Положение Церкви в конце 20-х, 30-х годов. Оппозиция м. Сергию.

Напомню вам, что за несколько месяцев до своего ареста, осенью 1926 года, м. Сергий принял очень важное решение о назначении на Ленинградскую кафедру м. Иосифа (Петровых). Это решение он принял в августе 1926 года, и связано оно было с тем, что кафедра уже с 1922 года не имела правящего архиерея, было много викарных епископов, но правящего архиерея не было. А между тем, учитывая то, что это была одна из крупнейших кафедр, что в Ленинграде обновленцы по-прежнему имели, по сравнению с другими городами, более прочные позиции, имея ввиду то, что власти Ленинграда проводили особенно яростную антицерковную политику, нужно было на эту кафедру выдвинуть иерарха, который бы обладал соответствующими качествами, чтобы епархиальную жизнь консолидировать и последовательно вести курс на противостояние и обновленцам и тем антирелигиозным акциям власти, которые осуществлялись в Ленинграде, как нигде.

Иосиф (Петровых), митрополит Ростовский, был очень образованный иерарх, в прошлом профессор МДА, очень благочестивый, ревностный монах, иерарх, которого весьма уважал святейший п. Тихон (есть даже основания предполагать, что Иосиф (Петровых), которого п. Тихон знал еще по служению в Ярославской епархии, ибо Иосиф (Петровых) был в то время Угличским епископом, фигурировал в числе тех местоблюстителей, которых назначил патриарх в своем тайном распоряжении в феврале - марте 1918 года).

И когда м. Иосиф приехал 29 августа 1926 года в Ленинград, он был встречен очень хорошо, его твердый аскетический стиль, его несколько апокалиптическое настроение, убеждение, что Церковь вступила в какой-то последний этап противостояния с богоборцами, очень соответствовал настроениям ленин1радской паствы. Собственно говоря, в городе Ленина христианину только и можно быть апокалиптиком.

Его очень здесь ждали, но 31 августа он уехал в Ростов, чтобы сдать дела, и власти в начале сентября 1926 года запретили ему покидать Ростов (метод, уже ими апробированный).

Далее арест м. Сергия осенью 1926 года, на короткое время власть заместителя местоблюстителя оказалась у м. Иосифа, но воспользоваться ему властью было очень сложно, он находился в Ростове. А затем м. Сергий оказывается на свободе.

Казалось бы, после того, как Синод его был зарегистрирован, когда он изменил свою позицию в приемлемом для власти направлении, его назначение не должно было бы вызывать у властей неприятие, но как ни пытался м. Сергий в течение всего лета и начала осени 1927 года добиться от властей согласия на приезд м. Иосифа в Ленинград, власти категорически отказывались, а ведь м. Сергий уже взял на себя обязательства воздерживаться от назначений без их согласия. И когда власти заявили м. Сергию, что они не возражают против назначения м. Иосифа на другую епархию, но никогда не согласятся на его пребывание в Ленинграде, м. Сергий 17 сентября 1927 года назначил м. Иосифа на Одесскую кафедру.

Как отнестись к этому решению м. Сергия? Прав он был или не прав? На мой взгляд, коль скоро Церковь у нас хотела существовать легально, и м. Сергий взял на себя обязательство допускать влияние на кадровую политику властей, у него другого выхода не оставалось: не хотят его власти в Ленинграде - пусть будет в Одессе.

Это было и раньше, в синодальный период, когда по указанию светских властей назначались епископы. Но здесь ситуация была качественно иной. Для м. Иосифа это был безусловный знак того, что м. Сергий действует по указанию вла

стей, и м. Иосиф в письме от 28 сентября 1927 года заявил м. Сергию, что он отказывается принять новое назначение в связи с тем, что м. Сергий сделал его под давлением государственной власти. Это был серьезный шаг, который мог быть чреват разделением уже в среде православных. Я уже упоминал, как п. Тихона критиковали за те или иные его решения его сподвижники, но это была критика внутри Православной Церкви, она не предполагала никакого противопоставления себя патриарху, сохранялось полное единство. Здесь же возникла угроза разделения.

И действительно, 7 октября 1927 года один из викариев Ленинградской епархии, епископ Петергофский Николай (Ярушевич), сообщил м. Сергию о волнениях в Ленин1радской епархии в связи с переводом м. Иосифа. Некоторые приходы, некоторые викарные епископы требовали отменить это решение и сохранить м. Иосифа на кафедре. Даже если власти на его приезд не согласятся, он должен формально оставаться на кафедре. Таким образом, возникла угроза разделения в одной из важнейших епархий.

Опасаясь этого, 12 октября 1927 года м. Сергий принял постановление, в соответствие с которым он брал на себя временное управление Ленинградской епархией, надеясь своим авторитетом как-то смягчить раздоры среди ленинградского духовенства и мирян.

21 октября 1921 года, по-прежнему вынужденный так или иначе идти на какие-то уступки власти, м. Сергий издает указ номер 549, в соответствие с которым приходы уполномочиваются поминать власти за богослужением, им запрещается поминовение смещенных и находящихся в ссылке епархиальных архиереев. Косвенно сторонники м. Иосифа расценили этот указ, как шаг против них, потому что тем самым запрещалось им поминать Иосифа.

30 октября 1927 года м. Иосиф заявил в письме м. Сергию о своем окончательном отказе оставить Ленинградскую кафедру, и уже в ноябре в Ленинграде появились православные приходы, на которых перестали поминать м. Сергия, но поминали лишь м. Петра и м. Иосифа. А это, как вы понимаете, был не просто малозначительный внешний акт, это был, по сути дела, признак готовности разорвать свое каноническое общение с м. Сергием со стороны этих православных приходов.

Нужно сказать, что сторонников м. Иосифа в Ленинградской епархии возглавляли не только отдельные священники, их возглавляли и некоторые викарные епископы. И наиболее ревностным сторонником м. Иосифа оказывался епископ Гдовский Дмитрий (Любимов), довольно известный священнослужитель, многие годы являвшийся настоятелем Покровской Церкви на нынешней площади Тургенева, а затем ставший викарным епископом. Кроме того, его поддерживал и еп. Сергий (Дружинин), тоже викарий Ленинградской епархии. И была довольно небольшая, но очень влиятельная группа духовенства, которая занимала позицию поддержки м. Иосифа.

Начались переговоры между ними и м. Сергием. И в декабре 1927 года от имени сторонников м. Иосифа в Ленинградской епархии с обращением м. Сергию выступил один из главных вдохновителей этого движения, настоятель храма Спас-на-Крови, который тогда был приходским, проф. прот. Василий (Верюжский), бывший профессор византологии в СПбДА.

В этом обращении к м. Сергию он, по существу, выдвигал ряд ультимативных требований, при исполнении которых сторонники м. Иосифа готовы были вновь подчиниться м. Сергию. Пункты эти следующие:

-отказ от курса порабощения Церкви государством (так они характеризовали политику м. Сергия) ;

-отказ от перемещения и назначения епископов помимо согласия на то паствы и самих перемещаемых и назначаемых епископов;

-превращение Синода в орган только совещательный, с тем, чтобы указы подписывались только заместителем местоблюстителя, м. Сергием; (вам эта мера покажется странным, но за этим стоит совершенно определенно требование, ведь, по решению Собора, Синод мог избираться только Поместным Собором; при п. Тихоне патриарх назначал членов Синода;

сторонники же м. Иосифа указывали м. Сергию на то, что он не обладает полнотой патриарших прав и не мог бы организовывать при себе Синод с законодательными функциями, по-

этому Синод - просто совещательный орган, не имеющий никакой власти) ;

-требовалось удалить из Синода ряд прорекаемых епископов, прежде всего митрополита Тверского Серафима (Александрова), еп. Алексия (Симанского) ;

-при организации епархиальных управлений требовали, чтобы это управление осуществлялось в соответствие с принципами Собора 1917 года, а на практике это означало, что власть епархиального собрания, епархиального совета должна быть расширена;

-разумеется, требовали возвращения на Ленинградскую кафедру м. Иосифа и отмены возношения имени заместителя местоблюстителя, т.е. м. Сергия, опять подчеркивая тем самым, что он не является полным преемником прав местоблюстителя;

-наконец, требовали отменить распоряжение молиться о гражданской власти и отменить запрет молиться о ссыльных епископах.

