Декларация м. Сергия

29 июля 1927 года появляется очередное послание главы русской церковной иерархии, и первое такого рода послание м. Сергия (Страгородского), заместителя патриаршего местоблюстителя.

Это послание впоследствии получило название "Декларации", и я думаю, что оно вам известно, может быть, более других посланий. Я хочу обратить ваше внимание на следующее. Мы с вами внимательно рассматривали послания п. Тихона 1923-25 годов, вы почувствовали тот новый тон, те новые принципиальные установки, которые содержались в этих посланиях. Чрезвычайно важно сравнить послания п. Тихона с этим посланием м. Сергия.

Попытайтесь вспомнить послания патриарха 1923 года, вспомните проект декларации м. Сергия, который не был принят, а я вам приведу послание м. Сергия 1927 года, эту знаменитую "Декларацию" в некотором сокращении.

Вы знаете, что вокруг "Декларации" м. Сергия сначала представителями Зарубежной Церкви, а потом и церковными оппозиционерами было поднято очень много шума. Но давайте вникнем в его содержание, так ли уж оно отличается от предшествовавших посланий п. Тихона, а самое главное, содержится ли в ней некий еретический момент, за который его упрекали некоторые из его противников.

"Одной из забот почившего отца нашего п. Тихона перед его кончиной было поставить нашу Православную Русскую Церковь в правильное отношение к советскому правительству и тем дать Церкви возможность вполне законного и мирного существования.

К сожалению, разные обстоятельства, а главным образом выступления зарубежных врагов советского государства, среди которых были не только рядовые верующие нашей

Церкви, но и водители их, возбуждая естественное и справедливое недоверие правительства к церковным деятелям вообще, мешали усилиям святейшего, и ему не суждено было при жизни видеть свои усилия увенчанные успехом.

Ныне жребий быть временным заместителем первосвятителя нашей Церкви опять пал на меня, недостойного м. Сергия, а вместе со жребием пал на меня и долг продолжать дело почившего и всемерно стремиться к мирному устроению наших церковных дел.

Усилия мои в этом направлении, разделяемые со мной православными архипастырями и пастырями, как будто не остаются бесплодными. С учреждением при мне временного патриаршего Священного Синода укрепляется надежда на приведение всего нашего церковного управления в должный строй и порядок, возрастает уверенность в возможности мирной жизни и деятельности нашей в пределах закона".

Как видите, послание уже исходит из того, что власти дали регистрацию органам высшего церковного управления.

Тон послания для вас должен быть соизмерен с тем, что оно вышло официально через советскую периодическую печать, как и послания п. Тихона 1923-25 годов. Пока мы с вами не обнаружили ничего, сколь бы то ни было отличающегося от того, что содержится в посланиях п. Тихона.

"Теперь, когда мы уже у самой цеди наших стремлений, выступления зарубежных врагов не прекращаются: убийства, поджоги, налеты, взрывы и подобные явления подпольной борьбы у нас у всех на глазах.

Все это нарушает мирное течение жизни, создавая атмосферу взаимного недоверия и всяческих подозрений. Тем нужнее для нашей Церкви, тем обязательнее для нас всех, кому дороги ее интересы, кто желает вывести ее на путь легального и мирного существования, тем обязательнее для нас теперь показать, что мы, церковные деятели, не с врагами нашего советского государства и не с безумными орудиями их интриг, а с нашим народом и с нашим правительством".

Как видите, весьма лояльная формулировка, но отличается ли она от того, что писал п. Тихон? Согласитесь, что нет.

Что за убийства, налеты и взрывы имеются ввиду? Действительно, в то время был предпринят ряд незначительных и бесплодных террористических актов в Москве и Ленинграде, которые были связаны с деятельностью российского общевойскового союза.

Наверное, кто-нибудь из вас смотрел фильм "Операция трест"? Этот фильм в извращенном виде представляет одну из наиболее широкомасштабных провокаций ГПУ, когда она, имитировав существование в России подпольной монархической организации, вошла в доверие к эмигрантским организациям, в частности к российскому общевойсковому союзу (РОВСу) и спровоцировало их руководителей на активизацию борьбы с советской властью с тем, чтобы выявить всю их агентуру здесь и ликвидировать.

Поэтому было несколько таких террористических актов. Естественно, что все эти террористические акты инкриминировались не просто эмиграции, а всей старой России, олицетворением которой являлась РПЦ, и все это использовалось, как повод для усиления репрессий. Это и имеется ввиду. Далее м. Сергий продолжает:

"Ходатайство наше о разрешении Синоду начать деятельность по управлению Православной Российской Церковью увенчалось успехом. Теперь наша Православная Церковь в Союзе имеет не только каноническое, но и по гражданским законам вполне легальное центральное управление, а мы надеемся, что легализация постепенно распространится и на низшее церковное управление: епархиальное, уездное и т. д.

