СРАВНИТЕЛЬНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ МЕТОДА АНАЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ 3 страница

Это можно прояснить, исследуя приведенный выше сон с телегой сена, с точки зрения Фрейда и Адлера, т.е. под ис­ключительно редуктивным и аналитическим углом зрения. В первом случае, сарай должен был восприниматься как сим­вол женских гениталий, а сам сон должен был интерпретиро­ваться как стремление возврата в материнскую утробу, тен­денция, которая, из-за скрытого в ней инцестуозного жела­ния, повлекла бы за собой наказание (кастрацию). Интерес­ным и важным моментом является то, что на определенном уровне это объяснение совершенно оправдано, поскольку подавление возможностей бессознательного у человека воз­никает достаточно часто, особенно в случае с мужчинами из-за нерешенной фиксации к матери. Такая фиксация, в кото­рой мать применяет бессознательные чары, угрожает задер­жать нормальное развитие эго. В этом случае одним возможным ответом здесь может быть только полное отверже­ние матери и перенесение акцента на свое эго и вместе с ним на рациональное "сознательное" и (в социологическом смысле) на коллективные ценности. За образом персональ­ной матери прячется, однако, архетип матери, который явля­ется символом бессознательного, т.е. не-эго. Это не-эго за счет страха перед своей, "личной" матерью и бессознатель­ного ее доминирования воспринимается враждебно. Други­ми словами, персональная мать (персоницифированная мать) и мать-архетип все еще не отделимы друг от друга и без страха перед личностью матери теряется самое глубокое и конструктивное значение архетипа- матери. Повышенная акцентуация на эго-позиции и отвержение бессознательного непременно заведет в тупик.

Просто редуктивная позиция занимается только фикса­цией к личности матери и она нуждается в конструктивной и синтетической позиции, чтобы установить контакт с творчес­ким потенциалом бессознательного, т.е. образами коллек­тивного бессознательного. Привязанность и страх перед ма­терью может замаскировать более глубокую проблему взаи­мосвязи с архетипом матери. Это архетип матери является первой формой восприятия анимы, и проблема пациента заключается в достижении позитивной взаимосвязи с Анимой, т.е. с его бессознательным. Это хорошо показывает, как чисто редуктивная интерпретация без дополнения ее кон­структивной интерпретацией остается лишь неполноценным фрагментом.

С другой стороны, если рассматривать этот сон с пози­ции индивидуальной психологии, то он должен интерпрети­роваться как демонстрация преувеличенного желания власти с целью компенсации присущего комплекса неполноценнос­ти. Это объяснение также содержит определенный элемент истины, поскольку всякая незавершенность личности как та­ковая является обязательным следствием юношеской фикса­ции и формирует определенные комплексы, но этой позиции не хватает конструктивной и прогрессивной оценок, из-за то­го, что и фрейдистское, и адлеровское объяснение не при­нимает во внимание компенсационные и позитивные эле­менты в этом сновидении. Пример сновидения интересен тем, что показывает, как различные объяснения могут быть относительно правдивы, находясь при этом на различных уровнях и под различным углом зрения. Но вся суть в том, чтобы найти интерпретацию, которая попала бы в цель, включала бы в себя многое и имела бы максимальный смысл и значение для пациента, и, тем самым, предоставляла га­рантии для конструктивной работы в будущем.

Этот метод интерпретации сновидений дает право, а иногда прямо требует от аналитика судить об ассоциациях на основе своих собственных познаний. Это особенно верно в тех случаях, когда сновидения содержат архетипные обра­зы, значение которых неизбежно должно находится вне до­сягаемости сознательного знания сновидящего. Но само собой разумеется, что наше содействие законно и полезно только тогда, когда сновидящий находится в полном согла­сии с содействием. Фактически же, интерпретация сновиде­ния правомочна только тогда, когда она что-то "значит" для него. Более того, существует только единственный путь, что­бы избежать сознательного внушения; нам следует рассмат­ривать любую интерпретацию сновидений как неправомоч­ную и недостаточную пока не найдем формулу, с которой па­циент выразит свое полное согласие. Едва ли стоит говорить о том, что это не означает, что пациенту следует позволять сопротивляться и уклонятся от лечения. Все же существует разница между попыткой увильнуть от предмета сновидения и невозможностью принять интерпретацию, даже если она будет совершенно оправдана и корректна с точки зрения аналитика или, скорее всего, с точки зрения его теории.

