Влечения и стремления.

Страсть есть проявление автономности: 1) внешних чувств, 2) фантазии и 3)автономной деятельности двух сил неразумной души, раздражительности и желания, в их противоестествтвенном аспекте ярости и похоти. Катастатическая диссоциация внутреннего чувства души, тимоса, на удовольствие и страдание, вызвало к жизни наслаждение, а с наслаждением появилась и страсть. Кроме того, страсть есть то, что вносит ум в чувства и желание, есть наслаждение внешних чувств, есть возбуждение раздражительности для наслаждения, есть желание этого наслаждения и предвкушение этого наслаждения в уме в виде помысла, то-есть наслаждение ума. Помысл может предшествовать страстному поступку. Участие ума в чувственном наслаждении доводит наслаждение до предельной силы и интенсивности; в этом и заключается цель страсти. Страсть есть возбуждение чувственности не для пользы организма, каковы естественные движения тимоса и эпитимин, а ради самой чувственности. Таким образом страсть есть проявление: 4) автономного ума. Некогда царственный ум теряет руководство над чувствами и душою происходит «пленение ума» и он становится животным умом. Этот процесс завершается в сердце, как результат нисхождения ума в левое сладострастное сердце, где, по учению др.-церк. антропологии, сидит змей чувственности и сладострастия. Следствием автономности ума является пассивность и автоматизм ума. Исаак говорит о «тайных страстях ума», как признаках пассивности ума (Сл. 38, 167).

В страсти принимают участие духовные способности воли и силы-исхис. Страсть есть проявление автономной воли и автономной силы-исхис. Воля испытывает влияние плоти и крови, и когда уступает им, то становится «волею немощной плоти», по Исааку. Тогда она увлекает и ум, подчинаяя его себе и «поглощая половину силы его» (Исаак, Сл. 43, 188). По Исааку воля возбуждает фантазию. В своей молитве о любви Божьей он говорит:

«Сподоби меня, Господи, возвыситься над зрением воли, порождающей мечтания» (Сл. 74, 366).

Он говорит о действии воли и на тимос и эпитимию:

«Когда возбужден кто или раздражительностью или похотью, тогда не сила естественная понуждает выйти из пределов естества, а то, что присовокупляем мы к естеству по побуждениям воли» (Сл. 77, 377).

Всякая страсть стяжания есть, по Исааку, привязанность воли к чему-либо мирскому и чувственному (Сл. 66, 278).

Таким образом страсть есть сложный клубок противоестественно-приложенных сил духа, души и тела в сердце, с гипертрофией чувственности, пассивностью и огрубением ума, пленением воли и силы, нарушением иерархии, гармонии, синергии и единства сил в сердце, с дезинтеграцией и диссоциацией отдельных членов тримерии и их сил. Страсть есть стремление удержать один из полюсов диссоциированного тимоса, именно наслаждение, но это не в силах человека. Боль и страдание идут по пятам за наслаждением, что приводит в такое отчаяние философов-пессимистов. Человек создал новую диаду наслаждения и страдания.

Аффект.

Стоики Хризипп и Посидоний считали сердце местом аффектов, так как все силы души сосредоточены в сердце. Аффекты имеют своим субстратом раздражительную силу души, тимос, которую и Платон и иатрософы помещали в сердце. Аффект гнева есть кипение крови в сердце. Связь других аффектов с состоянием сердца также не вызывает сомнений.

Нет недостатка в смешении страстей с аффектами, или в сведении страстей и аффектов к эмоциям, как это делает Рибо. Аффект характеризуется своею более тесною связью с волею и пленением воли и силы. Страсть часто завершается аффектом, а в аффекте есть элемент страсти, и это сочетание страсти с аффектом дает полную картину пленения духа и порабощения его.

Эмоции.

