Глава 1. Правые, левые и словесная функция

Итак, ещё раз остановимся на работе правой и левой психики. Вихреобразное закручивание энергетического поля у формирующих человека противоположных духовных сил приводит к различной работе у правых и левых многих психических процессов, а в целом к работе различных типов психики у них. В первую очередь различная направленность энергетических полей вызывает неравномерную активность работы лобных долей коры больших полушарий мозга. При изначальном равенстве в активности обеих частей мозга у правых энергичней работает правая передняя часть мозга, а у левых – левая передняя часть мозга. Эта неравномерность работы мозга в настоящее время хорошо изучена и носит название межполушарной функциональной асимметрии мозга.

Обычно считается, что ведущим (доминантным) является или должно являться левое полушарие, так как оно ответственно за речь человека, а речь для человека это всё, потому что именно способностью говорить (и мыслить теми же фразами, которые используются в разговоре) человек в первую очередь отличается от животных. А значит, левое полушарие создало (или чуть ли не создало) человека. Но так ли это? Здесь перепутаны некоторые причины и следствия.

Главным в создании человека была активизация его жизненной силы и перевод его в состояние повышенного энергетического тонуса. Это состояние возбуждало более активную работу мозга и более совершенное, более полноценное восприятие мира. В эволюционном плане это привело к большей развитости мозга и к возникновению мощной психической силы, уже известной нам как Су. Активизация же жизненной силы человека осуществлялась духовными силами рус в их правозакрученном поле, возбуждавшем больше тонуса в передней части правого полушария, и поэтому это более полноценное восприятие мира посредством деятельности Су более развивалось в правом полушарии. Оно изначально более соответствовало правому полушарию.

Правое полушарие не было специализированным для работы с тем, что сегодня мы воспринимаем как проблески интуиции, оно просто обеспечивало природную норму восприятия мира человеком, мира во всей его полноте и сложности, обеспечивало так, как положено просто мозгу, а не специализированной его структуре.

А вот левое полушарие вначале было вспомогательным и в какой-то мере специализированным. Как менее активное, оно не вовлекалось во взаимодействия с внешним миром, и выполняло функцию остающегося в тени пассивного и немого наблюдателя, который давал о себе знать, когда вовлечённое в активную деятельность правое полушарие в своей увлечённости могло совершить ошибку. Левое полушарие было внутренним созерцателем, склонным к анализу и критике. Включаясь в работу, оно выполняло тормозные функции по защите человека от неконструктивной или ошибочной деятельности, в том числе, естественно, не только во внешней деятельности, но и в деятельности внутренней.

Ну, а позже, когда начала развиваться речь, ему были отведены и функции речи, потому что последовательное строение речи вполне соответствовало последовательно строящимся логическим цепочкам аналитической функции. Хозяйству Ли язык пришёлся ко двору.

И вот когда появилась речь, Ли заявил о себе во весь голос. По той самой причине, что речь строилась слово за словом, фраза за фразой, и полностью подходила способности Ли к последовательному осмыслению. И чем совершенней становилась речь, тем полновесней становился голос Ли. У него появилась возможность озвучивать свои смыслы. И он даже подстраивал построение своих смыслов под смысловое построение словесных фраз. И его смыслы приняли форму мыслей, которые строятся так, как строятся словесные фразы.

Но язык, тем не менее, оставался вспомогательным инструментом взаимодействия между людьми, не более важным, чем те формы взаимодействия, которые сегодня называют невербальными, и которые включают в себя способность видеть и чувствовать самого человека, его состояние, настроение, намерения и прочее, прочее, вплоть до способности телепатического ощущения другого человека. Язык был таким же вспомогательным средством взаимодействия, как и любой язык знаков, язык мимики, как любая знаковая система, основанная не на самодостаточной внутренней логике, а гибко вплетаемая в ситуацию, неотделимая от ситуации, в которой она применяется, и имеющая множество толкований, нюансов, тонких подтекстов, которых она не содержит сама по себе, но которые проявляются в ситуациях, и которые учитываются не менее самого языка. Сегодня такая гибкость толкований чаще воспринимается как пугающая неопределённость, и воспринимается правильно, потому что нынешние люди потеряли прежнюю полноту восприятия мира и в значительной своей части не способны ни должным образом воспринять и оценить ситуацию, ни применить слов, должным образом соответствующих ситуации, слитых с ситуацией, ни воспринять должным образом произносимых слов. Люди потеряли связь друг с другом, и каждый говорит сам по себе (да ещё и с чувством гордости за то, что он есть «независимый и суверенный индивид»). Тогдашних людей неоднозначность словесных толкований не смущала, они были в связи друг с другом и намного полней понимали друг друга, и при их конкретно-образном и целостном восприятии мира в каждой конкретной ситуации они способны были увидеть конкретное и однозначное толкование, они умели понимать суть и доносить до собеседника суть, прятаться же за полупустым суесловием они не имели манеры. И даже там, где они создавали неоднозначность, за этим стояла работа высшего ума, способного увидеть за этой неоднозначностью нечто большее, чем неопределённость от потери конкретного, или же игра высшего ума, способного оценить неоднозначность как шутку. И они вполне обходились более простым языком, но при этом речь их была более полна, чем нынешняя. Более полна по причине того, что им было свойственно интуитивно-целостное восприятие мира.

