Вызовы грядущей эпохи и ответ России

Российские геополитические доктрины

Процесс превращения России в могущественную державу нельзя понять без анализа ее геополитических доктрин, т. е. тех базовых по­нятий и представлений, которыми руководствовалась русская поли­тическая элита в определении главных, стратегических направлений внешней и внутренней политики государства. Геополитическая док­трина, зачастую не имея статуса официально принятого документа, на уровне религиозных или идеологических постулатов существова­ла всегда.

Конечно, все можно попытаться объяснить рядом случайных факторов: расстановкой политических сил на международной арене и внутри страны, симпатиями и антипатиями конкретных деятелей, принимавших решения, наконец — импульсивными порывами руководителей государства. Однако, рассматривая эпоху в целом, сравни­вая основные направления территориальной экспансии государства на протяжении веков, нельзя не заметить наличия устойчивых при­оритетов, которые уже невозможно объяснить причудливой игрой случая.

При этом геополитические доктрины несводимы к доктринам идео­логическим или военным, хотя и тесно с ними связаны. Идеологиче­ские доктрины служат, как правило, лишь «гуманитарным обеспече­нием» коренных геополитических интересов государства. Военные же доктрины правильнее было бы рассматривать как один из спосо­бов реализации геополитических воззрений в ту или иную эпоху.

Последний Рим

Первой геополитической доктриной единого и централизованно­го русского государства стала политическая трактовка религиозной теории инока Филофея «Москва — третий Рим».

Монах Псковского Елеазарова монастыря Филофей в своих по­сланиях к великим князьям Василию III, Ивану IV и дьяку Михаилу Мунехину сформулировал идею о высшем предназначении России как последней хранительницы и защитницы вечных, надмирных ис­тин. В одном из посланий он писал: «Теперь все христианские царст­ва пришли к концу и сошлись в едином царстве нашего государя, со­гласно пророческим книгам, и это — российское царство: ибо два Рима пали в ересях, а третий стоит, а четвертому не бывать».

Появление этой доктрины далеко не случайно пришлось на нача­ло XVI столетия. В 1453 г. под натиском турок-османов пала столица Византийской империи, центр вселенского православия, город Кон­стантинополь — второй Рим, наследник славы и мощи великой Рим­ской империи. Одновременно произошло стремительное возвыше­ние Москвы и объединение русских земель в единое государство. Это удивительное совпадение двух противоположных процессов требовало объяснения.

Идея Москвы как третьего Рима такое объяснение давала; Два Рима, являвшиеся хранителями истинной веры и держателями ми­рового порядка, пали «в ересях», т. е. утратив свою духовную основу. Теперь центр мирового христианства перемещается в Москву, рус­ский народ и русская держава становятся законными наследниками одновременно имперской римской государственности и духовных святынь вселенского православия. Отныне и до последних времен они призваны Богом хранить это грандиозное наследие в чистоте и непорочности. Так можно вкратце сформулировать основные по­ложения теории Филофея.

К XVII в., ко времени царствования Алексея Михайловича, рели­гиозно-историософская концепция «Москва — третий Рим» оконча­тельно приобрела собственное политическое звучание и преврати­лась в официальную геополитическую доктрину Кремля. Русское го­сударство стало рассматриваться его руководителями не только как хранитель «древнего благочестия», но и как законный покровитель и защитник всех православных христиан. Именно такое самовоззре­ние русского общества позволило Москве осуществить важнейший исторический прорыв — воссоединить Украину с остальными рус­скими землями.

С практической точки зрения это решение было очень сложным: Россия еще не окрепла после Смутного времени. В этих условиях вступать в конфликт с сильной тогда Польшей, учитывая сохраняв­шиеся польские претензии на русский¹ престол, было весьма риско­ванно. Не случайно для принятия решения по вопросу о воссоедине­нии был даже созван специальный Земский собор.