Едва ли нужно объяснять все последствия перемены, совершающейся таким образом в положении нашей Православной Церкви, ее духовенства, всех церковных деятелей и учреждений.

Вознесем же наши благодарственные молитвы ко Господу, тако благоволившему о святой нашей Церкви (далее внимательно), выразим всенародную нашу благодарность и советскому нашему правительству за такое внимание к духовным нуждам православного населения. А вместе с тем заверим правительству, что мы не употребим во зло оказанного нам доверия".

За что здесь выражается благодарность советскому правительству? Только лишь конкретно за то, что правительство

легализовало Церковь. Вы помните, как интерпретируют эту декларацию "зарубежники"? Дескать, м. Сергий благодарит государство за его политику в отношении Церкви, состоящую из репрессий. Как видите, это не так.

"Приступив с благословения Божия к нашей синодальной работе, мы ясно сознаем всю величину задачи, предстоящей как нам, так и всем вообще представителям Церкви. Нам нужно не на словах, а на деле показать, что верными гражданами Советского союза, лояльными к советской власти могут быть не только равнодушные к Православию люди, не только изменники ему (имеются ввиду обновленцы, как вы понимаете), но и самые ревностные приверженцы ему, для которых оно дорого, как истинная жизнь со всеми его догматами, преданиями, со всем его каноническим и богослужебным укладом (далее внимательнее).

Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой - наши радости и успехи, а неудачи - наши неудачи".

Обратите внимание, как это интерпретируют противники "Декларации", дескать, м. Сергий говорит, что "успехи советского государства - успехи Церкви". Нет, здесь говорится о Родине. Но куда деваться Церкви, если ее Родиной в данный момент оказывается Советская Россия? если народ терпит этот богоборческий режим? Другой то Родины нет. И здесь констатируется очевидный факт, что радости и успехи такой Родины оказываются одновременно радостями и успехами и Церкви и наоборот.

Чувствуете разницу весьма тенденциозной интерпретации с тем, что есть в тексте? Конечно, звучит весьма лояльно, но смысл очевидный. Если уж такая Родина, никуда не деться, не бросать же этот обезумевший народ, но оставаться здесь и принимать вместе с народом все испытания.

"Всякий удар, направленный в Союз, будь то война, бойкот, какое-нибудь общественное бедствие или просто убийство из-за угла, подобное варшавскому, сознается нами как удар, направленный в нас. Оставаясь Православными, мы помним свой долг быть гражданами Союза не только из страха, но и по совести, как учил нас апостол".

Варшавское убийство - это убийство Войкова, советского дипломата, который принимал участие в убийстве царской семьи, за это его и убили эмигранты в Варшаве.

Как видите, м. Сергий остается пока в рамках тех посланий, которые писал п. Тихон в 1923-25 году.

А далее обратите внимание. Здесь изложены очень глубокие размышления м. Сергия над всем происшедшим. Впоследствии он на эту тему более прямо, более проникновенно пишет в письмах к тем архиереям, которые будут критиковать его позицию, но уже в "Декларации", которая проходит через советскую печать, а значит через советскую цензуру, он обращается к тем, кто, возможно, не принимает его позиции, постарайтесь внимательно вникнуть в этот абзац. Говоря о своей новой политике, он пишет:

"Мешать нам может лишь то, что мешало и в первые годы советской власти: устроение церковной жизни на началах лояльности. Это недостаточное сознание всей серьезности совершившегося в нашей стране.

Учреждение Советской власти многим представлялось каким-то недоразумением - случайным, и потому недолговечным. Забывали люди, что случайности для христианина нет, что в совершившемся у нас, как везде и всегда, действует та же десница Божия, неуклонно ведущая каждый народ к предназначенной ему цели. Таким людям, нежелающим понять знамения времени, и может казаться, что нельзя порвать с прежним режимом, и даже с монархией, не порывая с Православием.

Такое настроение известных церковных кругов, выражавшееся, конечно, и в словах, и в делах, и навлекавшее подозрение советской власти, тормозило и усилие святейшего патриарха установить мирное отношение Церкви с Советским правительством. Недаром, ведь, апостол внушает нам, что тихо и безмятежно жить по своему благочестию мы можем лишь повинуясь законной власти или должны уйти из общества.

Только кабинетные мечтатели могут думать, что такое огромное общество, как наша Православная Церковь со всей ее организацией может существовать в государстве спокойно, закрывшись от власти.

