Глава 3. О роли интеллигенции в крушении Руси

Активно формироваться интеллигенция начала в девятнадцатом веке, когда потребность быть образованным человеком привела к моде быть книгочеем и читать чуть ли не всю подряд выпускаемую книжную продукцию. И, естественно, хранить массу книг у себя дома. На этом тогдашние стремящиеся к образованности культурные люди и попались – на психоэнергетической ловушке, которую создавала энергетика большинства уже и тогда выходивших книг. Потому что уже тогда большинство пишущей братии составляли разного рода лукавомудрствующие люди, побуждавшиеся к своей писательской деятельности лукавым энергетическим полем ругайи. И пусть большинство этой писанины было посредственностью и даже попросту бездарным бредом, но – «как, а вы не читали…?» – положение образованного человека обязывало. «И что вы об этом скажете?» – надо было обязательно с умным видом что-нибудь сказать, пусть даже просто назвать бредом. Но сначала надо было купить и прочитать. И поставить храниться на полку. С тем, чтобы на весь дом от этой книги проецировался её энергетический заряд.

И уже тогда довольно верно была ухвачена ситуация: «Писатель пописывает, читатель почитывает». В умолчании оставалось только то, что писатель пописывает как придётся, а читатель почитывает добросовестно. Всё то, что писаке взбрело в голову. Всё то, что «когда б вы знали, из какого сора…». И в общем неведении оставалось то, как вся эта писанина воздействует на психику.

А как она воздействует…. Вот в «Горе от ума» Грибоедов достаточно удачно изобразил тогдашний тип образованного человека: жажда всё осмеивать и раскритиковывать, из нутра, из подсознания прущее желание всех и вся поязвительней поддеть, но при этом нуль созидательной конструктивности – поза «ставшего над» и всё вокруг обличающего и отвергающего. Род одержимости. И нетрудно догадаться, одержимости кем и чем. И неспроста в обществе с лёгкостью необычайной утвердилось мнение о том, что он, этот главный герой, попросту сумасшедший. Не без оснований об этом начали говорить. И не без оснований о нём бросили: «Не человек, змея». Пусть там и сгущены краски со стороны тех, кто его не воспринимал, но ведь, по сути, верно. Змеиный тип человека.

Вот так и образовывалась интеллигенция.

А потом кичилась вольнодумством, рьяно ратовала за необходимость всеобщего образования и усиленно штамповала себе подобных.

Вот как это происходило по свидетельству очевидца тех времён (Воейков В.Н. в книге «С царём и без царя»). Согласно тогдашним либеральным настроям, студенческая молодёжь сама выбирала, у каких профессоров ей слушать лекции, поэтому профессора, в особенности те из них, которые преподавали социальные науки, создавали себе популярность тем, что «подделывались» под слушателей, упрощая и примитивизируя материал, а, в первую очередь, социальные понятия, и не избегая при этом возможности покрасоваться перед молодёжью в роли дерзких критиков бытующих порядков. В результате студенты получали довольно поверхностное представление о многих понятиях и вообще поверхностное образование, но, как и свойственно поверхностно образованным людям, приобретали философическую манеру умничать вкривь и вкось о чём ни попадя. И в первую очередь – критиковать. Тем более, что когда человек критикует, он вроде как умнее кажется, самому себе, во всяком случае. И кажется самому себе, что он безусловно прав, всё вокруг ничтожа. – Тут вообще есть некая фундаментальная особенность психики, и существует даже понятие «непоколебимая уверенность невежества». Дай невежеству почувствовать себя умным и сообщи этому «уму» критическую направленность, и оно разнесёт всё вокруг в пух и прах в непоколебимой уверенности своей правоты. И со свирепостью носорога.

Но, оказывается, что это ещё не всё, потому что те выпускники высших учебных заведений, помимо прочего, шли преподавать в средние учебные заведения – и там был свой, очередной уровень профанации знаний и формирования «критически мыслящих современных людей».

Но и это ещё не всё. Потому что из средних учебных заведений, как отмечает тот же очевидец, помимо прочего, «выходили оппозиционно настроенные народные учителя, которые, будучи менее развитыми, принимали на веру многое из того, в чём не отдавали себе отчёта; и с таким багажом шли просвещать крестьянскую среду, давая ей, при полном отсутствии воспитания, очень мало образования. Эти наставники совершенно не думали о том, чем заменить ими же подрываемые у крестьян нравственные и религиозные основы. Продуктом такой неправильной постановки образования явилась так называемая русская интеллигенция».