Таким образом, может случиться (и случается весьма часто), что аналитик дает "правильную" интерпретацию, ее правильность доказана на последней стадии анализа, но, тем не менее, надо признать, что на ранней стадии эта ин­терпретация была психологически неверной Практическая важность сновидения состоит в том, что при его понимании и интеграции, какая-то часть энергии бессознательного при­дается сознательному мышлению и, тем самым, возрастет потенциал сознания. По этой причине Юнг назвал символ преобразователем энергии: неассимилируемая в форме не­вротических симптомов энергия бессознательного трансформируется в сознательную позицию посредством симво­ла, будь он в форме сна или другой форме, в которой выра­жает себя бессознательное. Следовательно, эго должно ас­симилировать энергию, выведенную сновидением в область сознания, если только его приготовить для процесса интег­рации, а иначе этого не произойдет.

Так, например, сновидения ребенка или человека, стра­дающего психозом, хотя и полны конструктивных потенциа­лов, не могут выполнять свою роль, потому что интегративная сила эго недостаточна, или существует провал между эго и бессознательным. Один из моих пациентов, шизофреник, выдавал сон за сном, в которых он почти достигал интегративной ступени, но постоянно чего-то не хватало. Два типич­ных сна были такими: "Я обнаружил себя в компании с другими в кратере обширного угасшего вулкана, содержавшего много других, очень похожих потухших вулканов, но один был еще действующий. Пейзаж вокруг меня был серым и без­людным, уже долгое время здесь не существовало ничего живого. Я подошел к краю кратера и, глядя через него, уви­дел улицу, похожую на Регент-стрит. У некоторых из моих попутчиков были с собой чемоданы и они могли легко спус­титься. Через некоторое время я смог крикнуть, но не мог спуститься вниз на улицу". Второй сон: "На меня напал гра­битель, я находился в большой опасности - он мог убить ме­ня, В то же время я мог видеть приближающуюся из другой части города идущую мне на помощь высокую фигуру, оде­тую в белое... Грабитель толкнул меня к стене и прижал к ней. А белая фигура так и не пришла на помощь".

Оба сна показывают мучительную близость спасения, ко­торое, тем не менее, так и не "приходит". Достижение интег­рации возможно, но на практике перебросить мост между опасностью и спасением невозможно. Бессознательные об­разы как бы совершенно отсоединены от сознательной лич­ности пациента; он настолько чужд себе, что больше в себе не заинтересован. Провал между его бессознательным и его сознательным мышлением становится слишком широким и, тем самым, бессознательные образы не могут более асси­милироваться его эго.

Этот крайний случай подчеркивает необходимость сохра­нения в сознании аналитика особенностей ситуации пациента. В случае с этим невротиком интеграция возможна, а сно­видения могут приблизить возможное разрешение, которое в теперешней ситуации находится вне досягаемости пациен­та. Интерпретация каждого сновидения должна быть адапти­рованной для конкретной ситуации и к возможностям паци­ента, и не существует правильных теоретических интерпре­таций, где можно пренебречь этим фактом. Таким образом, честное согласие или отвержение интерпретации пациентом, то есть его указание на то, как глубоко на этой стадии он мо­жет ассимилировать свое бессознательное, является наибо­лее ценной корректировкой для психотерапевта.

Необходимо еще раз сделать акцент на том, что в этой книге рассматривается только генеральный план обычной процедуры в аналитической психологии, что только анамнес­тический анализ и анализ бессознательного способны посте­пенно переходить один в другой при помощи аналитико-редуктивной и синтетико-конструктивной интерпретаций и только так. Могут возникнуть ситуации, когда обстоятельства заставляют использовать конструктивную интерпретацию пе­ред редуктивной, или может случиться, что определяемые особенности пациента, к которому применялась аналитичес­кая психология, потребуют для редуктивной интерпретации большую часть времени. Это положение напоминает ситуа­цию в геологии. Абсолютно четкая дефиниция геологическо­го слоя возможна лишь в определенном ландшафте, но из-за перемещений и изломов слоев может случиться, что геолог проникнув глубоко в землю обнаружит, что различные слои сходятся в другом и гораздо более сложном порядке. Чёткие определения и логические категории – это характеристики сознательного мышления, а но бессознательного которое спонтанно и нерационально, как природа.

