Государственно-церковные отношения в ноябре 1917 — сентябре 1918 гг. 2 страница

Петроградские верующие были встревожены также угрозами Шпицберга в адрес митрополита Вениамина. Так, Шпицберг заявил, что за неприятие новых декретов о Церкви владыка «будет выселен из Лавры и с 1 февраля лишен жалования». На многолюдном собрании духовенства и представителей приходов, состоявшемся 17 января в большом зале «Общества распространения религиозно-нравственного просвещения» на Стремянной улице, попытки священника П. Раевского передать несколько кощунственных отзывов Шпицберга о Церкви вызвали «целую бурю негодующих возгласов». По поводу угрозы выселения митрополита из Лавры собрание заняло твердую позицию — не допустить, чтобы «наш избранник скитался как нищий!»

Собрание приняло резолюцию протеста «против похода на Александро-Невскую Лавру» и решило отправить в Москву к патриарху особую делегацию, чтобы «...осведомить его о том положении, которое создается в Петрограде». По предложению настоятеля Казанского собора протоиерея Ф. Н. Орнатского было принято решение — 21 января «в наступающее воскресенье из всех храмов столицы устроить крестные ходы к Александро-Невской Лавре».

Однако ход подготовки к этому «всенародному молебствию» был нарушен новой антицерковной акцией властей. Согласно сообщению церковной прессы, « января около часу дня в Александро-Невскую Лавру по распоряжению комиссара призрения Коллонтай, прибыл отряд матросов и красногвардейцев во главе с комиссаром Иловайским. Последний прошел к митрополиту Вениамину, которому предъявил требование очистить митрополичьи покои... Затем комиссар в сопровождении красногвардейцев отправился в собрание духовного собора Лавры, где... потребовал от наместника Лавры епископа Прокопия сдать ему все Лаврское имущество: вещи, капиталы, помещения. Преосвященный Прокопий категорически отказался исполнить это требование. Тогда его объявили арестованным и отвели в келью...».

В это время с Лаврской колокольни раздался набат. Оказалось, что находившиеся в Лаврском дворе богомольцы, узнав о появлении красногвардейцев, по собственной инициативе бросились на колокольню и забили тревогу. К Лавре стали стекаться толпы народа, особенно много было женщин. Слышались крики: «Православные, спасайте церкви». К толпе вышел Иловайский, возле которого находилось несколько матросов, вооруженных винтовками. Сам комиссар все время угрожал собравшимся револьвером, который держал наготове. Толпа обезоружила матросов и комиссара. Красногвардейцы же побросали оружие и разбежались.

Вскоре к группе Иловайского прибыла помощь — отряд вооруженных матросов и красногвардейцев с двумя пулеметами. Прибывшие поставили пулеметы на Лаврском дворе и стали энергично выгонять оттуда богомольцев. «Было произведено несколько выстрелов... Находившийся в это время на Лаврском дворе протоиерей Скорбященской церкви, что за Невской заставой, о. Петр Скипетров обратился к красногвардейцам с увещанием не расстреливать ни в чем не повинный народ, не производить насилий над народными святынями... Один из красногвардейцев выстрелил в отца протоиерея. Пуля попала в рот, раздробила челюсть и засела в шее. На другой день Скипетров скончался от полученных ран в городском лазарете, куда был переведен вскоре после ранения». Сразу же после убийства священника красногвардейцы сняли караул и увезли пулеметы.

Трагические события в Лавре явились первым открытым ненасильственным противостоянием верующих антицерковной политике советской власти. По свидетельству наместника Лавры епископа Прокопия, «настроение народных масс было таково, что больших усилий стоило удержать их от сопротивления вооруженным насильникам». Так, монахи спасли комиссара Иловайского от угрозы самосуда толпы и успокоили ее.

После случившегося 19 января многие молящиеся стали проводить круглые сутки в Лавре, «готовые всегда встать на защиту поругаемых святынь». 20 января митрополита Вениамина посетила депутация от рабочих Стеклянного, Фарфорового заводов и Экспедиции заготовления государственных бумаг, которые просили разрешить им «участвовать в охране святынь Лавры».

