ГЛАВА 4 Клинико-психопатологическая характеристика патологических привычных действий 7 страница
Усиленное внимание к собственным волосам может быть обусловлено их восхищающей всех окружающих пышностью и красотой, что делает волосы уязвимым объектом для прямого и символического самонаказания. У. одной из наших пациенток интерес к волосам, как первый этап ТХМ, возник после ритуального отрезание пряди «на память бабушке».
Как проявление эмоционального напряжения, волнения при затруднениях в учебе, неразрешимых конфликтных переживаниях, подавляемой агрессии, недовольстве собой или отчаяния, трихоманическое поведение возникало непроизвольно, как регрессивная этологическая реакция в форме усиленного груминга по механизму смещенной активности (Tinbergen N., 1993).
Суть последнего заключается в том, что в стрессовой ситуации когда ни один из конфликтующих мотивов поведения не в состоянии возобладать или уступить, двигательное выражение эмоционального напряжения проявляется в казалось бы не связанной с ситуационным контекстом активности. У взрослых людей – это поправление прически, галстука, манжет, стряхивание несуществующих пылинок с одежды, неуместное закуривание, причесывание и другие достаточно элементарные и высоко автоматизированные навыки. Поскольку они воспроизводятся не по «прямому назначению», а для разрядки напряжения, то нередко осуществляются с усиленной энергией. Чем младше ребенок и беднее его репертуар благоприобретенных, воспитанных навыков, тем чаще в качестве смещенной (выражающей «смущение») активности выступают навыки врожденные, входящие в инстинктивные модели пищевого, полового, территориального, груминг-поведения. Rapoport J.L. (1988) рассматривает указанный механизм в качестве биологической основы навязчивых действий и трихотилломании.
Другой этологической предпосылкой трихотилломанических реакций может быть механизм переадресованной агрессии (Lorenz К., 1994), который может направлять подавляемую злобу и раздражение по отношению к обидчику на нейтральных лиц, случайные объекты, а также собственное тело.
Клинической иллюстрацией первого этапа ТХМ служит следующее наблюдение.
Б-на Катя, 3 года 3 мес.
Беременность ребенком протекала с тяжелым токсикозом, головными болями. Родилась в асфиксии, с обвитием пуповиной. Вес при рождении 4000 г., рост 52 см.
С рождения отмечались явления невропатии. Беспокойна, плохо ест, срыгивает фонтаном. Долго не засыпает, спит беспокойно, плачет во сне. На грудном вскармливании до 6 мес., сама перестала брать грудь. С самого рождения любит крутить волосы и свои, и матери.
До 3 лет воспитывалась дома матерью. С ней спокойна, уравновешена. При посторонних перевозбуждается. К отцу привязана.
В 3 года девочку попытались устроить в детский сад. Первую неделю оставалась в группе по 2 часа в день. Вела себя спокойно. Заболела ОРВИ. На фоне болезни начала грызть ногти. После этого стала отказываться от посещения детского сада, кричала, плакала по дороге к нему. С этого момента манипуляции с волосами стали сопровождаться их экстирпацией. Выдергивала волосы перед засыпанием, во время кормления. Крутит их почти постоянно, засыпает только держась за волосы. Вынуждает подолгу рассказывать ей на ночь сказки. К вечеру становится излишне возбужденной.
В беседе доступна, несколько демонстративна, капризна, непоседлива. Отвечает развернутой фразой, проявляя достаточное для 3-летнего возраста интеллектуальное развитие и осведомленность. Понимает нежелательность своих манипуляций, заявляет, что боли при этом не испытывает.
Матери рекомендовано: отсрочить устройство в детское учреждение; провести курс лечения энцефаболом, диакарбом, отваром из трав (шалфей, зверобой, пустырник, мята, кора валерианы, душица); эуноктин на ночь; прогулки перед сном с качанием на качелях; колыбельные песни, баюканье, укачивания, поглаживания перед засыпанием; ритмическая стимуляция во время сна (ходики, метроном); постричь наголо; смазывать пальцы йодом перед сном, днем - занимать руки делом (пластилин, ножницы, куклы).
Катамнез через 1 год.