Кто ж думал, что спокойный наблюдатель Ли однажды взбеленится до полного раздвоения личности и возьмётся сам вести ту игру, которую они играли совместно с Су, предоставив последней лишь одну работу – сокрушаться по поводу его плохой игры. Но, увы, явилась небесная гостья, и всё вышло именно так.

Хотя, если рассматривать вопрос корректно, то о раздвоении Ли говорить не приходится. Ли остался тем же, он только вновь ушёл в тень, взбеленились и вышли из-под контроля некоторые его функции. Эти взбудораженные левозакрученным полем руг функции цельной силы не образовали и заменой Ли не стали, они просто придали личности человека определённые черты патологии, к которым взращённые в культуре, пронизанной влиянием руг, современные люди давно привыкли и воспринимают как норму.

Итак, с появлением Луны и активизацией руг появился человек «новой породы» – левый человек. И левое полушарие стало ведущим в работе мозга. И слова стали всем. А человек, потерявший способность нормально воспринимать и оценивать мир, стал придатком своих слов. Его даже оказалось возможным программировать с помощью слов, и человек жил и действовал по этим словесным построениям так, словно не видел и не понимал реального мира вокруг себя. Слова начали гипнотизировать человека. И словесные представления о мире заслонили собой реальный мир и даже заменили его. Человек утонул в мире слов.

А его мышление стало не образным, а последовательным, соответствующим последовательной логике построения словесных фраз. И от этого оно стало обеднённым мышлением, оно потеряло возможность оперировать множеством связей, содержащихся в образах, и фиксировало своё внимание на отдельных, единичных связях, упуская из вида всё остальное. А если же оно бралось рассматривать всё остальное, то последовательно, выхватывая в поле своего внимания связь за связью, искажая при этом многое в этих связях и многое опять-таки упуская из вида. Оно стало мышлением более медленным и менее совершенным.

От природы левое полушарие выполняло вспомогательные функции формального анализа и критики. А теперь эти функции стали определяющими.

Формальный анализ не способен к построению полноценной образности, он работает с теми вычлененными из образов составляющими, которые представляются наиболее важными, и связи в которых выделены в явной, в очевидной форме. Он фиксирует суть и формализует её, превращая в обеднённые последовательные представления, как-либо увязанные со многими другими уже формализованными представлениями. Сам он уловить и познать суть малоспособен, ему для этого нужен образ, он работает только с уже построенным образом. А построение образности осталось функцией правого полушария, которое превратилось в подсобную структуру и к созданию полноценной образности стало неспособно. И суть…. А впрочем, многие ли ныне вообще способны самостоятельно понимать суть?

Критика помогала анализу формализовывать смыслы, превращать смыслы в последовательные мысли, в цепочки последовательных представлений, но делала она это очень просто – она рвала эти цепочки, как только могла, и ничтожила мысль, превращая её в ничто, и только то оказывалось достойным сохранения и формализации, что выдерживало нападки критики. Когда левое полушарие было вспомогательным, критика была в ведении Ли милым ручным зверьком, отпугивавшим от хозяйства Ли всякую негодность, но теперь она превратилась в большого страшного зверя, от которого и сам Ли не знал порой, куда спрятаться.

Ранее Су, базировавшаяся более на деятельности правого полушария, была настолько развита и активно деятельна, что могла потеряться в своей всеохватности видения мира, поэтому она чутко внимала реакциям левого полушария и опиралась на мнение и оценки Ли. Тем более она учитывала мнение Ли при построении собственных образов, чтобы не уйти в построение иллюзорной образности и не впасть в заблуждения, смешивая имеющую под собой какие-то основания образность реальности с иллюзиями. Когда Ли давал свою оценку: «Логично рассуждая, здесь что-то не то», они вместе с Су начинали выяснять ситуацию. В норме и одна, и другая информационные системы поддерживали друг друга – Ли не давал Су впадать в иллюзии, Су не позволяла Ли уходить в абстракции. При доминирующей же работе левого полушария человек стал тяготеть к абстрактному восприятию мира, а бывшее некогда основным конкретно-образное восприятие мира попросту угасло. А если оно и пробивалось сквозь свою угашенность, то лишь для того, чтобы настроить человеку иллюзий. И человек стал поверхностным человеком. Склонным при этом ко всяческим заблуждениям. А в рассуждениях удовлетворяющимся смесью поверхностных суждений с маловразумительной заумью. И весьма этой заумью гордящимся.