В обзоре печати, составленном редакцией «Церковных ведомостей», отмечалось, что «на Лаврские события ежедневная пресса отозвалась с редким единодушием. Газеты всех направлений, исключая, конечно, большевистских, сурово осуждают насильников, посягнувших наконец и на святая святых народной души». «События, разыгравшиеся в Александро-Невской Лавре, — писала газета кадетского направления "Наш Век", — служат достаточным доказательством того, как не следует делать церковную политику... В данном случае борьба начата не Церковью, а потому, естественно, что как всякий живой организм, она будет реагировать. У Церкви есть уже свои мученики. О. Скипетров скончался от нанесенных ран. Несомненно, число это будет расти».

СНК опубликовал по поводу событий в Александро-Невской Лавре два официальных сообщения, коренным образом извращавших происшедшее. В первом из них утверждалось, что большинство Лаврских монахов готово на всякую совместную работу с Народным комиссариатом призрения, а упорствует, дескать, лишь один наместник епископ Прокопий, который «не сдает ни помещений, ни инвентаря». В этом же сообщении подробно говорилось о разоружении комиссара Иловайского как о «зверстве толпы, подстрекаемой монахами», но ни одним словом не упоминалось о том, что в монастыре были расставлены пулеметы и убит протоиерей П. Скипетров.

Во втором сообщении Совнаркома, специально посвященном убийству П. Скипетрова, лживо — со слов какого-то архимандрита, не названного в этом официальном документе, — утверждалось, что красногвардеец, окруженный толпой возбужденно настроенного народа убил священника после того, как последний ударил его посохом.

21 января в газете «Социал-демократ» Ем. Ярославский поместил заметку «Черные вороны», в которой также искажал события в Александро-Невской Лавре. «Когда Совет народных комиссаров постановил обратить имение Александро-Невской Лавры на пользу народа, поместить там инвалидов, поместить бедняков, — писал Ем. Ярославский, — черные вороны всполошились. Они чувствуют, что приходит конец их тунеядству и безделью, их сладкой жизни. В защиту митрополита Вениамина они призывают устроить крестный ход. Как же не защищать митрополита, которому предлагают поместиться в 2 комнатах вместо 12! Смиренные монахи в Александро-Невской Лавре однако же оказались вооружены револьверами, когда пришли конфисковать монастырскую казну в общенародное достояние».

Раздражение в массах, вызванное попытками красногвардейцев захватить Лавру, было столь сильным, что власти были вынуждены временно приостановить свое наступление на столичную Церковь. Управляющий делами СНК В. Д. Бонч-Бруевич обратился к епископу Прокопию с просьбой успокоить богомольцев и заявил, что Лаврская братия неправильно поняла декрет от января — «в данном случае Совет Народных Комиссаров имел в виду распределение инвалидов по зданиям Лавры». «Действия комиссара Иловайского, — ответил владыка Прокопий, — способны не успокоить богомольцев, а наоборот, вызвать дальнейшие эксцессы. Что касается размещения инвалидов в зданиях Лавры, на это мы с самого начала возникновения инцидента готовы были пойти и предоставить свободные помещения в распоряжение комиссара призрения Коллонтай».

Власти пошли на временные уступки. Воскресным утром 21 января по улицам были разбросаны листовки с извещением городской Чрезвычайной Комиссии о том, что «комиссариатам гор. Петрограда предписывается всюду... арестовывать тех, кто обнаружит намерение мешать крестным ходам и таких лиц немедленно доставлять в Смольный». Аналогичное распоряжение за подписью В. Д. Бонч-Бруевича, отпечатанное в виде листовок, «разбрасывалось из автомобиля параллельно крестному ходу». Примечательно, что еще накануне 20 января некоторые газеты сообщали, что Крестный ход запрещен.

Между тем в воскресенье, 21 января, с И часов утра около двухсот отдельных процессий из различных церквей города и окрестностей начали свой путь к Александро-Невской Лавре, сливаясь в один крестный ход. К ним присоединились тысячи верующих, и людской поток в стройном порядке, с церковными песнопениями устремился к одному пункту. По сообщению церковной печати, «чутко откликнулись на призыв участвовать в крестном ходе окраины, в массе заселенные рабочим людом». Один из корреспондентов определил количество участников крестного хода «до полмиллиона».

