СРАВНИТЕЛЬНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ МЕТОДА АНАЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ 1 страница

Любую попытку обсуждения метода аналитической психо­логии в пределах сравнительно ограниченного диапазона во­просов необходимо предварять рядом достаточно важных оговорок. Во-первых, метод аналитической психологии на­столько обширен, что будет совершенно невозможно пред­ставить о нем исчерпывающую информацию; поэтому мы стремимся лишь дать своего рода общее представление, в котором основной акцент делается на различиях между ана­литической психологией и другими школами современной психотерапии, особенно школой Зигмунда Фрейда. Лишь при таком подходе можно выделить основные принципы аналити­ческой терапии. Их необходимо дополнить определенными теоретическими рассуждениями. Но поскольку эта теорети­ческая дискуссия иллюстрируется материалом, полученным в процессе психотерапевтического лечения, мы надеемся, что принципы этого лечения выделены здесь достаточно четко.

Вторым ограничивающим фактором является то, что аналитическая психология - лишь одна среди многих школ современной психотерапии, каждая из которых ставит кон­цепцию бессознательного в центр своего поля зрения. По­этому метод аналитической психологии совпадает с мето­дами других школ современной психотерапии, как. напри­мер, те, что базируются на теории психоанализа. По многим вопросам их основные воззрения идентичны. Это значит, что на практике методы аналитической психологии иногда очень схожи с другими школами.

Третье и самое главное ограничение в том, что одним из основных отличий между аналитической психологией и дру­гими школами является гибкий, недогматичный подход ана­литической психологии в каждом конкретном случае. Основ­ная предпосылка, от которой отталкивается аналитическая психология, предполагает, что каждый пациент имеет свою собственную особенную и "персональную" психологию, этот факт обусловливает необходимость варьирования подходов от случая к случаю. Как отмечал Юнг, "поиск истины начина­ется в каждом конкретном случае заново, потому что всякая живая истина индивидуальна и не должна производиться из какой-либо предварительно установленной формулы. Каж­дый индивидуум - это опыт вечно меняющейся жизни, про­ба новых решений или новой адаптации". (Jung, Contributions to Analytical Psychology, p.349. CVV 17 p.93.)

Такая концепция вызывает существенные ограничения главного метода, ведь сутью всего метода как раз и являет­ся в определенной мере обеспечение универсальными пра­вилами. К сожалению, такая оценка традиционно относится к общим принципам, но с другой стороны, готовность и спо­собность психотерапевта подходить к каждому конкретному случаю без раз и навсегда установленных теорий является краеугольным камнем при определении степени профессио­нальной пригодности психотерапевта Как и каждый ученый, проводящий серию экспериментов, должен забыть все изу­ченные прежде теории и сфокусировать свое внимание ис­ключительно на непредвзятом наблюдении за фактами и со­бытиями по мере их получения, так и психологи должны под­ходить к каждому новому пациенту - каждому новому "опыту жизни" - совершенно непредвзято. Теория есть не что иное, как попытка a posteriori привести в порядок определенные естественные события гак, что это позволит ученому решить вопрос с чего начать новое исследование. То есть, каждый пациент - это новый знак вопроса психотерапевта, а его те­оретическая дедукция - это нечто большее, нежели попытка постфактум, задним числом лучше посиять происшедшее.

Более того, в соответствии с конкретной психологической ситуацией, в которой находится данный человек, возникают различные психические потребности Таким образом, когда

мы имеем дело с человеком, достигшем адаптации к внешней реальности и ее потребностям, метод психотерапии может от­личаться от подхода к человеку, живущему во внутреннем ми­ре идей, но неприспособленному к внешнему миру. Различ­ные фазы жизни, различные типы личности, различные пот­ребности требуют различных подходов. Гибкость и приспо­собляемость к конкретной ситуации, является кардинально важным, поскольку любая догматическая концепция, которая пренебрегает этими различными психологическими сочетани­ями, может стать причиной самого серьезного ущерба для психологического развития пациента. Исходя из всего этого, возможной представляется только попытка указать генераль­ную линию лечения, как бы определить его ведущие принци­пы, которые аналитическая психология приняла по отношению к своим пациентам, не пытаясь уложить в рамки какой-то раз и навсегда принятой методики или системы правил.

