государственной структуры на пространстве бывшего СССР.) Данные признаки вытекают из принципиально качественного статуса по­литических структур, имеющих ценностную природу, удовлетворяющих аксиогенному типу детерминации. Основа политических структур — цен­ности, синтезирующие пространство и идеалы. Политическое простран­ство идеалологично: протяженностям взаимосоответствен дух, обеспечи­вающий толкование простора как театра самоосуществления народа. Истончается народный дух, возрастает вероятность утраты среды обита­ния (утилизуемое народом пространство его воплощений). Чем диффе­ренцируются праведные и неправедные войны? В первую очередь со­стоянием духа. Праведная, оборонительная война духоподъемна, а потому (в силу стабильности фазового портрета политической системы)

7 Зак. 3993

97Раздел III

выигрышна; напротив, неправедная, наступательная война духоущербна, проигрышна.

Более тонкий случай — силовая пикировка высоких идей. Скажем, за что воюет Нагорный Карабах? За свободу. Это высокая цель. За что воюет Азербайджан? За территориальную целостность. Цель столь же высокая. Нерв конфликта, следовательно,— столкновение целей, фундируемых дос­тойными ценностями (что в очередной раз подтверждает автономность и преимущественность надстроечного типа каузальности социальной жиз­ни). Так как через людей борются ценности, погасить столкновение воз­можно через уточнение ценностных платформ — выработку нового рег­ламента существования: развитие автономии, территориальный обмен, адекватный образ федеральности.

Порядок. Выражает идею внутренней законосообразности, структури­рованности, регуляризованности жизненного пространства, его устойчиво­сти к привходящим влияниям, воздействиям. Политическое пространство это — непрерывная (в канонически невозмущенной форме) совокупность национально-государственных сущностей, однотипных по социальным, хо­зяйственным, культурным, историческим, географическим параметрам. В базисе понятия порядка политического пространства лежат три представ­ления.

Представление реперости: множество линейно независимых нормиро­ванных векторов — с востока на запад просматривается отчетливая пере­дислокация политического вещества по правилу от автократии к демокра­тии, от унитаризма к федерализму.

Представление пульсирующих источников политического излучения (пульпасы). В истории действует закон не альтернативности, а восстанови­тельной поливариантности, утверждающий воспроизведение генетически исходных состояний в новых исторических ландшафтах, рельефах. Дви­жущая сила восстановления исторических состояний (пульсаций истории), повторяющихся с различной периодичностью, — дух народа, экзистенци­альная, политическая пассионарность. В силу трудоемкости воздействий на массы, становящихся более критичными, дискредитированное™ лобо­вых дисциплинарных методов обработки населения, практиковавшихся в недалекие дни И. Бухариным и Й. Геббельсом, С. Гирлем и Ф. Дзержин­ским, период активизации источников политической энергетики возраста­ет. Тем не менее реальность пульпасов очевидна.

На материале европейской истории просматриваются, к примеру, не­изменные пульсации римской идеи. Тенденцией создать евроафриканское пространство были одержимы в разное время Франция и Германия.

Политическая хроногеометрия

Оценка замыслов, задач, направлений ударов, сопоставление полевых карт, событий на театрах военных действий позволяют разглядеть в зате­ях Наполеона, Вильгельма 11, Гитлера в чистом виде ресгаврацию Римской империи I—II в. н. э.; очертания евроафриканского пространства покры­ваются ее (Римской империи) контуром.

На фоне сказанного бесспорны такие утверждения. Порядок обуслов­ливает степень свободы движений политических фш-ур в географических плоскостях: любая фигура без изменения (деформации) перемещается в пространстве так, что любая выбранная ее точка занимает любое произ­вольное положение. Но в определенных пределах. Скажем, римская идея (с набором обеспечивающих ее политико-государственных институтов) не может выходить за территориальные контуры исходных исторических конфигураций. (Иначе — разрушительное соприкосновение с русской иде­ей и связанной с ней геомассой.) Таким образом, за пределами некогда конституированных геополитических контуров фигура не может быть перемещена так, чтобы занять любое заранее назначенное положение. Вслед за Р. Декартом, усматривавшим аподиктичность не в логической, а эмпирической выполнимости, будем исходить из данной фактуры как высшей реальности. Не вникая в вопрос исконности, предопределенности геополитических контуров, который сам по себе, единосущно, склоняет к головокружительной метафизике (дело будущего), встанем на обозри­мую аксиоматическую точку зрения. В истории упрочился некий порядок в виде географической каймы римской идеи (регулятивная модель евро-африканского пространства), как, впрочем, и некий порядок в виде анало­гичного географического канта русской идеи (устойчивая модель евразий­ского пространства), интенсивность взаимодействий которых до сих пор определяла ток европейской истории. Поскольку участие иных стран (пока?!) проявлялось через театр европейских геостратегических дейст­вий, пульпасы в римско-русском геоидеократическом многообразии мож­но отождествлять с активной сферой, генерирующей излучение в ходе ак­креции политического вещества всего мира.