Во всяком случае их было несколько сот тысяч. Настроения участников крестного хода, охваченных чувством высокого религиозного энтузиазма, передавались прохожим на улицах. Многие из них становились на колени на мокрый снег и клали земные поклоны.

В начале третьего часа крестный ход во главе с митрополитом Вениамином начал двигаться от Лавры по Невскому проспекту к Казанскому собору, вся площадь перед которым оказалась запруженной массами народа. Здесь после краткого молебна владыка Вениамин обратился к собравшимся со словами: «Несмотря на тяжелые, очень тяжелые обстоятельства, мы не должны падать духом. Вспомним протоиерея П. Скипетрова... Вот пример для всех, как надо защищать веру православную, храмы святые, своих архипастырей и пастырей».

Грандиозный крестный ход явился не только «всенародным молением» за гонимую Церковь, но и демонстрацией поддержки ее со стороны широких масс в трудное время испытаний.

События в Петрограде 13—21 января имели важные последствия для государственно-церковных отношений в целом. Перед духовенством и верующими со всей остротой встала проблема «защиты православных святынь от всякого кощунственного покушения на них, откуда бы оно ни исходило». Как реакция на попытки властей захватить Александро-Невскую Лавру сначала в столице, а затем и в других городах и местностях возникли союзы и братства защиты Церкви в основном из мирян. Важной целью их было не допустить закрытие храмов и монастырей и конфискацию их имущества советской властью. Следует отметить, что задачи возникших до января 1918г. православных братств ограничивались, согласно их уставам, «взаимным единением и просвещением в духе веры и любви Христовой», а также душепопечительской деятельностью. Например, образованное 15 октября 1917г. в г. Веневе Тульской губернии Введенское братство организовало «внебо-гослужебные вероучительные и нравоучительные собеседования», сопровождавшиеся общенародным пением, а также оборудовало братскую библиотеку — читальню.

После крестного хода в Лавру столичное духовенство обратилось к своим прихожанам с призывом организовать «специальные духовные приходские союзы для защиты петроградских святынь. Согласно описанию корреспондента «Церковных ведомостей», «прихожане, в особенности женщины, горячо отнеслись к этому призыву духовенства и целыми семьями стали записываться в ряды... защитников». К февралю 1918 г. в духовные союзы для защиты церковных святынь, по данным большевистской «Петроградской газеты», записалось свыше 57 тысяч прихожан. По другим оценкам, их количество составляло 60—70 тысяч человек.

В конце января в трапезной Лавры под председательством епископа Прокопия состоялись два собрания «из простолюдинов и интеллигенции, объединенных одним чувством религиозной ревности и решимостью защищать святыни». На первом же собрании было решено образовать особое братство защиты Александро-Невской Лавры и обсуждался его устав. Большие прения вызвало примечание к одной из статей устава о том, что «желающие из братчиков могут давать торжественное обещание перед ракой Александра Невского защищать Лавру и святыни ее всеми средствами, дозволительными для христианина, даже до смерти». Епископ Прокопий разъяснил участникам собрания, что примечание «отнюдь не имеет в виду какого-либо вооруженного сопротивления нарядам красногвардейцев и матросов, посылаемых большевистскими властями. Примечание говорит о мерах христианского воздействия: увещании, мольбе, просьбе, пассивном сопротивлении, при полной решимости, если нужно, то пострадать за имя Христово». На втором собрании было принято решение, что «все действительные члены братства обязаны дать торжественное обещание перед ракой Александра Невского защищать святыни Лавры до смерти; те же лица, которые такого обещания не могут дать по тем или иным мотивам, могут быть только членами-соревнователями братства без права решающего голоса».

Устав братства предусматривал также развитие просветительской и благотворительной деятельности. Почетным председателем его был избран митрополит Вениамин.