Каждой реакции, каждому чувству сердца соответствует определенное движение души, о которых Никодим Агиорит говорит:

«Сердце имеет движения аналогично конституции человека, которые, как приливы и отливы океана, расширяются и сокращаются. Отвечая движениям чувств и страстей, сердце изменяет их своими движениями. Если бы можно было наблюдать сердце, то можно было бы видеть, что от приятного сердце как бы бегает навстречу и расширяется. От ненавистного объекта сердце, сокращаясь, отталкивается назад. В радости сердце прыгает, при гневе кипит, в горе как бы падает, при страхе бьется и дрожит» (О хран. 119).

Нет недостатка в попытках свести эти состояния к более известным и изученным явлениям чувства, воли, представления и бессознательного, только потому, что элементы этих последних можно найти в них. Правы те, кто сводят эти состояния к проявлениям основного жизненного влечения - Lebenstrieb, или по выражению Шопенгауэра - «воли к жизни». Это - естественное жизненное влечение, как первичный психический феномен, как функция желательной или вожделевательной части души, эпитимии, которое подверглось катастатическому многообразию в противоестественной деятельности сердца, приняв различные формы в сочетании с другими функциями души, а также и с функциями духа. Для Шеллинга, Фолькмана, Бенеке, Фортлаге, Тренде-ленбурга и др. воля есть стремление или высшая форма же­лания. Для Иодля стремление первичнее воли. Смешивают волю с аффектами и эмоциями, выводят волю из чувств и инстинктов. На самом же деле воля входит в стремление и влечение, которые суть сложные образования, суть психи­ческие комплексы. Воля может усилить инстинкт.

Проявляясь в теле, движения сердца дают начало тем душевно-телесным состояниям, которые носят название эмоций. Никодим говорит и о них:

«Как от движения педали изменяется движение корабля, так и от малейшего движения сердца получаются в теле большие потрясения, различные движения частей тела: отвращение, радость, скрежет зубов, бледность, дрожание членов. Все эти движения частей тела суть внешние результаты внутренних движений сердца, маленьких в центре, больших на периферии».

В эмоции, как и в страсти, повышен тонос чувства, и раздражительности, что вместе с эмпатией ума ведет к повышенной телесной реакции. Дальнейшее патологическое повышение телесной реакции проявляется в виде эмотивности при психоневрозах.

Счастье.

Эти чувства сердца в тесном смысле, как душевные проявления, и эмоции, как проявления телесные, составляют жизнь сердца в тесном смысле, его внешнюю жизнь. Колеблющаяся и колеблемая между удовольст­вием и страданием, эта поверхностная и эгоистическая жизнь есть проявление дезинтеграции сердца и диссоциа­ции его основного чувства, тимос, на чувство удовольствия и страдания. Феофан Тамб. говорит об этой жизни сердца следующее:

«Удовлетворение вкусов сердечных дает ему покой сладкий, который и составляет, свою для всякого, меру счастья. Ничто не тревожит: вот и счастье. Если бы человек всегда в мысленной части держался здравомыслия, а в деятельности - благоразумия, то встречал бы в жизни наименьшую долю случайностей, неприятных сердцу, и, следовательно, имел бы наибольшую долю счастья. Но мысленная часть редко держит себя достодолжно, предаваясь мечтам и рассеянности, и деятельная уклоняется от нормального направления, увлекаясь непостоянными желаниями, возбуждаемыми не потребностями естества, а пришлыми страстями. Все наши тревоги и боли сердца - от страстей». (Начертания христ. нравоучения, 1891, с. 307).

Пессимист, вооруженный плоской бухгалтерией ума, подводящего баланс приятного и неприятного, удовольствия и страдания в пользу последних, разоблачает сказку о человеческом счастии, основанном на внешней жизни сердца. Вот если бы было наоборот, если бы слепая и не разумная мировая Воля посылала бы человеку одни только удовольствия, то пессимист не говорил бы об «отрицании воли к жизни». В религиозной жизни, где происходит сужение и ограничение внешней жизни сердца, исчезает призрак земного, эгоистического счастья внешнего человека, уменьшается катастатическая реактивность сердца и жизнь чувств вводится в естественное русло.

Резонатор.