Такие требования выдвигались перед м. Сергием, и вам это подробно перечисляю, чтобы вы себе представили ту совокупность требований, которые потом будет выдвигать наиболее радикальное крыло оппозиции м. Сергию.

Митрополит ответил на это обращение прот. Василия Верюжского тоже по пунктам: он отказался изменить курс церковной политики, считая, что курс является единственным оправданным, о перемещении епископов он написал следующее:

"Перемещение епископов - явление временное, часто удар, но не по Церкви, а по личным чувствам самого епископа и паствы. Но принимая во внимание чрезвычайность положения, те усилия разорвать церковное тело тем или иным путем, епископы и паства должны пожертвовать своими личными чувствами во имя блага общецерковного"

Конечно, м. Сергий был прав, намекая на то, что личный момент, безусловно, присутствует в такой жесткой позиции м. Иосифа, но, вместе с тем, он давал понять, что он и впредь будет назначать и перемещать епископов в соответствие с собственными представлениями, даже если при этом на него будут оказывать давление власти. Это должны были принимать, как реальность.

Синод стоит на своем месте, как орган управляющий, каким он был и при патриархе, хотя тоже состоял из лиц приглашенных. Здесь м. Сергий подчеркивает, что его полномочия равны патриаршим.

По поводу прорекаемых епископов он писал (относительно м. Серафима (Александрова) :

"Я не знаю ничего, кроме сплетен и беспредметной молвы".

Сейчас у нас есть архивные данные о том, что молва была не беспредметной, действительно, уже в это время м. Серафим (Александров) сотрудничал с ПТУ, его гибель в НКВД в 1937 году, хотя он все это время был близок к м. Сергию, отнюдь не буцет означать, что он действительно был человеком, служившим Церкви. Многих иерархов тогда власти пытались привлечь на свою сторону, заставляли сотрудничать. Кто-то не соглашался, а кто-то соглашался, надеясь тем самым помочь Церкви, но, видимо, в случае с м. Серафимом (Александровым), нужно говорить о большем компромиссе, это, увы, та самая реальность, с которой нельзя будет потом не считаться, когда многие наши епископы, члены Синода, будут годами в Церкви служить и знать, что рядом с ними служат те, кто являются осведомителями властей, кто думает не о благе церковном.

Что касается епископа Алексия (Симанского), то ему инкриминировали то, что он в свое время поддержал обновленцев (снял прещение м. Вениамина в 1922 году). В связи с этим м. Сергий писал:

"Еп. Алексий (Симанский) допустил в прошлом ошибку, но имел мужество ее исправить", когда отказался от сотрудничества с обновленцами, "при том он понес такое же изгнание, как и некоторые из его теперешних недоброжелателей".

Относительно моления о сущих в темницах епископах м. Сергий отметил, что велегласно поминать их он не разрешает, имея ввиду требования властей, но не запрещает поминать их на проскомидии, в алтаре, а самое главное, общее прошение о сущих в темнице остается в ектений.

По сути дела, м. Сергий не принимал ни одного из требований иосифлян, и это делало их дальнейшие переговоры невозможными. В результате, после этого письма м. Сергию и его ответа 26 декабря 1927 года епископу Петергофскому Николаю (Ярушевичу), который в епархии как бы представлял м. Сергия, был вручен акт об отделении от м. Сергия группы ленинградских приходов. Среди епископов, подписавших этот акт, были Дмитрий (Любимов), Сергий (Дружинин), Серафим (Протопопов). А среди духовенства два авторитетных священника: профессор прот. Василий Верюжский и недавно принявший священный сан, тоже профессор МДА, Феодор Андреев. В этом акте, в частности, говорилось:

"Оставаясь, по милости Божией, во всем послушными единой святой соборной и апостольской Церкви, сохраняя апостольское преемство через патриаршего местоблюстителя Петра, митрополита Крутицкого, и имея благословение нашего законного епархиального митрополита, мы прекращаем каноническое общение с м. Сергием и со всеми, кого он возглавляет, впредь до суда, совершенного Собором местности, т.е. с участием всех православных епископов или до открытого и полного покаяния пред Святой Церковью самого м. Сергия;

сохраняем молитвенное общение лишь с теми, кто блюдет, да не преступаются правила отец".

Это уже было формальное свидетельство о разрыве канонического, молитвенного общения с м. Сергием. Повторяю, случай беспрецедентный, ибо никогда еще православные не бросали вызов тому, кто считался признанным лидером.

То, что произошло в Ленинградской епархии, не было только лишь ленинградским делом. Осенью 1927 года в ряде других епархий стали раздаваться критические голоса по поводу м. Сергия.

В ноябре 1927 года от него отделился викарий Вятской епархии епископ Виктор (Островидов), правда здесь вскоре, 23 декабря 1927 года, м. Сергий применил жесткие меры - он запретил в священнослужении Виктора (Островидова). Со временем его сторонники сольются с иосифлянами, и таким образом иосифлянство из ленинградского движения будет постепенно приобретать характер движения общецерковного. Впрочем, сам еп. Виктор (Островидов) в 1928 году будет арестован, окажется в Соловецком лагере, ще, по мнению еп. Мануила, примирится со сторонниками м. Сергия. Это было вполне возможно, ибо являвшийся духовным вождем православных священнослужителей на Соловках архиеп. Илларион (Троицкий) будет последовательным сторонником м. Сергия, а он был фигурой весьма авторитетной.

30 декабря 1927 года м. Сергий и Синод запретили в священнослужении епископов Дмитрия (Любимова) и Сергия (Дружинина), а еп. Николай (Ярушевич) запретит в священнослужении протоиереев Василия (Верюжского) и Феодора (Андреева), тоже акт беспрецедентный, когда безусловно православных клириков из-за опасности раскола запрещают в священнослужении.

31 декабря 1927 года м. Сергий и Синод обратились с посланием, в котором будут призывать всех православных к объединению. Вот несколько фрагментов из него:

"При всем нашем недостоинстве мы служим тем каноническим бесспорным звеном, которым наша русская православная иерархия соединяется со вселенскою, через нее с апостолами. Каноны нашей святой Церкви оправдывают разрыв со своим законным епископом или патриархом только в одном случае - когда он уже осужден Собором или когда начнет проповедовать заведомую ересь, тоже уже осужденную Собором. Во всех же остальных случаях скорее спасется тот, кто останется в союзе с законной церковной властью, ожидая разрешение своих недоумении на Соборе, чем тот, кто, возложив на себя соборный суд, объявит эту власть безблагодатной и порвет общение с ней".