Когда пациент обращается за лечением, то совершенно очевидно, что начинать необходимо с выяснения поля дея­тельности, принимая во внимание определенные и наиболее общие понятия, которые настолько универсальны, что пред­ставляют собой заурядную основу знаний психотерапевта к какой бы школе он ни принадлежал. Поскольку они применя­ются и в методе лечения с помощью аналитической психоло­гии, следует упомянуть о них, чтобы дать наиболее полную картину; однако, ввиду их универсальности, упоминание бу­дет кратким. "Как долго проводится лечение?" - один из первых вопросов, которые новый пациент задает своему психоаналитику. Он настолько же неизбежен, насколько и привычен, его ожидает услышать каждый аналитик, но дать ответ не может никто. Но все же стоит придерживаться сле­дующего правила: не подавайте надежду, что потребуется мало времени.

Чтобы избавиться от этой неразрешимой дилеммы или, по крайней мере, дать частичный ответ, убедите пациента, что сначала нужно провести пробный анализ, длящийся, ска­жем, четыре недели. Преимущество здесь двойное. Прежде всего, психотерапевт с любым стажем работы сможет соста­вить своего рода картину этого случая и сопутствующих ему сложностей и сделать некоторые догадки о вероятной про­должительности лечения; второе и даже еще более важное то, что психотерапевт сможет установить, пригоден ли паци­ент для анализа или нет. Таким способом можно уберечь па­циента от опасного разочарования при безуспешном анали­зе. Но даже после такого пробного анализа невозможно точ­но указать сроки лечения, можно лишь приблизительно ука­зать его продолжительность. Как правило, пациент должен исчислять этот период не неделями, а скорее шестимесяч­ными интервалами. Опыт показывает, что, за исключением случаев с поверхностной симптоматикой, минимальное вре­мя, необходимое для сколько-нибудь фундаментального из­менения, колеблется от шести месяцев до одного года. Со­вершенно очевидно, что одно упоминание о таком длитель­ном сроке лечения повергнет пациента в состояние шока, но анализ ставит больному весьма жесткие требования и вы­нуждает его к жертвам как духовного, так и материального свойства, ведь уже сама по себе готовность предоставить себя такому длительному и дорогостоящему лечению зачас­тую является краеугольным камнем способности подвер­гнуться анализу вообще. С самого начала пациенту необхо­димо объяснить, что анализ - это не какие-то там волшеб­ные чары, которые мгновенно разрешат все его проблемы, а тщательная переориентация, требующая добровольного стремления всей личности в целом. И только если он готов принять этот факт и согласен на те затраты времени, энер­гии и денег, которые повлечет за собой лечение, только тог­да он сможет получить всю пользу от настоящего глубинно­го анализа. Кроме того, в процессе лечения всякая недо­оценка его длительности будет использована против самого же анализа, так как больной получает великолепную возмож­ность скрывать, как под плащом, свое потаенное сопротив­ление анализу и аналитику. Более того, поскольку он факти­чески вводится в заблуждение психотерапевтом, то это дает оправдание его сопротивлению, которое может достичь ог­ромных размеров.