Если бы политическое руководство страны, решая эту проблему, руководствовалось только интересами сиюминутной безопасности государства, то объединения с Украиной могло и не произойти. Од­нако на соборе победу одержало представление о России как защит­нице православия во всем мире. Не зря самым решительным сторон­ником вмешательства России в ход антипольского восстания на Украине был как раз глава Русской Православной Церкви патриарх Никон.

Следы влияния геополитической доктрины «третьего Рима» мож­но увидеть и в проведении тем же патриархом Никоном церковной реформы «по древнему греческому (т. е. византийскому. — Г. 3.) об­разцу», выдававшей стремление максимально унифицировать инсти­тут, являющийся духовной основой государства.

Стоит добавить, что геополитическая доктрина «Москва — Третий Рим» была распространена не только среди русской знати. Такого воз­зрения на промыслительное предназначение России придерживались и духовные лидеры других православных народов. С этой точки зре­ния весьма знаменательным событием, например, представляется пе­редача Вселенским патриархом Афанасием III Пателарием царю Алек­сею Михайловичу иконы Божией Матери «Знамение». То был не просто подарок. Перенесение этого образа в Москву символизирова­ло передачу державной преемственности от Византии к России, подчеркивало глобальное значение Москвы как защитницы мирового православия.

Славянская империя?

В XVIII-XIX вв. на смену религиозно-мистической геополитиче­ской доктрине пришел ее светский, имперский вариант.

Но наследие прежней концепции еще долго продолжало прояв­ляться в различных внешнеполитических актах верховной россий­ской власти. Так, Петр I при поднесении ему Сенатом и Синодом ти­тула Императора Всероссийского, наименования Великого и Отца Отечества — по случаю заключения Ништадтского мира со Швецией в 1721 г. — продемонстрировал ясное понимание преемственности России по отношению к Византии, сказав: «Надлежит Бога всею крепостию благодарить; однако ж, надеясь на мир, не надлежит осла­бевать в воинском деле, дабы с нами не так сталось, как с Монархиею Греческою».

И это далеко не единственный факт такого рода. С формально-юридической точки зрения, например, на территории Российской империи до самого конца действовали все указы византийских импе­раторов, не отмененные ими самими или Вселенскими соборами. Известен также так называемый «греческий проект» Екатерины Ве­ликой, который предполагал раздел Османской империи Россией, Австро-Венгрией и Венецией, создание Греческой империи с цен­тром в Константинополе и внуком русской императрицы Константи­ном во главе.

И все же начиная с первой половины XIX в. внешняя политика России все явственнее определялась типично имперскими принци­пами: легитимизмом и консерватизмом. Конкуренцию имперской гео­политической доктрине во второй половине XIX в. стала оказывать панславистская доктрина. Эти две концепции и довлели над умами русской политической элиты вплоть до революции 1917 г.; радикаль­но изменившей течение отечественной геополитической мысли.

Классиком русской имперской идеи можно назвать влиятельного в правительственных кругах публициста М. Н. Каткова — многолет­него редактора «Московских ведомостей». Имперскую геополитиче­скую доктрину наиболее полно изложил один из последователей Каткова — В. А. Грингмут. Он утверждал, что Россия «должна стать великим самодовлеющим государством, не нуждающимся ни в нрав­ственной, ни в материальной поддержке со стороны каких бы то ни было иноземных держав, но могущим, наоборот, оказать им, при случае, подобную поддержку. Тогда она будет в качестве верховного, могущественного судьи в буквальном смысле «диктовать мир все­ленной... Власть будет покоиться в руках России, прочно и несокру­шимо утвердившейся в обеих половинах своей империи и претво­рившей их в одно великое, не европейское и не азиатское, а право­славное, самодержавное, русское целое с богатою, своеобразною и разнообразною культурой», В русле такой геополитической доктри­ны Россия и укрепляла свои юго-восточные и восточные рубежи.

Проповедь славянофилов тоже не пропала втуне. Поначалу идеи И. В. Киреевского, А. С. Хомякова и К. С. Аксакова воспринимались обществом как экзотика. Их политическая программа была весьма утопичной и потому неприемлемой для политиков. Довольно скоро, впрочем, ученики и последователи ранних славянофилов устранили этот недостаток, модифицировав славянофильство в панславистскую доктрину, которая постепенно приобрела большое влияние в среде тогдашнего российского правящего класса.

