Обзор политических партий

Здесь мне придется остановиться на общем обзоре политических партий, которые сложились к этому времени в России, которые имели, в той или иной степени, влияние на Гос. Думу. Начну с перечня партий, которые вам наиболее знакомы. И, идя "слева на право" по политическому спектру, мы рассмотрим вопрос об отношении духовенства к политическим партиям. Назвав ту или иную партию и обозначив ее положение в политическом спектре России, я буду стремиться, прежде всего, к тому, чтобы вам было ясно отношение этой партии к церковной жизни, к проблеме взаимоотношений Церкви и государства.

В 1898 году у нас образовалась Российская Социал-демократическая Рабочая партия. Это была партия социалистическая, и не просто социалистическая, а основанная на идеях марксизма. Как вы знаете, в 1902 году в этой партии произошел раскол на большевиков и меньшевиков. И если меньшевики, в значительной степени, более следовали традициям европейской социал-демократии, то есть, действительно, были последовательными марксистами, то большевики более следовали традициям крайнего русского политического радикализма (Нечаев, Ткачев). Для них не объективное историческое развитие было главным , а идея захвата власти, и, захватив власть, считали они, они смогут построить какой угодно социализм, коммунизм в России.

В то время, как меньшевики считали, что необходимо постепенное развитие России по капиталистическому пути и создание объективных предпосылок для перехода к социализму. Что нужно сказать об отношении этой партии к Церкви. Разумеется, эта партия была настроена не просто антиклирикально, то есть, не просто стояла на принципах отделении Церкви от государства, как это потом декларировалось в ее программах, но она была, в отличие от европейских социали-

стов, настроена антицерковно и антихристиански. Это характерная черта русского политического радикализма XIX века. И, поэтому, учитывая, что, в особенности, большевики постоянно говорили о необходимости установления в стране диктатуры пролетариата, о необходимости подавления всех эксплуататоров, то, естественно, и Церковь при таком подходе должна была подавляться , как все остальные эксплуататоры, а они именно так вульгарно понимали церковную иерархию. Приход к власти этой партии мог быть чреват для Церкви очень тяжелыми последствиями. Тем более, что большевики, в отличие от меньшевиков, активно участвовали в политическом терроре уже тогда. И, хотя, основная часть террористических актов совершалось эсерами, но большевики всегда были склонны принять в них участие. Они занимались экспроприациями, то есть ограблениями, шантажом, вымогательством. Это были методы, для большевиков вполне приемлемые. Что касается участия духовенства в партии социал-демократов, то не трудно предположить, что в этой партии духовенство вряд ли могло принять участие. Действительно, неизвестно ни одного случая, чтобы большевиком или меньшевиком оказывался священник в это время, до 1917 года.

Другой, самой крупной социалистической партией, была партия эсеров, социалистов - революционеров, основанная в 1902 году. Эта партия объявляла себя наследницей русских левых радикалов - народников, поэтому она принимала народовольческую традицию террора, экспроприации. Но от большевиков они отличались тем, что их социализм не был связан исключительно с марксизмом, они говорили об особом призвании России, говорили, что у России особый исторический путь, ведущий именно к социализму. Но, в общем, эсеры также выступали с позицией провоцирования России на революцию, причем, во многих случаях были радикальнее, чем меньшевики. Важно отметить, что эта партия, которая была антиклирикальна и выступала за отделение Церкви от государства, на практике также могла выступить гонительницей Церкви, ибо в ней антицерковные, антихристианские настроения тоже были довольно сильны. Другое дело, что так как среди эсеров не было жесткой марксистской идеологии, среди членов этой партии, подчас, попадались люди, который относились к христианству с некоей симпатией. Но то, что их роднило с социал - демократами, это, безусловно, их резкие антицерковные и антихристианские настроения. С одной стороны, это было характерно для русского политического радикализма, с другой стороны, это было связано с тем, что с самого начала социализм у нас принимал форму некоей новой религии. Эта удивительная религиозная нетерпимость русских социалистов очень отличала их от единомышленников в Европе. Не нужно второго пришествия, мы принесем в мир такое царство справедливости и свободы, в котором уже и Бога не будет, и Церкви места нет. Хотя они претендовали на то, что являлись партиями рабочих и крестьян, основное ядро их руководства были люди, происходившие из более состоятельных классов, интеллигенты. Правда, интеллигентами в полном смысле слова их нельзя назвать, потому что, как правило, эсеры и социал - демократы были люди весьма посредственно образованные по сравнению, скажем, с русскими государственными деятелями или философами. Это были люди, профессионально люмпенизированные, неслучайно именно в этих партиях существовала такая дикая категория занятий, как профессиональный революционер. Вдумайтесь, что это такое - профессиональный революционер -человек, который ничего не делает годами, а занимается только тем, что агитирует, организует заговоры и т. д. Что такой человек мог сделать, придя к власти, если он не имел опыта ни государственной, ни научной работы. Очень был велик процент инородцев в этих партиях. Это тоже придавало этим партиям нарочито антиправославный характер. Особенно там доминировали евреи, а вы знаете, что историческое еврейство настроено в отношении к христианству в целом очень нетерпимо. Большая часть членов этих партий еврейского происхождения происходили, в основном, из полосы оседлости, где, начиная уже с XVI века отношение между христианами и иудеями были очень напряженными. Естественно, что когда любой инородец совершает революцию в стране, которая ему чужда, где он чисто человечески меньше связан с ее традициями, святынями, ему гораздо легче что-то разрушить. Это были основные партии "левых". Что касается эсеров, то, как ни странно, среди них мы находим нескольких священников в эти годы. И

связано это было с тем, что священники, сельские, прежде всего, священники, которые искренне переживали социальную несправедливость, которая, в общем-то имела место в деревне, которые видели нищету, бедность, преисполнялись мыслью о том, что они, как христиане, должны быть с теми, кто борется за обездоленных. И вот, может быть, известный вам архим. Серапион (Мошкин), которого весьма почитал о. Павел Флоренский, оправдывал даже эсеровский террор, исходя их того, что христиане должны бороться за права угнетенных. Но таких священников было очень немного, и, учитывая то, что эсеровская партия была запрещена законом, потому что она осуществляла террор (обратите внимание, что практически все известные террористические акты были совершены эсерами), духовенства там было очень мало. Только несколько случаев - исключений, подтверждающих общее правило.

К левым, как правило, относили и партию конституционных демократов (кадетов). Возникла она в октябре 1905 года. Эта партия была самой крупной и мощной среди оппозиционных партий. Строго говоря, эта партия была скорее либеральной, чем радикальной. Она состояла из представителей элиты, русской интеллигенции: профессоров, юристов, деятелей культуры, литературы. Немалая часть из них имела опыт работы в земских учреждениях. И эта партия продолжала традицию русского западнического либерализма. В отличие от эсеров и социал-демократов, эта была партия, которая выступала за создание у нас правового государства, и которая, в общем и целом, могла бы, оказавшись у власти, создать для Церкви условия более приемлемые, чем те, которые могли предложить ей социалисты. Церковь, с их точки зрения, должна быть отделена от государства, но это должно быть произведено цивилизованно, как, это, скажем, имеет место в Америке.