Другой вопрос касается гонораров. К сожалению, психо­логический анализ является в какой-то степени дорогостоя­щим делом, и довольно часто для пациента оказывается со­вершенно невозможным разыскать необходимые финансо­вые ресурсы. Тем не менее, необходимо настаивать на регу­лярной оплате. Даже когда пациент имеет ограниченные финансовые возможности, плата, пусть даже самая малая, до­лжна фигурировать, по крайней мере, как символ, поскольку деньги, помимо их весьма конкретного значения, несут в се­бе совершенно определенную символическую оценку потра­ченной энергии, и денежная оплата выражает в символичес­ком смысле признание того, что энергия все же расходует­ся. Независимо от точки зрения психотерапевта, для которо­го любое безвозмездное лечение нежелательно из-за траты времени и энергии впустую (жертва, которая в крайнем слу­чае должна неблагоприятно отразиться на его собственной способности к работе), подобная ситуация может быть рас­смотрена под психологическим углом и со стороны пациен­та. Для него безвозмездный анализ является полностью ошибочным: уже сам факт, что анализ безвозмезден, вызы­вает непреодолимые трудности. Например, так как обязан­ность перед отцом у молодого человека переносится на пси­хоаналитика, то он может решительно сопротивляться и бу­дет отчаянно противодействовать чувству благодарности, ко­торое ему навязывается, если лечение было бесплатным. Также в случае, если психотерапевт - мужчина, то женщине почти невозможно решиться на бесплатное лечение и наобо­рот. Или могут возникать ситуации, в которых пациенту труд­но рассказывать психотерапевту о своих негативных эмоци­ях потому, что "аналитик был так добр ко мне", это становит­ся прекрасной маскировкой для сопротивления. С другой стороны, даже если пациент вносит небольшую сумму, то эта сумма всегда должна представлять для него материальную ценность, тогда он будет чувствовать себя равным партне­ром при анализе ситуации. Очевидно, есть случаи, где бес­платное лечение просто неизбежно - не следует принимать это близко к сердцу, но и терять из виду тот факт, что само по себе бесплатное лечение всегда создает дополнительные специфические и серьезные трудности, тоже нельзя. И пос­кольку это обязательно произойдет, то можно лишь сожалеть об этом. Особенно тщательно мы, как психотерапевты, долж­ны следить за тем, чтобы самим не попасть под влияние со­бственного комплекса денег и чтобы не отреагировать ка­ким-то бессознательным, а значит неподходящим образом.

Что же касается частоты лечебных сеансов, то начинать нужно обычно с 2-3 часов в неделю. Увеличение числа посещений потребуется лишь в случаях исключительной сложнос­ти и тяжести. Но если сделать интервалы между собеседова­ниями слишком длинными, то пострадает лечебный эффект от анализа. Кроме того, уменьшение числа ожидаемых собес­едований не спасает пациента, а просто удлиняет время ана­лиза. С другой стороны, надо ввести в обычай не видеться с пациентом более 2-3 раз в неделю, потому что, как показы­вает опыт, здесь особо ценно ритмическое чередование ана­литического собеседования и периода ассимиляции. Бессоз­нательное находит время отреагировать на аналитическую дискуссию и нормальный ход жизни не нарушается. По сход­ным причинам рекомендуется приучить пациента к опреде­ленному числу еженедельных встреч, поскольку его бессозна­тельное приспособится к некоему определенному ритму. С течением времени, т.е. с нарастанием независимости паци­ента и приближением конца анализа, эти интервалы увеличи­ваются до тех пор, пока собеседование не будет происходить раз в неделю или еще реже. Этот момент мы обсудим позже. Одним из фундаментальных положений психотерапии яв­ляется внешняя связь психотерапевта и пациента. Это затра­гивает важные вопросы принципа, отличающего аналитичес­кую психологию от остальных школ в вопросе позы, манеры, принятой в психоанализе. Фрейдистские психоаналитики за­ставляют своих пациентов лечь, а сами занимают положение позади них и вне их поля зрения. Мы же предпочитаем си­деть напротив пациента лицом к лицу. Бывают случаи, когда я могу разрешить пациентам лечь, например, если они слиш­ком взвинчены, напряжены и я хочу, чтобы они расслаби­лись, но даже тогда я сажусь напротив них и нахожусь пол­ностью в поле их зрения. С технической стороны, главными возражениями против принятия пациентом лежачего положе­ния, в то время как аналитик остается невидимым, являются следующие моменты: .

1) переоценка пассивной роли пациента, "которому как бы проводится операция";

2) пациенту облегчается возможность закрыться, в искус­ственном вакууме;

3) в значительной мере усложняется заполнение пустоты, разделяющей его и аналитика, давая ему возможность от­сылать весь опыт, который он приобрел во время анализа, в несуществующий мир, полностью отсекая себя от повседневной жизни.

С другой стороны, сидение непосредственно друг напро­тив друга порождает более естественную и более человечес­кую ситуацию. Пациенту тогда сложнее будет использовать психоаналитика как светскую личность, на которую можно сфокусировать свои проекции без проверки той степени их реальности, которой они обладают. Это сводит к минимуму дистанцию между обоими и устанавливает непосредствен­ный человеческий контакт".