Это очень серьезный пункт. М. Сергий как в "Декларации" говорил о том, что только последующий Собор должен вынести суждение о правильности его действий, так он подчеркивает очень верную мысль о том, что по канонам можно разрывать общение со своим архиереем можно только если он проповедует заведомую ересь. Пока его не обвиняли в том, что он ересь проповедует, но потом начнут именно иосифляне обвинять его в еретичестве и его Церковь называть безблагодатной. Я думаю, что как бы вы сами к м. Сергию ни относились (а нам, пигмеям по сравнению с ним, нужно относиться к 116

м. Сергию весьма почтительно), всем очевидно, что еретиком он никак не был. Но это обвинение будет раздаваться в его адрес для оправдания того, чтобы разорвать с ним общение. Имейте ввиду, это очень страшное обвинение, ибо в этом обвинении, может быть, заключается хула на Святого Духа. А вдруг ошибешься? Ни один здравомыслящий человек в православном мире не будет заявлять, что с 1927 года у нас безблагодатная Церковь. Однако, такие обвинения раздадутся тогда. Предвидя их, м. Сергий пишет такого рода послание.

Как я уже упомянул, выступления против м. Сергия не ограничились Ленинградом. 22 января 1928 года о своем отделении от м. Сергия заявил епископ Козловский Алексий (Буй). Это уже совсем другая епархия. Но Алексий (Буй) потом встанет примерно на те же позиции, что иосифляне. Таким образом, иосифлянство будет означать определенного рода позицию среди противников м. Сергия, которая будет встречаться в разных епархиях.

26 января об отделении от м. Сергия заявит еп. Алексий (Готовцев) с группой серпуховского духовенства.

Со своей стороны, м. Сергий 27 января 1927 года запретит в священнослужении еп. Алексия.

Конечно, это был очень опасный признак того, что иосифляне приобретают сторонников в разных епархиях, но гораздо большую опасность для м. Сергия в этот момент стала представлять еще одна группа епископов.

6 февраля 1928 года к м. Сергию обратилась группа епископов во главе с м. Агафангелом (Преображенским). Это уже был не какой-то Алексий (Буй), это местоблюститель, который в 1926 году согласился отказаться от своих притязаний на власть, доверяя м. Сергию.

Кроме того, среди подписавших это обращение был и архиеп. Серафим (Самойлович), близкий когда-то п. Тихону, один из заместителей местоблюстителя. Еще там было два не столь заметных епископа: архиеп. Варлаам (Ряшенцев) и еп. Евгений (Кобранов).

Они написали очень пространное письмо, и я вам его приведу полностью, потому что в нем была изложена позиция умеренной части оппозиционеров м. Сергию, и вы их аргументацию, пожалуйста, запомните с тем, чтобы в дальнейшем представлять тот спектр мнений, который был среди антисергианской оппозиции.

"Хотя ни церковные каноны, ни практика кафолической Церкви Православной, ни постановления Всероссийского Церковного Собора 1917-18 годов не оправдывают Вашего стояния у кормила высшего управления нашей отечественной Церковью, мы, нижеподписавшиеся епископы Ярославской церковной области, ради блага и мира церковного считали долгом своей совести быть в единении с Вами и иерархическом Вам подчинении. Мы ободряли и утешали себя молитвенным упованием, что Вы, с Божией помощью и при содействии мудрейших и авторитетнейших из собратьев наших во Христе епископов, охраните церковный корабль от грозящих ему со всех сторон в переживаемое нами трудное для Церкви Христовой время опасностей и приведете его неповрежденным к спасительной пристани - Собору, который уврачует живое и жизнеспособное тело Церкви от постигших его по попущению Промысла Божия недугов и восстановит надлежащий канонический порядок церковной жизни и управления.

Но заветные чаяния и надежды наши не сбылись. Мало того, мы видим и убеждаемся, что Ваша деятельность по управлению Церковью чем дальше, тем в большей степени вызывает недовольство и осуждение со стороны многих и многих представителей православного епископата, смущение, осуждение и ропот среди клира и широких кругов мирян.

Сознавая всю незаконность своего единоличного управления Церковью, управления, никаким соборным актом не санкционированного, вы организуете при себе патриарший Синод. Но ни порядок организации этого Синода, Вами единолично утвержденного и от вас получающего свои полномочия, ни личный состав его из людей случайных, доверием епископата не пользующихся, в значительной части своей проявивших даже неустойчивость своих православных церковных убеждений, не могут быть квалифицированы иначе, как только явления, определенно противоканонические.

В своем обращении к чадам Православной Церкви от 29 июля 1927 года Вы в категорической форме объявляете такую программу Вашей будущей руководящей деятельности,

осуществление которой неминуемо принесло бы Церкви новые бедствия, усугубило бы обдержащие Ее недуги и страдания.

По Вашей программе, начало духовное и божественное в домостроительстве церковном всецело подчиняется началу мирскому и земному. Во главу угла полагается не всемерное попечение об ограждении веры и христианского благочестия, а никому и ничему ненужное угодничество внешним, не оставляющее места для важнейшего условия устроения внутрицерковной жизни по заветам Христа и Евангелия - свободы, дарованной Церкви Ее небесным Основателем.

Чадам Церкви, прежде всего, конечно, епископату. Вы вменяете в обязанность лояльное отношение к гражданской власти. Мы приветствуем это требование и свидетельствуем, что мы всегда были и будем честными, добросовестными гражданами нашей родной страны, но это, полагаем, не имеет ничего общего с навязываемым Вами политиканством и заигрыванием и не обязывает чад Церкви к добровольному отказу от тех прав свободного устроения внутренней религиозной жизни, которые даны им самой же гражданской властью.

На место возвещенной Христом внутрицерковной свободы Вами вводится административный произвол, от которого много потерпела Церковь и раньше.

По личному Своему усмотрению Вы практикуете бесцельное, ничем не оправданное перемещение епископов, часто вопреки желанию их самих и их паствы, назначение викариев без ведома епархиальных архиереев, запрещение неугодных.

Все это и многое другое в области Вашего управления Церковью, являясь, по нашему глубокому убеждению, явным нарушением канонических определений Вселенских и Поместных Соборов, постановлений Всероссийского Собора 1917-18 годов, вынуждает нас заявить Вашему Высокопреосвященству:.

Вдумайтесь в то, что я вам сейчас приведу. Это декларация особой позиции, которая будет потом свойственна для части "непоминающих".

"...мы, епископы Ярославской церковной области, сознавая лежащую на нас ответственность перед Богом за неимением другого выхода из создавшегося рокового для Церкви положения отныне отделяемся от Вас и отказываемся признавать за Вами и за Вашим Синодом право на высшее управление Церковью, при этом добавляем, что мы остаемся во всем верными и послушными чадами Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви, неизменно пребываем в иерархическом подчинении местоблюстителю патриаршего престола м. Петру и через него сохраняем каноническое и молитвенное общение со всеми Восточными Православными Церквями.

Оставаясь незыблемыми на таком твердом основании, мы будем управлять Ярославской церковной областью самостоятельно в строгом согласии со Словом Божиим и общецерковными канонами, правилами и преданиями..."

Здесь предлагается тот самый принцип автокефального управления епархиями, который м. Агафангел декларировал в 1922 году, чтобы избавиться от обновленцев.

"Настоящее наше решение останется в силе до сознания Вами неправильности Ваших руководственных действий и мероприятий и открытого раскаяния в Ваших заблуждениях или до возвращения к власти Высокопреосвященного м. Петра".

Ни в этом документе, ни в дальнейших документах людей таких воззрений мы не будем встречать обвинений м. Сергия в еретичестве, безблагодатности, но отделение от него административное будет, т.е. оспариваются его права единоличного возглавления иерархии, его классифицируют, как одного из правящих епископов, с политикой которого нс согласны, а не с церковными воззрениями. Правда, впоследствии м. Агафангел подчинится м. Сергию.