Вся жизнь тримерии имеет в сердце свое отражение, свой отзвук, свой резонанс, и проявляется наружу в виде настроения, симпатии и антипатии. Сердце дает всему некоторую чувственную окраску, с огромным разнообразием красок и оттенков, представленных в произведениях художественной литературы. Сердце является резонатором жизненных процессов и эта сторона деятельности сердца изображена в книге афонского издания: «Душа человеческая» (1912, с. 114-116): «Дело сердца - чувствовать все, что касается личности. И оно чувствует постоянно и неотступно состояние души и тела... Здоровье и нездоровье тела, живость его или вялость, крепость, утомление или бодрость, затем все, что увидено, услышано, осязано, обоняно, вкушено, что вспомянуто и воображено, что обдумано и обдумывается, что сделано, делается или предлежит сделать, что добыто и добывается, что может и не может быть добыто, что благоприятствует нам или не благоприятствует, - все это отражается в сердце и раздражает его: приятно или неприятно. Судя по этому ни минуты нельзя быть в покое. Но сердце причувствовалось и многое проходит в нем без следа». Великому многообразию мира и мирских воздействий соответствует многообразие сердечных реакций: «Для различения чувств сердца в нашем языке нет слов. Мы выражаем свои чувства общими терминами: приятно - неприятно, нравится - не нравится, весело - скучно, радость - горе, покой - беспокойство, страх - надежда, симпатия и антипатия» (т. ж.).

Феофан Тамб. говорит о сердце как о центре центробежных и центростремительных сил в человеке:

«Познавательные и деятельные силы отражаются своею деятельностью в сердце, и обратно, сердце отражает себя в них. В силу этого сердце есть как бы центр существа человеческого, фокус всех его сил ду­ховных, душевных и телесных, и через него человек входит в связь со всем существующим» (т. ж.).

Таким образом основные функции центральной нервной системы: 1) связь с окружающим миром и приспособление, 2) восприятие, отражение и реакция, 3) оценка, переработка и чувственная окраска всего содержания опыта, свойственны и сердцу, но эта деятельность сердца более всеобъемлюща, чем деятельность головного мозга, и протекает несколько иначе, что видно из следующих слов Феофана :

«Тогда как умом человек хочет все собрать в себя, а волею себя выразить во вне, или известь наружу в делах богатство своего внутреннего стяжания, сердце пребывает в себе и вращается внутрь не исходя. Вид­но, что оно лежит глубже тех сил деятельных и сос­тавляет для них как бы подкладку и основу, само при­нимает живое участие в движениях их. Таким образом сердце есть центр сил и точка соприкосновения со всем сущим вне нас, то-есть седалище симпатии, а следовательно и точка соприкосновения с Богом.»

Подсознание.

Глубина и интимность сердечных процессов и является причиною того, что эти процессы подсознательны и потому недоступны научному исследованию. Отношение сердца к голове, такое же, как подсознания к сознанию. Подсознание обширнее сознания, дает ему материал, и в такой же мере является «подкладкою и основою» для сознания, в какой сердце является для головы. Сердечное подсознание не вмещается в головном сознании и только фрагменты подсознания доходят до сознания, и то при постоянном контроле головного ума. Этому постоянному обогащению сознания за счет головного и сердечного подсознания человечество обязано своими достижениями в духовной, интеллектуальной, моральной и материальной сфере. Сердце является настоящею сокровищницею ума и сознания, а внутреннейшее сокровище сердца - Внутренний Логос с его царствием небесным внутри, является сокровищем не только ума, но и самого сердца, и для тех субстанциальных, космических и надкосмических сущностей и принципов, которые заключены в человеческом сердце, как в темнице, и ждут своего освобождения и искупления. Дело аскезы - перевести в головное сознание духовный и божественный аспект сердечного подсознания и вычерпать демонское и инфернальное содержание сердечного подсознания. Подлинно-религиозная аскеза должна быть сердечною аскезой, каковою она и была в древней церкви.