Вот оно как, оказывается, было. Там их целая иерархия была. В тогдашней свистопляске скорой образовательности те, которые «со свирепостью носорога», были ещё их интеллектуальной вершиной, ещё бы, самих профессоров в глаза видали, а интеллигенцией были те, у которых вышибли из под ног все основы и низвели до уровня троглодитов, не давая взамен ничего, кроме критиканского настроя и самолюбовательной манеры о чём ни попадя сикось-накось умничать.

Позже, уже в наше время подобных существ назвали образованцами. И, хотя, спору нет, название это удачное, но излишнее. Их в своё время довольно удачно и назвали – интеллигентами. Разница между словами интеллектуал и интеллигент такая же, как между словами умный и умничающий. Можно бесконечно менять названия по мере затирания смысловых оттенков названий предыдущих, но, пожалуй, проще не забывать смысла первоначального названия.

И необходимо довольно чётко представлять разницу между интеллектуалом и интеллигентом. Без достаточной анатомической оформленности головного мозга невозможно получить тот тип мышления, который, собственно, и называется умом. Если голова недоразвита, то человека можно сколько угодно образовывать, и он будет внешне казаться блестяще образованным человеком, но мозг его всё равно будет работать не в режиме ума, а в режиме банального разума, разума довольно ограниченного и за пределы своей ограниченности выйти неспособного – и в этой своей ограниченности легко подверженного всевозможным лукавым заморочкам. Поэтому даже многие профессора, и тогдашние, и тем более нынешние являются не более чем интеллигентами. И чем более они образовываются в нынешней весьма неоднозначной культуре со всеми её магнетическими и прочими ловушками, тем более удачно облик лукавого в себе воплощают. Только и всего. И если не делать различия, то интеллигенция становится властительницей дум, а ничтожимые ею интеллектуалы превращаются во всячески оболганных и шельмуемых недобитков. И обществом начинает править дьявол.

А в основе всего этого безобразия находится левое ментальное поле и подвластные ему левые люди. Люди, склонные ко всяческому блуду и, в первую очередь, к блуду словесному. Эту породу блудливых людей с вышедшими из под контроля взбудораженными функциями Ли, перевозбуждёнными в левозакрученном поле ругайи, издревле называли словосочетанием ли хо и издревле их всячески осаждали и не позволяли им лихо творить. Но вот к окончанию средневековья они активизировались в Европе, начав повсеместно создавать свою насквозь лицемерную культуру, а в конце девятнадцатого века под европейским влиянием вышли из под контроля и у нас на Руси. Но если Европе и до того было к лицемерию не привыкать, и своё очередное лихо она относительно безболезненно восприняла (хотя, нет, всё же покорчилась в муках из-за него немало-таки) и к нему приспособилась, то у нас, где всё взаправду, всё по-настоящему, это лихо натворило огромных бед. И всё двадцатое столетие было для Руси временем лихолетья, в котором на все лады блудливо умничали, творили свои лихие беды и давили друг дружку разного рода лихие люди – «так называемая русская интеллигенция».

А потом, как лукавым и свойственно, они убеждали нас в том, что интеллигенты на самом деле это очень милые люди, а все беды творит кто-то другой. А то, что в этих милых людях сплошь и рядом проглядывает «ленинская хитринка», то – «ну подумаешь, это ведь так естественно». А что до бед, то – «да, вообще, они сами откуда-то берутся, а мы, наоборот, с ними только боремся, и так стараемся, так стараемся». И они бывали вполне искренни в своих стараниях, но следует не забывать: первое, что с впадшими в лукавство происходит – они начинают обманывать самих себя.

Главную же проблему можно усмотреть в том, что у тогдашней страны был слишком добрый царь. Стоило начать казнить таких вот осатаневших десятками тысяч, и страна обошлась бы малой кровью. И пусть сам царь вошёл бы в историю кровавым тираном, но спас бы и страну, и многие грядущие поколения. Царь же, хотя и готов был принести себя в жертву стране, почему-то так делать не стал. Очевидно, внимал воле божьей.

Впрочем, здесь я прервусь и вставлю в текст отрывок, написанный по случаю несколько ранее и, быть может, несколько отличающийся от общего хода изложения, но это тот же материал, и я думаю, что он здесь вполне уместен:

Как-то в один из особых дней на связь со мной вышел Сталин. До этого я никогда не общался с ним напрямую, не стремился установить с ним контакт, но сейчас дух его сам обратился ко мне. Возникло ощущение присутствия его воли, его смыслового поля, и я понял, что он прощается со мной перед уходом в более отдалённые области духа. Слова его, как обычно, были неспешны: «Руси я не предавал. Слышишь? Были ошибки…. Но Руси я не предавал». Да, я слышал. И ничего не ответил ему тогда. Очевидно, он понял, что я не берусь судить. Ушёл спокойным.