То есть, гонения бы на Церковь они вряд ли бы стали воздвигать. Тем более, что на первоначальном этапе в эту партию влилось очень много возмущенных крайностями монархического режима представителей весьма умеренной либеральной интеллигенции, обращенных к Церкви. Через эту партию, например, прошли все известные вам русские религиозные философы за исключением Бердяева, который по своей гордости вообще ни в какие партии не вступал. Членами этой партии были о. Сергий Булгаков, Лосский, Франк, Евгений Трубецкой, Струве. Кадетская партия как-то вообще игнорировала вопрос об отношении к Церкви. Она выступала за серьезные последовательные глубокие преобразования в русской государственности по образцу государств в Западной Европе, и, подчас, во имя таких умозрительных идеалов игнорировали реальные политические и исторические особенности России. Еще одним недостатком этой партии было также то, что она была нс прочь заигрывать с революционерами, и, в частности, постоянно настаивали на необходимости полной политической амнистии даже для тех, кого называли "бомбистами". В этой партии священников было больше, чем среди эсеров, но их было тоже ничтожно мало, ибо в своих собственных воззрениях большинство кадетов были людьми религиозно индифферентными. Там были люди и верующие, но доминировали там люди религиозно индифферентные, но таких зоологических атеистов, как у эсеров и социал-демократов, там практически не было. То есть, это была, действительно, либеральная партия европейского толка, состоящая из религиозных агностиков. Неслучайно, что большая часть русских религиозных философов из этой партии со временем вышла (Евгений Трубецкой, С. Н. Булгаков) именно потому, что они чувствовали, что эта партия совершенно игнорирует религиозную тему. В программе кадетской партии о Церкви ничего вообще не говорилось. Когда Милюкову на это указали, он с удивлением воскликнул: "А мы действительно забыли о Церкви". Это были классические русские интеллигенты. Партия эта всегда имела очень большие фракции в Думе, она была очень популярна в городах, среди интеллигенции и, даже, среди чиновничества. Обратите внимание, большая часть государственных служащих, тех, кто служил российской монархии, голосовала на выборах за кадетов, настолько эта партия была авторитетна в интеллигентских кругах. Разумеется, что эта партия перспективу развития России видела в создании конституционной монархии, а некоторые, считали целесообразным даже создание у нас республики.

Далее следует назвать правоцентристскую партию "Союз 17 октября". Само название говорит о том, что в этой партии 11

объединились те, кто считал необходимыми проведение в жизнь России тех принципов, которые декларировал манифест 17 октября. В этой партии преобладали не только представители интеллигенции, настроенные более консервативно, чем кадетские либералы, в ней было также немало образованных помещиков, которые тоже, обладая опытом государственного строительства, стремились к преобразованию России, но более умеренно, чем кадеты. По существу, основой этой партии, в каком-то смысле, стали представители крупного русского капитала, причем, как правило, этнически русского, и, даже, старообрядческого. Многие представители крупнейших русских купеческих фамилий входили именно в эту партию. Эта партия выступала за последовательные преобразования в Русской государственной жизни, в конечном итоге, признавала принципы конституционной монархии, но, в то же время, они выступали за постепенные реформы, они в обязательном порядке подчеркивали, что в России должна сохраняться монархия, как многовековая историческая форма русской государственности. Они подчеркивали то, что в духовной жизни России должна доминировать РПЦ или вообще Православие (если речь шла о старообрядцах). Они подчеркивали, что, наряду с государственными преобразованиями, необходима и борьба с террором. Вот почему именно на эту партию опирался Столыпин более всего, ибо Столыпин сочетал в своей политике последовательную борьбу с революцией и, одновременно, последовательные преобразования в государственной жизни. Духовенства всегда в думских фракциях этой партии было много. Та часть духовенства, которая считала, что России необходимы преобразования, но эти преобразования должны исходить из исторических, духовных, национальных традиций, она шла именно в эту партию. Победа этой партии, а, нужно сказать, что когда Столыпин был у власти, эту партию, в каком-то смысле, можно было бы назвать правящей, естественно, предполагала, что Православная Церковь будет поставлена в лучшие условия, чем те, в которых она находилась. Октябристы, в принципе, синодальную систему принимали, но те из них, кто больше задумывался над этим, как правило, приходили к мысли о желательности созыва Собора и восстановления патриаршества. То есть, приход этой партии к власти мог, позволить Церкви реализовать то, что она считала необходимым. Так мы заканчиваем с "центром" и переходим к другим радикалам. Я сейчас вам не называю мелкие партии: партия "Демократических реформ", партия "Мирного обновления", "Правового порядка", их много было в России, я называю основные партии. Начиная с "октябристов", мы встречаем партию» где духовенство принимало участие довольно активно. Теперь мы переходим от центра к правым радикалам. Правые радикалы у нас стали образовываться (их различные организации: "Русское собрание", "Совет объединенного дворянства", "Союз русских людей") еще в начале XX века, и в 1905 году у нас создалась одна крупная партия правых радикалов - монархистов - "Союз Русского народа". Эта партия исходила из позиций узкого консерватизма. Они считали, что все то, что есть в России, не нуждается в преобразовании, а, наоборот, это следует всячески сохранять и укреплять. Поэтому, даже когда появился манифест 17 октября, в партии произошел раскол. Часть партии во главе с Дубровиным (у которого был конфликт с м. Антонием (Банковским)) вообще отказалась от участия в Думе, заявив, что Дума - это орган, существование которого противоречит идее самодержавной монархии, и участвовать в ней монархистам не подобает. Другая часть этой партии во главе с Николаем Марковым участвовала в работе Думы, но всячески подчеркивала, что создание Думы не меняет сути неограниченной самодержавной монархии, что, в общем то, было неверно. Безусловно, Дубровин был более последовательным, подобно Победоносцеву, он не закрывал глаза на реальность, действительно, манифест 17 октября положил начало превращения самодержавной монархии в монархию конституционную.

Потом из этой партии выделилась другая партия: "Союз Михаила Архангела", которую возглавил Пуришкевич. Эта партия была такая же, как и марковский "Союз русского народа". Для нее тоже было характерно убеждение, что все то, что есть в России, надо сохранять, с революцией нужно бороться самыми радикальными средствами, революция у нас - не результат того, что в стране что-то неблагополучно, а результат заговора западных стран и русских инородцев, естественно,

жидо-масонского заговора, поэтому, для этой партии характерна активная борьба с инородцами.

Что касается каких-то программ преобразований то тут, просто быть их не могло, потому что они считали, что в России, в общем, все нормально. Единственное, против кого они выступали, это против государственной бюрократии, которая, по их мнению, отрывала царя от народа. Что касается отношения к Церкви то, они считали, что все разговоры о Поместном Соборе - это плод либеральных умов в Церкви, синодальная система идеальная, совершенная и она не должна меняться ни в коей мере. То есть, точка зрения Победоносцева в этом вопросе была у них очень распространена.

Эти партии, подобно левым радикалам, прибегали к методам террора. И, в общем-то и целом, были тоже достаточно массовыми, если сравнить их, скажем, с социал-демократами и эсерами, то они, пожалуй, были более многочисленны, чем социал-демократы. В классовом отношении, руководителями этих партий были, как правило, представители мелкого и среднего помещичьего дворянства, которое в тот период времени, действительно, подвергалось очень тяжелым испытаниям, оно беднело, разорялось, поэтому, они были против, скажем, виттовских преобразований, которые вели к активизации богатого крестьянства в деревне. Там были довольно архаичные купцы, которые, в общем, неуютно себя чувствовали уже в современном обществе (образованное русское купечество тяготело всегда к "октябристам"). Там были чиновники, и в то же время, люмпены всякого рода.

Хотя в руководстве партии доминировали помещики и представители бюрократии, интеллигенты право - радикальные, то в низовых организациях были люди их разных слоев общества, эта партия постоянно подчеркивала свой надклассовый характер.