Теперь, когда наша патриархия, исполняя волю почившего патриарха, решительно и бесповоротно становится на путь лояльности, людям указанного настроения придется или переломить себя и оставить свои политические симпатии дома, приносить в Церковь только веру, и работать с нами только во имя веры или, если переломить себя они сразу не смогут, по крайней мере, не мешать нам, устранившись временно от дела. Мы уверены, что они очень скоро возвратятся работать с нами, убедившись, что изменилось лишь отношение к власти, а вера и православная жизнь остается незыблема".

Вы почувствовали подтекст всего этого абзаца? М. Сергий понимает, что найдутся среди его ближайших соратников епископы, которые будут его критиковать, и он предлагает им хотя бы подождать результатов его политики. Он надеется, что результаты будут положительные и достаточно скоро.

Но начало абзаца говорит о его очень серьезном переосмыслении того, что произошло. Ведь, вы можете себе представить, что если сейчас раздаются голоса о том, что если у нас не будет монархии, то православная церковная жизнь не будет у нас развиваться. Насколько же тогда эта идея была популярна, насколько тогда многие были убеждены, что пусть даже не монархическая, но какая-то христианская форма государственности должна быть в стране, а если таковой не будет, Церкви можно существовать лишь нелегально в катакомбах.

И вот, м. Сергий пишет о том, что перемены, произошедшие в стране, действительно, очень глубоки, и нужно принять как неизбежность то, что государство у нас стало государством безбожным, и что сосуществовать нужно именно с таким, другого, может быть, неопределенное время не будет, а может быть не будет и никогда, как мы сейчас можем предполагать.

Обратите внимание, что м. Сергий, этот обласканный двором иерарх, член Синода, увешанный императорскими наградами, прозревает тогда эту новую эпоху нашей церковной истории - сосуществование с государством, которое не просто чуждо Церкви, а которое борется с Церковью. И он делает вывод, что существовать нужно легально, а значит, нужно искать для этого пути.

Правильная ли это точка зрения? Нам легче говорить на эту тему, потому что мы видим какие-то плоды его деятельности. Это, действительно, одна из драматичнейших страниц нашей церковной истории. Нам судить м. Сергия сложно, потому что мы, в конечном итоге, пожинаем плоды его политики. Неслучайно получилось так, что именно к нему потом вынужден был обратиться Сталин с признанием того, что Церковь уничтожить не удалось, и что он пока ее добивать не будет. Что было легче тогда ему, - пойти с теми, кто уходил в катакомбы и обрекал себя на уничтожение, или же взять на себя бремя человека, пытающегося церковный корабль вести и тем самым принимающего на себя обвинения в том, что он - отступник, предатель. Это зазвучало очень скоро.

Мне для того, чтобы понять его правду, понадобились многие годы занятий церковной историей, но периодически и сейчас возникают определенного рода сомнения, потому что чем дальше открываешь архивный материал, тем более мрачные вещи обнаруживаешь, что эта политика требовала от него и от его последователей в особенности. Сам он был человек громадного масштаба, он никогда не шел на компромиссы во имя себя, а последователи его могли быть другими.

И ужас для м. Сергия будет заключаться в том, что, начиная с 1929 года, возникнет такой пик репрессий, какого не было раньше. Правда, тогда мало будут расстреливать, но арестов будет столько, сколько не было даже во время гражданской войны и во время изъятия ценностей. А потом, я вам уже говорил: 1937-41 год 172 тыс. репрессированных по религиозным делам и 116 тыс. расстреляно. Вот результаты. И каково было ему слушать тех, кто говорил ему: "мы поверили, пошли за тобой, взяли на свою совесть грех, а результаты вот такие".

Понять это возможно только вот в каком плане, тот план, который от вас, как правило, уходит. Вы мыслите так: м. Сергий, его сподвижники и звероподобное государство. Но народ Божий где? Почему его не видно и не слышно в это время? И самое страшное заключается в том, что м. Сергий понял страшную истину, что русский православный народ в своей основной массе может спокойно принять перспективу уничтожения церковной иерархии, основной массе народа стала не нужна Церковь, и это несмотря на то, что при переписи 1936

года значительная часть людей запишет себя в число верующих. На самом деле они спокойно будут созерцать, как уничтожается иерархия и духовенство.

Сейчас вышел второй том материалов, собранных иеромонахом Дамаскиным (Орловским), в котором очень много просто поразительных сведений о судьбах нашего провинциального духовенства. Конечно, поражает то, как легко паства предавала своих пастырей. Пастыри, наверное, были не безупречны в свое время, но как паства их легко отдавала. Понятно, что они и сами боялись репрессий, что их самих могли терзать в застенках ГПУ, НКВД, но ощущение беззащитности духовенства поражает.