В то же время технические различия во внешней позиции выражают и фундаментальные различия во всем подходе к пациенту. Если вы сидите позади пациента и он вас не ви­дит, вы занимаете символически полностью неуязвимую по­зицию, в которой собственно личность пациента, его цен­ность превращается в ничтожество, вы загоняете этим паци­ента в угол, оставляя его один на один с неврозом. С дру­гой стороны, если вы сидите лицом к лицу, это является символическим признанием того, что пациент действитель­но в каком-то отношении болен и нуждается в лечении, но все же сам он существует как независимая сущность. Это указывает на то, что в психоанализе концепция человечес­кой личности как уникального, индивидуального, психичес­кого сочетания едва ли играет какую-то роль, что весь ак­цент делается на фундаментальные, общие для всех людей инстинкты. Но такая точка зрения полностью пренебрегает теми гранями данной личности, которые являются уникаль­ными и творческими. Этот аспект уже выражается в невро­зе, хотя в бесформенном и непрямом виде. По нашему мне­нию, невроз скрывает определенные позитивные и творчес­кие ценности, т.к. каждый невроз - это попытка, хотя и без­успешная, компенсировать ту самую однобокость сознания,

Другим аспектом в этой ситуации являются разные акценты в случае "свободных ассоциаций" и интерпретации сновидений (см. стр.49 и далее). В психоаналитическом методе, в котором главный акцент де­лается на свободных ассоциациях, т.е. на позиции, при которой паци­ент является более или менее открытым. Положение лежа при отсут­ствии в поле зрения аналитика является более подходящим, чем во время интерпретации сновидений, когда живой обмен мнениями меж­ду аналитиком и пациентом составляет главный элемент анализа, что полностью соответствует процедуре проведения этого исследования в аналитической психологии которая и три вела к этому неврозу, поскольку сознательное мышление никогда не содержит в себе всех возможностей данного индивидуума. В этом смысле каждый невроз - это бессознательная попытка новой адаптации. Если подойти к каждому пациенту, страдающему неврозом, с оторванным от жизни набором определенных догматических концепций, представляющих каждый невроз провалом, неудачей в сек­суальной адаптации или безуспешным выражением желания властвовать, повелевать, то действующий таким образом специалист с самого начала обречен на неудачу в своей по­пытке выявить индивидуальность личности пациента.

Концепция Юнга об индивидуальной и позитивной оценке, присущей каждому неврозу, объясняет различия между кон­цепцией трансфера в аналитической психологии и в психоа­нализе. Для последнего трансфер должен отражать сексу­альные феномены, потому что каждое психическое расстрой­ство понимается как сокрытие инфантильных сексуальных проблем, в ;о время, как бессознательное проел о состоит из подавленных: сексуальных стремлений. С позиции аналити­ческой психологии, трансфер представляет собой проекцию на психотерапевта бессознательного самого пациента, кото­рое никоим образом не означает содержание сексуальных желаний. Общим правилом является то, что каждое неизвес­тное содержимое нашею бессознательного проецируется на другого человека или даже предмет. Это особенно хорошо видно в психологии примитивных народов. В этом случае примитивный человек проецирует свои эмоции на свое окру­жение. Ото представляется ему наделенным духовной мощью, так называемой маной, которая на самом деле про­изошла от энергии своего собственного бессознательного. Похожий механизм работает и в ситуации, когда мы не осоз­наем наше психическое содержимое.

Аналитическая психология, следовательно, смотрит на трансфер, 1сак на механизм, которым пациент проецирует на личность аналитика те аспекты своей жизни, которые запря­таны в его бессознательном. Очевидно, что трансфер дово­льно часто приобретает определенную эротическую окраску, особенно у пациентов с резко обозначенными аутоэротическими и нарциссическими тенденциями. В таких случаях бес­сознательное компенсирует прежнюю однобокость пациента выражением его потребностей (и способностей) входить в человеческие взаимоотношения, потребность до сих пор подавляемую или пренебрегаемую. Пациенту необходимо помочь использовать в этом направлении его неразвитые возможности, поставив перед ним проблему его взаимоот­ношений с психотерапевтом. Если же, с другой стороны, аналитик начинает выполнять роль волшебника, исцелителя в глазах излишне развитого рационалиста, то это никоим об­разом не означает ни сексуальную, ни даже неизбежную от­цовскую проекцию, а выразит именно нерациональную энер­гию его психе, которую, в конце концов, такой отъявленный рационалист вынужден будет допустить.