Представление пассионарности. Жизнедействовать без вдохновения на всех политических уровнях невозможно: кто хочет сдвинуть мир, должен сначала сдвинуть себя. Без духоподъемных коллективных представлений нет целостной, целеориентированной практики. Чем объясняется нацио­нальный всплеск в восстанавливаемых в послевоенной разрухе Италии, Германии, Японии? Воодушевлением поверженных ниц народов. Отсутст­вием такового объясняется и растрата российского национально-государ­ственного потенциала в беззубое перестроечное безвременье. Данные слу­чаи в который раз подкрепляют отстаиваемую нами схему приоритета

99Раздел III

надстроечной целесообразно-ценностной детерминации жизни инспири­рующими идеалами.

Во франко-польской конвенции от 19 мая 1939 г. говорится: «Франция предпримет наступательные действия против Германии... пятнадцать дней спустя после начала общей французской мобилизации». Но даже в авгу­сте 1939 г. Франция не предприняла никаких наступательных операций. На Нюрнбергском процессе В. Кейтель показывал: «Мы... ожидали наступле­ния французов во время Польской кампании и были очень удивлены, что ничего не произошло... При наступлении французы натолкнулись бы... на слабую завесу, а не на реальную немецкую оборону». С ним соглашался А. Йодль: «Если мы не потерпели крах в 1939 г., то только благодаря тому, что во время Польской кампании приблизительно 110 французских и анг­лийских дивизий, дислоцированных на Западе, не предпринимали ничего против 23 немецких дивизий». Почему французы не шли в наступление, невзирая на военное превосходство? Убедительное объяснение находим у У. Ширера: «Тому было много причин: пораженческие настроения фран­цузского высшего командования, правительства и народа; память о том, как была обескровлена Франция в первую мировую войну... стремление при малейшей возможности не допустить подобной бойни».

Пассионарность как источник импульсов пульпасов ответственна за коллективно слаженные координированные действия: на конфессиональ­ной базе — консолидация католиков против гугенотов (Варфоломеевская ночь), на этнической базе — англо-саксонская общность в борьбе Велико­британии с Аргентиной за Фолклендские (Мальвинские) острова; на цен­ностной базе — преимущественная поддержка США и НАТО стран, вставших на путь рыночной демократии, и т. д.

Обобщение понятия порядка политического пространства наводит на универсальную модель политических структур, развиваемую в теории по­литических структур (ТПС). Суть этой теории в утверждении: имеется связь между взаимными расстояниями, относящимися к достаточно большому числу точек; она (связь) принципиальна для осознания глубокой зависимо­сти политического вещества от геоидеократической определенности.

Фундаментальная категория ТПС — фазовый портрет политической структуры, обусловливаемый экономической, географической, демогра­фической, культурной, духовной (пассионарность) размерностью. От зна­чений данных пяти параметров зависит природа политики как жизненно важной функции вне и помимо ее конкретного содержания. Использова­ние указанной категории в рамках ТПС позволяет описывать варианты по­литических взаимодействий с единой точки зрения, не заслоняя смысл по­бочными деталями.

Политическая хроногеометрия

Положения ТПС распределяются по двум отсекам согласно двум ти­пам презумпций: (а) отношения одних субъектов политики к другим — реляционная система утверждений; (б) природа политических субъектов как таковых — субстанциальная система утверждений.

Множество (а) включает бинарные отношения, соответствующие так­тическим интересам: союзы, блоки, нейтралитеты, конфронтации, кон­фликты — Россия освободила Болгарию от турок, после чего в первой и во второй мировых войнах последняя воевала против России.