В этих партиях духовенства было больше всего, и вот почему. С самого начала, используя свои связи при дворе, а у этих партий было немало сторонников среди высшей бюрократии (ведь, у нас в высшей государственной бюрократии было, как бы, два направления: консервативно - реакционное и консервативно - либеральное, с одной стороны, скажем, Горемыкин, председатель Совета министров, это правый, и более либеральные Витте, Столыпин), эти партии всячески стремились представить себя как единственные подлинно монархические партии, как подлинно православные партии, и государство всячески стремилось к тому, чтобы духовенство, если уж оно вступало в партии, то вступало именно в эти партии. Что касается думского периода, то именно в этих фракциях духовенства было больше всего. Вообще, духовенство в Думе было разделено на две фракции: на консервативно - реакционную и на консервативно - либеральную, но об этом мы будем говорить применительно уже к дальнейшим событиям.

.Таким образом, я охарактеризовал перечень политических партий и, если вопросов нет, продолжим. Поговорим о деятельности нашего духовенства в Государственной Думе и политических партиях. Прежде всего, хочется сказать, что первая и вторая Государственные Думы просуществовали недолго (1906-1907 гг. ), и были, в общем, неработоспособные из-за обилия там радикалов. В первой Думе доминировали левые, во второй Думе были очень весомые крайние фланги: крайние левые и правые. И, поэтому, совершенно естественно, что в июне 1907 года вторая Дума была распущена. Тогда во главе российского правительства уже стоял Столыпин, государственный деятель, который готов был сотрудничать с Думами (пытался он и со второй Думой наладить контакт, но ничего не получилось). Был принят новый избирательный закон, и третья и четвертая Думы, которые избраны по новому избирательному закону, просуществовали долго, то есть третья Дума весь срок свой отработала с 1907 до 1912-год. Ну, и получилось, что и четвертая Дума с 1912 года начала свою работу и до февральской революции работала. Третья дума в нашей истории оказалась самой продуктивной в своем законотворчестве. И, действительно, Столыпину многие свои мероприятия удалось осуществить благодаря поддержке третьей Думы, ее большинства, поэтому, если мы возьмем перечень духовных лиц, участвовавших в третьей и четвертой Думе, то мы увидим очень выразительную деталь. Третья Дума - самая работоспособная. Ну, если мы не будем считать четырех священников, которые были во фракции прогрессистов такой небольшой левоцентристской фракции, то мы обнаружим следующее: девять священников 12

входило во фракцию октябристов, пятнадцать священников -во фракцию умеренных правых (сюда же входил епископ Евлогий Георгиевский). Это были правоцентристские фракции, которые поддерживали политику Столыпина. То есть получалось так, что двадцать четыре священника и один епископ входили в одну крупную группировку, которая ратовала за поддержку столыпинского курса. В то же время, пятнадцать священников и епископ Митрофан (Краснопольский) входили во фракцию крайних правых и занимали позицию, которая предполагала критику справа столыпинского курса. Как видите, произошло разделение духовенства на две почти равные группы.

Вообще, Евлогий (Георгевский) оказался одним из самых опытных в политическом плане церковных иерархов. Поэтому, его весьма критические суждения о целесообразности для священнослужителя участвовать в политической деятельности, высказанные в воспоминаниях, актуальны и сейчас. Так вот, к этому времени еп. Евлогий был Холмским епископом и был избран в Государственную Думу от Холмщины. Это было очень серьезное для него испытание, потому что он в Государственную Думу был избран от православного русского населения одной из частей царства польского. Надо сказать, что в Холмщине было много проблем социальных, экономических, общественных, национальных, религиозных. Хотя царство Польское входило в состав Российской империи, на практике это была в чем-то замкнутая часть империи. И, конечно же, Холмщина не была исключением, хотя большинство населения было православно-русское, оно подвергалось усиленной эксплуатации и дискриминации прежде всего со стороны польских помещиков - католиков, которые были в очень хороших отношениях с русской администрацией и, увы, русская администрация защищала их интересы более, нежели интересы русского православного населения.

В то же время, в городах была большая напряженность между еврейской буржуазией и, опять таки, православно - русским населением, которое принадлежало к городским низам. И, учитывая, что русская администрация была очень сильно связана с местной польской знатью, она интересы православного населения защищала очень плохо. Все упование русское православное население связывало с православной иерархией и, естественно, с епископом. И, по существу, Евлогий оказался представителем этого угнетенного православного населения Холмщины. Я хочу обратить ваше внимание, что в царстве польском не было земских учреждений, а земство очень много делало для защиты народа по всей России, но тут земств не было, поэтому не к кому было апеллировать, кроме как к епископу. Еп. Евлогий, в отличии, например, от Антония (Храповицкого), был человеком очень мягким, терпеливым, деликатным (к нему с уважением относились и католики и иудеи), но, при этом, он всегда последовательно защищал интересы православных русских, правда, не в ущерб другим.

И вот, он оказывается в Думе. Сначала во второй Думе, а потом в третьей Думе и, конечно, свою миссию видит в том, чтобы защищать своих избирателей. Столыпин знал еп. Евлогия лично. Жена его относилась к нему с большим уважением. Когда Столыпин говорил свою первую речь в Думе, накануне этого выступления она просила еп. Евлогия помолиться сугубо об успехе этого выступления. Его речь была блестящей. И, после этой блистательной речи, которую приветствовали думское большинство от умеренных правых до трезво мыслящих кадетов, Столыпин, хотя уже к этому времени на него было совершено несколько покушений, без всякой охраны из Таврического Дворца пешком отправился в Казанский собор отслужить благодарственный молебен. Человек он был очень религиозный в личном плане, в отличии от Витте, другого нашего талантливейшего государственного деятеля и, одновременно, человек большой мужественности, которой Витте, подчас, не доставало, но, может, именно потому, что Витте был более прагматичен, он и продержался больше у власти, чем Столыпин. Епископ Евлогий, конечно, выступал в Думе со многими представителями духовенства в защиту прав Церкви, когда они обсуждались в Думе. Старался, чтобы законодательные акты не ущемляли православных.

Важно было то, что Столыпин стремился ввести земство во всех частях России, в частности, в Польше. Как ни странно, против этого выступали крайне правые. Вроде бы, они все были такие "ура-патриоты", но во многих конкретных

вопросах они готовы были поддерживать инославных польских помещиков, нежели православных русские крестьян. И они говорили, что земство - это либеральное учреждение, которое не нужно вводить еще и в Польше, что земство ограничит власть помещиков там, а это неполезно, Столыпин совершенно справедливо видел, что введение земства в Холмщине приведет к тому, что большинство в земстве будет представителей православно - русского населения, крестьянского населения, и это позволит им иметь защиту от произвола государственной бюрократии и помещиков в Польше в лице земских учреждений. Еп. Евлогий эту точку зрения всячески поддерживал и выступал тоже за введение земства в Холмщине, что и было осуществлено. Кроме того, он по конкретным запросам, которые ему делали его избиратели, выступал в Думе, и, в общем, действительно, ассоциировался в сознании своей паствы Холмской, с защитой ее интересов в законодательном органе России. Примыкал он к фракции, которая поддерживала столыпинский курс, фракции умеренно - правых, и именно потому, что он принадлежал к тем, кто поддерживал курс Столыпина, его участие в Думе и было столь плодотворным. Но другая-то часть духовенства выступала с позиции крайне - правых. Правые, действительно, поддерживали борьбу Столыпина с революцией, но они справедливо видели в Столыпине сторонника конституционного преобразования России, конституционного монархиста, а они это не принимали. Кроме того, они были сторонниками общины. Обратите внимание, общину защищали, с одной стороны, социалисты, говорили, что это - ячейка будущего социалистического устройства в деревне, а, с другой стороны, помещики, потому что община позволяла им поставить крестьянство в неравные условия в конкурентной борьбе, потому что община связывала крестьянскую инициативу. А Столыпин прекрасно понимал, что помещичье землевладение у нас обречено на разрушение, и понимал, что стабильность государства может быть связано только с усилением богатых крестьян, он стремился разрушить общины и дать возможность крестьянам стать крепкими землевладельцами. Поэтому, ему приходилось вести очень тяжелую борьбу с крайне правыми и с крайне левыми. Он, действительно, успешно справился с революцией, подавив ее малой кровью, очень упрочив законодательную базу (адвокаты могли участвовать в следствии с самого начала, даже когда речь шла о "бомбистах", военно - полевые суды, в общем-то, были ограничены в своих правах), и одновременно шло экономическое развитие России.