Например, одного деревенского священника арестовывают и расстреливают в 1937 году, жена умирает от сердечного приступа в день его ареста, трое детей остаются одни в этой деревне, живут несколько месяцев тем, что воруют с огородов что попадется (а вы знаете по тем временам, что такое украсть с колхозного огорода для ребенка, какой это срок), пока, наконец, одного ребенка не забрала какая-то тетка. Родственники даже от них отказались! Только одна тетка решилась взять одного ребенка, а двоих отправили в специальный детский дом. Это малоизвестная вам ужаснейшая страница нашей истории - спец. детдома для детей репрессированных. Представьте себе этих детей, потерявших в один день все, прыгающих по этим огородам, и людей- односельчан, пасомых их отца, которые делают вид, что этих детей не существует, потому что подойти к такому ребенку страшно.

Чувствуете, что происходило тогда? И м. Сергий понимал, что не на кого опереться церковной иерархии, что паства отошла, она своей миссии не выполняет, она не берет в свои руки ни какой-то возвышенный меч, ни какую-то грубую оглоблю и не идет защищать своих пастырей хотя бы внешней силой от всего этого кошмара.

Но м. Сергий понимал, что дети, внуки этих строителей коммунизма все равно возопят потом к Богу, и он хотел в точности, как п. Тихон, чтобы им было куда прийти, чтобы были храмы, в которых была бы благодатная служба, были бы храмы, в которых учили б Православной вере, а не какой-то обновленческой абракадабре. И во имя этого он брал на свою совесть такие компромиссы. Можем ли мы его после этого осуждать?

Хочется, чтобы вы прочувствовали, сколь мы должны ощущать трагедию м. Сергия, как свою собственную.

М. Сергий вступил на путь, по которому до него, наверное, в православном мире может быть только какие-то восточные патриархи пытались идти, а в общем и целом он вступил на путь, которого еще не знала мировая церковная история. На этом пути он потерпел много поражений, но были там и свои безусловные победы, а что это за победы, мы с вами поговорим дальше. Во всяком случае, никто из нас не должен осуждать м. Сергия, может быть обличать какие-то его решения, но всегда делать это так, как это бывает в семье, когда грех родителя воспринимается как величайшее испытание для самого ребенка. А то у нас существует такая замечательная позиция - мы судим со стороны: п. Сергий чего-то не додумал, пошел на уступки, вот бы нас туда, мы бы так там умерли, с таким бы обличением гонителей, что все сразу во главе с товарищем Тучковым обратились бы к вере.

И теперь мы опускаем абзац о том, что м. Сергий пишет по поводу Заграничной Церкви, мы об этом будем говорить дальше. Последний абзац послания:

"Не менее важной своей задачей мы считаем и приготовление к созыву и сам созыв нашего Второго Поместного Собора, который изберет нам уже не временное, а постоянное центральное церковное управление, а также вынесет решение и о всех похитителях власти церковной, раздирающих хитон Христов.

Теперь же мы лишь выразим наше твердое убеждение, что наш будущий Собор, разрешив многие наболевшие вопросы нашей внутренней церковной жизни, в то же время своим соборным разумом и голосом даст окончательное одобрение предпринятому нами делу установления правильных отношений нашей Церкви и советского правительства".

Обратите внимание, насколько неуверен м. Сергий в своем решении, что он говорит о том, что только Собор потом может сказать свое окончательное мнение о том, прав он был

или нет. Он свою политику, как видите, направляет на суд будущего Собора.

Вот эта самая "страшная" "Декларация". Мы с вами посмотрели текст, скажите, есть в ней что-то такое, что из текста заставляет предполагать, что м. Сергий впал в ересь, предал Церковь? Согласитесь, что нет. Насколько она была потом мистифицирована за границей и нашими "ревнителями". И неслучайно, что когда эта "Декларация" появилась в конце июля 1927 года, никто против нее не выступил, даже из тех, кто впоследствии станут непримиримыми врагами м. Сергия. Обратите на это внимание, это принципиальный момент. Потом будут ему инкриминировать эту декларацию, но причина той критики, которая начнет раздаваться в его адрес осенью 1927 года, будет заключаться не в декларации, она будет заключаться, прежде всего, в том, что м. Сергий, и это осенью 1927 года будет уже отчетливо проявляться и вызовет протест одного из авторитетных наших иерархов, м. Иосифа, м. Сергий будет в своей кадровой политике следовать указаниям властей.

Об этом мы поговорим с вами дальше, потому что именно с осени 1927 года впервые в нашей церковной истории конфликты между самими православными, которых раньше не было. Были споры, мы с вами о них говорили - архиеп. Феодор (Поздеевский) и м. Кирилл (Смирнов) критиковали и патриарха Тихона, но это была критика внутри Церкви, спор о политике, не более того, расколов не было. Но расколы начнутся в конце 1927 года. Теперь мы заканчиваем разговор о ситуации в России и возвращаемся к событиям 1918 года.