Это выступление группы ярославского духовенства во главе с м. Агафангелом, конечно, осложнило ситуацию для м. Сергия, и хотя 27 марта 1928 года он издал постановление о запрещении в священнослужении группы епископов из восьми человек, в т. ч. и м. Иосифа, и тех, кто подписал это письмо. М. Агафангела он не стал запрещать в священнослужении, но обратился к нему в апреле 1928 года с письмом. Он надеялся также, как это произошло в 1926 году, найти какой-то компромисс с м. Агафангелом:

"Ваше Высокопреосвященство утверждаете, что раскола вы учинять не намерены, т. к. отделяетесь не по разногласию в вере, а только в порядке административного управления. Но по 117

мысли канонов расколом называется именно разделение не из-за веры, а из-за вопросов, допускающих врачевание или же из-за нежелания подчиниться распоряжению законной церковной власти - самочинное сборище.

Что же касается сохранения молитвенного общения при административном разрыве, то можно весьма сомневаться в том, возможно ли вообще, или точнее канонически законны ли такие отношения между двумя архиереями, принадлежащими к одной и той же Поместной Церкви и признающими над собой одного и того же духовного главу - первого епископа.

Но если такие отношения и возможны где-либо фактически, то только между архиереями, административно друг от друга независимыми, не связанными друг с другом никакими обязательствами. Между тем, по распоряжению нашего первого епископа, я имею тяжкий долг заменять его, несу все его обязанности по управлению Русской Церкви, и потому имею права ожидать от своих собратьев - епископов того же канонического послушания, каким они обязаны по отношению к самому первому епископу. Объявить себя состоящими в послушании первому епископу и, в тоже время, административно порвать с заместителем, которого первый епископ поставил, значит противоречить самому себе. Таким образом, административный разрыв со мной, заместителем первого епископа Русской Церкви, не может быть признан деянием, безразличным для епископата той же Церкви, а будет, несомненно, оценяться с канонической точки зрения, как отказ в послушании первому епископу, а такой отказ не считается по канонам наказуемым только в том случае, когда первый епископ всенародно начнет проповедовать заведомую ересь. Вот почему м. Иосиф и его достойные сотрудники истощают свои силы, стараясь подвести мои административные действия, охотно допускаю, небезошибочные, под понятия ереси и обвиняют меня в предательстве и в поругании Церкви, и в отречении от Христа, от Бога и, наконец, от вечного спасения, что де еще хуже ереси.

Но чем ужаснее обвинения, чем чудовищнее делаемые из них выводы, тем настоятельнее требуется их фактическая проверка, при том не любителями - добровольцами, а вполне авторитетным органом церковного суда - Собором епископов. Разрыв же общения со мною раньше приговора такого суда из-за каких-либо неправильных административных распоряжений, тем более без фактической проверки на основании народной молвы, искусственно муссируемой, канонически будет определяться, как раскол со всеми, указанными в церковных канонах, последствиями для учинителей его.

Ввиду всего этого, я с особой радостью приветствую Вашу готовность пересмотреть заявление от 6 февраля и усерднейше прошу Вас не медлить с этим пересмотром. Ваше решение порвать с расколом и оставаться в административно -молитвенном общении с православной нашей иерархией, несомненно, возвратит Церкви многих соблазненных. И наоборот, если Вы останетесь в расколе, это послужит причиной закоснения в нем многих, привыкших идти за другими".

Письмо очень ясное, четкое, выразительное, тут все проблемы очень хорошо обозначены, может быть, вы не согласны с тезисом м. Сергия о том, что неподчинение ему равносильно неподчинению м. Петру, может быть вы не согласны с тем, что м. Сергий склонен считать неподчинение ему, непризнание его политики, уже проявлением раскола, но как бы вы ни оценивали это его письмо, согласитесь, аргументация очень четкая, даже стиль насколько выразительный.

И подводя своеобразный итог отношениям м. Сергия и м. Иосифа, приведу вам краткую выдержку из письма м. Ага-фангела от 10 мая 1928 года м. Сергию. Причем, письмо это подписали и архиеп. Варлаам, и еп. Евгений, запрещенные м. Сергием.

"Мы до сих пор не прерывали, и не прерываем нашего молитвенного общения с заместителем патриаршего местоблюстителя м. Сергием, никакого раскола мы не желаем учинять и не учиняем, никаких новшеств в церковной жизни нашей епархии не вводили и не вводим, принципиально власть Вашу, как заместителя, не отрицаем, распоряжения заместителя, смущающие нашу и народную религиозную совесть и, по нашему убеждению, нарушающие церковные каноны, в силу создавшихся обстоятельств, на месте исполнять не могли и не можем. Всех, обращающихся к нам епархиальных епископов, клириков и мирян с просьбой возглавить их и принять в молитвенное и каноническое общение, мы не отторгали и не от

торгаем от единства церковного, а, внося мир, направляем их непременно к Вашему Высокопреосвященству и Синоду, предварительно, насколько возможно, успокоив их смущенную религиозную совесть".

По сути дела, с небольшими оговорками, они, возвращаясь в каноническое подчинение м. Сергию, оставляли за собой право критики тех или иных его распоряжений чисто политического характера.

30 мая 1928 года м. Сергий и Синод издали постановление, по которому снимали прещение с архиепископа Варлаама и еп. Евгения. А Серафим (Самоилович) остался на непримиримой позиции и потом сблизился с иосифлянами.

Таким образом, м. Сергию вновь удалось найти общий язык с м. Агафангелом, и он вместе со своими ближайшими сторонниками вернулся в каноническое подчинение м. Сергию. Но этот взгляд на м. Сергия потом будет характерен для некоторых церковных групп, может быть вы слышали такие определения, как "даниловская" группа, "мечевская" группа, когда, не порывая прямо канонического общения с м. Сергием, сохраняя каноническое подчинение ему, те или иные клирики будут оставлять за собой право избирательно выполнять какие-то его политические требования.

Но м. Иосиф шел по пути, прямо противоположному. Он, действительно, был исполнен убеждения, что м. Сергий не просто ведет Церковь к катастрофе, но что он в эти тяжелые годы церковной жизни, может быть, предвещающие Апокалипсис, грешит против истины и соблазняет людей. Это очень характерная черта, свойственная настроениям ленинградской епархии - удивительная отзывчивость на апокалиптические настроения, и она будет проявляться у иосифлян чем дальше, тем больше. В иосифлянских общинах нашего города поражает наличие молодых, часто интеллигентных людей из приличных семей, еще не добитых большевиками, которые будут ожидать для себя мученичества и будут прямо идти в Церковь, чтобы принять смерть за Христа, многим это и придется сделать.

8 февраля 1928 года м. Иосиф пишет послание ленинградскому духовенству, которое поддерживало его, с сообщением о том, что он продолжает возглавлять ленинградскую епархию. А в феврале архиеп. Серафима (Самойловича) и м. Иосифа высылают соответственно в Могилев и Устюжны. Это очень интересная деталь. М. Иосифа власти высылают в г. Устюжны Новгородской области, в его родной город поближе к Ленинграду, и дальше мы увидим, как власти начнут наводить контакты с м. Иосифом. Казалось бы, он такой непримиримый враг, в отличие от м. Сергия, но на самом деле и м. Иосиф не будет отрицать, в принципе, возможности соглашения с властями, т.е. легального существования Церкви, и власти будут стремиться не порывать с ним окончательно отношений, чтобы использовать его для усугубления раскола в Церкви.

М. Сергий в этот момент предпринимает ряд очень мудрых решений. Он понимает, что его личность становится камнем преткновения в Ленинграде и назначает на ленинградскую кафедру м. Серафима (Чичагова). Эта личность чрезвычайно интересна: гвардейский офицер, полковник в отставке, который стал священником, а затем архиереем. Это был очень принципиальный человек, крайних монархических воззрений, хорошо известный в Ленинграде, и уже под одному этому весьма авторитетная фигура для иосифлян.