Спит лучше. Детский сад не посещает. Воспитывается матерью дома. Иногда бывает капризной, но в целом поведение хорошее. Привычки крутить и выдергивать волосы, грызть ногти исчезли летом, через полгода после первого обследования.
Катамнез в 6 лет.
Продолжает воспитываться в домашних условиях. Патологические привычки не возобновлялись. В связи с частыми «беспричинными» приступами болей в животе проведено ЭЭГ-исследование, после чего проведен курс инъекций церебролизина по рекомендации районного невропатолога. Боли в животе прекратились. Других жалоб нет. Интеллектуально развивается по возрасту, умеет читать.
В данном наблюдении врожденный поведенческий стереотип (груминг) у ребенка с «органической», энцефалопатической формой невропатии (Мнухин С.С., 1968; Кириченко Е.И., Журба Л.T., 1976) трансформировался в первично-дизонтогенетическую (по В.В. Ковалеву) патологическую манипуляцию под влиянием соматической астенизации и эмоционального стресса. Одновременно возник другой поведенческий стереотип, имеющий филогенетические корни – онихофагия.
Энцефалопатические механизмы, по-видимому, являются не только фактором почвы, определяющим повышенную чувствительность к неспецифическим воздействиям среды, но и фактором, во многом определяющим тип патологического реагирования, представленного регрессивной продуктивно-дизонтогенетической симптоматикой.
Стойкую фиксацию последней в инертные симптомы патологических привычных действий (трихотилломанию, онихофагию) предотвратило своевременное оказание медикаментозной и психотерапевтической помощи и вывод ребенка из психотравмирующей ситуации.
Диагноз: невропатия у ребенка с перинатальной энцефалопатией осложненная невротическими реакциями в форме патологических привычных действий.
В ряде наблюдений привычка крутить волосы, подергивать их, играть с ними, выщипывать ворс, подбирать и сосать все пушистое и другие проявления трихоманического поведения (как непатологическая или условно-патологическая привычка) отмечались с грудного возраста, сочетаясь, как правило, с другими врожденными поведенческими стереотипами, и сохранялись в течение ряда лет, так и не дополняясь экстирпацией собственных волос, т.е. не переходя в первично-дизонтогенетическую (по В.В. Ковалеву) трихотилломанию.
В других случаях такая трансформация происходила и была спровоцирована психо- или соматогенной вредностью. В возрасте 2-3 лет провокацией для такого перерождения индивидуальной привычки могла служить затрудненная адаптация к детскому учреждению, постгриппозная астения и т.п. У одной 13-летней пациентки оно произошло на фоне реактивной депрессии.
Возникает вопрос о критериях трансформации индивидуальной непатологической привычки в патологическую. На первый взгляд, ответ на него в случае трихоманического поведения более прост, чем при других вариантах ППД. Разграничительным признаком можно считать факт экстирпации волос во время повторяющихся манипуляций с ними.
В то же время данный признак при всей его убедительности нельзя считать ни единственным, ни бесспорным. Человек в норме ежедневно теряет определенное количество волос, которые затем регенерируют. Уход за волосами, расчесывание их, приглаживания и даже выщипывание входят в привычный гигиенический и косметический ритуал человека. Количественный критерий потери волос от манипуляций с ними, ощупывания головы, потирания век практически невозможен, а ориентация на возникновение участков облысения вследствие таких манипуляций столь же малоэффективна и запоздала, как ориентация на нарушение роста зубов и уплощение пальца при его привычном сосании.
Другая сторона данного вопроса – можно ли считать непатологическим любое привычное манипулирование волосами, если оно не сопровождается их выдергиванием. Данные настоящего исследования показали, что в отдельных случаях длительно существующая привычка крутить и потягивать волосы настолько нарушала трофику кожи головы, что приводила к истинному облысению - травматической алопеции.
Результаты проведенного исследования свидетельствуют о необходимости использовать группу количественных и качественных критериев, позволяющих своевременно обнаруживать трансформацию непатологических поведенческих моделей в ППД.