Эти примеры показывают, что аналитическая психология не рассматривает трансфер просто с позиции подавленной инфантильной (юношеской) сексуальности, а смотрит на него как на механизм, в корне отличающийся от такового в психоанализе. Психоаналитик считает перенос своим глав­ным терапевтическим воздействующим фактором, поскольку при помощи "побуждения воспроизводства", подавленное содержимое бессознательного переустанавливается на лич­ность аналитика и, тем самым, еще раз вводится в сознание.

С другой же стороны, аналитическая психология усмат­ривает в этом процессе проекцию психического содержимо­го, которое или потеряно для сознания, например, подавле­но, в результате чего оно принадлежит к слою "личного бес­сознательного", или, что более важно, сублимировано, и тог­да оно носит главным образом архетипный характер. Очень часто встречаются глубоко спрятанные проекции содержи­мого, принадлежащие к личному бессознательному - более глубокому уровню архетипного содержимого, и анализ от­крывает предварительный характер личного бессознательно­го. Проекции почти неизбежны в начале анализа; но снови­дения могут выполнять ту же самую функцию, что и транс­фер, поскольку они снабжают всем материалом, требуемым для анализа бессознательного. В действительности же и сновидения, и проекции часто сопутствуют друг другу.

Таким образом, мы не рассматриваем трансфер как ме­ханизм для повторного переживания подавленных юношеских сексуальных импульсов, а как феномен, посредством которо­го пациент начинает осознавать те психические функции, которые были утрачены в процессе его сознательной жизни. Трансфер в этом отношении может помочь активизировать содержимое бессознательного, столь необходимое для даль­нейшего развития психе. Это, в частности, наблюдается при проекции архетипных образов. Поэтому в таких случаях часто скрывается источник энергии, пока еще не обнаруженный па­циентом внутри самого себя. Только когда он откроет эту энергию в своем собственном бессознательном и интегриру­ет это в сознание, тогда трансфер может распасться.

В этом смысле трансфер, кроме констелляции бессозна­тельного содержимого, может пониматься как исполнитель особых функций; он действует как своего рода магический круг, внутри которого пациент и содержится до полного по­нимания значения психологической ситуации, И прежде, чем наступит интеграция этого особого психического содержимо­го, этот магический круг не разомкнется. Самые глубинные и сокровенные потребности пациента становятся зримыми, очевидными для анализа, благодаря этой силе, которая бла­годаря мощи трансфера и держит его у себя в подчинении.

Трансфер, в действительности, представляет собой лишь один частный случай более широкого явления - проекции, то есть, мы говорим о трансфере, если проекция переносится на личности аналитика. "Позитивный" трансфер - это проек­ция образа, несущего конструктивное либидо, а «негативный» трансфер это проекция, несущая деструктивное либидо. (Деструктивное либидо, однако, превратится в «конструктивное при помощи процесса ассимиляции; то есть конструктивный или деструктивный характер психической энергии определяется их функцией в психических процессах.) Проекция – один из наиболее общих психических феноменов, как в анализе, так и за его пределами. Как уже упоминалось выше благодаря проекции человек начинает осознавать внутренние процессы, которые он бы иначе не бы не заметил. Особо важно представлять себе каким образом проекции на другую личность и ситуацию маскирует чью-то психическую активность. Удаление проекций - акт самопоз­нания и эквивалентен становлению сознания. Архетипные образы частично обладают способностью проецироваться. Пока, например, мальчик проецирует идею "власти" полностью на окружающих ею людей, будь то отец или учитель, то он еще не осознал архетип отца, который среди прочего содержимого содержит архетип власти. Этот архетип пред­ставляет собой внутреннюю власть, внутреннюю потребность принятия и подчинения имманентному закону вместо пови­новения внешней силе. Подобным образом, пока человек проецирует свою "тень", то есть свою примитивную и нега­тивную сторону, на некую постороннюю личность или группу людей, или окружение, до тех пор он не будет иметь пред­ставления о своем собственном теневом образе. Если он удалит свою теневую проекцию, он столкнется со своей внут­ренней проблемой лицом к лицу и только тогда деструктив­ная энергия проекции сможет трансмутироваться в положи­тельную энергию.