Вместе с тем, он был убежден, что именно позиция м. Сергия в этих условиях верна, и был ее последовательным сторонником. Хотя к тому времени он был уже глубоким стариком, он был исполнен энергии и, будучи назначенным в Ленинград, развернул активную деятельность по возвращению иосифлян под юрисдикцию м. Сергия.

Его трудно было обвинить в каком-то потворстве властям, ибо он был живым олицетворением той старой монархической Церкви, которая была столь популярна у иосифлян. И дальше будет видно, что ему удастся привлечь очень многих иосифлян на сторону м. Сергия.

В тоже время, в 1928 году м. Арсений (Стадницкий) пишет из ссылки письмо м. Сергию, в котором будет критиковать действия м. Иосифа, и это письмо станет достоянием гласности в церковных кругах, а авторитет м. Арсения был достаточно высок.

В апреле 1928 года м. Иосиф пишет письмо Тучкову с просьбой разрешить ему приехать в Ленинград. Тучков ничего определенного не отвечает, давая в то же время понять, что 118

дальнейшие переговоры возможны, т.е. власти не отказываются от того, чтобы сталкивать м. Иосифа с м. Сергием.

Весной 1928 года в Ленинград приезжает архиеп. Мануил (Лемешевский), который тоже обличает иосифлян, правда, вам всем уже, к сожалению, знакома история о сложных взаимоотношениях м. Серафима и архиеп. Мануила, которые, увы. Владыкой Иоанном в его книге были поданы в таких, почти что гоголевских, тонах, что и вспоминать неприятно, почти как история о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем. Это чисто личные сложности, за которыми не стояло ничего принципиального, важно было, что оба эти епископа считали в тот момент позицию м. Сергия правильной, и иосифлян критиковали. Но контингент был различным. Если к Серафиму (Чичагову) тянулись люди образованные, бывшие дворяне, церковные интеллигенты, то вокруг еп. Мануила часто собирались представители простонародья, женщины с горящими глазами, которые внимали каждому его слову, видели в нем прозорливца, чудотворца.

Очень большое значение имело письмо архиеп. Иллариона (Троицкого) 21 июля 1928 года с Соловков. Оно пришло в нашу епархию, и в этом письме архиеп. Илларион резко критиковал действия иосифлян. Тут уже трудно было возражать, когда исповедник с таким авторитетом, близкий к патриарху, резко обличает действия м. Иосифа.

Постепенно наметился отток православных с иосифлянских приходов, и некоторые иосифлянские приходы стали возвращаться под омофор м. Сергия, но большая часть первоначальных иосифлян занимали резкую непримиримую позицию чем дальше, тем больше. Но самое печальное заключалось в том, что иосифлянские идеи распространялись и в Московской епархии, и в Тверской, и в Воронежской. В этих епархиях появлялись епископы или священнослужители, поддерживавшие позицию м. Иосифа, т.е. воспринимавшие м. Сергия, как иерарха, в основах своей деятельности отступающего от православной веры. И это, конечно, вызывало непримиримость уже среди самих православных в их взаимоотношениях, это обусловило тот факт, что власти все более активно стремились этим воспользоваться.

Впрочем, то сталкивая этих епископов друг с другом, то обрушиваясь в основном на противников м. Сергия, власти искали для себя наибольшую выгоду, и уже в 1929 году власти решают, что им целесообразнее покончить с антисергианской оппозицией.

Все это время аресты идут среди всех священников, правда, в период 1927-28 года они стали затухать, но с 1929 года начинается новый пик арестов, невиданный еще ранее, который будет продолжаться до 1933 года, тогда арестовали массу епископов и священников, очень много монахов.

В 1929 году происходят аресты епископов преимущественно антисергианского направления. Разные к ним применяют меры. М. Иосифа оставляют в ссылке, а потом арестовывают. Возникает в Церкви очень опасное настроение, и власти сознательно идут на это, чтобы представить м. Сергия, как ставленника власти, которому власти помогают, они дискредитируют его этими арестами, показывая, что тот, кто неугоден м. Сергию, неугоден и власти, и потом этот тезис (вы, наверное, его встречали) будет очень популярен даже в такой вульгарной форме, что арестовывали всех, кто не принимал "Декларацию" м. Сергия. Обратите внимание, "Декларация" занимает очень мало места в полемике м. Сергия с его противниками, и полемика начинается лишь через несколько месяцев после появления "Декларации".

В 1929 году арестовывают Дмитрия Любимова, в 1930 -Сергия Дружинина, и ситуация для иосифлян кардинально меняется. С 1930 года это движение начинает идти на убыль, но вы должны помнить, что к нему не была сводима вся оппозиция м. Сергию. Иосифляне же отличались именно тем, что объявляли м. Сергия еретиком, указывали на безблагодатность таинств, совершаемых подчиненным ему духовенством.

Сейчас я упомяну еще один документ, исходивший от м. Сергия - постановление от 6 августа, касавшееся священнодействий, совершаемых раскольническим клиром, и здесь м. Сергий, по существу, тоже становится на весьма радикальную позицию. Он объявляет о том, что священнодействия, совершающиеся епископами, единомысленными с м. Иосифом, должны быть приравнены к обновленческим и григорианским

т.е. считаться безблагодатными, исключение составляет лишь Крещение.

"Умерших в обновленчестве и в указанных расколах не следует хотя бы и по усиленной просьбе родственников отпевать, как и не следует совершать по ним заупокойную Литургию, разрешается только проводы на кладбище с пением "Святый Боже"," т.е. по сути дела как протестантов.

Очень резкая мера, касающаяся только иосифлян, но нужно сказать, что к этой мере м. Сергий прибегнул только тогда, когда в отношении его и подведомственного ему духовенству иосифляне заняли такую же позицию. Как видите, раскол с этой группой был очень глубок.

Но нужно сказать, что большая часть оппозиционеров м. Сергию объединялась не вокруг м. Иосифа, а вокруг м. Кирилла (Смирнова).

Постановление о религиозных объединениях

Для того, чтобы представить тот правовой фон, на котором развивались события конца 20-х - начала 30-х годов, события, которые, конечно, сопровождались репрессиями со стороны государства, всё-таки нужно представить себе тот основной документ, который был принят в это время властями, и который, конечно же, не соблюдался ими, как прочие, ранее принятые законодательные акты, касавшиеся Церкви. Основная стратегическая линия оставалась прежней - ликвидация духовенства, ликвидация Церкви. Но, при этом, надо было создать некий правовой камуфляж для этой политики, тем более, что власти кого-то регистрировали, кого-то даже поддерживали на определенных этапах (я имею ввиду церковные группировки:

обновленцев, григориан), а кого-то нужно было поставить в такое положение, чтобы у них не было никаких реальных оснований существовать в советской стране. Нужен был такой документ, который, вроде бы, религиозные организации разрешал, и в то же время давал возможности и ликвидировать их, лишая регистрации.

Давайте вникнем в этот документ, тем более, что, будучи принятым на основании существовавшего к этому времени Декрета Совета народных комиссаров от 23 января 1918 года (Декрета о свободе совести), он просуществовал без существенных изменений вплоть до 1989 года, до нового закона о свободе совести Советского Союза - это Постановление Всероссийского центрального исполнительного комитета и Совета народных комиссаров РСФСР о религиозных объединениях.

Правда, 23 июня 1975 года в этот документ указом президиума Верховного Совета РСФСР были внесены некоторые изменения, но суть его не изменилась за все эти десятилетия. Показательно, что все эти советские десятилетия были различными периодами в истории Церкви: иногда были самые страшные гонения (30-е годы), иногда была некоторая оттепель (2-я половина 40-х годов), потом новые страшные гонения конца 40-х - начала 50-х, вновь потепление с 1953 по 1957 год, потом новые гонения, на этот раз административного характера, при Хрущеве, потом опять некоторое смягчение. Менялась политика, а документ оставался незыблемым. Это лишний раз свидетельствует, что документ этот, с одной стороны, или вообще никак не влиял на реальное развитие событий, или давал возможность варьировать политику в отношении Церкви самым радикальным образом.