Вот потому-то аналитическая психология предпринимает попытку синтезировать аналитико-редуктивную и ситетико-конструктивны. интерпретации, являющимися, сточки зре­ния аналитической психологии, аспектами-близнецами одного целого, и сложно здесь предложить какие бы то ни было раз и навсегда установленные правила к любому случаю, И не только в психотерапии на практике нужно менять общие пра­вила в соответствии с каждой частной ситуацией, когда, в последующем, окончательная "метода" должна измениться под влиянием опыта и интуиции личности психотерапевта. По причинам, которые объяснялись выше, аналитическая психо­логия обычно рассматривает аналитико-редуктивную интер­претацию как более поверхностную, а синтетико-конструктивную интерпретацию как более глубоко проникающую в сер­дцевину проблемы. Хотя они и дополняют друг друга взаим­но, но не являются взаимно исключающими. Опасность, при­сущая часто аналитико-редуктивной концепции, состоит в ее пренебрежении прогрессивными тенденциями в бессозна­тельном, так как они пробиваются на поверхность самим кон­фликтом, а это пренебрежение вызывает обесценивание и разрушение жизненных ценностей. С другой стороны, опас­ность концентрации внимания аналитика на конструктивной стороне дела состоит в том, что можно пренебречь элемен­тарным конфликтом инстинктов и побудить пациента проду­цировать обилие фантазий, которые он сам не сможет пере­вести в реальность. В крайнем случае, правильное суждение о пользе этих методов можно получить лишь тогда, когда ана­литик сам должен испытать их динамику на себе. Это делает абсолютно обязательным для аналитика анализировать себя (конечно при необходимом условии того, что аналитик сам должен быть, насколько это в человеческих силах, "созна­тельным" и интегрированным, то есть, осведомленным отно­сительно своих собственных проблем и неподдающимся опасности проецирования их на своего пациента).

Как было сформулировано выше, аналитико-редуктивная интерпретация выступает первой, но в заключительной ста­дии появляется синтетико-конструктивная интерпретация. В этой связи необходимо сказать и об общем отношении ана­литика к пациенту в начале и в течение всего анализа. Само собой разумеется, что поскольку аналитик предшествует и доминирует над всем до самого конца анализа, то делаются попытки ослабить зависимость пациента от аналитика. И де­лается это, в основном, за счет переноса акцента на незави­симость поступков, действий пациента. Теоретически это оз­начает, что вначале аналитик принимает на себя полную от­ветственность и действует, так сказать, как экстернализированное сознание пациента, т.е. он должен нести на себе про­екцию зрелой личности пациента, но на поздних этапах ана­лиза пациента еще раз подводят к тому, чтобы он взял на себя эти отличительные функции. На практике же возрастаю­щий акцент возлагается на только учащегося анализировать самого себя и управлять своим собственным бессознатель­ным материалом пациента. Делается это частично с исполь­зованием метода активного воображения, который будет бо­лее полно объяснен позже, и частично заставляя пациента тщательно разрабатывать свои ассоциации к своим снам пе­ред собеседованием. Он, таким образом, принесет аналити­ку сновидение и его контекст, так что все, что остается сде­лать пациенту вместе с аналитиком - это прояснить и интег­рировать результаты. В еще более поздней стадии для паци­ента может быть даже весьма желательно научиться анали­зировать, по крайней мере, наиболее простое и наиболее ясное из своих снов, а также свои симптоматические дейст­вия. Увеличить уверенность пациента в себе и свою незави­симость можно и другим способом - удлиняя интервалы между собеседованиями при подходе к завершению анали­за, уменьшая их число, скажем с трех до двух, а потом и до одного раза в неделю. Со временем допустимо вводить еще более длинные интервалы в лечении. Более того, введение таких интервалов перед окончанием анализа обеспечит па­циента своего рода мостиком, чтобы в случае случайного ре­цидива его уверенность в лечении осталась непоколебимой. Лучше всего разгрузить пациента во время, так сказать, ис­пытательного срока и установить для него режим посеще­ний. На практике это может означать просто удлинение посттерапевтического периода, но только при больших ин­тервалах, которые могут приспосабливаться к индивидуаль­ным нуждам пациента. Ценность обучения пациента в том, что его способность к самоанализу на этой стадии практи­чески становится очевидной.