Аналогичные процессы происходят в анализе, когда бес­сознательное психическое содержимое "переносится", то есть проецируется на личность аналитика или саму ситуацию анализа. По этой причине, для психотерапевта весьма важно не быть вовлеченным в проекцию. Если пациент мечтает о каком-то спасителе, каком-то человеке со сверхчеловечес­ким могуществом и мудростью и пытается объяснить психо­терапевту, что именно тот и является этим спасителем, то было бы совершенно неправильным для аналитика принять эту проекцию внутреннего образа пациента. Например, об­раза его архетипа мудрого старика. Пациент должен понять с самого начала, что его спаситель не явился ему в образе аналитика, а есть лишь его внутренняя потенциальность. Это означает отказ со стороны аналитика принять ошибочную суггестивную власть над пациентом, которая в любом случае была бы лишь временной*( Необходимо, однако, указать, что может возникнуть ситуация, в кото­рой пациенту, чтобы суметь выдержать бремя анализа, просто необхо­дима проекция на аналитика. Он не в состоянии вынести редукцию трансфера, и аналитик, следовательно, должен принять, по крайней мере, хотя бы на время, эту проекцию. Этот момент показывает, что каждый "метод" может только описать общую процедуру, которая мо­жет модифицироваться в соответствии с необходимостью конкретной ситуации.) И уж совершенно не говорю о том факте, что честно и, в конце концов, более конструктив­но не принимать то, что тебе не принадлежит, по крайней мере это убережет аналитика от озабоченности об облада­нии еще одной стадией анализа и несения бремени проекции деструктивного дьявола. Пациент будет гораздо более склонен и гораздо более подготовлен принять эту проекцию дьявола, как выражение своих внутренних деструктивностей, если ему вручат обратно его проекцию спасителя как его драгоценную собственность. В этом смысле аналитическая психология стремится скорее обескуражить, чем подтолкнуть пациента совершить перенос. Воплощение человеческой ог­раниченности аналитика, его реальность и последующая ут­рата "могущества", все это является, в крайнем случае, при­обретением самого пациента, а все это действительно игра­ет важную роль.

Я хочу предварить изложение главных принципов описа­нием приблизительного направления аналитической работы; но мне следует еще раз особо подчеркнуть, что это не более чем попытка описать определенные усредненные условия и методы проведения процедуры, которые должно и нужно приспосабливать и модифицировать так, чтобы они подходи­ли для каждого индивидуального случая.

Общее введение в анализ состоит из того, что известно как "анамнестический анализ", т.е. необходимо собрать все­объемлющий анамнез, заполняя тщательными расспросами любые пробелы в материале, предоставляемом самим паци­ентом. Пробелы эти, если рассматривать их с позиций ана­литической психологии, являются, как правило, весьма ха­рактерными, и с их помощью можно при умелом расспросе ввести в поле зрения пациента определенные непонятые связи и ассоциации, если он способен на этой стадии встретиться с ними лицом к лицу. Обсуждение симптомов пациента довольно часто дает аналитику на этой стадии ана­лиза наиболее удобную возможность прояснения определен­ных, наиболее поверхностных связей. Другими словами, анамнестический анализ представляет собой воссоздание биографии пациента и развитие его невроза. В исключитель­ных случаях и с неосложненными пациентами, у которых спо­собность и желание понять свои внутренние мотивы являют­ся иногда совершенно адекватными, при помощи некоторых немаловажных указаний, направленных на психическую основу их расстройств, уже на ранней стадии может оказаться возможным найти дорогу к решающей переделке их внутренних позиций.

Юнг приводит следующий случай: "Как-то, будучи офице­ром медицинского корпуса швейцарской армии, я имел час­тую возможность применять этот вид (анамнестический ана­лиз) аналитического метода. Например, новобранец, девят­надцати лет от роду, пожаловался на боли в спине. Когда я увидел этого молодого человека, то он тут же пожаловался мне, что страдает воспалением почек и что боль эта обусавлена именно этим недугом. Я поинтересовался у него, как ему удалось столь четко поставить диагноз. Вот тогда он и сказал мне, что его дядя страдает той же болезнью и у него те же боли в спине. Но дальнейшее обследование не выяви­ло никакой органической патологии. Это был очевидный не­вроз. Я пустился в тщательное исследование воспоминаний этого парня. Самым важным было то, что он в довольно ран­нем возрасте лишился обоих родителей и что он жил с упо­минавшимся дядей.