«Символ веры» панславизма систематично и последовательно из­ложил в объемном сочинении «Россия и Европа» Н. Я. Данилевский. Задачей России провозглашалось освобождение братских славян­ских народов из-под чуждой власти Турции и Австро-Венгрии и соз­дание Всеславянского союза с центром в Константинополе и во гла­ве с Россией.

Весьма распространенной панславистская доктрина стала в 60-70-е гг. XIX в. Пик ее популярности пришелся на годы русско-турец­кой войны, которая по сути и стала войной за освобождение южных славян от турецкого владычества. Война вызвала необычайный подъ­ем симпатий к «братушкам-славянам» в русском обществе.

Однако приход к власти в Болгарии и Греции антирусских сил, повлекший за собой усиление на Балканах геополитических против­ников России, отрезвил многих русских политиков. Император Алек­сандр III выразил это разочарование поведением славянских стран, обязанных своей независимостью России, но предавших ее, своей знаменитой фразой, превратившейся в афоризм: «Отныне у России есть только два надежных союзника. Это ее армия и ее флот».

Следует сказать, что имперская и панславистская геополитиче­ские доктрины не только отражали умонастроения различных час­тей русской политической элиты, их представления о месте и роли России в мировом балансе сил, но и выражали два необходимых эле­мента оптимальной модели русской геополитики.

В имперской концепции главный акцент делался на необходимо­сти построения самодостаточного государства. Чтобы быть сильной и могущественной, утверждали авторы концепции, Россия должна стать самодостаточной, иметь возможность отвечать на все истори­ческие вызовы, не нуждаясь притом ни в чьей помощи. В этой идее государственной автаркии как важнейшего принципа державного строительства, безусловно, была своя правда. Причем не умозри­тельная правда кабинетных теоретиков, но правда народного опыта, выстраданная всей русской историей, которая свидетельствует, что нередко Россия оставалась один на один против полчищ «двунадесяти языков», объединявшихся, чтобы покончить с нею.

В панславистской модели основной акцент делался на необходи­мости объединения вокруг России цивилизационно близких стран и народов для успешного противостояния враждебным центрам силы. Пользуясь современной геополитической терминологией, можно сказать, что панслависты предлагали создать православно-славян­ское Большое Пространство. Данилевский писал: «Не надо себя об­манывать. Враждебность Европы слишком очевидна: она лежит не в случайных комбинациях европейской политики, не в честолюбии то­го или другого государственного мужа, а в самых основных ее инте­ресах».

Именно поэтому с точки зрения панславизма залогом устойчиво­сти, условием политического равновесия в мире может быть только русско-славянский политический союз. В этой идее тоже была своя правда, не менее имперской укорененная в нашей истории.

К началу XX столетия главная задача русской политической мыс­ли и государственного аппарата Российской империи состояла в том, чтобы объединить эти две геополитические доктрины. Однако такой синтез был осуществлен лишь в советское время...

Впрочем, чувствуя необходимость поиска новых геополитических подходов, Петербург в конце XIX в. постарался осуществить страте­гический поворот к Востоку. Понимая, что контроль над пространст­вом, особенно для континентальной державы, зависит прежде всего от уровня развития средств коммуникации, русское правительство начало грандиозное строительство Транссибирской железнодорож­ной магистрали. Были приняты меры по активной колонизации ред­ко заселенных регионов Сибири и Дальнего Востока. Весьма сим­волично и то, что император Александр III в 1890 г. отправил на­следника престола, будущего императора Николая II, в традиционное ознакомительное путешествие именно на Восток.