Этап первичной поведенческой реакции (длительность которого колебалась от нескольких дней до 2-3 месяцев) в одних случаях заканчивался полным выздоровлением в результате нормализации соматического состояния и своевременной ликвидации субъективно значимых источников психического и/или физического стресса, в других случаях сменялся этапом автоматизированного поведенческого стереотипа – второй этап динамики ТХМ.
На данном этапе динамики синдрома стереотипные реакции манипулирования с волосами выходили за границу условий их первоначального осуществления и приобретали характер универсального ответа на различные источники эмоционального или физического дискомфорта и, в конечном счете, теряли в значительной степени свой компенсаторный, адаптивный характер.
На этапе поведенческого автоматизма привычка приобретала качества сложного фиксированного поведенческого ритуала. Из определенного участка головы (чаще макушки или боковой поверхности) пальцами ведущей руки (иногда волосы выдергиваются как одной, так и другой рукой) выбирается волос (обычно один), который чем-то отличается от других в перебираемой пряди (слишком жесткий, неровный, вьющийся или наоборот - ровный) и выдергивается сразу либо после потягиваний, накручиваний на палец и других действий с ним. После этого обычно волос рассматривается, сосется, обнюхивается, жуется, иногда поедается, разрывается или скручивается. Особое внимание нередко придается луковице, которая обкусывается, разжевывается («они вкусные, кисленькие»), глотается либо выплевывается. В тех «случаях, когда луковица ошибочно принимается за гниду, она раздавливается между ногтей. Особое удовольствие доставляет щекотание влажным концом волоса губ, кожи носогубного треугольника. После серии описанных выше манипуляций волос выбрасывается, складывается в кучу или карман либо вместе с другими вырванными волосами скатывается в клубок.
Чем дольше существует привычка, тем более автоматизированным становится сложившийся поведенческий навык, осуществление которого не требует активного внимания и совершается как бы «само по себе» наряду с основным занятием (чтение книги, подготовка уроков, просмотр телепрограмм, разговор по телефону и прочее). Характерно, что дети, даже заболевшие в школьном возрасте, как правило, затрудняются в детальном описании своей привычки, несмотря на то, что она сформировалась из произвольных и вполне осознанных процедур, например, из проверочных манипуляций, действий, связанных с приметой (загадывание желания по выпавшей, а затем специально вырываемой реснице).
Поведенческий стереотип, возникший в грудном и раннем возрасте и, как правило, первоначально осуществлявшийся при засыпании или на фоне недовольства, тревоги, эмоционального напряжения, долгое время не осознавался ребенком и начинал восприниматься им как произвольные действия порой лишь в дошкольном возрасте после образования заметного косметического дефекта.
Затруднено получение от пациентов и сведений о продолжительности эпизодов выдергивания волос, их частоте, количестве аутодепиляций в течение одного эпизода.
Это наводит на мысль о значительной автоматизированности ППД, присутствии в их основе большого числа условно-рефлекторных механизмов.
В целом можно говорить о большой вариабельности количественных характеристик синдрома ТХМ на этапе поведенческого стереотипа. Сессии выдергивания волос разнятся от 2-3 и более часов, в течение которых удаляется несколько сотен волос, до повторяющихся коротких эпизодов, во время которых каждый раз экстирпируется только несколько штук.
Характерно, что параллельно автоматизации вторично-психогенной или вторично-энцефалопатической поведенческой модели (возникшей после 3-летнего возраста) болезненность в момент вырывания волоса исчезала практически у всех пациентов. При первично-дизонтогенетической (развившейся в раннем возрасте) ТХМ болезненность, по-видимому, не ощущалась с самого начала. Восстановление чувствительности при выдергивании волос происходило параллельно редукции патологической привычки.
У одних детей манипуляции характеризовались строго определенной локализацией и после образования органического участка облысения в виде дорожки или проплешины неправильной формы соседние участки не подвергались депиляции. После отрастания волос выдергивание возобновлялось в тех же местах. Другие дети распространяли экстирпацию по всей поверхности головы, что приводило к общему разрежению волосяного покрова либо к почти тотальному облысению.