И голова является средоточием духа, в ней действуют все способности духа, но ум, воля и сила-исхис в голове не свободны. Ум детерминирован формами чувственности, категориями разума и законами логики. Воля детерминирована влечениями, желаниями и стремлениями неразумной души и плоти, и инстинктивною безусловною рефлективностью, а сила детерминирована психическою энергиею, как мозговым продуктом. Духовные функции в своем индетерминизме представлены в сердце: латентно и подсознательно - в обычных условиях, сознательно и сверхсознательно - в аскезе. В аскезе примат сердца осуществляется на всех планах бытия, а вне аскезы выступает примат головы с ее автономизированными духовными функциями. В Йоге примат головы усиливается и углубляется, а дух и душа в ней поступает в полное обладание змеиного начала. Катастатический процесс, начавшийся в Эдеме (раю), получает свое завершение.

Склонность сердца.

Сердцу принадлежит последнее слово. Решает, выбирает и склоняет к чему-либо или к кому либо сердце. Склонность сердца есть доминанта земной жизни человека. Склонность сердца есть равнодействующая всех сил, приложенных в сердце духом, душою и телом, истины и лжи, добра и зла, красоты и уродства, наследственности, воспитания и жизненного опыта всех энграфий и экфорий. Она различна у разных лиц и есть главное проявление человеческой индивидуальности в сердце. Премудрый Соломон просил у Бога разума и получил его в избытке. Сам Бог являлся ему два раза, и тем не менее Соломон изменил Богу, так как жены-чужестранки

«развратили и склонили сердце его к чужим богам»(8-я кн. Царств. 11, 1-4).

Кант с его «чистым разумом» не составляет исключения и склонность его определялась естествознанием, протестантизмом и «Просвещением», а критицизм его был догматизмом самого худшего сорта. Все системы новой философии носят в себе отпечаток эмоционального и аффективного мышления. Склонность сердца в обычных условиях есть проявление психизма сердца, даже у таких, как Соломон и Кант, есть психическая равнодействующая. Психическая склонность сердца есть одно из проявлений катастатической пассивности и инерции сердца. Сделать склонность сердца из душевной духовною - такова одна из задач умной медитации.

Духовный центр.

По Учению др.-церк. антропологии сердце есть вместилище духа, центр духовной жизни человека. Где проводится строгое разграничение духа и души, там возможно понимание сердца, как духовного центра, в отношении хотя бы двух способностей духа: воли и силы-исхис.

Мы уже говорили о том, что Платон, Аристотель и Зенон отличали волю от желания. То же находим мы у византийцев: Михаила Пселла и Никифора Влеммида. Платон помещает волю в сердце. Иоанн Дамаскин, различающий ум, волю и силу, также помещает волю в сердце (О православной вере. К. 2, гл. 44). Антоний Великий говорит:

«Воля, которая действует в сердце человека, бывает трояка: от дьявола, от человека и от Бога» (Добр. 1, 85).

Симеон Новый Богослов говорит:

«Нужно внедрять волю Божью в сердце свое» (Добр. 5, 39).

Как духовный центр, сердце должно служить источником духовной силы-исхис или пневма. Отношение жизненных функций души и тела к сердцу такое же, как и отношение энергии к силе. Сила есть источник и исходный пункт энергии и такою силою является для тела и души сила сердца:

«Значение сердца в экономии нашей жизни в том, чтобы поддержать энергию всех сил души и тела. Смотрите, как спешно делается дело, которое нравится, к которому лежит сердце. А к которому не лежит сердце, руки опускаются и ноги не движутся» («Душа человеческая», 114).

Никодим Агиорит формулирует закон соотношения энергии и силы:

«Каждая энергия имеет отношение к действующей сущности или силе и естественно к ней возвращается, соединяется и в ней как бы успокаивается» (О хранении...).

Феофан Тамб. говорит об исходе жизненных энергий из сердца и возвращении их обратно в сердце.

Интеллект сердца.