Важной частью анализа, особенно на его поздних стадиях, является метод активного воображения. Этот "метод" играет весьма характерную и специфическую роль в методе анали­тической психологии и поэтому будет рассмотрен детально, несмотря на огромные трудности при попытке описать его вполне адекватно при небольшом объеме изложения, особенно для тех, кто не имеет никакого понятия об этом. Стро­го говоря, слово "метод" - неправильно в связи с самими процессами активного воображения, так же как едва ли мож­но говорить о "методе сновидения". Сны - естественное со­бытие, как и образы в активном воображении. Если слово "метод" и используется в этой связи, то надо понимать его только как ссылку на метод восприятия этих образов, точно также, как мы можем давать некоторым людям методические советы о том, как запоминать и наблюдать за своими снами, показывая и помогая им выяснить, что же является лучшим по отношению к подобным психическим фактам.

Под "активным воображением" мы понимаем определен­ную позицию по отношению к содержимому бессознательно­го, посредством чего мы и стремимся выделить и, тем са­мым, пронаблюдать за его автономным развитием. Мы мо­жем сказать, что "заставляем его оживать", но это некоррек­тно, поскольку мы просто наблюдаем за тем, что происходит. Правильная позиция, вероятно, может быть лучше всего оха­рактеризована, как позиция "активной пассивности". То есть, оставаться полностью пассивным и воспринимать то, что вы­деляется из своего бессознательного, но в то же самое вре­мя активно сфокусироваться на том, что собирается про­изойти. И это, в отличие от просмотра фильма и прослуши­вания музыки, не сидение и "восприятие" того, что мы не де­лаем, но что происходит, с сосредоточенностью, которая то­же является определенным видом активности. Главное же отличие в том, что при активном воображении "фильм" про­кручивается внутри.

Давайте возьмем в качестве примера сон, в котором па­циент подвергается определенным тревожным переживани­ям, таким, как, к примеру, кораблекрушение, после которого он оказался плавающим посреди океана в совершенном оди­ночестве. Или мы представим себе фантастический образ, когда пациент чувствует угрозу со стороны скрывающейся за темной вуалью фигуры. Мы можем предложить пациенту со­средоточиться на той или иной ситуации. Большинство лю­дей, потратив немного времени и труда над этими ситуаци­ями или, как более удачно можно их назвать, над этими мен­тальными образами, покажут нам определенную автоном­ность жизни и движения, они развивают ситуации и те приобретают дополнительные свойства. Короче, если мы кон­центрируемся на них, то они формируют ядра для группы ос­тального содержимого бессознательного, собирающегося вокруг них. К примеру, в первом случае с кораблекрушени­ем внезапное появление острова может повлечь за собой спасение, безопасность или, с другой стороны, ситуация станет еще хуже при возникновении новой опасности. Во втором примере угрожающая фигура может приобретать распознаваемые черты. Эти новые детали предоставляют ценнейшую информацию о происхождении и значении пер­воначального источника.

Будет легче понять, что происходит в такой ситуации, ес­ли держать в мыслях то, что неявно можно определить как "диссоциация личности из-за существования комплексов". (Jung. Fundamental Psychological Conceptions. Отчет из пяти лекций, прочитанных при содействии Института медицинской психологии, на­печатанных как MS, London, 1936, стр.212.)

Комплекс - это психическое содержимое, заряженное эмоциональной энергией. Важно помнить, что психическое содержимое не всегда идентично с подавленным или бессо­знательным содержимым. В одном случае можно говорить о центре сознательного, мышления, эго, как о психическом комплексе, поскольку он представляет собой эмоциональную энергию, находящуюся вокруг некоего ядра, которое дей­ствует как центр притяжения. В другом случае говорят о су­ществовании комплексов, которые, хотя и бессознательны, но не подавляются, а просто не осознаются, т.е. представля­ют собой будущие потенциалы данной личности, еще не дос­тигшие порога сознания.