"Религиозные объединения верующих граждан всех культов регистрируются в виде религиозных обществ или групп верующих. Каждый гражданин может быть членом только одного религиозно-культового объединения."

"Религиозное общество есть местное объединение верующих граждан, достигших 18-летнего возраста одного и того же культа вероисповедания, направления или толка в количестве не менее 20-ти лиц, объединившихся для совместного удовлетворения своих религиозных потребностей".

Здесь нам открывается очень важный момент. Становится понятным, почему вплоть до 1927 года приходы Московской патриархии могли регистрироваться, а сама Московская патриархия и епархиальные управления были незарегистрированы. Государство изначально рассматривает Церковь не как единое целое, а как совокупность таких религиозных обществ, которые, по сути дела, являются приходскими общинами. Понятие "двадцатки", всем вам хорошо известное, впервые вводится у нас в 1918 году, но здесь оно очень четко определяет-

ся. Религиозное общество - это группа лиц не менее 20-ти человек, которые могут получить регистрацию. Почему власти начинают с того, что основной ячейкой церковной жизни рассматривают такого рода двадцатку? Потому что разрозненные приходы, одним из которых можно давать регистрацию, другим можно не давать, очень легко управляемы.

Ещё один интересный момент - "граждане, достигшие 18-летнего возраста". Получается, что человек до 18-ти лет вообще не может считаться членом религиозного общества, и любые попытки вовлечь его в это религиозное общество могут рассматриваться как нарушения законодательства. Вот почему вплоть до конца 80-х годов в некоторых областях местные власти могли рассматривать участие ребенка в службе в качестве пономаря, певчего или, тем более, иподиакона как нарушение. Даже приведение ребенка к Причастию могло рассматриваться как нарушение - до 18-ти лет он не может быть членом религиозного общества.

"Религиозное общество или группа верующих могут приступить к своей деятельности лишь после принятия решения о регистрации общества или группы верующих Советом по делам религий при Совете министров".

До этого момента они, как видите, не могут осуществлять свою деятельность. Поэтому очень большое значение придают тому, как дается эта регистрация и кем дается.

"Решение о регистрации религиозного общества или группы верующих об открытии молитвенного здания принимается Советом по делам религий при Совете министров СССР по представлению Совета министров автономных республик, исполкомов краевых, областных, городских. Советов депутатов трудящихся".

Это появится позже, а в те времена вопрос о регистрации решало НКВД. Совет по делам РПЦ возникнет в 1943 году, потом он преобразуется в Совет по делам религий. Обратите внимание, регистрируют все эти общества в конце 20-х годов НКВД, затем отдельный Совет по делам религий, т.е. органы, которые, как мы увидим, имели директиву не поощрять, а, наоборот, всячески сокращать религиозную жизнь в стране.

А на каких условиях происходит эта регистрация? Здесь говорится следующее:

"Совет по делам религий при Совете министров (в 30-е годы НКВД) после рассмотрения материалов о регистрации общества или группы верующих принимает решение о регистрации или отказе в регистрации религиозного общества или группы верующих и сообщает им об этом".

Представьте себе, что это значит. Хотят - регистрируют, хотят - не регистрируют. И оспорить это решение в суде уже невозможно. Получается, что всё оставлено на произвол государственных чиновников, а указание у них одно - борьба с религией. Значит, уже сам этот пункт показывает, что регистрация была средством борьбы с религией, а не средством, которое способствовало условиям для нормального функционирования религиозных обществ.

"Для удовлетворения религиозных потребностей верующих, составивших религиозное общество, могут получить по решению Совета по делам религий в бесплатное пользование специальное молитвенное здание на условиях и в порядке, предусмотренном договором, заключённым религиозным обществом с полномочным представителем Исполнительного комитета районного городского Совета".

Это характерная ещё для Декрета о свободе совести формулировка - всё церковное имущество принадлежит государству, а зарегистрированные общества получают это имущество только в бесплатное пользование.

"Общие собрания религиозных обществ и групп верующих, кроме молитвенных, происходят с разрешения Исполнительного комитета районного городского Совета".

Т.е. службу можно осуществлять, если общество зарегистрировано в соответствие со своим уставом, но любые другие собрания, даже то, что называется Приходским собранием, для обсуждения каких-то хозяйственных вопросов, должно происходить с разрешения местных органов власти, которые, тем самым, контролируют деятельность религиозных обществ даже на таком уровне.

"Для непосредственного выполнения функций, связанных с управлением и пользованием культовым имуществом, религиозные объединения избирают из среды своих членов на

общем собрании верующих открытым голосованием исполнительные органы.

Регистрирующим органам предоставляется право отвода из состава членов исполнительного органа религиозного общества или групп верующих отдельных лиц".

Казалось бы, с какой стати? Если религиозное общество зарегистрировано и на своём собрании открытым голосованием, где всё можно проследить, избирает состав исполнительного органа, почему органы власти, если Церковь у нас отделена от государства, имеют право отвода? Это был первый формально зафиксированный шаг по подчинению власти деятельности приходских общин. Те из вас, кто помнят религиозную жизнь начала 80-х годов, очень хорошо знают, кто такие были т.н. церковные старосты на всех, как правило городских, приходах. Это были люди, очень тесно сотрудничавшие с властью: или поп-расстрига, или какой-то жулик с полууголовным прошлым, или отставник, связанный с КГБ. Было показательно, что староста в любом мало-мальски значительном храме был человек, который обязательно получил санкцию власти на то, чтобы занимать свою должность. Староста - это был апофеоз вмешательство государства в дела Церкви. Здесь, как видите, эта система уже предполагается - государство решает, кто входит в состав исполнительного органа.

А дальше чрезвычайно интересные запретительные пункты. Если вы вспомните Устав, выработанный Поместным Собором 1917-18 года и сравните с этими пунктами, станет ясно, что большая часть этого устава уже не могла работать.

"Религиозным объединениям воспрещается:

• создавать кассы взаимопомощи, кооперативы, производственные объединения и вообще пользоваться находящимися в их распоряжении имуществом для каких-либо иных целей, кроме удовлетворения религиозных потребностей;

• оказывать материальную поддержку своим членам;

• организовывать как специальные детские, юношеские, женские молитвенные и другие собрания, так и общие библейские, литературные, рукодельнические, трудовые, по обучению религии и т.п. собрания, группы, кружки, отделы, а также устраивать экскурсии и детские площадки, открывать библиотеки, читальни, организовывать санатории, лечебную помощь."

Т.е. приходам практически было запрещено выполнять какие бы то ни было просветительские и социальные благотворительные функции.

"Не допускается преподавание каких бы то ни было религиозных вероучений в учебных заведениях. Преподавание религиозных вероучений может быть допущено исключительно в духовных учебных заведениях, открываемых установленным порядком.

Район деятельности служителей культа, религиозных проповедников, наставников и т.п. ограничивается местожительством членов обслуживаемого ими религиозного объединения и местонахождением молитвенного помещения".

Даже требы можно исполнять только либо в храме, либо по месту жительства члена этого объединения. Скажем, прийти причастить бабушку можно. Хотя на практике и это могло инкриминироваться священнику. Он пошёл к бабушке, а бабушка в коммунальной квартире. Может быть, с кем-то поговорит из соседей. Уже получается что он занимается религиозной пропагандой, которая была запрещена.