События 13—21 января 1918 г. в Петрограде были внимательно проанализированы и учтены Собором и патриархом при выработке официальной позиции Церкви в связи с религиозной политикой советской власти. Уже вечером 21 января к патриарху Тихону выехала петроградская делегация «в числе семи человек, среди которых помимо духовенства был церковный староста, рабочий и матрос». 22 января по приезде в Москву депутаты были приняты патриархом, который заявил, что «краткие сведения о петроградских событиях он почерпнул из газет еще до прибытия делегатов и, узнав о намерении власти взять Александро-Невскую Лавру, хотел было по своему почину приехать в Петроград».

Делегация в течение полуторачасовой беседы проинформировала первосвятителя о январских гонениях на столичную Церковь и высказала основное желание ее православных прихожан — «чтобы митрополит Вениамин был восстановлен в звании настоятеля Александро-Невской Лавры и ее священноархимандрита». Еще во время попыток красногвардейцев захватить Александро-Невскую обитель и выселить оттуда владыку верующий народ «с недоумением узнал, что митрополит Вениамин настоятелем Лавры не оставлен». Это недоумение было вызвано двумя обстоятельствами. Во-первых, традиционно с 1742г. все правящие архиереи столичной епархии — предшественники владыки Вениамина — состояли священноархимандритами Свято-Троицкого Александро-Невского монастыря.

Во-вторых, митрополит Вениамин пользовался особым уважением и любовью среди широких масс верующих. После увольнения на покой митрополита Питирима (Окнова) 6 марта 1917г. епископ Вениамин вступил во временное управление епархией, а 24 марта «свободным голосованием клира и мирян Петроградской епархии» был избран ее правящим архиереем в сане архиепископа. 13 августа Синод возвел архиепископа Вениамина в сан митрополита. Петроградское население знало его доброту и сердечность: митрополит в простой монашеской одежде нередко спешил на окраины города крестить ребенка, напутствовать умирающего. Приемная его всегда был полна народа, и евангельски простой и возвышенный4-летний пастырь старался каждого выслушать, понять и утешить.

Репутация владыки как «кроткого, но твердого архипастыря» еще больше упрочилась после событий 13—21 января. Характеризуя поведение митрополита и отклик на него верующих в те дни, протоиерей Ф. Н. Орнатский говорил членам Собора: «Он всегда с народом. Трогательно слышать, когда народ называет его "голубчик, наш избранник". Народ любит его».

Принимая 17 января решение отправить в Москву к патриарху особую делегацию, собрание духовенства и представителей приходов также поручило ей «просить восстановить митрополита Вениамина в правах настоятеля Александро-Невской Лавры». Этот вопрос, поставленный петроградской делегацией перед церковным руководством, рассматривался на заседании Собора 24января.

Тогда же Собор вынес постановление «о возвращении Александро-Невской Лавры Петроградскому митрополиту с присвоением ему звания священноархимандрита оной». Комментируя это решение, церковная печать особо выделяла, что «таким образом, искреннее и горячее желание петроградцев иметь своего избранника... митрополита Вениамина полным хозяином в его резиденции осуществилось». Следует отметить, что восстановление владыки Вениамина в звании и правах настоятеля Лавры в тех обстоятельствах, когда власти делали попытки выселить его из монастыря, имело и явный политический аспект, подчеркивая неприятие высшим церковным руководством постановления Советского правительства о дальнейшей судьбе Александро-Невской обители.

После окончания официального заседания Собора 24 января перед его членами с сообщением о петроградских событиях, «особенно о попытке захватить Лавру и о величественном крестном ходе» выступил глава делегации протоиерей Ф. Н. Орнатский.

Митрополит Вениамин, вступивший 27 января в должность священноархимандрита Александро-Невской Лавры, принял во внимание твердую позицию епископа Прокопия в событиях 13— 21 января и просил его «на прежнем основании продолжать исполнять обязанности наместника Лавры».