Хочу отметить следующее. В Думе Третьей и Четвертой проявилось то, что разделение духовенства по фракциям ведет к расколу, то есть, не было у духовенства единой позиции в Думе по многим вопросам. Они примыкали к фракциям. Тоже самое было и в Четвертой Думе. В Четвертой Думе положение было: два священника - прогрессиста и правоцентристов - 23 священника, а среди правых 19 священников и два епископа. Евлогий Георгиевский в Четвертую Думу не попал, он. был. противником использования Церкви в интересах государственной власти в 1912 году, в результате, Синодом ему было запрещено баллотироваться. Ситуация в 1912 году была уже иная. Столыпина уже не было, и правительство имело уже несколько иной курс.

Что можно сказать о деятельности духовенства в Думе? Она, в общем, была мало результативна. Если не считать того, что духовенство ограждало имущественные права Церкви в дебатах по смете Святейшего Синода и того, что духовенство "способствовало принятию в Думе нового приходского устава в 1914 году, ничего значительного духовенству сделать в Думе не удалось в интересах Церкви, хотя, политические страсти через думское духовенство стали растекаться по всей клерикальной среде.

Что касается подготовки Поместного Собора то, период с 1907 по 1917 год ничего в данном случае не дал. Было 28 февраля 1912 года учреждено при Святейшем Синоде Предсоборное Совещание, в которое входило 7 членов, в том числе 3 архиерея: Сергий (Страгородский), Антоний (Храповицкий), Евлогий (Георгиевский), но они лишь несколько оживили обсуждение вопроса о желательности Поместного Собора, но ничего подобного тому, что было сделано Предсоборным Присутствием, сделать им было невозможно. И только в 1916 году доведенное, в общем-то, до отчаяния думское духовенство, при чем, всех фракций, объединилось и обратилось к государю с прошением, в котором его призывали немедленно созвать По- 13

местный Собор. Причин для такого обращения было очень много, и, в частности, то, что распутинщина в Церкви проявила себя достаточно активно. Но этот призыв духовенства не был услышан в 1916 году государем. Поместный Собор, как вы знаете, так и не был при императоре Николае II созван.

Вообще, духовенства в крайне правых партиях было больше, чем в других, но духовенство вело себя по-разному. Дальше я вам буду рассказывать вам об Антонии (Храповицком). Он был одним из самых активных участников этих организаций и возглавлял.. будучи Волынским архиереем, Волынское отделение "Союза Русского Народа". Даже в церковных типографиях, в частности, в Почаевской Лавре, печаталась пропагандистская литература организации. Антоний (Храповицкий) был одним их первых церковных иерархов, который резко осудил еврейские погромы, и это было очень авторитетное слово, потому что их осуждал один из лидеров "Союза Русского Народа". Нужно сказать, что, хотя антисемитские настроения на Волыни были очень распространены, как и во всей Украине, это давняя история противостояния евреев и православных. Но когда Антоний (Храповицкий) был там архиереем, на Волыни погромов практически не было. Там был один случай погрома, когда он уехал их епархии. Он был человеком очень порядочным, настоящим иерархом, и, конечно, с возмущением относился к еврейским погромам. Но в этих организациях были люди, которые признавали террористические методы. Они указывали на обилие евреев в революционных организациях и делали примитивный вывод: значит, надо всех евреев перебить. Если не удается, то, хотя бы, запугать их, и т. д. Конечно, такие лично честные люди, как Антоний (Храповицкий), никакого отношения к погромам не имели и всячески пытались их предотвращать. Но были и представители духовенства, хотя в епископате я не знаю таких, которые благословляли такого рода акции . Если этот вопрос интересует, хочу сказать, что, например, Шульгин, который сам считал себя принципиальным антисемитом, во время процесса Бейлиса в своей газете "Киевлянин" доказывал, что это - фабрикация. На процессе Бейлиса выступал профессор протоиерей Глаголев из Киевской Духовной Академии, известный гебраист, и профессор Троицкий из СПбДА, которые вообще отрицали существование ритуальных убийств в талмудическом иудаизме. И их слово, конечно, имело значение, когда выносился оправдательный приговор Бейлиса. Так что, отдельные представители клира, безусловно, могли быть настроены антисемитски, и участвовали в таких террористических актах, но это не значит, что все члены "Союза Русского Народа" были погромщиками. Не забывайте, что многие боевики "Союза Русского Народа" записались в 1917 году в красную гвардию. Это был определенный тип людей. Люмпенизированные маргиналы, они метались от крайне левых к крайне правым, их не смущало то, что в красной гвардии они шли под руководством товарища Троцкого из ВРК, главное - была возможность пограбить, понасильничать. А таких людей было немало в крайне правых и крайне левых организациях. Духовенство в крайне правые организации привлекало то, что они подчеркивали свою лояльность к существующей системе власти. Те, кто немного лучше разбирался в политике, понимали, что их позиция была бесперспективна, что по-настоящему интересы Российской монархии. Российской государственности отстаивают не крайне правые, а умеренные консерваторы типа октябристов, русских националистов, партии, которые поддерживали Столыпина. Поэтому думское духовенство, наиболее активное политически, примыкало больше к этим фракциям. Столыпин к крайне правым относился очень резко. Объективно они мешали ему больше, даже чем крайние левые проводить свои реформы, ибо они пытались ему мешать на уровне высших сфер, придворных кругов.

Царская семья

Мне хотелось бы поговорить еще о двух очень важных вопросах, касающихся ситуации этого времени. Это, конечно же, вопрос о царской семье, о ее духовном облике, вопрос этот по многим причинам важен. Ну и в этой связи я упомяну явление распутинщины, которая болезненно отразилась на Церковной жизни и даже обусловила объединение всего думского духовенства против Распутина. Во-первых, император Николай II был из Романовых, правивших в России в XIX веке,

может быть, самым религиозным. Николай I, Александр II, Александр III были людьми безусловно верующими, церковными, но у них не было такой горячей личной религиозности как у императора Николая II. Кроме того, во время воспитания Николая II на него очень большое влияние оказывал Победоносцев, о котором мы с вами много говорили. Николай II был воспитан в стереотипах нашей синодальной системы. Он не совсем, может быть, православно понимал место государя в церковной жизни, ибо мирился с синодальной системой. Но у него была глубокая личная религиозность. Идеалом для него был царь Алексей Михайлович, его предок, это, пожалуй, одна из самых светлых личностей среди наших государей. Вообще, Ключевский считал его образцом православного мирянина в допетровской Руси. Образование у императора Николая II было весьма своеобразным, он прослушал курс высшего военного, юридического образования. Его учили, подчас, лучшие профессора, но методика преподавания была своеобразная: преподаватели не имели права его спрашивать. На всю жизнь он оставался человеком с образованием, как писал Витте, гвардейского полковника. Он, конечно, говорил на трех языках, ориентировался в вопросах правоведения, но нужно сказать, что с самого начала он тяготился перспективой государева служения. Личная его религиозность проявлялась очень рано, ее всячески поддерживали. В царствование Александра III, как вы знаете, начинается у нас идеализация допетровской Руси. Помните, как военная форма изменилась при Александре III, появились шаровары, папахи, имитирующие форму допетровской военной одежды.