У этих детей постоянное беспокойство рук сочеталось с тягой ко всему пушистому, ворсистому. Они с раннего возраста постоянно что-то теребили в руках, выдергивали шерсть из одеяла, кофты, медвежьей шкуры. При попытках родителей помешать их манипуляциям с собственными волосами дети начинали тянуться к заменяющему их объекту, пытались выдергивать волосы у своих близких. В отдельных случаях имели место попытки выдергивать волосы у сибса или других детей.
Таким образом, в одних случаях в структуре рассматриваемой поведенческой системы у одних детей доминировало сенсомоторное звено пальцев рук, а у других – сенсорное звено кожи волосистой части головы. Центральным звеном поведенческой системы является ее эмоциогенный эффект, компенсирующий те или иные эмоциональные нарушения, обязательно присутствующие в клинической картине патологического состояния, в рамках которого развивается синдром ТХМ. Это относится не только к психогенным, но и непсихогенным состояниям, таким, как невропатия, психоорганический синдром, эндогенная депрессия и т.д.
Системная поведенческая модель в форме ТХМ на втором этапе своей динамики приобретала универсальный полифункциональный характер и, частично оторвавшись от вызвавших ее первичных этиопатогенетических механизмов, осуществлялась в различных ситуациях и при различных функциональных состояниях организма.
Так, у большинства пациентов патологические манипуляции с волосами производились в состоянии активного бодрствования, однако только у 45 из 74 обследованных это была единственная характеристика сознания, связанная с ТХМ. Многие дети совершали свои манипуляции при засыпании, во время поверхностного сна или в период пробуждения, на фоне сниженного уровня активности. В четырех случаях патологическое поведение возникало на фоне аффективно суженного сознания.
По своей эмоциогенной значимости ситуации, провоцирующие актуализацию потребности в совершении привычных действий в период бодрствования, распределились следующим образом (152 насчитанные ситуации приняты за 100%). Чаще всего (в 18,5% случаев) ППД в форме ТХМ возникали в ситуациях, вызывающих у детей эмоциональное напряжение, волнение, недовольство. В 14,4% случаев привычка реализовывалась в ситуациях, провоцирующих у ребенка тревогу, страх. По 12,5% приходится на ситуации скуки или заинтересованности на фоне двигательной пассивности (чтение, просмотр теле- и видеопрограмм и т.п.). 7,9% провоцирующих ситуаций связано с переживанием грусти, тоски, а 5,9 % - чувства гнева. В 5,3% случаев привычка возникала в состоянии усталости, физического или психического утомления. По 3,9% приходится на состояния растерянности, недоумения или переживания физического дискомфорта, зуда, боли. В 2,8% случаев трихотилломаническое поведение возникало на фоне задумчивости, погруженности в собственные мысли, мечты, образные фантазии. Лишь в 8,7% часто возникающие в течение дня эпизоды ТХМ трудно было связать с той или иной типичной ситуацией. Таким образом, в подавляющем большинстве случаев привычные действия, несмотря на их патологический характер, и на втором этапе своей динамики сохраняли в большей или меньшей степени компенсаторно-приспособительный смысл и служили своеобразным психотехническим приемом саморегуляции, специфическим ответом на неспецифический стресс.
Наибольшая клиническая предпочтительность провоцирующих стрессогенных ситуаций отмечалась в группе психогенных ППД. ТХМ в рамках системного или общих неврозов, невротической депрессии и невротических реакций проявлялась в ситуациях, вызывающих тревогу и страх, а также эмоциональное напряжение (волнение в связи с предстоящими экзаменами, ответом у доски, выполнением контрольной работы и т.п.).
У детей, отнесенных к группе «патологические привычные действия (без дополнительных указаний)» и в данном случае шифруемых как собственно «трихотилломания», т. е. в качестве синдрома-болезни, манипуляции возникали обычно в тех же ситуациях, а также были связаны с заинтересованностью каким-либо занятием.
Дети из группы резидуально-органических состояний (вторично-энцефалопатическая форма ТХМ) чаще всего начинали манипулировать с волосами на фоне эмоционального напряжения, а также на фоне усталости, тоскливого или гневливого настроения.
У детей с интеллектуальной недостаточностью ТХМ проявлялась чаще на фоне скуки, реже это было выражением грусти или радостного возбуждения.