Однако этой своеобразной «евразийской» геополитической док­трине не суждено было стать доминирующей в сознании русского общества. Наиболее влиятельная его часть была по-прежнему ориентирована на Запад, воспитана на европейских ценностях, мечтала о европеизации России. «Обезьянничанье Европы», по злой, но мет­кой характеристике славянофилов, было болезнью не только либе­ральной интеллигенции, но и значительной части высшей бюрокра­тии. Поэтому в принципе верный геополитический поворот к Востоку выродился в проведение европейской политики на Востоке. Так, например, Россия попыталась, подобно другим европейским стра­нам, принять участие в разделе Китая. Последствия подобных про­счетов не заставили себя долго ждать. Проведение верной политики негодными средствами закончилось катастрофой русско-японской войны. Поворот к Востоку как новый курс русской геополитики не состоялся.

Красная стратегия

В первые годы советской власти в среде партийных и государст­венных руководителей распространилась- троцкистская геополити­ческая доктрина, основанная на авантюристической теории «перма­нентной революции». Собственно говоря, даже называть троцкист­ские идеи геополитической доктриной можно с большой натяжкой. Россия рассматривалась как «куча хвороста для разжигания мирово­го пожара», а о ее долговременных интересах не могло быть и речи.

Только следуя такой антигосударственной концепции, можно бы­ло хлопать дверью в Бресте на тяжелых переговорах и бросать эф­фектное: «Ни мира, ни войны». Только презирая Россию, можно бы­ло произвольно проводить границы, ибо с точки зрения задач «пер­манентной революции» проблема границ не имела значения. Короче говоря, троцкистская доктрина исключала понятие ответственности за судьбу «этой страны», так как революцию можно было организо­вать в любом государстве.

Впрочем, жизнь всё же брала свое. По мере преодоления воинст­вующего мировоззрения радикал "революционеров менялось и гео­политическое сознание советской элиты. Теория «перманентной революции» сменилась теорией «построения социализма в одной от­дельно взятой стране». Так постепенно сформировалась геополити­ческая доктрина, которую правомерно назвать сталинской.

Известно, что Советская Россия после революционного урагана и трагедии братоубийственной гражданской войны оказалась в очень сложном геополитическом положении. С одной стороны, молодой стране в наследство от царской России досталось немало проблем. Укрепление границ, развитие сети внутренних коммуникаций, ста­новление военной и промышленной инфраструктуры окраин — вот задачи, которые было необходимо решить для обеспечения целост­ности и надежной безопасности государства. При этом и без того тя­желое положение усугублялось катастрофическими последствиями Первой мировой войны и интервенции.

С другой стороны, страна оказалась в гораздо более уязвимом, чем до революции, положении с точки зрения внешних угроз. Был потерян выход к Балтике, часть российских земель оказалась аннексирована Польшей и Румынией, а западноевропейские державы про­являли к государству рабочих и крестьян откровенную враждебность.

Однако критическая ситуация в который раз пробудила к жизни лучшие творческие способности нашего народа. Новая геополитиче­ская доктрина Советской России сумела сформулировать (а государственный аппарат Москвы — практически обеспечить) адекватный и быстрый ответ Кремля на возросшие угрозы и риски. Сталинская модель российской геополитики в ее полном развитии к середине XX в. явилась долгожданным синтезом двух традиционных русских геополитических концепций: имперской — с ее идеей государствен­ной самодостаточности и панславистской — с ее идеей славянского Большого Пространства.

Так, скажем, политика форсированной индустриализации была призвана не просто обеспечить подъем экономики, но создать имен­но самодостаточную, независимую от внешней конъюнктуры хозяйственную систему страны. Иными словами, индустриализация реша­ла главную геополитическую задачу. И Великая Отечественная вой­на показала, .что это был единственно правильный путь.

В ходе индустриализации было положено начало решению еще одной стержневой геополитической задачи, о значении которой пи­сал еще в 1915 г, В. П. Семёнов-Тян-Шанский. Ахиллесовой пятой континентальной геополитической системы России является растя­нутость территории и ее деление на развитый центр и отсталую пе­риферию. Реальный путь устранения этого недостатка Тян-Шанский видел в создании сети опорных культурно-экономических баз. Инду­стриализация как раз и была подчинена логике решения этой геопо­литической проблемы.