Русская Зарубежная Церковь

Чтобы нам представить, как развивались события за границей, нужно вспомнить то, что происходило у нас еще в годы гражданской войны. А именно во время гражданской войны территория России оказалась разделенной линией фронтов, и естественно, что у многих епархий была прервана не на один год связь с Москвой, с каноническим центром.

А вы должны помнить, что очень многие вопросы епархиальной жизни могли решаться, в соответствии с постановлениями Поместного Собора, на уровне высшего церковного совета, на уровне Синода. Поэтому стоял вопрос о том, как руководить епархиями, если связи с каноническим центром нет, а вопросы встают.

В силу того, что епархии не имели связи с центром, они совершенно стихийно решили брать на себя решение тех вопросов, которые, по постановлению Собора, должны были решаться в центре.

Эта стихийная практика приобрела такого рода проявления: в разных частях страны, где находились епархии, отторгнутые от центра, стали возникать органы, которые назывались "Временное высшее церковное управление". В ноябре 1918 года такой орган возник в Сибири во главе с архиепископом Омским Сильвестром (Ольшанским), в мае 1919 года такой орган возник на юге: "Южное временное высшее церковное управление" во главе с архиепископом Донским Митрофаном (Симашкевичем). Впоследствии, в ноябре 1919 года, его на этом посту сменит митрополит Киевский Антоний (Храповицкий).

Это были постоянно действующие совещания архиереев тех епархий, которые были отделены от центра, на которые либо избирались, либо делегировались представители духовенства и мирян данных епархий, которые брали на себя решения вопросов, подлежащих компетенции высших органов церковной власти. И таким образом появлялась возможность существовать епархиям в отрыве от канонического центра.

Так продолжалось в течение гражданской войны, патриарх знал об этом, он понимал, что это вызвано необходимостью, и 20 ноября 1920 года патриарх. Синод и ВЦС приняли постановление номер 362, которое узаконивало, давало канонический статус этим органам. При этом, оно четко регламентировало их деятельность. Я бы хотел, чтобы вы вдумались в это постановление, потому что оно впоследствии станет главным каноническим обоснованием Зарубежной Церкви своей каноничности.

В постановлении говорится о том, что возникают такого рода ситуации, когда епархии теряют связь с каноническим центром, и предлагается епархиальным архиереям определенного рода действия. Я приведу вам несколько пунктов:

"В случае, если епархия вследствие передвижения фронта, изменения государственной границы и т. п. окажется вне всякого общения с ВЦУ, или само ВЦУ во главе со Святейшим патриархом по чему-либо прекратит свою деятельность, епархиальный архиерей немедленно входит в сношение с архиереями соседних епархий на предмет организации высшей инстанции церковной власти для нескольких епархий, находящихся в одинаковых условиях".

Обратите внимание, в случае, если епархия окажется вне всякого общения. Далее говорится о том, как должны приниматься решения, и еще одни пункт вам приведу:

"Все, принятые на местах согласно настоящему указанию, мероприятия впоследствии, в случае восстановления центральной церковной власти, должны быть представляемы на утверждение последней".

Многие из тех решений, которые будут приниматься этими органами, впоследствии могут быть даже отмененными, если высшая церковная власть, связь с которой будет восстановлена, сочтет их неправомочными. Эти 2 пункта запомните для себя.

Принималось это уже в ноябре 1920 года. А что происходило у нас в ноябре 1920 года, вы, наверное, помните, как раз тогда и был ликвидирован предпоследний крупный очаг сопротивления большевикам, а именно армия генерала Врангеля в Крыму. Т.е. ликвидирована она на самом деле не была. Это одна из замечательнейших страниц нашей истории, когда генерал Врангель, находясь в Крыму, не только смог длительное время сопротивляться большевикам, которые навалились на него всей громадой, но он, к сожалению запоздало, смог выработать удивительно умную, удивительно перспективную внутреннюю политику, когда на территории Крыма проводились очень важные реформы и социального, и экономического, и общественного характера, например, сбылась мечта Столыпина о создании на уровне волостном земств, была проведена аграрная реформа, наделившая крестьян землей и т. д.

Если бы эти реформы проводились на большей территории, и Врангель мог бы сопротивляться еще хотя бы несколько лет, или если бы Польша продолжала боевые действия против красных, может быть удалось бы сохранить хоть часть страны в нормальных исторических условиях, а затем с этой малой исторической России предпринять освободительный поход для всей страны. Но Крым, вы сами понимаете, не может противостоять такой огромной территории, поэтому, несмотря на то, что Врангель сделал очень много интересного (кстати, правительством его руководил бывший министром земледелия в правительстве Столыпина Кривошеий, отец Владыки Василия (Кривошеина), министр иностранных дел был Петр Бернгардович Струве, была собрана русская интеллектуальная элита), но все это было уже слишком запоздало, и Врангель понимал, что, скорее всего, Крым придется оставить, поэтому он заблаговременно готовил варианты эвакуации армии и населения Крыма с полуострова.