Январские события 1918 г. в Петрограде в значительной степени способствовали оформлению и выражению официальной позиции высшего церковного руководства в отношении религиозной политики советской власти. 19 января, в самый разгар гонений на петроградскую Церковь, патриарх Тихон выпустил свое известное послание, названное атеистически настроенными отечественными исследователями «анафемой большевикам и советской власти». Пытаясь снять такое толкование указанного документа, канадский историк Д. В. Поспеловский утверждает, что в нем «нет ни слова ни о большевиках, ни о советской власти, речь идет о "безумцах", чинящих "ужасные и зверские избиения ни в чем не повинных... людей". Собор отлучает здесь от Церкви всех, кто терроризировал население».

Несмотря на то, что большевики в послании действительно не названы, суровому осуждению патриарха были впервые подвергнуты главным образом конкретные шаги церковной политики советской власти. «Гонение жесточайшее воздвигнуто и на Святую Церковь Христову, — указывал первосвятитель, — благодатные таинства, освящающие рождение на свет человека или благославляющие супружеский союз семьи христианской, открыто объявляются ненужными, излишними; святые храмы подвергаются или разрушению через расстрел из орудий смертоносных — святые соборы Кремля Московского, или ограблению и кощунственному оскорблению... чтимые верующим народом обители святые (как Александро-Невская Лавра) захватываются безбожными властелинами тьмы века сего [т. е. советской властью. —А. К] и объявляются каким-то народным достоянием, школы, содержавшиеся на средства Церкви Православной и подготовлявшие пастырей Церкви и учителей веры, признаются излишними и обращаются или в училища безверия или даже в рассадники безнравственности. Имущества монастырей и церквей православных отбираются под предлогом, что это — народное достояние, но без всякого права и даже без желания считаться с законной волей самого народа» V Таким образом, текст послания ясно указывает, каких христиан или хотя бы «по рождению своему» принадлежащих к Церкви лиц за их конкретные действия, направленные против Русской Православной Церкви, патриарх предал анафеме, т. е. отлучил от нее. Первосвятитель также призывал прихожан «не вступать с извергами рода человеческого в какое-либо общение».

Важно отметить, что ряд участников Собора, некоторые круги мирян и та часть населения, которая была настроена враждебно по отношению к советской власти, восприняли послание 19 января как «анафему большевикам, изреченную патриархом Тихоном». Выступая на заседании Собора 22 января, протоиерей Н. В. Цветков предложил именно так рассматривать, «кого же анафемствует святейший патриарх». Второе его предложение заключалось в том, чтобы «самый большевизм назвать сатанизмом или антихристианством». Выступление Н. В. Цветкова было горячо поддержано священником В. И. Востоковым. Известный писатель и поэт Д. Мережковский, отражая настроения значительной части русской интеллигенции, следующим образом оценивал патриаршее послание: «О, конечно, Ленин и Троцкий анафемы не испугаются, но еще вопрос, как отнесутся миллионы малых сих — к утверждению всецерковному, всенародному, что большевики анафемы, люди вечным проклятием проклятые, слуги дьявола».

Патриаршее послание 19 января официально провозглашало начало противостояния Церкви политике советской власти в религиозной области. Однако это противостояние было защитной реакцией на наступление государства и насилия над Церковью. Верующих послание призывало встать на защиту Церкви, но не при помощи оружия, а покаянием, уповать на «силу своего святого воодушевления». Таким образом, вопреки устоявшемуся в советской атеистической литературе мнению, указанное послание не может рассматриваться доказательством враждебности Православной Церкви к новому государству.

Во время рождественских каникул, длившихся с 10 декабря 1917 г. по 20 января 1918 г. и временно прервавших заседания Собора, работала его комиссия, «которая обдумывала способы ответа на акты современного правительства, в частности, относительно Александро-Невской Лавры». «Мы, — говорил член этой комиссии князь Е. Н. Трубецкой, — ждали только официального донесения и имен, которые теперь названы [имеются в виду инициаторы насильственных действий в отношении Церкви, например А. М. Коллонтай.—А. К], чтобы представить на рассмотрение Собора проект отлучения от Церкви виновных». Следовательно, патриаршее воззвание предвосхитило разработанное комиссией предложение Собору перейти от «увещаний», которые «слишком слабые», к «воздействию мечом духовным» — «анафематствованию лиц, совершающих явно враждебные Церкви действия, и всех их пособников».