Итак, сегодня можно уверенно утверждать, что создание самодос­таточного типа хозяйства и установление прочного контроля над собственным внутренним пространством явились двумя важнейши­ми основами сталинской геополитической модели. .<„..>

Третий постулат сталинской геополитической доктрины в полной мере выявился несколько позже — в ходе разработки ялтинско-потсдамской системы мироустройства. После Второй мировой вой­ны с помощью поддержки в сопредельных странах политических элит, ориентированных на Советский Союз, Сталин создал новое геополи­тическое Большое Пространство — «социалистическое содружество государств» во главе с СССР.

Следует признать, что в XIX в. идеологи панславизма о таком не могли и мечтать. Это Большое Пространство основывалось на двух принципах: географическом — оно было континентальным и идеоло­гическом — наднациональная коммунистическая идеология обеспе­чивала внутреннюю устойчивость «соцлагеря». При этом нелепо бы­ло бы не замечать, что именно претворение в жизнь этой сталинской геополитической доктрины упрочило безопасность нашей страны столь существенно, что превратило ее в мировую сверхдержаву.<...>

К сожалению, эта геополитическая концепция не получила даль­нейшего развития. Идеологическая неразборчивость Хрущева, при­несшего в жертву текущей политической конъюнктуре фундамен­тальные интересы страны, привела к возникновению новой геополи­тической доктрины, которая в 1970-е гг. с легкой руки западных советологов получила название «доктрина Брежнева», хотя ее ста­новление пришлось на годы хрущевской «оттепели». Эта доктрина
отражала новые реалии и зиждилась на двух постулатах.

Во-первых, превращение СССР в сверхдержаву и логика бипо­лярного мироустройства превращали в арену противоборства весь земной шар и, следовательно, требовали не только сохранения кон­тинентальной евразийской системы безопасности, но и создания гео­политических опорных точек на иных континентах. Актуальность этой задачи усугублялась тем, что США фактически «оседлали» ев­разийскую дугу, или, в терминологии Н. Спайкмена, стратегически важную область Rimlancfa.

Во-вторых, на геополитическую доктрину Советского Союза ока­зывала пагубное влияние тенденция бездумной идеологизации всех областей общественной и государственной жизни, проявившаяся в годы «застоя». Ослепленное идеологическими догмами советское ру­ководство взяло курс на оказание помощи всем политическим режи­мам «третьего мира», которым только вздумалось заявить о своем «социалистическом выборе». <...>

«Доктрина Брежнева» была лишена здорового государственного прагматизма, что неизбежно приводило к колоссальным затратам общественного богатства, причем зачастую совершенно бессмыслен­ным, ибо некоторые страны с легкостью переходили от «социалисти­ческого выбора» к «капиталистическому», стоило только американ­цам предложить им более выгодные условия финансирования. И все же преемственность русской истории не была прервана. Все российские геополитические концепции, от «Москвы — третьего Ри­ма» до «доктрины Брежнева», в меру собственного понимания ори­ентировались на достижение двух главных целей русской геополи­тики, которые гарантированно обеспечивали безопасность страны. Вот эти цели: достижение Россией государственной самодостаточности и создание вокруг нее самостоятельного Большого Пространства.

В соответствии с духом эпохи менялись лишь способы достиже­ния самодостаточности и принципы организации Большого Про­странства: духовно-религиозный — «союз православных народов», кровнородственный — «славянский союз» или идеологический — «социалистическое содружество». И это не случайное совпадение. Любая геополитическая доктрина, нацеленная на обеспечение безо­пасности России, должна преследовать именно эти цели и может быть основана только на таких принципах. <...>

К. С. Гаджиев

Введение в геополитику

Предисловие

Геополитический порядок, сложившийся в результате Второй ми­ровой войны и узаконенный международными договорами, распался. Однако важнейшие вопросы мироустройства продолжают обсуж­даться в терминах традиционных парадигм. Международно-полити­ческая мысль все еще остается пленником двухполюсного миропо­рядка, хотя дальнейшее усложнение взаимосвязей между странами и народами, переплетение национальных и наднациональных начал, неуклонная глобализация мировых процессов ставят множество не­отложных вопросов, которые зачастую остаются без ответов.