У больных шизофренией и эндогенной депрессией ТХМ часто не была связана с какой-либо типичной ситуацией или же возникала на фоне углубления депрессивного аффекта, а также в состоянии эмоциональной заинтересованности, задумчивости.
При сравнении смысла компенсаторного эффекта трихотилломанического поведения с тем же значением яктации и сосания пальца можно отметить, что, как онтогенетически более поздний вариант ППД, синдромально привязанный к аффективному и эмоционально-идеаторному уровням нервно-психического реагирования (см. табл.1), ТХМ в меньшей степени обладает сомато-вегетативными эффектами (в частности, усыпляющим действием поведенческого стереотипа) и в большей степени приобретает характер психотехнического приема эмоционально-аффективной саморегуляции.
В то же время, как и при других видах ППД, тот или иной компенсаторный результирующий эффект рассматриваемой привычки имеет свою клиническую предпочтительность. Это имеет значение как для выработки психотерапевтической стратегии (в частности, ориентации ее на те или иные психогенетические механизмы ТХМ), так и выбора конкретной тактики в отношении самого синдрома (подавление «пустой», полностью потерявшей адаптивный смысл привычки, ее социализация либо альтернативная замена).
Если знание ситуаций, провоцирующих нежелательную активность служит основой для бихевиоральной работы над болезненным поведением, то понимание компенсаторного психотехнического эффекта условно- или явно патологической привычки позволяет направить лечебные усилия по клинико-патогенетическому руслу, а данные о личностных особенностях больных с тем или иным вариантом ТХМ – дополнить лечебные усилия психокоррекционными и воспитательными мероприятиями.
Сопоставим характеристику преморбидных личностных особенностей обследованных детей (выявленных на основе углубленных анамнестических сведений) с результирующим эффектом привычных манипуляций (уточнённым благодаря самоотчетам пациентов и наблюдениям за ними до и после трихотилломанических эксцессов).
В достаточно широком спектре преморбидных характерологических особенностей детей с ТХМ, включающем как тормозимые, так и возбудимые радикалы, наиболее часто отмечались такие, как эмоциональная лабильность, истероидность, тревожность, выступающие в одних случаях в качестве ядра соответствующей акцентуации (Личко А.Е., 1983; Leonhard К., 1976), в других – как один из компонентов достаточно гармоничной личностной структуры.
В диагностической подгруппе ТХМ как синдрома-болезни - ППД (б.д.у.) у 11 из 28 обследованных имело место своеобразное сочетание акцентированных эмоционально-лабильных и истероидных черт, что придавало характерологическому портрету детей дисгармонические особенности и выражалось в их поведении контрастными проявлениями. Один и тот же ребенок мог быть и очень ласковым и весьма требовательным, добрым и эгоцентричным, неуверенным и упрямым, сензитивным и стеничным, тормозимым и гиперактивным, восторженным и пессимистичным, «артистичным» и «домашним», «оккупантом» дома и «паинькой» в школе. Пятеро обследованных сочетали в своем характере черты гипертимности, эмоциональной живости, импульсивности, стремления к лидерству с тревожностью, неуверенностью и ранимостью. Еще у пятерых сензитивность сочеталась с эмоциональной лабильностью (3 случая) или шизоидностью. Трое отличались с детства упрямством и своеволием, в двух случаях можно было говорить о явной акцентуации по истероидному типу, двое характеризовались тормозимостью, пассивностью и зависимостью.
Среди детей с ТХМ в рамках психогенных состояний контрастные черты характера, преобладающие в предыдущей группе, отмечались у 5 пациентов. Еще у пяти доминировали истероидные черты, при этом у одного они сочетались с тревожно-мнительными радикалами. Характер 4-х детей соответствовал акцентуации эмоционально-лабильного типа, а 2-х – астено-невротической акцентуации. Четверо детей характеризовались в преморбиде тревожной мнительностью, робостью и застенчивостью (на почве которых под влиянием затяжного депрессивно-невротического состояния сформировались псевдоаутистические радикалы). У 2-х девочек нормостенический преморбид определялся эмоциональной живостью, стеничностью, активностью, лидерскими тенденциями, «мальчишеским» поведением.