Тяжелым для Николая II потрясением была смерть его деда Александра II, он видел его умирающего, окровавленного в Зимнем дворце, и Победоносцев сразу, по горячим следам, что называется, внушал ему мысль о том, что любые реформы губительны для России, для государя.

Воспитывался Николай в очень строгих условиях. Он побаивался и отца, человека, действительно, внушительного. И мать была довольно волевая женщина. Она была датская принцесса и воспитывала его в достаточной степени строго. Потом начинается его постепенное высвобождение из под такого семейного очага, он, как все государи, приписан к Гвардии, служит в гвардейском полку, ведет службу обыкновенного гвардейского офицера: маневры, летние лагеря, караульная служба, а, значит, и офицерские пирушки, он отдает этому тоже дань, потому что наша офицерская гвардейская среда при всем, так сказать, внешнем блеске, была всегда далеко не так благочестивая.

Когда готовился брак гессенской принцессы, будущей нашей княгини Елизаветы Феодоровны, с Великим Князем Сергеем Александровичем (а Елизавета Феодоровна считалась одной из самых лучших невест царственных домов Европы, одной из первых красавиц, за нее сватался наследник Германского престола и был отвергнут ею), так вот, когда готовилось бракосочетание, цесаревич Николай встретился с ее младшей сестрой Алисой, в которую он влюбился. Алиса была тогда еще скорее подросток, чем девушка. Александр III тогда не придал этому большого значения. Когда будущий император Николай II стал настаивать на том, что он хочет жениться именно на принцессе Алисе, Александр III был с этим категорически не согласен, потому что у него были другие виды на его брак, тем более, что именно при Александре III политика России стала приобретать все более и более антигерманский характер, наметился союз с Францией в противовес Германии. И вот, здесь Николай II проявил довольно большое упорство. Он был человеком очень мягким, очень сдержанным, не любившим никого обижать, даже немножко побаивавшийся отца, но здесь он проявил твердость. И в последствии он часто мог проявлять в каких-то вопросах очень большую твердость. Время шло, Алиса была вдалеке, началось его увлечение балериной Кшесинской, Александр III смотрел на это тоже сквозь пальцы: пускай отвлечется, может забудет Алису. Потом было его кругосветное путешествие, тоже чтобы развеяться от своих увлечений уже Кшесинской, когда на него было совершено покушение в Японии. И, тем не менее, любовь к Алисе у него оставалась, и, несмотря на все протесты семьи, он заявлял, что женится только на ней. В конечном итоге согласие на брак было дано, но к этому времени Александр III болел все тяжелее и тяжелее. Его лечили и выхаживали в Крыму. Вы знаете, что у смертного одра его находился св. Иоанн Кронштадтский. И 14

вот, может быть, то, что на руках у св. Иоанна Кронштадтского умер Александр III, и исцеления не произошло, впоследствии как-то сделало отношение императора Николая II к св. Иоанну несколько прохладным. Конечно, император Николаи II переживал очень сильно болезнь и перспективу смерти своего отца, потому что совершенно неожиданно для себя он оказывался перед необходимостью принять власть в России. Он этого, в принципе, не очень хотел, и уж совершенно не был готов к этому в 1894 году. А ситуация была усугублена тем, что его брак был назначен как раз на это время, и получилось так, что его невеста, Алиса, приехала в Россию в момент, когда умирал ее свекр. Он умер. Естественно, приезд нелюбимой невесты был встречен вдовствующей императрицей соответствующим образом (между ними всегда были очень плохие отношения) и получилось так, что брачному пиру предшествовали похороны. Не прошло еще сорока дней с момента кончины Александра III, как очень скромно, в придворном храме, обвенчались Николай II и Александра Феодоровна. И это, конечно, во многом предопределило очень плохие отношения между Александрой Феодоровной и вдовствующей императрицей.

Несколько слов о самой Александре Феодоровне. Она принадлежала к довольно бедному царствующему Гессинскому дому Германии. У них в семье было не очень благополучно, и две сестры, Елизавета Феодоровна и Александра Феодоровна, воспитывались при дворе королевы Виктории, их бабушки. Воспитание тоже было довольно чопорное, строгое, а, в отличии от Елизаветы Феодоровны, Александра Феодоровна была человеком очень ранимым, даже можно сказать в чем-то невротичным. Она получила очень хорошее образование, имела, даже, степень магистра философии, по-моему, Гедельбергского университета, то есть, была человеком, весьма образованным, и обе сестры были очень религиозными, они были лютеранками, хотя в их роду была одна католическая святая. Правда, их религиозность была различна. Елизавета Феодоровна была человеком более сдержанным, более духовно трезвым, обращенным на служение своим ближним, что и впоследствии очень проявлялось. А Александра Феодоровна была склонна вот к такому, в чем-то, может быть, для Германии характерному безудержному внутреннему мистицизму, была человеком, очень увлекающимся. Она была влюблена в Николая II, она искренне пыталась понять ту страну, в которую она должна приехать и в которой должна царствовать. Причем, накануне брака перед ней оказалось очень серьезное испытание: если Елизавета Феодоровна, вступая в брак с Великим Князем Сергеем Александровичем, могла оставаться лютеранкой и после венчания, то Александра Феодоровна, как вступающая в брак с цесаревичем, должна была принять накануне бракосочетания Православие. Она, наверное, еще к этому не была до конца готова, ей трудно было разорвать связи с той конфессией, в которой она была воспитана, и для нее это был тоже большой духовный кризис. И вот, приняв Православие, Александра Феодоровна приезжает, и приезжает, по существу, к похоронам. Она была человеком очень обидчивым, впечатлительным, потому что у нее было трудное отрочество. Здесь она оказалась в очень трудных условиях, тем ближе она была, естественно, со своим мужем. Он пытался своей любовью компенсировать те неприятности, переживания, которые она встретила при дворе с самого начала, и поэтому они уже в первые же месяцы брака ощутили свою очень глубокую близость и, одновременно противопоставленность окружающему миру: всему семейству Романовых, придворным кругам. Придворные круги вели себя по-разному. Кто-то неискренне заискивал перед ней, она была человеком очень чутким в этом отношении, она это понимала. Кто-то, наоборот, желая угодить вдовствующей императрице, подчеркивал свое небрежение к молодой императрице. И вот, с этого момента у нее выработалась черта, которая многих раздражала: она ни с кем не шла на сближение в придворных кругах, ее многие считали очень чопорной, очень холодной, но это была, просто, защитная реакция. Отношения с Николаем II у них складывались очень хорошо: это была одна из самых совершенных семей в династии Романовых, действительно, малая Церковь. И сам Николай II, конечно, более всего жил интересами своей семьи.