Таким образом, "иметь комплексы" - не обязательно оз­начает, что вы больны. Комплексы есть у каждого, поскольку иметь его - это не более, чем владеть некими динамичными и эмоционально заряженными психическими центрами при­тяжения, которые из-за своей эмоциональной силы притяги­вают и действуют как фокусирующие для остального психи­ческого опыта. Мы только тогда начинаем говорить о невро­зе, когда некоторые из этих эмоционально заряженных пси­хических факторов или комплексов не являются или не ка­жутся сопоставимыми, совместимыми с генеральной направ­ленностью личности, следовательно, вызывают более или менее глубокую расщелину, или диссоциацию, в цельности личности. Основной чертой каждого комплекса является впи­тывание психической энергии. Если комплекс помещен в бессознательное, то он притягивает энергию, которую долж­на иметь в своем распоряжении сознательная личность. Это приводит к недостаточной адаптации, а в последующем - к появлению невротических расстройств, будь то симптомы психологического или физического свойства. Задача аналитика состоит в том, чтобы перебросить через эту диссоциа­цию мост, т.е. в интеграции или в реинтеграции различных частей личности.

Если комплекс не подавляется, скорее, если он еще как бы подсознателен, то за невротическими проявлениями можно будет обнаружить скрытые прогрессивные потенциа­лы личности. Это значит, как уже было указано, что невроз -:но пока только безуспешная попытка ее переориентации. Поэтому абсолютно необходимой задачей первостепенной важности является поиск позитивного значения, скрытого за симптомом или комплексом. Комплекс похож на фрагментированную личность; самого пациента тоже необходимо научить видеть эго в нужном свете. Идея, что комплекс это что-то похожее на отдельную личность, может вначале показаться странной, но удостовериться в этом вам поможет .приведенный ниже пример. Активное воображении это средство для установления контакта с этими «личностями», и интерпретирования их скрытой прогрессивной энергии. Небольшой эпизод отражающий, как в капле воды, и его реинтеграцию при помощи активного воображения, поможет это проиллюстрировать. Молодая двадцатилетняя девушка страдала бессонницей. Она полностью находилась под влиянием своей матери, , так что о ней с полным правом можно было говорить как о психологически нерождённой. Конечно, девушка это осознавала. Её мать – тоже. На ранней стадии лечения я спросил у моей пациентки назовем ее Джоанной, может ли она предположить хоть какую-то причину своей бессонницы. После длительных препирательств, она, наконец, созналась, что боится засыпать, потому что как только они закрывает глаза, то возле её кровати всегда появляется серая фигура.

Это типичный случай бессонницы, вызванной страхом под­чинения бессознательному состоянию, потому что пациент боится бессознательных образов, которые появятся тотчас, как ослабевает сознательный контроль. Тем самым он пред­почитает состояние относительной бессонницы "опасной" ут­рате контроля во сне. Во всяком случае, на этой стадии моя пациентка узнала одну вещь точно: что она боится засыпать. Это в совокупности с фактом, что она была глубоко невроти­ческим типом, толкнуло меня на риск лобовой атаки. Я поп­росил ее описать как можно подробно эту серую фигуру. Я не спросил о ее свободных ассоциациях, которые можно про­вести от этой фигуры скорее, чем пытаться вскрыть ее истин­ную природу. Ее сопротивление в ответ на мое требование было столь решительным, что поначалу в этом направлении не было достигнуто никакого продвижения. Однако мы все же установили, что это была фигура женщины, и что лицо ее бы­ло полностью скрытым. Чтобы продвигаться дальше, я спро­сил у моей пациентки, как зовут женщину. Этот вопрос был совершенно неожиданным и она оказалась в полном оцепенении. Она сказала мне, что конечно не знает имени и это во­обще невозможно и тому подобное. Я упорствовал и напом­нил ей, что некоторые люди играются, давая имена людям, идущим по улице, и предложил ей сделать тоже самое с этой серой женщиной, но тут она внезапно впала в страшный гнев и без секунды промедления выпалила: "Черт возьми, ее зовут Джоанна!'' Надо напомнить, что это ее собственное имя. Ре­зультат был ошеломляющим: после ее внезапного "гневного¹' выпада, который в действительности был приливом либидо из бессознательного в сознательное мышление, она впала в затяжной приступ рыданий. Внезапная атака разрушила барь­ер между ее бессознательным комплексом и ее сознатель­ным мышлением. Вдруг пациентка представила себе, что она пребывает в конфронтации со своей собственной дремлю­щей индивидуальностью, которая требует распознания, а в последующем ей понадобиться переориентация и перестрой­ка ее жизни. Индивидуальность девушки была глубоко спря­тана под ее идентификацией с матерью. Она боялась ответ­ственности за свою независимую и взрослую жизнь, и, поэ­тому, смогла так долго не замечать требований своей инди­видуальности. Ее бессонница с этого момента прошла, хотя достижение независимости от матери забрало еще уйму вре­мени.

