Зарубежная Церковь после 1927 г.

Что касается м. Сергия, то он, со своей стороны, счел необходимым высказаться по поводу действий Карловацкого Собора и Синода. Вот указ м. Сергия (Страгородского), заместителя патриаршего местоблюстителя и патриаршего при нем Синода от 7 мая 1928 года:

"Архиерейский Собор и Синод в Карловцах, являющийся не чем иным, как продолжением бывшего Временного ВЦУ русскими Церквями за границей, считать упраздненным в силу постановления Святейшего патриарха Тихона, и не имеющим канонических полномочий на управление делами РПЦ за границей.

Распоряжения Карловацкого Собора и Синода, касающиеся порядка управления заграничными Русскими Церквями, учреждения новых русских епархий, увольнения, назначения и перемещения архиереев, как состоявшиеся без надлежащих канонических полномочий, отменить.

Предпринятые карловацкой группой русских архиереев попытки насадить в Западной Европе свою особую иерархию и свой особый клир, в особенности же обнародованное в окружном послании Карловацого Собора от 9 сентября 1929 года заявление о том, что карловацкая группа, оставаясь частью РПЦ и представительствуя ее за границей, признавая над собой и духовное главенство патриаршьего местоблюстителя, в то же время прекращает административно - канонические сношения с Московской церковной властью и отселе намерена управляться самостоятельно, заявление, до очевидности послужившее программой действий для известной части отщепенцев в пределах СССР (это уже ссылка не те конфликты, которые начинаются у м. Сергия в России), признать самочинием, весьма опасным для церковного порядка и даже единства РПЦ не только за границей, но и в пределах СССР и навлекающим на виновников его тяжкие взыскания по церковным канонам".

Так м. Сергий расценил эти действия, и впоследствии мы увидим, он наложит прещение на карловацких епископов.

После 1927 года в юрисдикции м. Сергия продолжали оставаться м. Евлогий в Западной Европе, м. Елевферий в Литве, еп. Иоанн в Латвии. Но проблемы этим не ограничились.

В феврале 1930 года последовало 2 интервью м. Сергия советским и иностранным корреспондентам, где он заявил, что никаких гонений на Церковь в Советской России в данный момент нет, что если какие-то священнослужители подвергаются преследованиям, они подвергаются этим преследованиям за их политическую контрреволюционную деятельность, и, в общем, отношения Церкви и государства нормализованы. Это было сказано в 1930 году, когда репрессии, как раз, шли по нарастающей.

Конечно, это заявление м. Сергия, которое появилось за границей, потрясло очень многих, в особенности тех, кто сохранял с ним каноническую связь. Для карловчан это было еще одно доказательство, что м. Сергий "лжец, отступник, марионетка большевиков", они потирали руки от радости. А для м. Евлогия это было очень серьезное испытание, потому что началась буря возмущения в русской эмиграции действием м. Сергия, которому продолжал формально подчиняться м. Евлогий. Опять таки, вспомните, что была за паства у м. Евлогия.

Это та самая русская белая эмиграция, которая очень хорошо представляла, что такое большевизм, и мучительно страдала от того, что они не могут с ним бороться.

Вот цитата из воспоминаний м. Евлогия. "Когда м. Сергий в 1930 году заявил иностранным журналистам, что в советской России гонений на Церковь нет, в эмиграции поднялось сильнейшее возмущение столь явной неправдой. Некоторые лица моей паствы стали требовать немедленного разрыва с Москвой. Конечно, можно было сказать, что м. Сергий был вынужден на ложь какими-нибудь высокими мотивами, которые нам неизвестны, но ложь оставалась ложью.

В те дни я получил письмо из России от одного священника, которого очень хорошо знал в бытность мою архиепископом Волынским. В письме его описаны подробности трагических условий, при которых м. Сергий дал интервью иностранным журналистам.

Оказывается, что текст м. Сергию большевики дали за неделю до интервью, а потом держали его в изоляции. Перед ним встала дилемма: сказать журналистам, что гонения на Церковь есть - это значит, что все тихоновские епископы будут арестованы, т.е. вся церковная организация погибнет; сказать, гонения нет - себя обречь на позор лжеца. М. Сергий избрал второе. Его упрекали в недостатке веры в несокрушимость Церкви, ложью Церковь все равно не спасти, но что было бы, если бы Русская Церковь осталась без епископа, священства, без Таинств? Этого и не представить. Во всяком случае, не нам, сидящим в безопасности, за пределами досягаемости, судить м. Сергия".

Мне кажется, лучшей в нравственном отношении позиции не представить для зарубежного архиерея. Мучительно переживая все, здесь происходящее, как свою собственную скорбь, как собственную боль, м. Евлогий уже просто из чувства сострадания к тем, кто здесь вынужден руководить церковной жизнью, не чувствует себя в праве их судить. И это, на мой взгляд, есть лучшее проявление того, что узы любви, которые связывают его с Московской патриархией в это время, позволяют ему говорить самые верные вещи о происходящих событиях.

Карловацкий Синод не таков, он, наоборот, торжествует, что он - апофеоз чистоты Православия в мире, что он -блюститель стерильного русского православия, а м. Сергий все продал, все предал, тем хуже для него. Судите сами, чья позиция более серьезная, более христианская. Хотя новые искушения м. Евлогия только начинались с этого интервью. Он продолжает:

"В начале поста 1930 года (как раз после этого интервью) архиеп. Кентерберийский пригласил меня в Лондон на однодневное моление о страждущей Русской Церкви. Я провел в Англии с неделю. Политических целей я в Англии никаких не преследовал и с политическими речами нигде не выступал. Всюду, где мне приходилось говорить речи, я лишь благодарил за сочувствие, просил и впредь поддерживать нашу страдалицу Мать - Церковь своими молитвами, и эти выступления послужили поводом к строгому запросу из Москвы от м. Сергия".