Это было ему очень сложно делать, потому что союзники перестали оказывать помощь в прежних масштабах, Врангель уже мог рассчитывать прежде всего на русский флот для эвакуации насчитывавшего не одну сотню тысяч населения и армии Крыма. По мере того, как красным удавалось брать линии укреплений, началась эвакуация из Крыма всех находившихся там людей.

Что касается церковной жизни Крыма, то следует отметить, что Южное временное ВЦУ, которое возглавлял м. Антоний (Храповицкий), отступало вместе с белой армией. Можно, конечно, сказать, что епископ не имеет права оставлять свою епархию без благословения, но реальные исторические условия были таковы, что любой епископ из этого временного ВЦУ юга России, остававшийся на территории, на которую вступали Красные, был фактически обречен на гибель: повесили в храме, например, нижегородского архиеп. Иоакима, оставшегося в Крыму.

Они отступали в Крым, и в Крыму возникло Крымское временное ВЦУ. В это время во врангелевской армии (а нужно сказать, что когда Врангель возглавил Русскую Армию, она стала называться именно Русская Армия, до этого времени были "вооруженные силы юга России", которыми командовал Деникин) вместо Шавельского военным духовенством руководил известный вам еп. Вениамин (Федченков). Он руководил армейским духовенством, и, кроме того, в Крыму оказалась 104

группа епископов, членов Южного временного ВЦУ, они тоже оказались эвакуированными из Крыма.

Штурмом Крыма руководил один из самых приличных красных полководцев, Фрунзе. Он обратился к Врангелю с предложением пойти на переговоры и обещал амнистию всем тем врангельским солдатам и офицерам, которые сложат оружие и останутся в Крыму. Я думаю, что он искренне хотел примирения (кстати, и Врангель, и Фрунзе учились в Горном институте в свое время, Врангель его закончил, а Фрунзе не закончил - революционная деятельность его отвлекла), но Москва распорядилась иначе, и получилось так, что те из врангелевцев, кто поверил обещанию Фрунзе, кто в силу каких-то личных причин не мог покинуть Крым (а там были больные, раненые), попали под страшный молот красных репрессий. Все офицеры были просто физически истреблены, солдаты частью истреблены, частью отправлены в концлагеря, там были убиты десятки тысяч. В общем, страшная это была страница в истории гражданской войны. Действительно, нужно было эвакуироваться, и Врангель совершил невозможное: на судах из Крыма было вывезено ок. 150 тыс. человек, большая часть этой массы людей оказалась на территории Турции, причем, Врангель постоянно настаивал перед союзниками на том, чтобы Русская Армия не была расформирована. Ему удалось договориться, что пехотные части располагаются на о. Голиполи, кавалерийские казачьи части на о. Лемнос, а гражданские беженцы в Константинополе, Болгарии и Греции.

Конечно, это был великий исход, несопоставимый ни с чем другим, потому что хотя эмигрантов было много у нас и в Париже, и Берлине, и на Дальнем Востоке, несопоставимо это было с тем, что произошло здесь в это время. Там были и гибель многих людей, и болезни, тиф косил сотни - тысячи людей, у них не было возможности расположиться в мало мальски человеческих условиях, многие семьи распадались, кто-то умирал, нужно было отпевать, кто-то хотел венчаться, нужно было венчать, кто-то рождался, - нужно было крестить: нужна была церковная жизнь среди этой массы беженцев.

Группа епископов, бывших членов Южного временного ВЦУ, которые оказались в Константинополе становится перед вопросом, что же им делать. Проблема осложнялась тем, что они оказались не на луне, а на территории других Поместных Православных Церквей: Константинопольского патриархата, Болгарского патриархата, а вы знаете, что по канонам любая церковная деятельность на территории той или иной Церкви должна иметь благословение данной церковной власти. Формально они не могли ни крестить русских людей, ни отпевать, ни венчать, ни давать разводы церковных браков без благословения местной церковной власти. Епископы оказались в очень сложном каноническом положении: они без благословения оставили свои епархии (по канонам за это полагается запрещение), они без благословения оказались на территории других Поместных Церквей, а значит должны были без благословения своего патриарха обращаться к местным патриархам, чтобы им было разрешено что-либо делать, а это тоже каноническое нарушение, за которое следует запрещение.