Судить его деятельность я действительно не берусь. И даже нахожу ему оправдания. Как-то они легко приходят мне на ум, эти оправдания. Те оправдания, которые начинаются со слов «если говорить по большому счёту». Да, если говорить по большому счёту, то все эти чудовищные репрессии, уничтожившие тогдашний цвет нации, были спасением для Руси. Что могли дать стране те люди, поправшие Бога и возомнившие, что они звучат гордо? «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их – вот наша задача» – говорил один, не самый худший из них. Помудревшие потомки его поправили: «Мы не можем ждать милостей от Природы после того, что с ней сделали». Так ведь особо-то ничего и не сделали. Не успели. Сталин не дал. А если б дал? Вот уж точно, после этого милостей от Природы мы ждать не могли бы.

Всё это уже было в истории. И даже осталось в памяти – легендой о Вавилонской башне. А кем были тогдашние загоревшиеся новой идеологией интеллигенты, как не очередными строителями очередной Вавилонской башни? Отвергнуть Создателя и вместе с ним то доброкачественное смысловое поле человечества, которое строится вокруг осознания присутствия в мире Высшего Начала, а потом – поскольку свято место пусто не бывает – вкупе с дьявольской материей по усмотрению своих оглупевших, возмущённых и лукаво блудящих умишек кромсать и перекраивать окружающий мир, как только в голову взбредёт, в непоколебимой уверенности невежества, что щас они создадут такой рай, что и самому Создателю не снился – слушайте, мы ещё неплохо и отделались. И надо сказать, в сравнении с тем, что могло бы быть, отделались малой кровью. Благодаря товарищу Сталину. Ведь эти ополоумевшие строители нового Вавилона погубили бы и страну, и русский дух, и сакральную Русь. На что их дьявольская материя и нацеливала. Как всегда, создавая «кипящий разум возмущённый» и вселяя в него благие намерения.

И в связи со сказанным уместно добавить: да, везучая таки штука – Русь. Даже если не повезло ей в своё время отделаться малой кровью десятков или сотен тысяч кипящих возмущённым разумом бесноватых, то несколько позже повезло отделаться малой кровью миллионов таких бесноватых. Но отделаться повезло. Действительно повезло. И действительно, судя по всему, не такой уж и большой кровью в сравнении с тем, как это могло бы оказаться, если бы Природа дала этим бесноватым волю.

Да, но мы остановились на царе. Божья воля диктовала царю не устанавливать жёсткий порядок, а принести себя в жертву обезумевшей стране – в сложившейся тогда драматичной ситуации эта жертва была для Руси единственным спасением, и царь, оставшись верен стране и божьей воле, совершил подвиг самопожертвования. И если никакие наказания не могли этих безумцев урезонить, значит, они должны были наказать сами себя.

Хотя урезонить тех безумствующих наверняка можно было достаточно жёсткой властью, но к чему это на тот период привело бы? Это всего лишь создало бы безвыходную ситуацию, в которой самостоятельная инициатива к развитию у народа была бы подавлена, развиваться же тогда следовало безотлагательно, потому что промедление в развитии страны перед лицом коварно лицедействующего Запада было смерти подобно. И хотя те люди изрядно сами себя наказали, но всё же, движимые собственной инициативой, подвиг в развитии страны совершили. А для того, чтобы их инициатива оказалась действенной и не была бы сведена на нет их же собственными стараниями, на высшем духовном уровне Руси была принесена высочайшая жертва.

Что поделаешь, если таким на то время оказалось общее состояние человеческой психики: люди начали учиться самостоятельности ума прежде, чем научились самостоятельно владеть собой, и тем самым обрекли себя на весьма опасную и для многих гибельную стадию в развитии, в которой ими овладевала дьявольская материя и оборачивала их несамостоятельные умы и против них самих, и против всего высшего, что в мире существовало. А чтобы Русь не повело вразнос под управлением дьявольского начала, на духовной вершине Руси выше всей этой дьявольщины должна была остаться царская воля, и она там осталась благодаря самопожертвованию царя и его семьи.

Страна же на то время нуждалась не в долгом просветлении, а в скором и жестоком ликбезе, в самостоятельном ликбезе, после которого, кроме как на самих себя, не на кого было бы больше пенять. Этот ликбез страна получила. Естественно, под чутким руководством всего этого так называемого «ума, чести и совести нашей эпохи». Их дьявольской интеллигентской эпохи.