Признание интеллектуальной функции сердца встречает для современного мировоззрения значительные затруднения. Тщательное изучение библейской психологии приводит Фр. Делича к следующему выводу:

«Сердце есть сознательное единство духовно-душевной жизни во всех ее направлениях и поэтому также и сознательное и полное единство воли, мысли и чувства.»

Делич приводит много текстов из Ветхого и Нового Завета, где говорится, что в сердце рождаются мысли, размышления, воспоминания и понятия.

Гностические (познавательные) функции сердца хорошо известны всем представителям древней, ветхозаветной, хохмической литературы и постоянно упоминаются в псалмах Давида, притчах Соломона, премудростях Иисуса Сына Сирахова, в пророческих книгах и в книге Ионы, Соломон просил у Бога средце разумное.

«Сердце разумного ищет знания» (Притчи С. 15, 14).
«Сердце человека обдумывает свой путь» (т. ж. 16, 9).

В Евангелии Луки говорится:

«Рассеял надменных помышлениями сердца их» ²⁹⁰ (1, 51).
«Да откроются помышления ²⁹¹ многих сердец» (8, 36).

Сердце, как ум в устах псалмопевца, пророка и апостола, - не образная речь, не метафора, не аллегория, а имеет глубокий смысл и вскрывает интимнейшую сущность всей аскезы и мистики Логоса.

Как понять этот разум сердца, это участие сердца в интеллектуальных процессах, роль сердца в мышлении, которую обыденное сознание естественно приписывает голове? Как понять эту параллельную деятельность головы и сердца, долю участия обоих органов и род их деятельности в едином и, казалось бы, однородном процессе? Ответ на эти вопросы нужно искать в аскетической литературе, в учении о двух проявлениях ума. Григорий Палама (Фессалоникский) говорит:

«Умом называется и энергия ума, состоящая в мыслях и разумениях, ум есть и производящая сие сила, называемая в Писании еще и сердцем» (Патр. М. т. 150, 1121).

Таким образом ум в сердце есть сила, а в голове он - энергия. Если принять во внимание, что энергия и у Аристотеля и в др.-церк. литературе считается производной силы, как духовной функции, на низшем душевном плане, то станет ясным, что в сердце ум представлен в своем духовном аспекте, в голове - в душевно-телесном аспекте. Еще яснее представлено это у Григория Синайского:

«Душа наша одарена многими силами и пользуется, как орудием, телом, ею оживляемым. Каким же органом, как орудием пользуется в своей деятельности та сила, которую мы называем умом? Ибо одни водворяют его в мозгу, как в некоем акрополе, другие дают ему седалище в сердце. С этим и мы согласны, поясняя только, что разумная наша сила в сердце не как в сосуде каком заключена, как нетелесная, и не вне его есть, как соединенная с ним, но есть в сердце, как органе своем... Итак сердце - сокровенная храмина ума и первый плотский орган мысленной силы» (Добр. 5, 198).

Здесь говорится об уме, как мысленной силе, и о сердце, как органе этой силы. Поэтому в умном делании рассеянная вне энергия ума собирается, концентрируется и направляется в сердце для соединения с силою ума, поэтому сердце является в умной медитации единственным пунктом концентрации ума и единственным объектом медитации. Здесь, в сердце ум укрепляется, усиливает свою созерцательную силу и молитвенную способность.

Древняя мысль отметила две деятельности ума: одну, направленную на невидимый сверхчувственный мир, другую - в сторону видимого чувственного материального мира. Первая деятельность есть Ноэзис ²⁹², созерцание, а сам созерцающий ум есть Нус ²⁹³. Вторая деятельность ума есть мышление, дианоэзис ²⁹⁴, а мыслящий ум есть разум ²⁹⁵ или рассудок, он же репрезентативный ум, представляющая способность, дискурсивный ум. Основные формы деятельности последнего: представление, ассоциация, понятие, суждение, умозаключение, аналогия. Он является как бы промежуточным звеном между умом и чувственностью. Он пытается оторваться от чувственности в абстракции, чтобы найти единое во множественности чувственных вещей, но это удается ему до известного, весьма ограниченного, предела; отсюда - ограниченность рассудочного знания. И только в концентрации этому уму удается иногда, на мгновение, схватить единое и общее в интуитивном мышлении, черпая из подсознания.