Этот довольно обычный пример содержит все элементы активного воображения. Более того, он показывает специфи­ческое различие в подходах аналитической психологии и ос­тальных психотерапевтических методов. Коренной концеп­цией, определяющий специфический характер аналитичес­кой психологии, лежащей в ее основании, является абсолют­ная прямота и серьезность, с какой воспринимается реаль­ность бессознательного, которое является существенной частью целой личности.

Поскольку бессознательное, как часто указывал Юнг, не просто "только", то есть, не что иное как подавленная сексу­альность или желание властвовать, а матрица сознательного мышления, оно является самым настоящим могущественным и творческим слоем нашей психе. Бессознательное содержит все факторы, необходимые для интеграции личности. Оно как бы обладает верховным знанием наших реальных потребнос­тей в отношении интеграции и путей их достижения.

Только когда бессознательное понимается как "объектив­ная психе", содержащая все регулирующие и компенсирую­щие факторы, которые трудятся над созданием единства лич­ности, только тогда имеет смысл посоветовать пациенту взглянуть в лицо бессознательному таким прямым и убеди­тельным образом. Сходная "техника" может использоваться теми, кто придерживается совершенно отличных взглядов, но в этом случае это будет лишь техникой, а не живым выраже­нием синтетической и конструктивной психологии, как проти­вопоставление просто аналитической и редуктивнои психоло­гии. Например, эффект, полученный в случае бессонницы (приведен выше), не был обязан тому факту, что фигура, ко­торую пациентка видела, была внезапно одарена ее со­бственным именем, а наоборот, уже одно это могло погрузить пациентку в еще более глубокий невроз. Ее освобождение произошло благодаря тому, что назвав фигуру именно так, она осязаемо представила право этого, все еще полностью скрытого за покровами, призрака - символа ее взрослой лич­ности - права на познание и на свою собственную жизнь.

Более того, ее поведение во время называния имени так­же установило контакт между ее сознательным мышлением и "автономным комплексом". Казалось бы, давать имя - безде­лица, но ведь имя - это символ вещества и субстанции вещи или личности, но именно поэтому оно обладает "магически­ми" качествами. Все это хорошо известно из сказок и легенд, а Оскар Уйльд, выразив одну из их особенностей, сказал: "Когда я очень сильно люблю людей, то никогда и никому не называю их имен. Это похоже на утрату какой-то их части".

Собственный "комплекс" девушки, таким образом, открыл для нее ее настоящую природу и, вместо панического, запу­ганного состояния, вызывавшего бессонницу, образовалось состояние признания и связности.

Этот эпизод, тщательно рассмотренный, несет в себе за­чатки всего того, что мы понимаем под термином "активное воображение". Следующим шагом, который, по определен­ным причинам, я не предпринял в этом случае, мог бы стать совет начать регулярные беседы с этой серой женщиной в форме вопросов и ответов. Но этот метод беседы с персо­нифицированным содержанием своего бессознательного предполагает значительную психологическую зрелость. Он одновременно требует способности к отрешению и подчине­нию, а добиться этого нелегко, не затронув в такой беседе вещей, которые одна из беседующий сторон, то есть наше эго, найдет трудным для усвоения, что может стать причиной опасного шока. Поэтому, этой методикой можно пользовать­ся лишь в самом конце анализа.

Очень часто нам, людям с западным менталитетом, так сильно гордящимся верховенством нашей сознательной во­ли, трудно признать процессы, которые можно увидеть в развитии и которые имеют место, если внимательно при­смотреться, в нашем бессознательном, а не верить, что они - просто искусственные продукты специально придуманные и созданные нашим сознательным "я". Как трудно поверить в то, что сны или оговорки - это не просто бессмысленный случайный продукт, а выражение умышленного психического процесса.