Множество (б) ассоциирует унарные отношения, соответствующие укорененным стереотипам, диспозициям восприятия субъектов политиче­ской жизни,— жупел москалей в Галиции, симпатии болгар к россиянам. Связность. Понятие, естественно выражающее идею геополитической идентичности: высшей целью сущих для себя национально-государствен­ных образований является процветание с неутратой (в идеале — наращи­ванием) геополитического актива. Реализуется в двух основных видах — связность множества и отображения. Одна означает поддержание status quo в лице независимости, суверенности, территориальной национально-государственной целостности. Другая характеризует единство вершения истории в конституированных геоидеографических пределах.

Как интегральный параметр политохорологических единиц, описываю­щий их существование с позиций прочности экзистенциальных тканей, связность реализуется через отношения принадлежности (инцидентность, соединение, связь, сочетание). Различают три измерения связности.

Державное измерение — упорядочение приоритетов в последователь­ности «национальные — региональные — глобальные интересы». Геопо­литическое измерение — целеориентация на сохранение, умножение жиз­ненного пространства. Духовное измерение — генерация архетипов, способствующих солидарным коллективным действиям.

Связность нарушается: а) внешней агрессией, оккупацией; б) револю­ционными выбросами, всплесками пассионарности; в) внутренним ком-прадорством, антипатриотичным коллаборационизмом.

В случаях нарушения связности наблюдается «цивилизованное одича­ние» с деградационной симптоматикой: флуктуационный, катастрофиче­ский переход на более низкие дискретные уровни политической органи­зации с утратой черт исходного фазового портрета.

Компактность. Политическое множество компактно, если последо­вательность его точек (элементов) имеет принадлежащую множеству предельную точку. Иначе говоря, компактность означает замкнутость, континуальность элементов политического множества, связанных отно­шениями инцидентности. Компактность обеспечивается:

101Раздел III

а) конституционностью. В 1992 г. президент Перу, переступив закон, распустил конгресс, препятствующий реформации общества, чем навлек на себя неприязнь мирового сообщества. Либеральные демократы разных стран «поджали губы». Почему? Потому что править не по правилам не­возможно; попирающая правила власть представляет опасность и для соб­ственного народа, и для всех народов;

б) недопущением силовой борьбы с политическими институтами. По­добная борьба, выходящая за пределы легальности, чревата тривиальным варварством. Взять эпизоды осады Дома Советов. На памяти два преце­дента расстрела государственных учреждений. В 1956 г. советские танки прямой наводкой разделывались с венгерским парламентом; в 1973 г. голо­ворезы Пиночета танками разрушали президентский дворец. К этим повсе­местно осужденным эпизодам относятся как к варварству. И вот 1993 год, Москва. Оказавшиеся политической слабостью центральной власти беспо­рядочные залпы по многострадальному зданию... Впадение в варварство;

в) патриотизмом в идеологии. Используя идеи структурно-функцио­нального подхода, можно сказать: задача национально-государственной идеологии заключается в том, чтобы, осуществляя адаптацию к окруже­нию, проводя идентификацию на соответствующей генерации ценностей, норм, институтов, реализуя целеориентацию (мотивация персонального и группового поведения), способствуя мобилизации, практической регуля­ции корпоративной деятельности, — утвердить убеждение в величии, са­моценности России. Важно, чтобы каждый чтил ее святыни, чаял, требо­вал их, сохранял и умножал в будущем. Вся наша прошлая и текущая история — наше бесценное наследие, наш актив, наша почва. На ней мы стоим. Ее своей деятельностью мы множим. Почитание страны, вера в собственные преобразовательные силы — подлинный обет российского человека. Этим он и силен.