Первая, поэтическая деятельность ума протекает вне представлений, понятий, суждений, вне катерогий душевно-телесного ума: пространства, времени, причинности и т. д. Созерцательный ноэтический ум действует, по Иосифу Бриенскому, непосредственно. Он свободен и проявляет свою деятельность там, где умолкает чувственность, воображение и мышление, то есть - при молчании и бездеятельности второго, дианоэтического ума. Поэтому подлинная концентрация ума в религиозной аскезе совершается при полной выключении дианоэтического ума, в то время как в йогической концентрации этого нет, ум здесь мыслит и воображение работает полным ходом. Ноэтический (духовный) ум не мыслит, а созерцает, это - ум в его созерцательной функции. Это - бестелесный ум ²⁹⁶, по Оригену, свободный от физического аппарата мышления, от головного мозга, но действующий в сердце. Он воспринимает предметы в их непосредственном бытии, в их внутренней идеальной сущности, а не в их физических внешних качествах, не в эмпирическом их бытии. Он видит скрытое духовное в предмете своего созерцания и его знание есть нуменальное знание.

Двойственность ума у Аристотеля есть в его учении об активном и пассивном уме, при чем активный ум реализует содержание пассивного ума. Это учение проходит через всю схоластику и мистику Ричарда С. Виктор, Альберта Великаго, Фомы Аквинского, Авиценны и др. в виде различения intellectus posibilis, discursivus, действующий в связи с телесным органом ума, и intellectus purus adeptus, agens, contemplativus et speculative. Активация ума пассивного происходит в мистическом просветлении его, при одухотворении его, когда potentia intellectualia становятся actu intellectualia.

Разделение деятельностей ума проводится со всею строгостью и в др.-церк. аскетической литературе. Максим Исп. различает ум созерцательный и логос или логистикон:

«Ум есть орган мудрости, а логос (разум) - орган знания. Ум, двигаясь ищет ²⁹⁷ только причину существ, а логос, многообразно снабженный, исследует ²⁹⁸ истинные условия. Искание есть первое движение ума к причине, а исследование есть различение логосом той же причины через понятие ²⁹⁹. Ум характеризуется движением (силою), а логос - энергией различения через понятие» (Патр. М. т. 90/1, 4-я сотня глав, 1315).

Созерцательный, духовный, активный, свободный ум лрост, единообразен, свободен от отпечатков чувства и фантазии; потому он и улавливает единое в предмете. Дискурсивно-интуитивный, пассивный, душевный, связанный ум, направленный на чувственное и смешиваясь с чувством и фантазией, разнообразится ³⁰⁰ и отпечатлевается. Мышление разнообразит и отпечатлевает ум, а концентрация собирает, упрощает и унифицирует его, готовя его к созерцанию. Каллист и Игнатий говорят:

«Одно дело созерцать, другое - размышлять. Ум сначала созерцает, а потом разнообразно мыслит... Ум должен научиться молчать, должен оголиться. Тогда он обретает чувство тайного, сверхразумного и божественного» (Патр. М. т. 147, 885 и 888).

Григорий Палама говорит:

«Ум, смешанный с чувственностью и фантазией, вращаясь, вырабатывает различные мысли, диалогизирует, аналогизирует и силлогизирует, множественно, страстно и заблуждаясь» (Патр. М. т. 160, 1132).

Этот духовный созерцательный ум есть внутренний ум сердца, ум в глубочайшем и интимнейшем месте его деятельности в сердце, а душевно-телесный, дискурсивный ум есть внешний ум головы. Как внутреннее чувство сердца, направленное на периферию, дифференцировалось, по Максиму Исп. и Диадоху, на внешние телесные чувства, так и внутренний ум сердца, направленный на периферию, становится внешним дифференцированным умом головы. Как есть связь и координация в познавательной деятельности между внешнею и внутреннею чувственностью сердца, так есть связь и координация между внешним и внутренним умом. Последняя осуществляется через трансцендентальную апперцепцию в смысле Лейбница, Канта и Вундта, без которой невозможны единство и идентичность сознания ³⁰¹.