Патриаршее послание «по поводу переживаемых событий» было оглашено и обсуждалось 20 января на частном совещании Собора, возобновившего свою работу после каникул. Одобряя послание патриарха, некоторые из выступавших отмечали недостаточность в наступившее время публичных осуждений антицерковных действий большевиков и «насильников вообще». Протоиерей г. Богодухова Харьковской епархии Алексий Станиславский отмечал: «Но мы знаем послания, которые раньше посылали. Их солдаты рвали. Послание... теперь едва ли достигнет вполне цели... Теперь нужно придумать необходимые мероприятия. Нужно устроить всенародные моления с крестными ходами и при этом сказать народу, каким бедам подвергается Церковь от врагов православил». Перейти к «решительным действиям» ненасильственного характера призывал духовенство делегат от Воронежской епархии Д. И. Боголюбов.

Обсуждение воззвания с анафематствованием было продолжено на заседании Собора 22 января, посвященного в значительной степени конкретизации «общей формулы патриаршего послания». Так, профессор И. М. Громогласов, озабоченный тем, «чтобы отлучение было реальным, действительным отчуждением, отделением тех, кто всей душой предан Церкви, от ее врагов и гонителей», предлагал «принять меры к тому, чтобы на местах надлежащим образом было выяснено, в чем именно должно выражаться отлучение и как оно должно быть проведено в жизнь».

Обсуждение Собором послания завершилось принятием 22 января постановления с одобрением патриаршего воззвания и призывом к Церкви «объединиться ныне вокруг патриарха, дабы не дать на поругание веры нашей». Однако еще до этого постановления, уже 20 января, Синод поручил «православному духовенству прочитать патриаршее послание во всех приходских, монастырских и других церквах, по получении номера "Церковных ведомостей", где будет напечатано это послание, в воскресный или праздничный день после Божественной Литургии». «Послание проникнет в самые отдаленные углы, и никакие усилия современной власти не могут предотвратить этого», — писал в те дни в одной из своих статей известный православный богослов А. Сагарда.

В Петрограде послание патриарха было размножено и роздано по церквам уже вечером 20 января. На следующий день во время многотысячного крестного хода «Лаврский протодьякон громовым голосом прочел воззвание с анафематствованием, после чего митрополит совершил молебен об умиротворении и спасении богохранимой державы Российской».

Послание 19 января 1918 г. способствовало пробуждению среди рядового клира активности, направленной на духовное противостояние убийствам и надругательствам как над отдельными людьми, так и над Церковью и ее служителями. В тех условиях многие священнослужители видели свою основную задачу в том, чтобы «христианизировать в духе Православной Церкви наше общество». Подчеркнув всю масштабность и трудность такой задачи, протоиерей Иоанн Янсон писал в «Церковных Ведомостях», что «одними проповедями этого сделать невозможно. Нужно энергично действовать и печатным словом. Поэтому необходимо по всем монастырям и приходам, где только возможно, заводить хотя бы самые простые печатные машины, чтобы на них можно было изготовлять сотни тысяч и миллионы поучительных листков... Одно только духовное слово устное и печатное может теперь спасти нашу страдалицу-Родину... Обновим же мы нравственно общество, явим силу, свет и любовь Божию».

Итак, сложившаяся к концу января 1918г. ситуация требовала от советского руководства глубокого понимания и учета особенностей Православной Церкви, исторически сложившихся государственно-церковных отношений, а также особой осторожности и терпимости при проведении реформы в этой сфере. Однако вместо этого власти решительно продолжили курс на конфронтацию с Церковью. 20 января был опубликован приказ народного комиссара государственного призрения А. Коллонтай, в котором говорилось: «Выдачу средств на содержание церквей, часовен и совершение религиозных обрядов прекратить, выдачу же содержания священнослужителям и законоучителям прекратить с 1 марта сего года...» Этим распоряжением содержание Церкви всецело предоставлялось верующим в частном порядке.