Из 12 детей с энцефалопатическими формами ТХМ черты психоорганической психики в трех случаях сочетались с контрастными характерологическими радикалами. У одного ребенка имела место эпилептоидная, у двух – истеро-эпилептоидная акцентуация. Пятеро детей отличались вялостью, медлительностью, тормозимостью в сочетании с эмоциональной лабильностью и склонностью к дисфориям. Личностный склад одного ребенка определялся дисгармоническим инфантилизмом.
Двое детей с задержкой психического развития и один с олигофренией отличались вялостью, пассивностью, эмоциональной невыразительностью, двое других олигофренов имели в своем характере аффективно-возбудимые и неустойчивые радикалы, так же, как ребенок с невропатией и ребенок с психическим инфантилизмом.
Эффект отреагирования психического напряжения в процессе манипуляций с волосами был выражен во всех клинических рубриках, за исключением одного больного с психофизическим инфантилизмом. В то же время, если в группе психогенных состояний он был преобладающим по сравнению с эффектом самоудовлетворения, получения удовольствия, то в группе ППД (б.д.у.) соотношение этих двух характеристик было противоположным.
При энцефалопатических формах ТХМ был, кроме того, выражен релаксирующий и убаюкивающий эффект привычных действий.
Для дизонтогенетических форм ТХМ характерен самостимулирующий результат стереотипной процедуры. Сочетание ее с образным воображением отмечалось у больных эндогенной и реактивной депрессией.
Таким образом, возникшая под влиянием психогенной, соматогенной или церебрально-органической вредности в качестве регрессивной приспособительной реакции либо трансформировавшаяся из первично-дизонтогенетических инстинктивных форм поведения существующих с раннего возраста, ТХМ на втором этапе своего развития становится «полифункциональным» («многозначительным») гиперкомпенсаторным феноменом, реже («пустым») двигательным стереотипом, само осуществление которого при определенных условиях сделалось потребностью.
Характерной особенностью ТХМ вне зависимости от того, в рамках какого заболевания формируется синдром, является то, что как на первом, так и на втором этапе его динамики отношение ребенка к своим манипуляциям остается анозогнозическим. Дети долгое время не тяготятся своей привычкой и не придают ей никакого значения. Даже когда появляются участки облысения, они не сразу допускают мысль об их самоиндуцированном характере. Ребенок может в течение двух лет получать лечение у дерматолога, но так и не сказать, что сам выдергивает волосы. Лишь при настойчивом целенаправленном расспросе специалиста, знакомого с данной патологией, либо после того, как родители случайно становятся свидетелями процедуры аутодепиляции, устанавливается истинная причина облысения. В отдельных случаях подростки и после этого упорно отрицают факт выдергивания волос.
Отмеченная особенность внутренней картины болезни может иметь несколько объяснений. Это и инстинктивная природа манипуляций с волосами, которые могут возникнуть в раннем возрасте и включаться в единый компенсаторный поведенческий феномен с сосанием пальца, яктацией, облегчающими засыпание невропатичного ребенка и фиксирующимися в качестве автоматизированного малоосознаваемого навыка. Это и не связанное с первопричиной манипуляций их подсознательное культивирование по механизму условной желательности, поскольку реакция близких на возникший косметический дефект меняет семейный психологический климат в желательную для ребенка сторону.
Для подростков трудность признания природы облысения может быть связана с чувством стыда за свое «чудовищное» поведение, а также с тем, что попытки самостоятельно отказаться от привычки казались неожиданно безрезультатными. Кроме того, отмеченная выше эмоциональная насыщенность ТХМ, субъективное удовольствие при осуществлении привычных манипуляций и тягостное чувство напряжения, возникающее при их сдерживании (одна наша пациентка образно сравнивала его с состоянием «ломки» при абстиненции у наркоманов), определяет двойственное отношение к расстройству. Пациенты предпочли бы сохранить свою привычку, если бы она не при водила к заметному косметическому дефекту. Такая позиция обусловливает пассивность в лечении, отказ от госпитализации, недобросовестное выполнение врачебных назначений, сокрытие от родителей сохраняющейся привычки.