"Религиозные общества и группы верующих могут созывать религиозные съезды и совещания только по разрешению в каждом отдельном случае Совета по делам религий".

В 30-е годы, соответственно НКВД.

Т.о. перспектива Собора при таком законодательстве откладывалась на неопределённое будущее. Ни о каких Соборах власти слышать не хотелось.

"Имущество, необходимое для отправления культа, как переданное по договорам верующим, составившим религиозное общество, так и вновь приобретённое или пожертвованное им для нужд культа, является национализированным".

Вдумайтесь в это. Человек жертвует какую-нибудь икону на храм и знает, что он жертвует, тем самым её и государству, которое может в любой момент его пожертвованную икону отобрать.

"Религиозное общество обязуется беспрепятственно допускать во всякое время, за исключением того времени, в течение которого производится совершение религиозных обрядов, уполномоченных исполнительных комитетов районных, городских и сельских советов к периодической проверке и осмотру имущества".

Это естественно следовало из того, что предполагалось, что всё имущество является национализированным.

Мы с вами упоминали о том, что регистрация любого религиозного общества зависела от воли власти и основания для регистрации никак, по сути дела, не определялись. Что же касается снятия регистрации, т.е. ликвидации уже зарегистрированных обществ, то здесь предлагалось следующее:

"Религиозные объединения могут быть сняты с регистрации в случае нарушения ими законодательства о культах. Снятие с регистрации религиозных объединений производится по решению Совета по делам религий".

Учитывая, в частности, то, что очень многие сферы церковной жизни практически ликвидировались, это законодательство создавало очень много поводов для формальных нарушений. Та же самая церковная проповедь, та или иная форма материальной помощи прихожанам, поставленные под жесткий контроль государства, всегда могли дать поводы для формальных оснований для лишения регистрации. В 30-е годы, конечно, всё решало НКВД, а не Совет по делам религий.

"Строительство новых молитвенных зданий силами и средствами верующих допускается в отдельных случаях по просьбе религиозных обществ с разрешения Совета по делам религий по представлении Советов министров автономных республик, исполнительных комитетов краевого, областного и городского Советов".

Т.е. процедура была очень затруднена, и хотя, в принципе, строительство новых молитвенных зданий не исключалось, все последующие десятилетия крайне редко строились новые храмы.

"Религиозные общества и члены групп верующих имеют право производить складчины и собирать добровольные пожертвования в молитвенном здании среди членов данного религиозного объединения только на цели, связанные с содержанием молитвенного здания, культового имущества, найма служителей культа и содержанием исполнительных органов".

Вот единственная форма сбора. Заметьте, здесь не идет речи о том, чтобы производить сборы на помощь, например, нуждающимся.

"В зданиях религиозного культа или специально приспособленных помещениях, удовлетворяющих строительно-техническим и санитарным правилам, молитвенные собрания верующих и объединенных групп или общества происходит без уведомления или разрешения органов власти.

В помещениях, специально не приспособленных молитвенные собрания верующих происходят с уведомления в сельских поселениях исполнительного комитета .сельского совета, в городских поселениях исполнительного комитета районного городского совета".

Подчёркнуто, что только уставные службы можно проводит без уведомления. Собрания, даже если они имеют литургический характер, но происходят вне помещения, тоже с разрешения власти.

"Во всех государственных, общественных, кооперативных учреждениях и предприятиях не допускается совершение каких-либо религиозных обрядов и церемоний культа, а также помещение каких-либо предметов культа".

"Настоящее запрещение не распространяется на отправление по просьбе умирающих или тяжело больных, находящихся в больницах и местах заключений религиозных культовых обрядов в особо изолированных помещениях, а равно отправление религиозных обрядов на кладбищах и в крематориях".

На практике можно сказать, что даже в начале 80-х годов даже служение панихиды на кладбище могло быть чревато неприятностями для священника. Я уж не говорю о допущении в больницы и в тюрьмы.

"Религиозные шествия, совершение религиозных обрядов и церемоний под открытым небом, а также в квартирах и домах верующих допускается каждый раз с особого разрешения особого исполнительного комитета районного городского совета.

Ходатайства о выдаче разрешения на религиозное шествие и совершение религиозных обрядов под открытым небом подаются не менее, чем за две недели до срока назначенных церемоний.

Отправление религиозно-культовых обрядов в квартирах и домах верующих по просьбе умирающих или тяжело больных может производиться без разрешения или уведомления исполнительного комитета районного городского совета".

На самом деле была масса случаев, когда причащение умирающего тяжелобольного на дому было основанием для каких-то репрессивных мер против священника. А что касается религиозных шествий, вы прекрасно понимаете, что все религиозные шествия под открытым небом в те времена ограничивались только крестными ходами вокруг храма.

В этом документе, как вы наверное убедились, далеко не безупречном, по сути дела, ограничивалась религиозная жизнь и ставилась в полную зависимость от произвола властей.

Вернемся к разговору о противниках митрополита Сергия.

Шло время, репрессии не уменьшались, условия для существования Церкви даже законодательно были очень неблагоприятные, а м. Сергий вынужден был продолжать свой курс уступок, и в частности, ставить свои кадровые назначения в зависимость от воли власти. Поэтому основания для критики его деятельности были. Другое дело, что сами они не могли предложить какого бы то ни было позитива. Важно то, что наибольшую опасность для м. Сергия представляли именно те его оппоненты, которые объединились вокруг м. Кирилла (Смирнова). Я думаю, что вы сами убедились, когда мы говорили об иосифлянах, что такая экстремистская критика м. Сергия со стороны иосифлян, - "еретик", "безблагодатная иерархия", - не могла приниматься многими православными людьми той эпохи. Слишком много было авторитетных иерархов, священников, которые пошли за м. Сергием, и решить, что они вдруг стали еретиками или безблагодатными, можно было, только находясь в большой степени неприятия того, что происходит, и считая, что наступил апокалиптический период в истории Церкви.

Но критиковать м. Сергия дерзали и другие люди. Митрополит Кирилл (Смирнов), который никогда не доходил до таких абсурдных обвинений м. Сергия в еретичности, безблагодатности, как иосифляне, в своей критике оказывался гораздо более серьёзным. Кроме того, личность м. Кирилла (Смирнова) была удивительно авторитетна в ту эпоху. Я просто напомню вам, что неслучайно именно м. Кирилл (Смирнов) выступает перед п. Тихоном с выражением негативного настроения иерархии и мирян по отношению к новому стилю и переговоров с обновленцами. Неслучайно именно его п. Тихон ставит своим первым местоблюстителем в перечне местоблюстителей. Это было признанием его авторитета. Поэтому несколько слов о его личности.

Жизнеописание м. Кирилла (Смирнова)

Родился Константин Илларионович Смирнов 26 апреля 1863 года в семье псаломщика СПб епархии. В 1887 году 24 лет от роду он закончил СПбДА, пройдя традиционный путь сына священнослужителя. Кандидат богословия. По окончании Академии вступил в брак и поступил законоучителем в Елисаветградскую гимназию.

21 ноября 1887 года он был рукоположен в священники и был законоучителем в ряде учебных заведений.

В 1894 году стал законоучителем 2-й СПб гимназии.

С 1900 года - настоятель Троицкой церкви в Кронштадте.

Он прошёл путь Петербургского образованного белого священника, который имел опыт и приходской деятельности, и преподавательской.

В 1902 году он овдовел. Ему уже было 39 лет. 10 мая постригся в монашество с возведением в сан архимандрита.

Дальше началась очень экзотическая страничка его жизни. На самом деле это был очень типичный русский священнослужитель, который был всегда погружен сначала в преподавательскую, приходскую деятельность, потом в архипастырскую. Но с 1902 по 1904 год ему довелось быть начальни 121

ком Русской духовной миссии в городе Урмии. Тогда в Урмии велась очень большая работа по возвращению в лоно Православной Церкви ассирийцев - несториан.