Мы то с вами понимаем, что строгий запрос из Москвы происходил не только и не столько от м. Сергия, сколько от властей, которые увидели, что в момент, когда власти вновь наращивают гонения и прикрывают это разговорами о нормализации церковно - государственных отношений, какая-то часть Московской патриархии, а именно епархия м. Евлогия в его лице вдруг говорит о том, что нужно помогать Русской Церкви, молиться о Русской Церкви, что ей плохо. И м. Сергия вынуждают выпустить указ 11 июля 1930 года.

"Принимая во внимание:

1. что организованные церковниками различных исповеданий моления за Русскую Церковь носили отнюдь не двусмысленный, а откровенно политический характер, имея целью мобилизовать не только общественное мнение, но и правительства всех государств Западной Европы на крестовый поход против нашего Советского Союза;

2. что м. Евлогий, стараясь в вызывающем тоне и крайне неискренне показать якобы полное отсутствие политического характера церковной демонстрации, только подтверждает своим объяснением совершенное им нарушение принятых на себя обязательств быть лояльным к Советскому Союзу;

3. что настоящее нарушение м. Евлогием обязательств является далеко не первым, и нет никаких гарантий от подобных же нарушений в будущем;

4. что при таких данных оставление м. Евпогия на ответственном посту управляющего Церквями Западной Европы представляется недопустимым, определением своим от 10 июня 1930 года за номером 108 постановили: Преосвященного м. Евлогия уволить от управления Русскими Церквями в Западной Европе и поручить оное Преосвященному Владимиру, бывшему Белостогскому".

Обратите внимание, какой это был удар для м. Евлогия:

он, столько сил положивший на то, чтобы сохранять единство с Московской патриархией, вдруг получает из Москвы указ об отрешении его от управления Церквями Западной Европы, т.е. указ, который как бы перечеркивает указ п. Тихона от 1922 года.

Собственно говоря, м. Евлогий теперь имел возможность на собственном опыте почувствовать, что такое диктат богоборческой власти. Конечно, он понимал, что это не м. Сергий, что устами м. Сергия говорят большевики. И вот что он пишет в своих воспоминаниях о своей реакции на происшедшее:

"Владыка Владимир принять должность отказался (Евлогий готов был передать полномочия еп. Владимиру) и послал в Москву соответствующее заявление, и потому я не мог сдать ему епархии. Продолжались мои пререкания с м. Сергием, который прислал мне ультимативное требование:

а) осудить мою поездку в Англию;

б) дать подписку никогда не повторять таких выступлений на будущее время;

в) подтвердить строгое исполнение данного обещания о невмешательстве в политику".

Это было письмо м. Сергия от 28 октября 1930 года, кстати опубликованное в ЖМП, который на короткое время опять стал у нас выходить в начале 30-х годов.

"Опираясь на голос епархиального собрания, я сделал подробный обстоятельный доклад м. Сергию, я доказывал ему всю несправедливость его решения, вытекающего из того, что ему не видно из Москвы особенного положения наших заграничных Церквей. Я просил ради блага Церкви отменить его несправедливый указ об увольнении меня без суда. Если же наше ходатайство - и мое лично, и всего епархиального собрания - не будет удовлетворено, то, во избежание на будущее время подобных недоразумений, я просил предоставить нам право организовать временно, до установления нормальных сношений с центральной властью, самостоятельного управления заграничными Церквями на основании указа местоблюстителя патриаршего престола м. Агафангела, хотя этот указ был издан для русских епархий, оторванных от центра гражданской войны".

Помните указ от 1922 года м. Агафангела о самоуправлении епархий в случае разрушения канонического центра, направленный против обновленцев? Обратите внимание, он понимает, что у него ситуация особенная.

"М. Сергий не внял моим доводам и подтвердил увольнение меня от управления епархией с запрещением в священнослужении, а управление было передано митрополиту Литовскому Елевферию. (Постановление м. Сергия от 24 декабря 1930 года. ) В юрисдикцию м. Елевферия отошли очень немногие: еп. Вениамин, иеромонахи Стефан и Феодор, имевшие его своим старцем, и прот. Григорий (Прозоров) в Берлине. Согласно церковным канонам и церковной практике и древней и новой, каждая Церковь и каждый епископ имеют право апеллировать ко Вселенскому Константинополькому патриарху в тех случаях, когда не находят справедливости у своей церковной власти, случаев таких апелляций великое множество".

Такая практика существовала, Константинополь на ней настаивал, но ее очень часто оспаривали.

"Я посовещался с моими епископами, и мы единодушно пришли к решению обратиться в Константинополь, о чем я и предупредил м. Елевферия. В Константинополь я выехал в сопровождении секретаря епархиального управления Аметистова".

Ощущавший несколько лет с 1927 года всю сложность управлять епархией за границей под диктатом большевистской власти, который все усиливался через м. Сергия, м. Евлогий пришел к мучительному для него выводу о том, что лучше в 114

этих условиях отделиться от Московской патриархии, ни ей проблем не создавать, ни себе, но при этом, обратите внимание, он не стал создавать никакого органа высшей церковной власти за границей, он решил перейти в юрисдикцию Константинопольского патриархата.

В 1926 году м. Сергий предлагал заграничным епископам такой вариант, т.е. формально отделиться от Московской патриархии и перейти в юрисдикцию тех Поместных Церквей, на территории которых они находится, и тогда будьте свободны в своей политической деятельности. М. Евлогий в 1931 году приходит к мысли, что это неизбежный выход для него.