В общем, его призвание было бы, действительно, служить в гвардии полковником, быть помещиком и жить в семейном узком кругу, в простой усадьбе. Николай II был человеком такого довольно скромного образа жизни, Александров

ский дворец в Царском Селе, который был их любимым местом пребывания, скорее, напоминает помещичью усадьбу, чем царский дворец. Но обстоятельства сложились так, что он вынужден был царствовать. Вы помните, что Николай II всю жизнь ходил в полковничьих погонах. Это было связано с тем, что как только цесаревич становился государем, он уже терял возможность получать следующий чин, и в каком чине он оказывался к моменту восшествия на престол, в таком он и оставался. Николай II был человек с очень большим чувством долга, и он искренне попытался принять на себя это бремя проблем русской государственной жизни, очень сложных. С самого начала он был раздираем противоречиями: с одной стороны - Победоносцев, с другой стороны - Витте, люди диаметрально противоположные. Победоносцев был его учитель, наставник, обер-прокурор Синода, и император считался с ним, человеком, во многом ему созвучным. С другой стороны был Витте - любимец его отца, человек, с которым были связаны многие успехи русской внутренней, в особенности, но и внешней политики. Коронация вам всем тоже известна. Браку предшествует смерть отца, коронации последует Ходынская давка. Никакого отношения Николай II не имел к тому, что произошло. Если кто и был виноват из царствующей фамилии в этих событиях, то московский генерал - губернатор Великий Князь Сергей Александрович, который не направил достаточное количество солдат и полицейских для наведения порядка на Ходынском поле, получилось стихийное скопление народа с последующими событиями. Характерный эпизод: император тяжело переживает происшедшее, он и, в особенности, императрица в этом видит еще один дурной знак, знак того, что их семейная жизнь будет тяжелым крестным путем, но, опять таки, не желая нарушать свои обязанности, он после Ходынских событий, которые рано утром произошли, вечером направляется на прием во Французское посольство, там был бал (это предполагалось по распорядку торжеств) он идет туда не от того, что он был безразличен к происшедшему, а, просто, потому, что считал невозможным свои личные переживания ставить на один уровень со своими обязанностями. Но за Императором после Ходынских событий закрепляется кличка "Кровавый".

А затем события 1905 года: расстрел на дворцовой площади, опять таки инкриминируемый ему, хотя он даже не был поставлен в известность, находясь в Царском Селе, о том, что происходит. Вина там ложилась на конкретных лиц: на министра внутренних дел, на генерал - губернатора, на градоначальника, на дворцового коменданта. И опять над ним ореол какого-то кровавого царя.

Личная жизнь складывается тоже очень непросто. Императрица - человек, может быть, даже большего ума, чем Николай II, хорошего образования, гораздо более сильной воли. Она справедливо считает, что понять Россию можно лишь, поняв Православие. И с пылом неофита пытается стать православной. Александра Феодоровна очень хорошо чувствует определенную искусственность придворной церковной жизни. Образованное, со светскими манерами придворное духовенство, очень деликатно и сдержанно ведущее себя с Царской семьей, затем архиереи, в общем и целом старающиеся не выходить за рамки светских приличий в общении с государем, а где-то там православный народ со своей живой верой. Она хочет понять эту живую веру православного народа. Поэтому, всячески стремится знакомиться с представителями такой народной религиозности. Отсюда появляются всякие "старцы", странники, странницы, монахи, юродивые при дворе. Императрица пытается понять веру совершенно незнакомого ей, чуждого народа. В общем, она права: Православие - это ключ к пониманию русской души. Другое дело, и она, и ее муж недопонимают того, что Россия XX века - это не Россия XVII века. Православие уже не является доминантой духовной жизни не только в светских кругах, но и часто в народных массах. Путь императрицы был непростой, потому что в светских кругах была либо формальная религиозность (отбывание ногами обязательных служб) и, в общем, довольно секулярная жизнь, и, наоборот, были такие, довольно таки экзальтированные мистические поиски со "столоверчением", с использованием всяких экстрасенсов, как это было свойственно, в частности, жене Великого Князя Николая Николаевича, черногорской княжне Анастасии, через которую и входит в царскую семью на какое-то время Филипп Вашо, классический экстрасенс с нашей точки зрения. Императрица очень трудно ищет для себя эту 15

подлинную православную религиозность, постепенно к ней приходит, из года в год, медленно, но, какие-то, может быть, неофитские элементы мешают ей. Она доверяет каким-то старцам, но не доверяет признанным авторитетам нашей Церкви. Кроме того, личная драма. Она была человеком с чувством долга очень развитым. У нее рождаются 4 девочки подряд, наследника нет, врачи ей запрещают рожать следующего ребенка, она очень больна. Александра Феодоровна истово молится о даровании ей сына, в результате доходит до того, что у нее возникает внушенная беременность, когда появляются признаки беременности, а на самом деле у нее во чреве никого нет.

И, вот, канонизация преподобного Серафима. Она к этому относится очень живо. Она справедливо чувствует в преп. Серафиме выразителя глубинных народных религиозных чаяний, усердно молится, совершая паломническую поездку на прославление преп. Серафима, и, действительно, у нее возникает беременность, рождается сын, и, опять таки, страшное потрясение: сын обречен на медленное умирание, потому что болен гемофилией, болезнь, которой болеют только мужчины, но которая передается через женщин, то есть, она - виновница болезни сына. Болезнь причиняет ему постоянные страдания, но, самое главное: он в любой момент может умереть, и медицина здесь бессильна. Любой ушиб, любой порез может быть чреват смертью. Врачи опускают руки, императрица только на Бога возлагает свое упование.

Но тут появляется Распутин. Его сначала представил еп. Сергий (Страгородский) архим. Феофану (Быстрову), ректору СПбДА. Феофан (Быстров) был человек в чем-то наивный, увлекающийся, он тоже воспринял Распутина, как представителя народной религиозности. Феофан (Быстров) был духовником великих княгинь, в частности. Великой Княгини Анастасии, которая была замужем за нашим Великим Князем. Он был представлен им Великой Княгине. Потом они представили его императрице. Такой был путь его во дворец. И, вообще, вы должны помнить, что дворец не был таким уж замкнутым для вот такого рода людей. Как к министру Столыпину мог прийти любой проситель подать прошение, точно также и царь мог быть доступен в каких-то случаях. Распутин знает, чего хочет императрица, и он предстает перед ней в качестве олицетворения народной религиозности: странник, идеалист, чающий град - Китеж обрести для себя, который послан ей Богом из сибирских лесов для того, чтобы донести слово народа до императрицы, которого она не может услышать в своем дворце. Распутин не был авантюристом, это был человек, действительно, наделенный особым мироощущением и особыми духовными способностями. Он, действительно, облегчает страдания царевича, это многократно подтверждается, хотя, конечно, он не исцеляет его от болезни. И вот, у императрицы складывается определенного рода иллюзия: Распутин послан Богом, будет Распутин рядом, царевич будет жить, потому что рядом будет тот, кто может его своей молитвой спасти. Все личные семейные моменты постепенно интерполируются на государственную жизнь:

Распутин послан не только для спасения царевича, он послан для спасения государя, государства. Не Гос. Дума, не государственные бюрократы, а именно он, представитель народа будет тем пророком при православном государе, который будет ему возвещать волю Божию. И вот, начинается усиление Распутина, которого, разумеется, начинают использовать разного рода люди, и светские, и духовные, пытаясь с помощью его заступничества сделать себе карьеру. Возникает немало сомнительных историй. Император знает из многократных донесений департамента Полиции о том, что Распутин ведет себя, как развратник и пьяница вне царского дома. Он очень тяготится тем, что происходит, но видит, что, действительно, для императрицы присутствие Распутина очень важно. Он делает несколько раз попытки удалить Распутина, но всякий раз, опять таки, уступает настояниям императрицы. Он старается не во всем следовать советам Распутина, который теперь начинает советовать ему, кого назначить каким министром, на какую кафедру назначить архиерея, проводит людей, подчас заведомо сомнительных. А императрица всех тех, кто обличает Распутина, начинает воспринимать, как личных врагов. В результате, обличает Распутина Столыпин и становится личным врагом императрицы, тем более, что Столыпин - креатура императрицы Марии Феодоровны, она ему покровительствует, отставка его предрешена. Обличает Распутина когда-то являвшийся его другом епископ Ермоген (Долганов) - его отправляют на покой по

настоянию императрицы. Обличает Распутина м. Владимир (Богоявленский) - его в 1915 году отправляют в Киев из Петербурга. Обличает Распутина Елизавета Феодоровна - императрица ее прогоняет в Москву в 1915 году и больше они не встречались в этом мире никогда. Императрица идет на конфликты, причем, с людьми часто достойными, одержимая этим доверием к Распутину. Император это терпит, как скорбь, он постоянно подчеркивает, что Распутин - это личное дело его семьи, что не надо вообще этому придавать значения. А в минуты откровенности говорит, что лучше один старец, чем сто истерик императрицы. А оппозиционная общественность всячески муссирует эту связь Распутина с царской семьей. Начинаются сплетни о том, что Распутин является любовником Александры Феодоровны, что, конечно, является абсурдом. Постепенно Распутина начинают изображать, как человека, который является орудием неких темных сил, даже германского генерального штаба во время войны. Да и сама императрица, якобы, немецкая шпионка. Эта заведомая ложь выставляется противниками государя, желающими любой ценой расшатать государственность, не улучшить ее, а, именно, разрушить.

А в это время архиереи требуют созыва Поместного Собора, патриаршества. Николай II идет с болью сердечной на уступки, которые ему внутренне чужды, он создает Гос. Думу, никогда не пытается ее отменить в дальнейшем, но не хочет переставать быть самодержавным монархом, потому что для него это - нарушение воли его отца, попрание вековых устоев русской государственности. Он живет, весь сотканный их внутренних противоречий. Так постепенно приближается 1917 год. Вокруг него все меньше достойных людей, и среди министров, и среди приближенных, даже среди свиты. Это очень хорошо проявится в момент Февральской революции, когда большая часть его свиты покинет царскую семью в Александровском дворце, когда будет арестован император и его семья. Но об обстоятельствах его отречения я уже расскажу в следующий раз.

А сейчас, коль скоро мы добрались до 1917 года. Я бы хотел поговорить с вами о вопросе очень важном - вопросе о историографии истории Русской Церкви XX века. Я надеюсь, что история Русской Церкви XX века станет для вас серьезным этапом в понимании вами судеб Русской Церкви, потому что XX век продолжает оставаться веком, в котором мы живем, и в котором мы, может быть, в Церкви что-нибудь хорошее сделаем. Поэтому, я хочу предложить вам хотя бы десятка полтора книг, которые пока являются основополагающими для понимания истории Русской Церкви XX века .

Вы отдаете себе отчет в том, что после революции, когда Церковь была гонимой, заниматься историческими исследованиями происходивших событий было очень сложно. У нас, ведь, почти все образованное духовенство, было просто физически устранено из жизни. Естественно, был закрыт и доступ к архивным источникам нашим церковным историкам даже в последующие времена. Поэтому, первые попытки собрать какие-то сведения о событиях русской церковной истории XX века, то есть, после 1917 года, прежде всего, стали предприниматься в эмиграции, за границей. Это была очень сложная задача, потому что большая часть источников была закрыта от историков эмигрантских .

Одной из таких первых книг стала книга Валентинова "Черная книга или Штурм небес, сборник документальных сведений о борьбе Советской власти против религии", Париж, 1925 год. Здесь были собраны, как явствует из названия, документальные сведения о том, как Советская власть боролась против религии, прежде всего, конечно, против РПЦ. Это вам может показаться странным, но естественно, что история РПЦ XX века - это история гонения государства на Церковь в разных формах, которое продолжалось до 1989 года. Это была первая книга.

У нас в России вышла в 1923 году книга Гидулянова "Церковь и государство по законодательству РСФСР", но это было советское издание, в которое не вошли, главным образом, многие подзаконные акты, которые на самом-то деле и регламентировали репрессивную политику государства, и которое, в общем, как любая советская книга, была лжива, 20-е, 30-е годы были временем, когда серьезных работ, хотя бы с какими-то первичными сведениями о ситуации в РПЦ не появлялось за границей. Были лишь отдельные публикации в газетах, журналах, не более того.

Первой серьезной книгой, которая на Западе обобщала информацию, которую удалось собрать за границей и, отчасти, здесь, о положении нашей Церкви в 20-х, 30-х годах была известная вам книга протопресвитера Михаила Польского "Новые мученики российские", 2 тома, первый вышел в Джор-данвиле в 1949 году, второй там же в 1957 году. Автор этой книги был епархиальным миссионером в России, в 20-е годы жил здесь, был очевидцем многих событий, потом был арестован, находился в лагере, в ссылке, ему удалось бежать не только из заключения, но даже из России через персидскую границу. Оказавшись на Ближнем Востоке, он вступил в юрисдикцию Карловацкой Церкви, стал там клириком, и то, что он смог унести с собой, то, что он смог в течение нескольких лет собрать за границей, эту информацию он попытался опубликовать в этом своем двухтомнике. Может быть, тон этого исследования покажется вам слишком "елейным", псевдожитийным, но нужно помнить, что люди той эпохи были гораздо более романтичны, может даже более сентиментальны, чем мы с вами. Книга эта, действительно, с научной точки зрения слабовата, автор - просто собиратель научных данных, человек, потрясенный тем, что произошло, испытывающий комплекс вины перед мучениками, остававшимися здесь в то время, как он находился на свободе. Эта книга - первый сборник документов, вернее, сведений, в основном почерпнутых из публикаций через устные свидетельства о том, что происходило в России. Особенно интересны описания им событий в период гражданской войны и начала 20-х годов, но у него очень много фактических ошибок, особенно, когда речь заходит о 30-х годах, естественно, он через третьи, десятые руки получал эту информацию. Но эта книга, безусловно, важна.

Хронологически первый из сборников материалов о Русской церковной жизни в советское время, причем, материалов достаточно разнообразных, эта книга протопресвитера Михаила Польского "Новые мученики Российские" предполагала рассмотрение периода 20-х, 30-х годов через призму тех сведений, которые удалось собрать Михаилу Польскому в России, а потом уже протопресвитеру Михаилу Польскому за границей. Книга эта очень неравноценна, там есть, действительно, интереснейшие сведения, хотя сейчас уже во многом откорректированные и расширенные благодаря архивным материалам, о событиях гражданской войны, 20-х годов. Что касается сведений о 30-х годах, то там уже много ошибок, это вполне естественно, потому что автор пользовался информацией их вторых, третьих рук, которая приходила за границу. В каком-то смысле слова, актуальности этой книги утеряна сейчас, потому что у нас есть другие сборники материалов, более полные. Но тогда, в 1950-е годы, значение его было трудно переоценить.