Каноны тоща блюли: когда арестованного м. Антония увозили из Киева петлюровцы, он поднял Кормчую книгу, потряс ей и сказал: "Держитесь этой книги", имея ввиду, что петлюровцы уже насаждали автокефалистов.

Эмигрировавшие епископы были людьми с колоссальным чувством ответственности, и не могли не видеть то, что происходило с нашими эмигрантами, которые так нуждались в церковной помощи. Поэтому по инициативе епископа Севастопольского Вениамина (Федченкова) в ноябре 1920 года было принято решение создать Временное русское ВЦУ за границей на территории Константинопольской патриархии, т.е. создать те органы, которые раньше были на территории России, и, разумеется, для того, чтобы начать свою деятельность, обратиться за благословением в Константинопольскую патриархию.

Совещание, на котором было принято это решение состоялось с группой епископов: м. Антоний (Храповицкий), архиеп. Платон (Рождественский), архиеп. Анастасий (Грибановский), архиеп. Феофан (Быстрой), еп. Вениамин (Федченков). Эти епископы приняли такое решение и обратились в Константинополь.

Константинопольского патриарха тогда не было, и Константинопольская патриархия от имени местоблюстителя 2

декабря 1920 года выдала грамоту за номером 9044, в которой давалось благословение на деятельность русских епископов и русского духовенства на территории Константинопольской патриархии "под высочайшим омофором Вселенского патриарха", за которым оставалась вся судебная впасть. Т.е. произошло по сути дела вхождение русского ВЦУ за границей в юрисдикцию Константинопольской патриархии, хотя не было дано на это благословения п. Тихона.

Я хотел бы обратить ваше внимание и на другой факт. Тогда зарубежные епископы не вспоминали о постановлении номер 362, которое я вам приводил, они потом стали обосновывать им правоту своих действий, но давайте мы с самого начала вспомним его. Подпадали ли их действия под содержание этого постановления или нет? Нет, потому что оно вело речь о епархиях, находящихся в отрыве от канонического центра, эти же епископы оказались вне своих епархий, поэтому с самого начала нужно отдавать себе отчет в том, что все действия зарубежных епископов, оказавшихся за границей, исходили из той ситуации, которая сложилась, а не из постановления номер 362.

Почему я на этом заостряю внимание? Существует миф о том, что Зарубежная Карловацкая Церковь отличается какой-то стерильной канонической чистотой, в отличие от Московской патриархии, на самом деле это, действительно, миф, потому что от буквы канонов отступали как те, так и другие, и зарубежники не в меньшей степени, а может быть в большей, чем находившиеся здесь. Они надеялись только на одно - что впоследствии п. Тихон благословит их решения, и потому мы увидим с вами, какова была реакция патриарха. Пока же они действовали, нарушая букву канонов, исходя из высшего христианского закона любви.

Но, конечно, им очень было тяжело сознавать, что они оказались под омофором Вселенской патриархии, и через несколько месяцев ситуация неожиданно для них изменилась. Я потом вам подробнее расскажу о судьбе м. Антония и архиеп. Евлогия, которые были арестованы в Киеве петлюровцами, о том, как они попали за границу, а после того, как под давлением союзников Польша освободила этих двух епископов, м. Антоний приехал на юг России, где в это время шла гражданская война, а архиеп. Евлогий (Георгиевский) остался за границей, чтобы наладить деятельность русских приходов, которых в это время становилось за границей все больше.

В феврале - марте 1921 года архиеп. Евлогий вступил в переговоры с патриархом Сербским Димитрием. Патриарх Димитрий предложил перенести деятельность русского ВЦУ за границей из Константинополя в Сремски Карловцы в резиденцию сербского патриарха. При этом сербский патриарх предлагал действовать русским епископам совершенно независимо от него, т.е. давал им благословение самостоятельно действовать на его территории, предлагал то, что не предложил Константинополь. И, конечно, получив это сообщение, члены Высшего русского церковного управления согласились переехать в Сремски Карловцы. Так, может быть, патриарх Сербский приносил России свое покаяние от имени сербского народа, потому что это из-за Сербии мы вступили в первую мировую войну, которая оказалась для нас чреватой такими страшными последствиями. Так что здесь не было никаких препятствий, и наше временное русское ВЦУ оказалось в Сремских Карловцах. И здесь еще одна их ошибка - они теперь уже без благословения Константинополя переместились на территорию Сербской Церкви. Константинополь этим был недоволен, и формально он был прав, они должны были испросить его благословения.

В 1921 же году произошло еще одно событие, вроде бы не имевшее отношения к церковной жизни, но, к сожалению, в церковной жизни нашего зарубежья отозвавшееся очень печально. В мае 1921 года в немецком городе Рейхенгале происходил учредительный съезд создававшейся монархической организации "Высший монархический совет". Здесь нужно сделать некоторые отступления от нашего повествования и сказать несколько слов о политической ситуации в русской эмиграции.