Но левый человек не просто поверхностен сам по себе, за ним стоят руги, и он лукаво поверхностен и даже коварно поверхностен. Он наблудит что угодно и к каким угодно последствиям приводящее с лёгкостью необычайной. Просто рот его будет открываться и слова оттуда будут изливаться, а что за слова, и что и кто за этим стоит, и почему вдруг это ему пришло в голову и на словесные тирады оживило, он не способен ни отследить, ни проанализировать. Единственной его реакцией на собственный неожиданный словесный взыгр будет некоторое самолюбование: «Во я даю». Он толком не думает, о чём говорит, он просто говорит. Но слова его бывают очень непросты, потому что за ними стоит левый мир, который уже знает что делает, и делает всё ради того, чтобы остальной мир ничтожить и под себя подминать.

Удачный пример, демонстрирующий способ суждений подобных поверхностных людей, известен как классический на Востоке. Он представлен в виде короткого диалога правого с левым, но прежде, чем его привести, раскроем, о чём там идёт речь. Речь идёт об использовании холодных водных процедур для энергетического развития (совершенствования) человека. Кратковременное купание в холодной воде или обливание холодной водой вызывает в организме энергетический всплеск в виде резкого возбуждения кожного тонуса и соответствующей ему общей реакции организма. Вот эта способность организма к повышению энергетического тонуса и тренируется (но не способность умения стойко синеть от последующего «закаливающего» переохлаждения, чего всячески избегают). Для того, чтобы избежать «закаливания», то есть привыкания организма отвечать защитной отрицательной реакцией на холод после всплеска тонуса, тренировки делают кратковременными и вначале редкими, начиная с двух-трёх раз в неделю, и очень постепенно увеличивают их количество, доводя до ежедневных, до многоразовых за день (но на это уходит много лет), в конечном счёте обливаются ледяной водой через каждых полчаса, и организм в ответ не синеет, а только пышет жаром. Так организм переводят на постоянную работу в качественно более высоком энергетическом режиме.

И вот такой диалог. Человек думающий и способный понимать суть дела утверждает: «Даже с помощью холодной воды можно достичь совершенства». «Если бы это было так, то лягушки были бы самыми совершенными существами» – отвечает ему критически настроенный поверхностный собеседник. Это типичный ответ левого человека. По сути, он говорит бряксус, нелепость, но сам вполне этим удовлетворяется и считает такой свой ответ очень даже остроумным. За этим стоит отсутствие способности видеть реальный мир и видеть за поверхностью слов суть дела (и за этим стоит присутствие кое-кого, кто к такому отсутствию подталкивает).

Ну, а также следует говорить об отсутствии способности понимать слова как символы, всего лишь помогающие раскрывать реальность, как действительно вторичный, вспомогательный инструмент.

И левый человек руководствуется не восприятием мира, а описанием мира, именно вторичной информацией о мире, опосредованным представлением о нём. Этот посредник есть речь, или, как говорят физиологи, вторая сигнальная система. Первая же сигнальная система у левого человека сигналить отказывается, и низведена у него к простейшему животному восприятию мира органами чувств и к некоей туманной подсознательной интуиции, в которую превратился вытесненный в подсознание некогда основной способ восприятия мира, потерявший своё назначение давать цельное и всеохватное представление о мире. И даже интуиция настолько заглушена, что срабатывает она у большинства левых лишь в экстремальных ситуациях и лишь для того, чтобы сказать: «Да, теперь уже всё». Она включается тогда, когда карась уже прыгает на сковородке. И всё потому, что карась этот живёт не реальным миром, а описанием реального мира, своими внутренними, вторичными представлениями о мире, живёт грёзами. Он загипнотизирован своей вторичной сигнальной системой, сконцентрировался на ней и превратил её в свою первую систему представлений о мире. Он потерял реальность и создал реальность из собственных грёз, возникающих от перевозбуждённой способности словесно-логического описания мира.

И хотя его понимание реальности крайне поверхностно, зато его ни в чём не переговоришь. Взбеленившаяся в нём разговорная функция всегда найдёт, и что формально сказать другим, и как загипнотизировать самого своего хозяина.

А потом они учат нас тому, что речь, оказывается, создала и самого человека.