Одним из главных возражений, выдвигаемых против ре­зультатов активного воображения, является то, что мы наро­чно добавляем, скорее при помощи самообмана, к ориги­нальному образу последующие образы и события, заставля­ем их возникать, но что они не являются спонтанным саморазвитием самого оригинального образа. Единственным от­ветом на это возражение может послужить убедительное чувство очевидной реальности, которое активным воображе­нием передается тому, кто его испытывает. Другой ответ да­ет тот факт, что процессы активного Воображения обладают автономностью - это убедительнее всего. Довольно часто обнаруживают, что подобные явления происходят вопреки всем ожиданиям, иногда люди охвачены внезапной паникой перед лицом развития образа и перед тем, что они вынуж­дены воспринять происходящее под тяжестью и динамикой силы внутренних процессов. Более того, человек чувствует, что он хотел бы увидеть некоторые вещи, к примеру, лицо, более четко, но просто не может заставить бессознательное открыть, показать это лицо.

Это дает абсолютно убедительное ощущение этих процес­сов как совершенно независимых от желаний, страхов и от ожидаемых явлений собственного ого. Фактом решающей важности является здесь то, что эти внутренние образы не являются нашим собственным созданием, а что они открыва­ют нам внутреннюю психическую жизнь. Таким образом, активное воображение должно восприниматься как процесс со­зерцания или медитации над бессознательными образами. Все, что мы должны делать - это обеспечить концентрацию взимания и подчиниться благочестивому наблюдению за внутренними образами. Перенацеливать либидо - вот что мы должны активно делать именно во время каждого сосредоточенного и отрешенного наблюдения за фактами.

Когда, описывая метод использования активного вообра­жения, я упомянул, что если личность концентрируется на образах, появившихся на фоне психических предпосылок, го эти образы начинают оживать. Помимо всего выше перечис­ленного, существуют и другие пути использования техники активного воображения. Всегда найдутся пациенты, выкри­кивающие во время пересказа своего сновидения: "Я видел все так четко, что я мог бы просто это нарисовать!". Очевид­но, такие люди считают, что простых слов совершенно недо­статочно, чтобы выразить живость переживаний, которые им пришлось испытывать во время сна или фантазий. Они ощу­щают потребность в выражении своего внутреннего пережи­вания при помощи различных средств символической природы. Внутренние переживания были настолько мощными и впечатляющими, что их содержание превосходит слова в та­кой степени, что надо отыскать другое, более адекватное средство выражения.

Это можно легко понять, если мы задумаемся об исполь­зовании символов, например, в религии. Само существова­ние таких символов означает, что переживания возникают у людей, избегающих рациональных определений. Символ не является знаком чего-то, что можно выразить рациональны­ми словами. Вот почему, в действительности, Фрейд исполь­зовал термин "символ" неправильно. Палка, например, это не символ полового органа, а просто знак или шифр. "Сим­вол" Фрейда никоим образом не выражает ничего большего, чем это можно было бы выразить рациональным образом. Однако, настоящий символ, как например, крест в христиан­стве, выражает значительно больше, чем рациональный и из­вестный факт. Он не является, как считает Фрейд, статичес­ким знаком, он - динамический опыт. Там, где необходим, как средство выражения переживаний, символ - там любой другой способ выражения был бы неадекватным. Архетипное содержание, которое прорывается в сознательную психе, яв­ляется все же слишком мощным, слишком наполнено ирра­циональным значением для сознательного мышления, для то­го, чтобы в целом ухватить его значение и поэтому, не может быть определено адекватно. Энергия символа, таким обра­зом, является именно из события, которое он выражает в об­разе, ощущения, которое за счет своей сложности и уникаль­ности ускользает от интеллектуальных формулировок. Это, конечно, не значит, что сознательное мышление не может подвергаться воздействию этим содержимым в конструктив­ном смысле; это значит только то, что сознательное мышле­ние не может формулировать его в достаточном объеме. В тот момент, когда символы полностью проанализированы и сформулированы, они тотчас же теряют свою оригинальную значимость как символы. Символ - это своего рода энерге­тические феномены и они оказывают столь сильное влия­ние на сознательную психе, что просто невозможно им дать определение. Они - выразители архетипных событий, пред­шествовавших дифференциации или рационализации, пере­водящие энергию архетипа в сознательное мышление.