Так или иначе, довольно часто возникает необходимость в дерматологической диагностике ТХМ. В первую очередь, трихотилломанию приходится дифференцировать с первичной алопецией.
В отличие от ТХМ, при которой очаги облысения напоминают плохо вырубленный лес, где участки, лишенные покрова, с четко обозначенными устьями фолликул соседствуют с пеньками отрастающих волос на неизмененной коже, при алопеции они представляют собой сплошные оголенные зоны бледной, блестящей и гладкой кожи с едва заметными фолликулярными отверстиями. В прогрессирующей стадии заболевания волосы по периферии очагов облысения легко удаляются. Патогистологическая картина при ТХМ характеризуется отсутствием воспалительных и атрофических изменений в эпидермисе и сальных железах, наличием роговых пробок в устьях волосяных фолликулов, инволюцией корневого влагалища и матрикса волоса. Многие из вновь выросших волос истончены и имеют суживающиеся гипопигментированные окончания (Архангельская Е.И., 1985).
У отдельных наших пациентов волосы, отросшие на местах экстирпации, отличались иным цветом и структурой по сравнению с вырванными. По этому поводу одна из вылеченных пациенток даже выразила сожаление, что полностью не вырвала их в свое время, поскольку отросшие волосы ей больше нравятся.
При гнездной алопеции в нижних слоях дермы, главным образом вокруг глубоких отделов волосяных фолликулов, наблюдается воспалительный инфильтрат, который и является причиной их атрофии. Отмечаются дистрофические изменения нейрорецепторного аппарата в области фолликулов (Машкиллейсон Л.H., Скрипкин Ю.К., 1974). В тех случаях, когда пациенты скрывают свои манипуляции, используется тест Орентрейха (Orentreich N. - цит. по Greenberg H.R., Sarner C.A., 1965), который заключается в том, что участок облысения 5x5 см покрывается слоем коллодия в эфире, после чего наносятся еще четыре слоя. Пациенту рекомендуется не трогать этот участок. Первый контроль проводится через неделю. Через 2-3 недели под пленкой обнаруживаются выросшие волосы длиной от 0,5 см. Каландарян А.А. и Гребенюк В.Н. с той же лечебно-диагностической целью используют лейкопластырную повязку.
Помимо отграничения от гнездной, тотальной и тракционной алопеции ТХМ в ряде случаев приходится дифференцировать с сифилитическим облысением, стригущим лишаем, фолликулярным муцинозом и другими косными заболеваниями. С этой целью применяется биопсия, флуоресцентное микроскопирование, посев на грибки. В ряде случаев подростки признают факт выдергивания собственных волос только по предъявлению результатов биопсии (Swedo S.E., Rapoport J.L., 1991).
Кроме дифференциально-диагностического аспекта дерматологическое изучение ТХМ важно и с точки зрения раскрытия соматогенных факторов в возникновении расстройства, т.к. известно, что нередко прослеживается его связь с кожным зудом, травмой волосистой части головы, себореей и т.п.
В контексте рассматриваемой проблемы важно помнить, что алопеция иногда развивается на местах постоянного давления на те или иные участки волосистой части головы, в частности, у грудных детей при постоянном лежании на спине или привычном кручении головой. Известна так называемая гренландская или травматическая алопеция как результат постоянного натяжения волос, вызываемого традиционной прической, а также облысение невротической природы (Heuzey M.F., 1983),
Вопрос о возможном сочетании ТХМ и алопеции ставили еще Greenberg H.R. и Sarner С.А. (1965). Наше обследование подтверждает возможность такого сочетания.
В трех случаях ТХМ развивалась на почве алопеции из проверочных манипуляций. С другой стороны, дерматологические последствия повторяющейся экстирпации волос при ТХМ и даже просто привычки потягивать их аналогичны таковым при травматическом облысений, Вполне вероятно, что местное нарушение трофики вследствие усиленной груминг-реакции на первом этапе динамики синдрома обусловливает в последующем особую легкость и безболезненность аутодепиляции. Иными словами, есть основание считать, что в ряде случаев не усиление интенсивности манипуляций, а травматические последствия их длительного осуществления служат основной причиной потери волос.
Дата добавления: 2016-03-05; просмотров: 674;