И, чтобы закончить разговор о серьезных книгах, выходивших за границей в те годы, нужно упомянуть ставшую, как бы, официальной карловацкой версией русской церковной истории XX века, многотомное исследование архиепископа Никона (Рклицкого) "Жизнеописание блаженнейшего Антония, митрополита Киевского и Галицкого". Эта книга, которая выходила на протяжении многих лет, представляет собой не только жизнеописание митрополита Антония, оно представляет собой действительно признанную в верхах Зарубежной Церкви версию русской церковной истории XX века: и предреволюционного периода, и послереволюционного, и периода, когда русская Зарубежная Церковь находилась уже за пределами России. Книга ценна тем, что там приводится много документов, и особенно ценна тем, что там приводятся документы карловацкого Синода. К сожалению, за исключением этой книга, а она у нас в одном экземпляре в библиотеке, и моей брошюры о взаимоотношениях Московской Патриархии и Зарубежной Церкви, у нас больше нет книг, которые бы содержали указы карловацкого Синода по вопросам высшего церковного управления. Конечно, там дается весьма тенденциозная точка зрения на развитие церковной жизни, которую, безусловно, всем нам нужно знать, ибо это позиция очень важной части нашей Церкви, Хронология доводится там до момента кончины м. Антония, до середины 30-х годов.

Но, естественно, что главная исследовательская работа должна была осуществляться в России, и, конечно же, она могла осуществляться в советское время подпольным образом, что и имело место. Здесь, прежде всего, следует назвать непосредственного участника многих важных событий нашей церковной истории XX века, исповедника нашей Церкви м. Ма-

нуила, На протяжении всей своей архипастырской деятельности он занимался составлением "Словаря епископов РПЦ" и хотя бывали случаи, когда его архив конфисковывали во время его многочисленных арестов, он, несмотря на это, продолжал свою работу, и в 60-е годы в "самиздатском" варианте распространился его "Словарь епископов РПЦ" в шести томах. В таком виде он есть в нашей библиотеке. Но через некоторое время, в 70-х годах, его откорректированный словарь с исправлением некоторых ошибок был издан в Германии. И это издание тоже есть в нашей библиотеке. Архиереи располагались в этом словаре в алфавитном порядке, содержались сведения об их жизни и деятельности, об их богословских трудах. Конечно, это было, в каком-то смысле, подцензурное творчество, поэтому, в некоторых случаях м. Мануилу приходилось "эзоповым" языком говорить о событиях в жизни архиереев (об арестах, о ссылках). Но в каких-то статьях он прямо называет вещи своими именами. Кроме того, м. Мануил составил словарь и обновленческих архиереев. Это книга, которая не является собственно историческим исследованием, а является, опять таки, сборником сведений, книга, которая лишь дает материал для будущих исторических исследований. Конечно, м. Мануил не имел доступа в государственные архивы, потому что материалы, касающиеся церковной жизни, в государственных архивах были засекречены, и туда церковные исследователи доступа не имели, но у него был доступ к личным архивам различных церковных деятелей, а, нужно сказать, что личные архивы в это время становятся главными хранилищами информации о нашей церковной жизни, кроме того, он многих знал, он очень хорошо знал нашу устную церковную традицию, которая фиксировала события церковной жизни, ну и сам был человеком, вовлеченным в эту жизнь. Кстати сказать, власти тоже отдавали себе отчет в значении личных архивов, поэтому, они конфиксовывались. Разумеется, конфисковывались всегда, когда священнослужители арестовывались, в 30-е годы, в 40-е годы, в 50-е годы, но даже происходили и такие случаи: умирал какой-то священнослужитель, скажем, в 50-с годы, к нему домой приходили соответствующие товарищи и изымали из его архива письма, дневники, материалы, которые, с их точки зрения, могли давать ненужную информацию о церковной жизни. Таким образом, работу церковным исследователям вести было очень сложно, потому что они были изолированы от государственных архивов, и на личные архивы власти пытались наложить свою десницу.

Но работа продолжалась. В частности, занимались ею те, кто работали в контакте с м. Мануилом. И вот, в 50-х, 60-х годах собираются материалы еще одной группой исследователей. Впрочем, прежде, чем я скажу об этом, упомяну еще одного собирателя материалов по истории РПЦ - это М. Е. Губонин. Вы, наверное, видели собрание его материалов, "Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти 1917-43 год". Это, наряду с архивом м. Мануила, одно из наиболее полных собраний материалов по нашей церковной истории XX века. М. Е. Губонин был провинциальным подмосковным интеллигентом, и всю свою жизнь он был человеком глубоко церковным, иподиаконствовал в юности у одного из архиереев. Он занимался собиранием материалов, сделал работу, за которую мог поплатиться и свободой, и благополучием, и собрал удивительный архив. Архив м. Мануила и архив М. Е. Губонина использовались исследователями русской церковной истории в качестве основных в своей исследовательской работе.

Несколько групп исследователей работало, в том числе, и с этими материалами. Результатом деятельности одной из этих церковно - диссидентских исследовательских групп стала книга Анатолия Левитина, Владимира Шаврова "Очерки по истории русской церковной смуты 20-х, 30-х годов XX века". Она вышла в самиздате в машинописи в трех томах. В своей работе эти исследователи опирались также, как на Губонинский архив, так и на архив м. Мануила, который помогал их работе. В ЭТОЙ книге дается развернутая история русской церковной жизни этого периода, но акценты сделаны на изучение обновленческого движения, тем более, что Левитин был одно время иподиаконом у обновленческого "митрополита" Александра Введенского и из первоисточника знал, что происходило в обновленческой среде. Это, конечно, привело к тому, что в этой книге, хотя Левитин потом отошел от обновленчества и 17

вернулся в Православную Церковь, есть некоторая доля симпатии к церковному модернизму в целом. Шавров, например, стоял на иной позиции, и, даже, в некоторых случаях, различие позиций этих двух авторов проявляется в самой книге, где приводится мнение Левитина и мнение Шаврова в оценках того или иного события. В книге приводятся обновленческие и православные документы этого периода времени, и, конечно, эта книга чрезвычайно важна. Опять таки, она была издана, подобно "Словарю" м. Мануила, в Германии в 70-х годах. Один экземпляр этой книги есть в нашей библиотеке.

Еще одна группа исследователей (в ней тоже Шавров принимал участие) работала над написанием обобщающей работы по русской церковной истории XX века. Результатом ее стала известная вам, может быть, в большей степени книга Льва Регильсона "Трагедия Русской Церкви. 1917-45 год", впервые изданная в Париже, а потом неоднократно переиздававшаяся у нас. Это тоже целый авторский коллектив, который поплатился за эту книгу своей свободой. Введение в этой книге, на мой взгляд, не бесспорное. В этом подробном введении разбирается вопрос о каноничности русской церковной власти 20-х, 30-х годов. Она написана с антисергианских позиций. Но самое ценное в этой книге - летопись, которая приводится в конце, но, по существу, составляет большую часть книги. Вы помните, как эта летопись устроена: год, месяц, число, важные церковные события, которые произошли в этот момент, часто с приведением церковных документов. Эта книга не делает акцента на изучении обновленчества, она, как раз, акцентирует внимание на событиях в Православной церковной жизни исключительно, хотя обновленцев тоже упоминает. До последнего времени, то есть до появления книги о. Владислава Цыпина, я рекомендовал при подготовке к экзамену летопись из этой книги.

Далее следует назвать очень интересную уже по обстоятельствам ее появления работу нашего владыки, тогда еще архимандрита Иоанна (Снычева) "Церковные расколы в Русской Церкви 20-х, 30-х годов XX с