Устойчивость. Ответственна за самосохраняемость политических струк­тур, их способность восстанавливать исходные состояния, ритмы сущест­вования (черты фазового портрета). Позволяет: противостоять толчкам, возмущениям, провалам в архаику (Таджикистан); располагаться в пределах собственного фазового пространства; не утрачивать политохорологической целостности, специфичности. Поддерживается обеспечением национальной безопасности, которая в свою очередь обусловливается наращиванием ин­теграции, мобильности, адаптированное™ населения, его культуры. Поте­ря устойчивости протекает как утрата организованности, слаженности, сплоченности автономного совокупного действия элементов политических структур в результате силовых (нападение, применение контингентов про­тив суверенитета, территориальной неприкосновенности, политической

Политическая хроногеометрия

независимости) или несиловых (стагнация) воздействий; как переход из более упорядоченных дискретных состояний в менее упорядоченные со­стояния, описываемый в терминах теории катастроф. Относительно топо­логии времени скажем следующее. Подобно политическому пространству политическое время неоднородно и анизотропно. Последнее проявляется в характерных коллективных интуициях бесперспективного (чувство от­сутствия будущего ввиду непреодолимости настоящего), безвременного (экзистенциальная разреженность как эпифеномен разобщенности людей), депрессивного (понижательная фаза социальности), мобилизационного (жизненный форс-мажор, повышательная фаза социальности), акселераци-онного (вдохновительные коллективные действия, ангажированные силь­ным проектом) времени. В политике также очевидны механизмы воздей­ствия на субъективное упорядочение протекания событий, передаваемые понятиями потребного прошлого (конъюнктурная реинтерпретация — ла­кировка, очернение истории) и желанного будущего (форсирование собы­тий в овеществлении идеалов).

Пользуясь аристотелевским разделением времени на кинезис (время как движение) и метаболе (время как рождение и гибель), подчеркнем: качест­венная неравноценность компонентов временного ряда проистекает из раз­личимости индивидуальных событий, встроенных в ритмы неламинарно­го, неинерциального исторического движения (ввиду наличия критических значений — социальная депрессия, форсаж, мобилизация и т. д.), равно как из особенностей каузальной структуры мира, порождающей разновели-кость сопряженных точек существования. Одним словом, политическое время — боль: оно не знает погруженной в блаженство вечности.

Обновление политической среды, в которой мы пребываем, управляет­ся законом акселерации: течение политической истории прогрессивно уп­лотняется и ускоряется (наполняемость мирового времени новациями). Палеолит длиннее мезолита, который в свою очередь длиннее неолита. Каменный век в целом продолжительнее века железа. Доиндустриальная эра железного века длиннее индустриальной. Античность длиннее средне­вековья, средневековье длиннее нового времени, новое время — длиннее новейшего, доисторическое время массивней исторического.

Хронологические отрезки мировой истории неравномерны и нерав­ноценны, отделены друг от друга качественными переломами, сдвига­ми. В череде динамических фигур истории как эшелонированного цело­го проступают стадии роста: зарождение, зрелость, упадок: восхождение (прогрессивная эволюция) сменяется нисхождением (реставрация, реак­ция, инволюция). Чем определена нелинейность темпов исторического становления (в частности, преобладания ускорения над торможением)?

103Раздел III

В плане тематизации вопроса оценим три рефлективные позиции: про-грессизм, финализм, циклизм.

Прогрессизм. Изначальная убежденность в непрерывности обществен­ной эволюции, цивилизационном росте, который толкуется как объектив­ный неотвратимый процесс движения человечества к совершенству: при­общение к истине, счастью (Ж. Кондорсе); справедливости, благополучию (У. Годвин), благосостоянию, добродетели (Э. Гиббон); уничтожение не­справедливости, повышение уровня просвещенности, морали, свободы (Д. Дидро, Ж. Даламбер); развитие науки, материальных условий, морали (П. Бертло).

Как видно, в трактовках общественного прогресса от французских ма­териалистов, просветителей, энциклопедистов, немецких философских классиков до корифеев науки существо его связывается с улучшением су­ществования по индустриальным, гражданским и духовным составляю­щим. По индустриальной составляющей за счет повышения уровня жиз­ни, перераспределения между рабочим и досуговым временем в пользу последнего достигается независимость человечества от слепых, стихий­ных сил природы, обеспечивается самоосуществление. По гражданской составляющей, трансформируя мысль Г. Гегеля, умножается потенциал свободы в перемещении от деспотизма (свобода одного) к народному де­мократизму (свобода всех). По духовной составляющей производится са­мовозвышение человечества до некоторых превосходных идеальных со­стояний.