6 августа 1904 года он был рукоположен в епископы Гдовские и стал 3-м викарием СПб епархии.

30 декабря 1909 года епископ Кирилл становится правящим епископом и возглавляет Тамбовскую епархию, епархию очень сложную: с одной стороны, богатую духовными традициями, с другой стороны, исполненную многих проблем. И в этой епархии он разворачивает удивительно выдающуюся деятельность именно как архипастырь. Прежде всего у него устанавливаются очень хорошие, очень одухотворенные отношения с духовенством. Он всячески способствует развитию в этой епархии, повторяю, в чём-то неблагополучной, просветительской и миссионерской деятельности по отношению к ещё некрещённым инородцам. Он способствует развитию епархиальных периодических изданий. Он ведет очень активную просветительскую работу на приходах, причем, подчас прибегает к весьма неординарным решениям. Он вводит практику проведения за счет епархии телефонов в дома тех прихожан, которые были больны и не могли посещать богослужение с тем, чтобы они по телефону слушали бы службу из храма.

Хочу отметить следующее. Владыка Кирилл провел в Тамбовской епархии 9 лет. По тем временам огромный срок. В 1913 году он стал в этой епархии архиепископом, и о нём распространилась слава именно как о выдающемся архипастыре, правящем архиерее. У нас немного было архиереев, которых так любили в их епархии, чьи епархии рассматривались в каком-то смысле как образцовые епархии в смысле подлинного архипастырского руководства со стороны правящего епископа. Это было очень сложно, имея ввиду традиции, которые были в русских епархиях, и размеры епархий. Чаще всего архиерея видели именно в качестве администратора и судьи по церковным вопросам, а не в качестве архипастыря. Митрополит Кирилл эту очень тяжелую инерцию смог преодолеть.

Его авторитет выразился, в частности, в том, что на Поместном Соборе 19 марта 1918 года он был возведен в митрополиты Тифлисские и Бакинские, а это был четвертый по праву чести архиерей в РГЩ (Петербургский, Московский, Киевский и Тифлисский).

Таким образом, если вы вспомните, кто в это время был каким архиереем: п. Тихон в Москве, м. Антоний (Храповицкий) в Киеве и м. Вениамин в Петрограде. Т.е. м. Кирилл обошёл многих выдающихся деятелей Собора по своему авторитету.

Так как ситуация с Грузинской Церковью была очень сложной, у него не было возможности выехать в Тифлис. Тогда Грузинская Церковь объявила свою автокефалию, и даже духовный авторитет м. Кирилла не смог преодолеть эти сепаратистские настроения в Грузии, тем более, что Грузия была отторгнута линией фронта от Москвы.

И в середине 1918 года он получает назначение на Казанскую кафедру. Для него пребывание на Казанской кафедре не означало ничего лёгкого и спокойного. Видимо, власти тоже отдавали себе отчёт в том, насколько авторитетен этот иерарх, насколько митрополит Кирилл придерживается строгих церковных воззрений, и вся последующая его жизнь - это череда постоянных арестов и ссылок.

Поэтому получалось так, что он все последующие годы до своей гибели в 1937 году большую часть времени проводил в ссылках. Тем не менее, его пребывание в ссылках привело к тому, что он оставил очень большое эпистолярное наследие, значительная часть которого сохранилась, хотя, вероятно, большая часть этого наследия погибла. Благодаря этому, мы можем судить о его позиции по церковных вопросам гораздо более полно, чем даже о позиции м. Иосифа. Его позиция широко была известна в Церкви, его позиция считалась очень значимой, и заочные выборы патриарха 1926 года продемонстрировали, что именно м. Кирилл (Смирнов) считался самым авторитетным иерархом из русских иерархов, и что его авторитет вполне сравним с авторитетом м. Сергия и даже в чём-то, может быть, превосходит его после событий 1927 года. И, обратите внимание, до 1927 года он не делал никаких попыток заявить о своих правах на первосвятительство в Русской Церкви, в отличие даже от м. Агафангела, хотя власти предлагали бывшее государство Урарту, Персия.

это сделать м. Кириллу, и он был первым из назначенных п. Тихоном местоблюстителей.

Как я уже упоминал, весь период 20-х, 30-х годов для м. Кирилла (Смирнова) явился периодом постоянных ссылок. Тем не менее, он имел возможность поддерживать постоянные связи со своими духовными чадами как из среды духовенства, так и из среды мирян, и был в курсе всех событий, происходивших в русской церковной жизни. К нему апеллировали как к наиболее авторитетному иерарху многие из тех, у кого политика м. Сергия вызывала смущение, и м. Кирилл, будучи в ссылках, часто вынужден отвечать на их недоуменные вопросы письменно. Благодаря этому, у нас сейчас есть возможность по его письмам, дошедшим до нас, проследить его основные позиции относительно всех событий русской церковной жизни того периода времени.

Здесь я оказываюсь перед необходимостью достаточно много цитировать его письма, потому что многие из вас не возьмут на себя труда их прочитать, хотя сейчас они, благодаря ряду изданий, доступны.

Вот одно из его писем. Оно было направлено не м. Сергию, а викарию Казанской епархии епископу Афанасию (Малинину) 15 мая 1929 года, где он впервые довольно пространно излагает свой взгляд на ситуацию вокруг м. Сергия и его политики. Его викарный епископ направил ему со своей стороны письмо с просьбой разъяснить ситуацию. Митрополит Кирилл пишет:

"Никакой заместитель по своим правам не может равняться с тем, кого он замещает, или совершенно заменить его. Заместитель назначается для управления текущими делами, порядок решения которых точно определён действующими правилами, предшествовавшей практикой и личными указаниями замещаемого. Коренное же изменение самой системы церковного управления, на что отважился м. Сергий, превышает компетенцию и самого местоблюстителя патриаршего престола".

Ясно, что для м. Кирилла м. Сергий, коль скоро он -заместитель, не может принимать никаких решений, даже входящих в компетенцию местоблюстителя. А он, по мнению м. Кирилла, принимает решения, куда более значимые. В частности, говоря о м. Сергии, м. Кирилл пишет:

"Восхищая права Собора церковного, учреждает коллегиальное церковное управление в виде т.н. Временного патриаршего Синода, приостанавливая тем действенность и обнаружение законной и единолично преемственной власти. До тех пор, пока м. Сергий не уничтожит учреждённого им Синода, ни одно из его административно-церковных распоряжений, издаваемых с участием т.н. Патриаршего Синода, я не могу признавать для себя обязательным к исполнению. Такое отношение к м. Сергию и его Синоду я не понимаю как отделение от руководимой м. Сергием части Православной Церкви, т.к. личный грех м. Сергия относительно управления Церковью не повреждает содержимого и этой частью Церкви Православного догматического учения".

С точки зрения м. Кирилла:

1. м. Сергий может лишь единолично принимать решения, коль скоро он назначен единоличным заместителем. Синода быть не должно. При этом, его решения не должны выходить за компетенцию управляющего делами.

2. Не принимая, как кажется м. Кириллу, расширительно понимаемые м. Сергием его полномочия, он, тем не менее, не допускает мысли о еретичности м. Сергия и подчинённого ему духовенства. Здесь проявляет себя различие в позиции между м. Кириллом и м. Иосифом.

Дальше он уточняет, как же относиться к м. Сергию и его духовенству.

"Литургисать с м. Сергием и единомысленными ему архипастырями я не стану, но в случае смертной опасности со спокойной совестью приму елеосвящение и последнее напутствие от свящ