Поумнела ли страна с тех пор и стали ли её умы более самостоятельными? То, что страна поумнела, это бесспорно – ликбез даром не прошёл, а вот по поводу самостоятельности умов… хочется верить. Вон как нас обложили со всех сторон западные советники по демократизации да капитализации – и вроде как понимаем сомнительность их советов, а всё же на это ведёмся. У них там скоротечная мода на разные новые интеллектуальные идеи – то на ведущую роль гегемона, то на монетаризм, то на невесть что ещё – а мы это начинаем претворять в жизнь. Они себе болтают, а мы этим живём. Всё это явно не от избытка самостоятельности умов.

Но всё же страна поумнела, и главный урок, который вынесла страна из всей этой столетней смуты – отрезвление от идиллии всеобщего свободомыслия. Общество должно было всласть надуреться и отдуреться от вольных полётов своих посредственных голов, чтобы возникло явно выраженное общественное осознание: ум это не так просто, и поумнение скорым ликбезным наскоком даёт совсем не те результаты, о которых мечтается, а чтобы всем стало хорошо, надо предоставлять не максимальную свободу гласного мышления и формирования общественного мнения кому попало и как попало, а предоставлять возможность образовываться особой интеллектуальной элите, чей умственный и нравственный потенциал не вызывал бы сомнений и нареканий. Именно такой элите надо предоставлять управление общественными делами, и это единственный правильный подход к данному делу. Подход же по принципу «щас мы все быстренько поумнеем и дружненько всё сделаем» скорей даже абсурден, чем просто нелеп.

Для того чтобы такая элита начала образовываться, необходимо создать особый социальный базис. И главное, что необходимо в этом плане сделать, вне зависимости от уровней образования и социального положения выделить в обществе людей с анатомически достаточно развитыми головами, и по этому признаку разделить общество на гласных и согласных. Далее, придать гласным формальный социальный статус с преимущественными правами в интеллектуальной и управленческой деятельности, и только тогда из этой гласной среды сможет образоваться настоящая природная элита. Если же не произвести такого разделения, то от нынешней псевдоэлиты с её лукавыми ухватками и дьявольской изворотливостью мы просто не сможем избавиться.

И следует подчеркнуть, что здесь не говорится о том, что гласные тут же и станут этой элитой – нет, они всякие-разные, а иногда и изощрённо лукавые, но для образования элиты нужна чётко оформленная среда, и именно из среды гласных элита и может сформироваться. Это именно та среда, которая способна работать над собой и самоочищаться – в ней этот потенциал есть, а чтобы этот потенциал заработал, необходимо эту среду оформить и требовательно к ней относиться. А потом уже в этой среде можно выделять тех, кто скорей правый, чем левый, тех, у кого скорей нет специфических знаков на лбу, чем они есть, тех, которые соответствуют и каким-либо иным дополнительным критериям, в том числе критериям ума и нравственности. И из этих более психофизиологически подходящих и более достойных людей формировать настоящую элиту.

Ну, а для того, чтобы общество было цельным и гармонично развивающимся организмом, им должна управлять голова, а не временно исполняющая обязанности головы чья-либо задница. В нормальном, от природы существующем обществе такой головой является царь. В настоящее время тему царского правления принято считать спорной, а для того, чтобы она стала бесспорной, достаточно посмотреть, как относилась к царю и царскому правлению безотказно срабатывающая индикатором дьявольщины особая лакмусовая бумажка – интеллигенция.

А как она относилась…. Вон ещё Герцен в своё время отметил, что у нас все, кто читает, ненавидят власть, признают же её только те, кто не читает вовсе. И попал в самую точку. Безусловно, ненавидели не просто власть, а именно царскую власть, и как было корректно отмечено, ненавидели не потому, что были более умные, а только потому, что читали. Всё подряд, разумеется. Всю эту дьявольскую блудливую писанину подряд. А потом, при всей их внешней благонамеренности и благонастроенности, самым непонятным образом откуда только в них ненависть бралась. И почему-то всё ненависть к далеко не самому худшему, а к высшему – в особенности.

И с тех ещё пор интеллигенция и царь – что псарня и медведь. За версту чуют и в бешенстве лают. И если на какую угодно тему с интеллигентом можно подискутировать и увидеть его умственную реакцию, то только не на эту. Здесь умственной реакции не возникает, возникает реакция только психическая. Царь это то, чего интеллигент нутром не воспринимает. И рассуждения о царской власти даются ему с трудом, он тут же сбивается на негативные эмоциональные оценки. И вообще, какой ещё царь? Что это ещё за русским духом пахнет?

Естественно, это неспроста. Всю эту дьявольскую материю крутит и корёжит в этом вопросе потому, что от Природы цари есть представители божьей власти, или, как принято было о них говорить когда-то, Сыны Божии. И тема эта оказывается очень важна, это одна из главных тем в борьбе за мир между Светом и Тьмой, один из узловых пунктов в этой борьбе. Поэтому на этой теме мы и остановимся в следующей части.