Вопросы эти затрагивают фундаментальные аспекты политиче­ского бытия стран, союзов, человечества в целом. Становится ли ана­хронизмом понятие национального самоопределения и националь­но-государственного суверенитета в мире взаимопереплетающихся политических образований и центров власти? Каковы ныне главные действующие лица на мировой арене? Становится ли анахронизмом само понятие национального государства? Каковы основные пара­метры формирующейся многополярной международно-политической системы? Какое содержание вкладывается в понятия «права челове­ка», «права и свободы гражданина»? Как должна регулироваться деятельность организаций и ассоциаций, пересекающих националь­ные границы?

На эти и множество подобного рода вопросов призвана ответить геополитика. Заметим, что в последние годы термин «геополитика» стал одним из самых популярных в нащем политическом лексиконе. Но это нисколько не облегчает задачу выяснения того, какое именно содержание в него вкладывается. Тем более что в рамках восходящих к марксизму научно-теоретических и идеологических воззрений, оп­ределявших развитие общественных наук в России большую часть XX столетия, существование геополитики как полноценней научной дисциплины полностью отрицалось. Это актуализирует потребность в восполнении недостатка геополитических знаний, столь необходи­мых для понимания реальностей современного мира.

Уместно вспомнить, что основные параметры старой геополитики были сформулированы в рамках популярного в конце XIX в. геогра­фического детерминизма и префикс гео- в самом понятии означал именно изучение географического, пространственно-территориаль­ного фактора в международной политике и детерминации поведения государств на международной арене. Наблюдающийся ныне всплеск интереса к адептам старой геополитики — это во многом плод недо­разумения, поскольку большинство выдвигавшихся ими идей уста­рели или не соответствовали мировым реальностям уже в момент их появления. Многие из выдвигавшихся идей не блещут особой ориги­нальностью и, в сущности, вкладываются в рамки схемы, сформули­рованной основателем географического детерминизма германским географом Ратцелем. Сами геополитики являлись исследователями или аналитиками в лучшем случае средней руки.

Важно учесть и то, что старая геополитика была разработана в пе­риод господства евроцентристского мира и в его интересах. Еще одна ее особенность состоит в том, что она базировалась на инфраструктуре Вестфальской системы международных отношений, которая, впрочем, тоже сформировалась и действовала в рамках евроцентри­стского мира.

В истории человечества XX в. представляет собой одно из самых насыщенных широкомасштабными сдвигами, войнами, революцион­ными, судьбоносными событиями и процессами столетие. Можно сказать, что по богатству происшедших за это столетие событий и процессов, по широте и глубине трансформаций в нем поместилось несколько эпох человеческой истории. Многие страны и народы, в начале века жившие в условиях аграрного или аграрно-промышленного общества, пройдя этап индустриализации, к концу века пе­решагнули в постиндустриальное и информационное общество и не­узнаваемо изменились.

Этот век, прошедший под девизом идеи прогресса, стал временем стремительного взлета человеческого разума, выразившегося в таких величайших открытиях и технологических прорывах, как теория от­носительности, расщепление атома, выход в космос, беспрецедент­ный прогресс в области сельскохозяйственного производства и т. д. Все это проявилось в том факте, что если начало века ознаменова­лось завершением в ведущих странах развитого мира индустриаль­ной революции, то на его середину пришлась научно-техническая, а на последнюю четверть — информационно-телекоммуникационная революция. В XX столетии шел неуклонный процесс дальнейшего
распространения на новые страны .и регионы рыночной экономики и либеральной демократии, признания все более растущим числом стран и народов принципов защиты прав человека и прав народов на самоопределение.