Вы, наверное, усвоили для себя, что все наши белогвардейские правительства в своих политических лозунгах стояли на позиции "непрегрешенчества", т.е. , опираясь на волю последнего, назначенного законным нашем государем Николаем Александровичем, Великого Князя Михаила Александровича о том, что он возьмет власть в случае, если Учредительное Соб-105

рание выскажется за сохранение у нас монархии. Они следовали принципу "разгром большевиков, созыв Учредительного Собрания и, в зависимости от его решения, определенные действия". Есть у нас монархия, нет у нас монархии, какая династия у нас будет, это уже все после Учредительного Собрания.

На этой позиции стояли и монархист Врангель, и склонявшийся к республиканским идеям генерал Корнилов. Все они были объединены этим. Теперь они оказались за границей.

Конечно, самой влиятельной не только в военном, но и в политическом отношении группой русской эмиграции в Европе оказалась именно Русская Армия, которой командовал генерал Врангель. Он по-прежнему стоял на позиции "непрегрешенчества", хотя сам был принципиальным монархистом. А среди монархистов, среди тех, кто считал, что в обязательном порядке должен быть выброшен лозунг восстановления в России монархии, они даже считали, что белое движение потерпело поражение от того, что монархическая идея не была поднята "на щит"; возникло две группировки.

Одна группировка склонялась к тому, чтобы русским государем был провозглашен Великий Князь Николай Николаевич, бывший главнокомандующий Русской Армией в начале Первой мировой войны. Сторонники Николая Николаевича были в Париже.

Монархисты, находившиеся в Германии, считали, что единственным законным претендентом является Великий Князь Кирилл Владимирович, бывший командующий гвардейским флотским экипажем, тот самый Кирилл Владимирович, потомки которого приезжают к нам чаще всего. Эту группу возглавлял известный политический деятель, хотя и весьма одиозный, руководитель одного из крыльев "Союза русского народа" Николай Марков. Он и создал Высший монархический совет для того, чтобы укрепить позиции Кирилла Владимировича и, разумеется, свои собственные. Он был очень заинтересован в том, чтобы именно его группировка была признана единственной легитимной русскими монархистами, и для этого решил использовать церковную иерархию, оказавшуюся за границей. Поэтому на учредительный съезд в Рейхенгале были приглашены м. Антоний (Храповицкий), который возглавлял ВЦУ за границей, и архиеп. Евлогий (Георгиевский). Антоний стал почетным председателем съезда, Евлогий - его заместителем.

Затем начался съезд. Архиеп. Евлогий впоследствии вспоминал то, что оголтелый политический характер этого съезда вызвал у него отрицательное отношение с самого начала. Там говорилось о том, что Поместный Собор 1917-18 года является неправомочным, неканоничным, ибо он не был созван государем, и государь не утвердил его решения. Поэтому все его решения могут быть проигнорированы. Патриаршество России не нужно, и после восстановления монархии нужно восстановить синодальную систему.

Архиеп. Евлогий увидел тех самых людей, которые в свое время сделали очень много для того, чтобы сорвать созыв Поместного Собора еще до революции. Это были люди, победоносцевски мыслившие о церковной жизни. Кроме того, он, будучи человеком, очень хорошо искушенным в политике (Евлогий был депутатом двух Дум), сразу почувствовал, что здесь ВЦУ хотят использовать в качестве орудия для своей политической борьбы со своими оппонентами в эмиграции. Архиеп. Евлогий покинул этот съезд, а Антоний остался на этом съезде и вскоре оказался избранным в число руководителей Высшего монархического совета. Казалось бы эпизод, но эпизод, который возымеет очень печальные последствия для нашей церковной жизни и, в особенности, для того собрания представителей РПЦ за границей, которое готовилась летом 1921 года. Что это было за собрание? Понимая, что, несмотря на существование ВЦУ за границей, и наше духовенство, оказавшееся в эмиграции, и наши миряне, оказавшиеся в эмиграции, весьма дезориентированы, было принято решение собрать Собрание представителей всей русской православной диаспоры в мире, потому что, наряду с центром в Париже, в Берлине, на Балканах, возник еще один очаг русской эмиграции - это Манчжурия, Северо-восточный Китай, оттуда должны были приехать представители. И, кроме того, оставалась русская православная епархия в Америке. Нужно было попытаться объединить деятельность всей нашей церковной эмиграции, принять решения, касающиеся и приходской, и епархиальной жизни и, самое главное, определить свое отношение к Москов

ской патриархии. Для этого созывалось это собрание летом 1921 года.