Апперцепция.

Апперцепция есть начальная и банальная форма активности духа, активности ума. «Пока мы апперципируем, мы активны», говорит Эйслер ³⁰². Апперцепция есть мост между внешним и внутренним умом, есть предвосхищение интеллектуального созерцания, его начальная форма и предварительная стадия, протекающая в голове, есть в то же время необходимое условие абстракции и логизирования: соединения, сравнения, анализа и синтеза. Апперцепция есть функция сердца в голове и носит в др.-церк. литературе название внимания. Внимание есть - внимать сердцу, прислушиваться к голосу сердца. Марк Подвижник говорит:

«Ум имеет власть внимать сердцу и всяким хранением блюсти его, входя во внутреннейшие клети сердца, где уже нет лукавых помыслов, нет широкого и пространного пути, устланного словесами и образами мирского мудрования ³⁰³» (Патр. М. т. 66, de penitentia, 1016)

Голова и сердце.

В признании интеллекта сердца нет никакого умаления интеллектуальной функции головы. Сердце не является конкуррентом головы, как центра, и не является также параллельным или дополнительным органом мысли. Древняя мысль со времен Пифагора, помещает мыслительную функцию в голове. Делич приводит многочисленные указания из библейских источников, отводящих голове почетное место в общем духовно-душевном облике человека. Интегрирующая и объединяющая роль головы не подлежит симнению, но голова является не единственным органом связи и единства в организме, и параллелизм функций головы и сердца имеет особый смысл, понятный только в свете др.-церковной антропологии. Основные функции головы: мышление, рецептивность, реактивность, спонтанность (произвольность), анализаторская и ассоциативная деятельность, сознание, свойственны и сердцу, но в какой-то иной форме, более глубокой, интимной и скрытой, открываясь полностью только лишь в мистическом переживании.

Часто слышны возражения против двойственности ума, но эта двойственность есть проявление двойственности природы человека, его духовности и душевности, небесности и земности, внешнего и внутреннего человека. Ум двоится в своей деятельности, осуществляя связь с двумя мирами, служа органом приспособления к двум мирам и двум средам, видимой и невидимой. Если ум более или менее хорошо ориентирован в видимой среде, то нельзя сказать того же о его ориентации в среде невидимой, духовной. Эта дезориентация в духовном мире, который нас окружает, как и видимый мир, выражается в болезнях ума и духа: в атеизме, рационализме, скептицизме, критицизме, агностицизме, позитивизме, солипсизме, адвайте и т. д. Отвлекаясь от внешнего чувственного мира и возвращаясь к себе в молитвенной медитации, ум начинает ориентироваться в невидимом, Духовном мире, восстановив связь с ним и с Богом. Холодный, остывший в мире чувственном, ум согревается в сердце, излечившись от своих недугов. И сердце, холодное и мертвое, погрязшее в эгоизме и себялюбии, согревается и горит в неугасимом огне любви. Оба ума соединяются в сердце в «интеллектуальную любовь к Богу», в "amor Dei intellectualis".

Сердце не имеет органов для внешней деятельности. Чувствительность и чувственность сердца, его эмотивность и аффективность, память и сознание проявляется в голове, которая имеет свои душевно-телесные органы и центры в мозгу. Сердце есть внутренний двигатель, имеющий в своем распоряжении внешний аппарат в голове. Если этот аппарат действует иногда независмо от сердца, то это - уже автономизм, автоматизм, результат катастатической дезинтеграции человека. Привести все автономизированное и автоматизированное вновь в центр-сердце, задача умной медитации, осуществляемая в заключении ума в сердце. Центры головы - видимого, эмпирического порядка, имеют физиологический субстрат в мозгу. Центры сердца - невидимого порядка, они не имеют физиологического субстрата в организме.