XX в. стал также временем торжества идеологии и практики на­ционализма, под лозунгами которого распались сначала многонацио­нальные, а затем и великие колониальные империи, а на их развали­нах образовалось множество новых независимых государств. Он уже вошел в историю как век двух самых опустошительных в истории че­ловечества войн, унесших жизни многих десятков миллионов людей. Именно XX в. дал миру самые жестокие тиранические режимы -фашистский, нацистский и большевистский — с их Бухенвальдом, Освенцимом и ГУЛАГом. Беспрецедентные успехи научно-техниче­ского прогресса XX в. сделали возможным создание ядерного ору­жия и средств его доставки, вызвавших угрозу самому существова­нию человечества.

Еще одна важная особенность XX в. состоит в том, что к его нача­лу завершился начавшийся еще в эпоху Великих географических от­крытий процесс объединения и освоения мирового пространства, заселенного человеком, т. е. ойкумены. В результате евроцентристский мир, достигнув в начале века своего апогея, к исходу века пришел к естественному завершению, уступив, место многополярному миру, охватывающему всю планету.

Вся ойкумена превратилась как бы в закрытую, завершенную и взаимосвязанную целостность, в единое силовое поле, отдельные части которого могут быть поняты лишь в их связи друг с другом. Любое государство независимо от своего реального веса и влияния оказывается вовлеченным в дела всего мирового сообщества. Если согласиться с этим тезисом, то сам собой напрашивается вывод, что основные положения традиционной геополитики перестали соответ­ствовать реальностям современного мира.

В настоящее время мировые реальности изменились настолько кардинально, что их просто невозможно анализировать методами, разработанными в реальностях другой эпохи. Следует отметить, что геополитика как дисциплина, в центре внимания которой находятся основополагающие проблемы современного мирового сообщества, не может абстрагироваться от проблем территории, месторасположе­ния и географии конкретной страны или народа. Но этот аспект не­обходимо анализировать в контексте происшедших на мировой аре­не качественных трансформаций.

Эти трансформации требуют смены как приоритетов, так и мето­дов, средств, понятий и категорий исследования этих реальностей. Они обусловливают необходимость переосмысления и нового ана­лиза закономерностей развития мирового сообщества в условиях за­крытия ойкумены и развертывания информационной или телеком­муникационной революции. Именно эта задача ставится в предла­гаемом вниманию читателя учебнике. В нем предпринята попытка сформулировать важнейшие параметры, концептуальные установ­ки и методологические принципы геополитики как самостоятельной научной дисциплины, составляющей важнейший раздел политиче­ской науки.

Разумеется, эти вопросы дискуссионные, и значительное место в книге уделено их раскрытию. В целом проблемы мирового сообщест­ва и международных отношений составляют предмет исследования нескольких социальных и гуманитарных дисциплин, таких как по­литическая история, история дипломатии, социология, философия.

Начиная с Платона и Аристотеля, представители различных фило­софских и научных школ и направлений предпринимали попытки разработать систему понятий, категорий, принципов и норм, при­званных обобщать, систематизировать и анализировать огромный эмпирический материал, относящийся к данной сфере. Например, значительный вклад в изучение системы международных отноше­ний вносит историческая наука. Объектами ее исследования явля­ются история внешней политики национальных государств, история дипломатии с древнейших времен до наших дней, история междуна­родных отношений как единой системы и т. д. Вклад социологии в данном аспекте выразился в формировании самостоятельной облас­ти исследований, получившей название социологии международных отношений.

Большое внимание данной проблеме уделяет правоведение. Оно включает в себя самостоятельный раздел «Международное право», занимающийся изучением норм и принципов, регулирующих дея­тельность государств в системе международных отношений. Меж­дународное право концентрирует внимание на правовых нормах, зафиксированных в межгосударственных и международных согла­шениях, уставах региональных и всемирных организаций, а также других международно-правовых документах.

Геополитика занимает положение как бы в точке пересечения этих дисциплин. Ее можно рассматривать как самостоятельный раздел политической науки или как особую поддисциплину, занимающую­ся изучением теоретических и практических проблем международ­ных отношений, разработкой основных категорий и понятий, зако­номерностей и основных тенденций международной жизни. В этом плане геополитика имеет собственный предмет изучения, собствен­ные методологические принципы, методы и приемы исследования.