20 января СНК был принят и впервые опубликован на следующий день в газете «Известия» декрет, вошедший в дальнейшие официальные издания под названием «Декрет 23 января об отделении церкви от государства и школы от церкви». «В пределах республики, — говорилось в декрете, — запрещается издавать какие-либо местные законы или постановления, которые бы стесняли или ограничивали свободу совести, или устанавливали какие бы то ни было преимущества или привилегии на основе вероисповедной принадлежности граждан... Каждый гражданин может исповедовать любую религию или не исповедовать никакой. Всякие праволишения, связанные с исповеданием какой бы то ни было веры или неисповеданием никакой, отменяются... Никто не может, ссылаясь на свои религиозные воззрения, уклониться от исполнения своих гражданских обязанностей... Школа отделяется от церкви... Все церковные и религиозные общества подчиняются общим положениям о частных обществах и союзах...» В целом эти нормы соответствовали конституционным основам светских государств нового времени. Вместе с тем декрет, провозгласивший отделение Церкви от государства и национализацию церковного имущества, поставил Русскую Православную Церковь в жесткие рамки всяких запретов и ограничений. Отныне она теряла юридическое лицо, лишалась собственности и права приобретать ее.

Исходные идеи отношения нового государства к конфессиям были обстоятельно изложены в статье «Советская политика в религиозном вопросе», написанной членом комиссии «для составления текста декрета о свободе совести, церкви и религиозных организациях» П. А. Красиковым, руководившим с мая 1918 г. осуществлением церковной политики Советской власти. В этой статье церковная организация (имелась в виду главным образом Православная Церковь) рассматривалась как часть старого государственного аппарата классового господства помещиков и капиталистов, как орудие управления и господства эксплуататорских классов над трудящимися классами. В соответствии с таким политизированным, односторонне-упрощенным, а следовательно, искаженным взглядом на Православную Церковь, ее место и историческую роль в российском государстве и обществе основные задачи «советской политики в религиозном вопросе» на этом этапе состояли в том, чтобы «разбить старую церковную государственную машину» и «уменьшить удельный вес церковников как проводников крепостнических и буржуазных тенденций и влияний на массы». Принятые Советским правительством постановления и декреты в отношении Церкви П. А. Красиков оценивал как начало реализации указанных задач.

В связи с этим он обращал особое внимание на предпринятое властью «лишение возможности учреждать религиозные общества с правами юридических лиц, т. е. с правом приобретать имущества, накоплять капиталы, располагать ими сообразно со своими целями, давать на содержание всей централизованной церковной организации с ее0 000 армией агентов-священников, с огромным штатом генералов-епископов и прочих могучих экономических организаций, другими словами, в недрах социалистической республики создавать капиталистическую церковную организацию со своей бюрократией, школами, догматами, юрисдикцией и т. п., организацию, которая естественно должна быть связующим элементом старого общества и обладать влиянием на массы». Декреты советской власти были направлены на фактическую отмену Церкви как иерархической организации и разрешали только существование верующих граждан, которым предоставлялось право «на отправление культа» — заключение договора с местными властями на предмет найма помещения для богослужений и приглашения священнослужителей для исполнения религиозных треб. По этому поводу П. А. Красиков писал о том, что можно «в силу объективных условий оставить за церковниками лишь ту специальность, на которую еще есть спрос у обывательской массы, особенно у стариков и старух», т. е. речь шла только о свободе совершения религиозных обрядов.

Стремясь «положить конец вековому влиянию Церкви на государственную и общественную жизнь», Советское государство также решительно выступило против благотворительной, религиозно-просветительской и миротворческой деятельности Церкви. П. А. Красиков указывал на то, что все эти функции должны перейти «в руки самого народа в лице его собственных органов, не стоящих ни в идейной, ни в материальной связи с угнетательскими классами». Иными словами, считалось, что государству рабочих и крестьян подобные «услуги» Церкви не нужны, оно само способно создать и развивать на новой, пролетарской основе собственную систему социальных ценностей и выработать эффективные методы взаимопомощи членов «свободного от рабства общества». Исходя из подобных установок, деятельность различных религиозно-просветительских и церковных благотворительных обществ и организаций сначала объявлялась вредной и реакционной, а затем запрещалась государством.