Этот дядя был его горячо любимым приемным отцом. На­кануне прихода ко мне он получил письмо, в котором дядя го­ворил ему, что он опять слег в постель из-за болезни Брайта.

Письмо это так неприятно взволновало его, что он отбро­сил его тут же, без уяснения себе настоящего характера эмоций, которые он таким образом пытался подавить. Эти­ми эмоциями были настоящее беспокойство, тревога, огром­ный страх перед тем, что его дядя может умереть, они на­помнили ему горе потери родителей. Когда этот неизвест­ный страх был выведен на поверхность, мальчик слезами об­легчил свои чувства, а результатом этого стало его возвра­щение в часть на следующее утро. Это была идентификация с дядей, ставшая очевидной после тщательного сбора анам­неза. Реализация подавленных эмоций возымела терапевти­ческий эффект!" (Jung, Contributions to Analytical Psychology, p.351f, CW 17 p.95f)

Анамнестический анализ тоже очень показателен в лече­нии детских неврозов, для которых часто анализ сновидений не рекомендуется, из-за его глубинного исследования области бессознательного. С другой стороны, станет пол­ностью очевидным, что во всех случаях неврозов у взрослых (а также и у детей) анамнестический анализ не может пред­ставлять собой настоящее лечение, он лишь введение в на­стоящий анализ бессознательного. Анамнестический анализ касается только тех вещей, которые пациент уже осознал, либо тех, что лежат на пороге сознания. Тогда интерпрета­ция становится всего лишь своего рода переустройством этого материала и лучшим способом увязывания его с кон­тролем и управлением сознательного. Настоящий анализ бессознательного начинается только тогда, когда содержи­мое сознательного уже истощится. Это может произойти до­вольно быстро в случае тяжелого невроза, когда пациент оказывает серьезное сопротивление исследованиям анали­тика и необходимо испробовать различные пути для подхода к пациенту. Очевидно, невозможно давать какой-либо стере­отипный порядок подходов, поскольку анамнестический ана­лиз и анализ бессознательного, вероятно, должны в чем-то перекрываться. По крайней мере можно смело сказать, что анализ бессознательного возможен только тогда, когда со­стояние сознания, поскольку это важно в данном случае, ис­следовано как можно более глубоко. Так как бессознатель­ное компенсирует сознательное поле, то адекватную картину последнего надо установить еще перед тем, как бессозна­тельный материал сможет быть воспринят надлежащим об­разом. Две главные функции анамнестического анализа -получить эту картину состояния сознательного и установить личный контакт между пациентом и аналитиком, контакт, ко­торый имеет решающее значение. И еще помочь пациенту взглянуть на свой невроз под другим углом. Предварительно его внимание направляется целиком на его симптомы; но вот они уже перефокусируются на бессознательную основу и на историю развития симптомов.

Отношения, которые устанавливаются между ними, не до­лжны смешиваться с трансфером в методическом смысле, поскольку они не имеют никакого искусственного и хоть сколь­ко-нибудь патологического оттенка. Это, скорее, нормальные человеческое отношение, которые всегда необходимы двум человеческим существам для того, чтобы они смогли охотно общаться друг с другом. Вмешательство в человеческое бессознательное оказывается такой рискованной и опасной ата­кой, что психотерапевт сможет только тогда осмелиться это сделать, когда контакт между ним и его пациентом уже про­чно установлен. По этой же причине и еще потому, что снови­дения раскрывают свое значение только на фоне определен­ною сознательного состояния, было бы огромной ошибкой начинать лечение с анализа сновидений. Более того, мы не должны пройти мимо того факта, что манера лечения, которую аналитическая психология вывела на основе своего знания бессознательных процессов, является для большинства людей совершенно новой и незнакомой. Так что пациентам нужна, гак сказать, некоторая тренировка перед тем, как мы сможем коснуться его бессознательного материала.