Особо следует отметить, что в основополагающих критериях, ко­торые будут подробно проанализированы в соответствующих главах, «гео» в понятии «геополитика» означает не просто географический или пространственно-территориальный аспект в политике того или иного государства или группы государств, но и масштабы, парамет­ры и измерения, правила и нормы поведения как мирового сообще­ства в целом, так и отдельных государств, союзов, блоков в общеми­ровом контексте.

В этом смысле геополитика призвана исследовать процессы и принципы развития государств, регионов и мира в целом, изучать, как и с помощью каких механизмов и на основе каких принципов они живут и функционируют. Ее можно рассматривать как дисцип­лину, изучающую основополагающие структуры и субъекты, глобаль­ные или стратегические направления, важнейшие закономерности; и принципы жизнедеятельности, функционирования и эволюции современного мирового сообщества. С учетом реальностей совре­менного мира перед геополитикой стоит весьма актуальная задача разработки новых парадигм, форм и методов исследования тех широкомасштабных изменений, которые за последние два-три десятилетия в буквальном смысле слова преобразили облик мирового сооб­щества.

Геополитика охватывает проблемы мирового сообщества в тех ас­пектах, которые касаются разработки, принятия и реализации поли­тической стратегии основными действующими лицами, так называе­мыми акторами международной системы на глобальном, региональном и локальном уровнях. Международные отношения представляют со­бой сферу общения и взаимодействия людей на межгосударствен­ном уровне. Среди важнейших вопросов, составляющих основное содержание международных отношений, можно назвать следующие: социально-экономические, национально-исторические, культурные факторы и закономерности, определяющие характер и формы меж­дународной жизни; место и роль национально-государственных ин­тересов в формировании мировой политики; проблемы государст­венного суверенитета и национальной безопасности; источники и формы международных конфликтов и войн, пути и формы их разре­шения и предотвращения и т. д.

В современных условиях, когда беспрецедентно возросли мас­штабы и влияние международных отношений как на жизнь отдель­ных стран, так и на развитие человечества в целом, геополитика ши­роко использует различные методы и приемы междисциплинарного и системного анализа. Правильное понимание реальностей совре­менного мира предполагает учет и соответствующий анализ направ­ления и ускорения их динамики. Такой подход позволяет исследо­вать международные отношения комплексно, во всей их сложности и многообразии, полнее выявлять характер и формы взаимодействия всех элементов, участвующих в системе международных отношений, взаимопереплетение их интересов и целей, характер и значение воз­никающих между ними конфликтов, их реальное содержание и зна­чение с точки зрения мировой политики, пути и методы решения.

Изложенное свидетельствует о необходимости развития геополи­тики не только как одной из важнейших научных дисциплин, без которой невозможно понимание реальностей современного мира, но и как теоретического источника практических геополитических зна­ний, требующихся представителям различных профессиональных и общественных кругов. Очевидно, что эти знания нужны прежде все­го политикам, дипломатам, правоведам — как ученым и специали­стам, так и представителям государственно-политических и деловых кругов и, конечно, социологам, историкам, исследователям культу­ры. Но они во все большей мере требуются и всем остальным участ­никам политического процесса, т. е. каждому живущему в демокра­тическом гражданском обществе. Этим и определяется широкое изу­чение геополитики в вузах, а также проникновение геополитических знаний в предметы гуманитарного и социально-экономического цик­лов общеобразовательной школы.

Что касается настоящего учебника, то он призван способствовать повышению уровня преподавания геополитики в системе высшего образования. Учебник разработан на основе требований государственного образовательного стандарта высшего профессионального образования и предназначен для студентов университетов и других высших учебных заведений. По мнению автора, он будет полезен также преподавателям геополитики и политологии, особенно впер­вые приступающим к проведению занятий по этим дисциплинам, а также всем, кто самостоятельно овладевает знаниями в области по­литических наук.