Подобная линия понятна, но не неуязвима. Не привлекая соображений многочисленных критиков прогрессизма от М. Мендельсона, Ж.-Ж. Руссо, романтиков, Жозефа де Местра, философов жизни до Э. Гартмана, Ш. Ре-нувье, Ж. Лашелье, Э. Бутру, Я. Буркхардта, акцентируем лишь такие мо­менты:

1. Базовые ценности — ориентиры, векторы, пружины социального движения. Проблема фундаментальных критериев общественного про­гресса, утрированная Д. Юмом, не имеет универсального решения. При­чина направления хода истории для Ж. Боссюэ — божественное провиде­ние, для Г. Гегеля — сознание свободы. Прогресс и естественный ток жизни для В. Гюго, Федеричи, Эктона — синонимы, для Ж.-Ж. Руссо — антонимы. Индуктор прогресса для Г. Спенсера — закон сохранения энер­гии, для В. Вундта — нарушение этого закона, сопровождающееся возрас­танием духовной энергии, и т. д.

2. Проблема амбивалентности социального прогресса. Идея прогрес­са как линейного поступательного восхождения человечества к совер­шенству, до Ф. Вольтера, А. Тюрго, Ж. Кондорсе высказанная янсенистом

Политическая хроногеометрия

Николем, уподобившим общественный прогресс возрастной эволюции индивида, критики не выдерживает. Не выдерживает по причине обою-доострости. Наращивание индустриализма обернулось тупиками консь-юмеризма; достижение независимости от природы привело к фатальной зависимости от нее; наращивание свободы повлекло разгул произвола; прогресс духа столкнул с серьезными издержками изощрения и извраще­ния (беспорядочность, алогизм, бессвязность, отсутствие обязательно­сти). Отсюда, дистанцируясь от Ж.-Ж. Руссо, если не смотреть на исто­рию как на всестороннюю деградацию человечества, то, по крайней мере, учась на примерах, важно проявлять сдержанность, представляя, что ци-вилизационная состоятельность прогрессизма ниоткуда не вытекает. Тем более перед лицом глобальных проблем современности.

3. Модель цивилизационного прогресса как всякая классическая модель страдает нечувствительностью к материалу, абстракцией, ригористично­стью. Подразумевается в первую очередь допущение единых для всего человечества темпов исторического движения. Допущение это, надо ска­зать, крайне сильное, эмпирически неверифицируемое. История, как под­мечал О. Шпенглер, одновременно есть становление и ставшее. Развитие народов неравномерно. Отставание одних связано с опережением других в том смысле, что консервация развития (ставшее) обеспечивает ускорен­ный рост (становление).

4. Стандартная классическая модель общественного прогресса не оза­бочивается переходом от идеализации целостного исторического потока к реальной картине национально-государственной дифференцированности народов, располагающихся на разных фазах развития, отправляет рефлек­сию идеала совершенного общества в неизменно утопической редакции, строя утопию бегства для аутсайдеров. И утопию дерзания для лидеров истории. В чем же оправдание сего некритического утопизма?

Финализм. Схема «конца истории» развертывается в двух вариантах — пессимистическом и оптимистическом. Первый — эсхатологическая мо­дель светопреставления, получает проработку в социальном, экзистенци­альном, религиозном катастрофизме. Второй — хилиастическое направ­ление, представляет качественную спекуляцию конкретных воплощений идеальных состояний общественной жизни (от царства божия на Земле до коммунизма и либерального капитализма). И то и другое — элемент не­критической апокалиптической сектантской культуры, произрастающей на почве нехватки фантазии, излишней драматизации и гиперболизации на­личных эпизодов истории.

Финалистские мотивы приобретают традиционно мессианское звуча­ние, обслуживая то стандартно мистическую теистическую картину мира

105Раздел III

(иудейская, христианская, зороастрийская догматика), то нестандартно мистические квазитеистические историософские построения (Платон, Г. Ге­гель, Ш. Фурье, В. Соловьев, Н. Бердяев, К. Ясперс, Ф. Фукуяма). Смысло­вое завершение исторического движения неизменно видится в некоем иде­альном или реально достигнутом состоянии, взятом со знаком «минус» — грехопадение, конец мира, Страшный суд (новозаветные писания от Посла­ния Павла к коринфянам до Откровения Иоанна Богослова, Августина), или со знаком «плюс»— идеальное государство (Платон), конституционная монархия (Г. Гегель), гармоническое общество (Ш. Фурье), либеральная рыночная демократия (Ф. Фукуяма). Поборникам финализма вселенской истории уместно адресовать такие аргументы: