За это и многое другое Пифия изрекла знаменитую фразу: "Сократ пре­выше всех своею мудростью". 3 страница

Он считал, что человека можно научить добродетели, которая проявля­ется в поступках, таких как простота, близость к природе (чем мы лучше со­бак?), отказ от потребительской жизни, от почестей и наслаждений. Сам он называл себя Истинный Пес. Он первый ввел обычай отпускать бороду и но­сить посох и суму, а также спать на сложенном вдвое плаще.

Но Сократ был противником показного аскетизма. Сократу не нужны были лишние материальные блага, чтобы они не мешали ему сосредото­читься на философствовании, для Антисфена его аскетизм был непосредст­венно самой философией. Когда Антисфен старался выставить напоказ дыру в своем плаще, Сократ, заметив это, сказал: "Сквозь этот плащ я вижу твое тщеславие!". Антисфен был причиною изгнания Анита и смерти Мелета, на­писавших донос на Сократа.

И все-таки Антисфен любил такое наслаждение, как жизнь. Однажды Диоген принес с собой кинжал, и, когда Антисфен воскликнул: "Ах, кто из­бавит меня от страданий!", он показал ему кинжал и произнес: "Вот кто". - "Я сказал: от страданий, а не от жизни!" – возразил Антисфен. Умер он от ча­хотки.

Нет такого человека, который не знал бы "Диогена из бочки". Может быть потому, что его философия есть вариант для поддержки духа всех не­имущих, разочарованных, гонимых и обездоленных. Философия последова­теля Антисфена киника Диогена (410-320 до н.э.) из города Синопа заклю­чена в его поступках и высказываниях. В молодости он, как и его работавший менялой отец, подделывал монеты, был уличен, изгнан или сам в страхе бе­жал, пришел в Дельфы к оракулу и спросил, что ему делать, чтобы просла­виться, и получил ответ: "сделать переоценку ценностей".

И он прославился в веках, когда решил "портить всю монету", то есть все традиционные ценности, но в широком масштабе. Он отрицает все обще­принятые нормы, ценности и условности, все, что люди называют культурой. Звания, почести, приличия, жилище, честь, счастье, богатство – все он объя­вил фальшивой монетой. Он решил жить очень просто, как собака, и его на­звали киником, что означает "собачий".

Диоген понял, как надо жить, когда поглядел на пробегавшую мышь, которая не нуждалась в подстилке, не пугалась темноты и не искала никаких мнимых наслаждений. Он ходил постоянно с сумой, в которой была пища, а жилья у него не было. Потом он устроил себе жилище в глиняной бочке при храме Матери Богов. Желая себя закалить, летом перекатывался на горячий песок, а зимой обнимал заснеженные статуи. Увидев однажды, как мальчик пил воду из горсти, Диоген выбросил из сумы свою чашку, а потом, при виде мальчика, который, разбив свою плошку, ел чечевичную похлебку из куска выеденного хлеба, выбросил и миску.

Он говорил, что над ним исполнились трагические проклятья, ибо он "Лишенный крова, города, отчизны, живущий со дня на день нищий стран­ник". Он называл себя гражданином мира, то есть, был родоначальником космополитизма. При этом, не стесняясь называть себя собакой, он подчер­кивал единение всего животного мира с человеком. Судьбе он противопоста­вил мужество, закону – природу, страстям – разум. Он говорил, что как слуги в рабстве у своих господ, так и дурные люди в рабстве у своих желаний. Алчность Диоген называл матерью всех бед, любовь – делом бездельников, старость в нищете – самым горестным в жизни.

Диоген критиковал Платона за его пустословие и многоречивость, счи­тая бессмысленной тратой времени исследование общефилософских абст­рактных понятий. Он был уверен, что философия должна быть простой и доступной, а ее задача – научить человека правильно жить. Когда Платон рассуждал об идеях и изобретал названия для "стольности" и "чашности", Диоген сказал: "А я вот, Платон, стол и чашу вижу, а стольности и чашности не вижу". А тот: "И понятно: чтобы видеть стол и чашу, у тебя есть глаза, а чтобы видеть стольность и чашность, у тебя нет разума".

Тогда Диоген стал бродить среди бела дня с фонарем в руках, объяс­няя: "Ищу человека". Конкретных людей он видел всюду, но человека как та­кового найти не мог, также как "стольность" и "чашность".

Когда Платон дал определение, имевшее большой успех: "Человек есть животное о двух ногах, лишенное перьев", Диоген ощипал петуха и принес к нему в школу, объявив: "Вот платоновский человек!" После этого к опреде­лению было добавлено: "И с широкими ногтями".

На вопрос: "Что, по-твоему, представляет собой Диоген?" – Платон от­ветил: "Это безумствую­щий Сократ".

Когда Диогена спросили, почему люди подают милостыню нищим и не подают философам, он сказал: "Потому что они знают: хромыми и слепыми они, быть может, и станут, а вот мудрецами никогда". Нуждаясь в деньгах, он просил друзей не "дать ему деньги", а "отдать его деньги". Платон заметил, что в смирении Диогена видна спесь, и назвал его Псом. Но Диоген ответил на это: "И верно: ведь я прибежал обратно к тем, кто меня продал".

Диоген говорил, что люди соревнуются, кто кого столкнет пинком в канаву, но никто не соревнуется в искусстве быть прекрасным и добрым.

Он удивлялся, что грамматики изучают бедствия Одиссея и не ведают о своих собственных; музыканты ладят струны на лире и не могут сладить с собственным нравом; математики следят за солнцем и луной, не видят того, что у них под ногами; риторы учат правильно говорить и не учат правильно поступать; наконец, скряги ругают деньги, а сами любят их больше всего.

Он осуждал тех, кто восхваляет честных бессеребренников, а сам вти­хомолку завидует богачам. Его сердило, что люди при жертвоприношении молят богов о здоровье, а на пиру после жертвоприношения объедаются во вред здоровью. Он удивлялся, что рабы, видя обжорство хозяев, не растаски­вают их еду.

Он хвалил тех, кто хотел жениться и не женился, кто хотел путешест­вовать и не поехал, кто собирался заняться политикой и не сделал этого, кто брался за воспитание детей и отказывался от этого, кто готовился жить при дворе и не решался. Он говорил, что, протягивая руку друзьям, не надо сжи­мать пальцы в кулак.[54]

Диоген учил жить, довольствуясь тем, что имеешь. Его равнодушие к благам жизни потрясло Александра Македонского, который, остановившись над ним, сказал: "Проси у меня, чего хочешь"; Диоген отвечал: "Не заслоняй мне солнце". Александр сказал: "Я великий царь Александр". – "А я, – отве­тил Диоген, – собака Диоген". И на вопрос, за что же его зовут собакой, ска­зал: "Кто бросит кусок, – тому виляю, кто не бросит – облаиваю, кто злой че­ловек – кусаю". Когда Александр спросил: "Ты не боишься меня?" – "А что ты такое, - спросил Диоген, - зло или добро?" – "Добро", - сказал тот. "Кто же боится добра". Говорят, Александр воскликнул: "Если бы я не был Алексан­дром, я хотел бы быть Диогеном".

Диоген считал, что само презрение к наслаждениям, благодаря при­вычке, становится высшим наслаждением. Его жизнь – блестящее подтвер­ждение известной истины: не место красит человека, а человек – место.

Когда его продавали в рабство, на вопрос глашатая, что он умеет де­лать, он с достоинством сказал: "Властвовать людьми". И, указав на богато одетого Ксеннада, он добавил: "Продай меня этому человеку: ему нужен хо­зяин". Ксеннад купил его, отвел в Коринф, приставил его воспитателем к своим сыновьям и доверил ему все свое хозяйство. Диоген повел его так хо­рошо, что хозяин повсюду рассказывал: "В моем доме поселился добрый дух". Ученики хотели выкупить Диогена, но он обозвал их дураками, ибо не львам бывать рабами тех, кто их кормит, но тем, кто их кормит, - рабами львов, потому что дикие звери внушают людям страх, а страх – удел рабов.

Велика была сила убеждения этого человека, его чары. Однажды эги­нец Онесикрит послал в Афины одного из своих сыновей, который, послушав Диогена, там и остался. Отец послал за ним старшего сына, но и тот не вер­нулся. На третий раз отец приехал сам, но остался вместе с сыновьями зани­маться философией.

Несмотря на аскетическую жизнь, полную испытаний, Диоген прожил 90 лет. Он умер по одним рассказам, задержав дыхание, по другим, заразив­шись холерой.

Бертран Рассел пишет, что сам Диоген был полон энергии, но его уче­ние было предназначено для людей пассивных, разочарованных и утомлен­ных. Оно не способствовало развитию науки, культуры и другой полезной деятельности, кроме протестной.

Но почему же тогда так жива память о его словах и поступках? Уж точно не потому, что он творил непристойности на виду у людей. Вероятно, потому, что он всеми способами старался обратить внимание людей на то, что самая тяжелая победа – это победа над собой. И герой не тот, кто всех быстрее пробежал дистанцию на Олимпийских играх, а тот, кто одержал по­беду над своими страхами, предрассудками, жадностью, ленью, тщеславием, желанием наслаждений.

Когда кто-то спросил его, зачем он пришел на соревнования, не для того ли, чтобы поглядеть на них, он ответил:

- Нет, чтобы участвовать в них.

Его собеседник засмеялся и спросил, с какими же противниками он со­бирается померяться силами; Диоген, бросив, как обычно, взгляд исподлобья, ответил:

- С самыми страшными и непобедимыми, с теми, кому ни один эллин не смеет взглянуть в глаза; они, правда, не бегуны, не борцы, не прыгуны, не кулачные бойцы и не стрелки из лука, но они делают человека разумным.

- Кто же они?

- Труды, - сказал Диоген, - тяжкие труды, непреодолимые для обжор и безрассудных людей, которые весь день пируют, а ночью храпят; эти труды под силу одолеть только людям сухощавым, худым, с животами, подтяну­тыми, как у ос. Такой человек вызывает на бой всех подряд, сражается с го­лодом, терпит холод и жажду, сохраняет силу духа, даже если приходится переносить побои, не малодушествует, если его тело терзают или жгут. Бед­ность, изгнание, бесславие и другие подобные бедствия ему не страшными он считает их пустяками.[55]

В философии периода эллинизма(III в до н.э. – I в н.э.) важную роль играли индиви­дуалистические этические учения – эпикуреизм и стоицизм, которые представляли собой модели нравственного неприятия действитель­ности. Процесс упадка полисной жизни и перехода к крупным политическим конгломератам порождал желание спрятаться от ру­шащегося привычного мира. Это отразилось на содержании философских и этических учений. В философии получил развитие атомизм, в этике – гедонизм (от греч. Hedone - удовольствие) или пессимизм (от лат. pessimus — наихудший), но в любом случае предла­гался уход от общественных задач и проблем. Человек, как атом, оставался наедине со своими бедами.

В философии периода эллинизма(III в до н.э. – I в н.э.) важную роль играли индиви­дуалистические этические учения – эпикуреизм и стоицизм, которые представляли собой модели нравственного неприятия действитель­ности. Процесс упадка полисной жизни порождал желание спря­таться от ру­шащегося привычного мира. Это отразилось на содержании фи­лософских и этических учений. В философии получил развитие атомизм, в этике – гедонизм (удовольствие) или пессимизм (наихудший), но в любом случае предла­гался уход от общественных задач и проблем. Человек, как атом, оставался наедине со своими бедами.

Эпикур (341-270 гг.до н.э.) – родился и вырос на острове Самос. В 306 до н.э. в 35-летнем возрасте, когда времена для Эллады были очень тяже­лыми, он окончательно пересе­лился в Афины, и хранил верность своему го­роду. Он оставил 300 книг (свитков). Он вошел в историю философии как представитель атомистического материализма и атеизма. В области этики эпикуреизм означает принцип личного счастья, понимаемый как отсутствие страданий.

На воро­тах его школы "Сад Эпикура" была надпись "Гость, тебе будет здесь хорошо, здесь удовольст­вие – высшее благо". Главным удовольствием в жизни Эпикур считал занятия философией – только они делают человека счастливым. В письме Менекею Эпикур пишет: "Пусть никто в молодости не откладывает занятий философией, а в старости не утомляется занятиями фи­лософией: ведь для душев­ного здоровья никто не может быть ни недозрелым ни перезрелым. Кто говорит, что за­ниматься философией еще рано или уже поздно, подобен тому, кто говорит, будто быть счастливым еще рано или уже поздно. По­этому заниматься философией следует и моло­дому и старому: первому – для того, чтобы он и в старости остался молод благами в доб­рой памяти о про­шлом, второму – чтобы он был и молод и стар, не испытывая страха пе­ред будущим".[56]

Важнейшие разделы философии Эпикура – атомистический материа­лизм и гедонисти­ческая этика. Остановимся на его этике. Главная цель этики Эпикура – счастье, которое может быть достигнуто при условии нравствен­ной суверенности человека, его уклонения от мира, свободы от страданий, страхов и общества. Человека ничто не должно волновать, он не обязан быть общественно активным. Эпикур развивает понятие атараксия (ataraxia - не­возмутимость), понятие древнегреческой этики о душевном спокойствии, безмятежности как высшей ценности. Вот как излагает взгляды Эпикура Диоген Лаэрт­ский:

Люди обижают друг друга или из ненависти, или из презрения; но мудрец с помощью разума становится выше этого. Раз достигнув мудрости, он уже не может впасть в проти­воположное состояние, даже притворно…

Даже под пыткою мудрец счастлив. Он один способен к благодарности, которую выра­жает в добрых словах о друзьях, как присутствующих, так и отсутствующих. Впрочем, под пыткою он будет и стонать и стенать. Из женщин он будет близок лишь с такими, с какими это допускает закон. Ра­бов он не будет наказывать, а будет жалеть и усердных прощать...

Ни жениться, ни заводить детей мудрец тоже не будет; правда при не­которых житей­ских обстоятельствах он может и вступить в брак, но других будет отговаривать. Он не будет болтать вздора даже пьяный; не будет зани­маться государственными делами; не станет тираном; не станет жить и кини­ком или нищенствовать. Даже ослепнув, он не ли­шит себя жизни.

Ему по нраву будет сельская жизнь. Он сумеет противостоять судьбе и никогда не по­кинет друга. О своем добром имени он будет заботиться ровно столько, сколько нужно, чтобы избежать презрения.

Он будет держаться догм, а не сомнений; и даже во сне он останется сам собою. А при случае он даже умрет за друга.[57]

Согласно греческой традиции Эпикур определяет счастье как умерен­ное наслаждение. Наслаждение он понимает как свободу от страданий тела и смятений души. Наихудшим страданием он считает душевную боль, потому что тело мучится лишь бурями настоя­щего, а душа – и прошлого, и настоя­щего, и будущего. Также и наслаждения душевные больше, чем телесные.

Самые главные страхи человека – непонимание природы Вселенной и боязнь смерти и гнева богов. Рассеять страх непонимания природы можно при помощи изучения природы. Отсюда образование – источник нашего на­слаждения. Смерти бояться нет смысла, сам лично человек с нею не встреча­ется. Он страшится только вида чужой смерти. Смерть – это потеря ощуще­ний. Поэтому, пока человек жив, смерти нет, пришла смерть – человека нет. Богов бояться не нужно, они заняты своими делами, и если их не беспокоить, они не вспомнят о людях.

Безопасность от людей достигается вполне только с помощью удаления от толпы. Кто праведен, в том меньше всего тревоги, кто неправеден, тот по­лон самой великой тревоги. Таким образом, уединенная и добродетельная жизнь – источник наслаждения. Правило Эпикура – «живи незаметно».

Из всего, что дает мудрость для счастья всей жизни, величайшее – это обретение дружбы.

Желания бывают:

одни – естественные и необходимые (например, питье при жажде);

другие - естественные, но не необходимые (например, роскошный стол);

третьи – не есте­ственные и не необходимые, а порожденные празд­ными мнениями (например, венки и по­четные статуи).

Справедливость не существует сама по себе; это – договор о том, чтобы не причинять и не терпеть вреда, заключенный при общении людей и всегда применительно к тем мес­там, где он заключается.

Таким образом, Эпикур учит современников и потомков искусству жить и быть счаст­ливым, руководствуясь своим разумом, независимо от того, что происходит в обществе, быть свободным от лишних страстей и желаний. Умер он кротко в муках от болезни ки­шечника.

"Эпикуреец, - писал Ф. Ницше, - стоит на той же точке зрения, как и циник[58]; между ними обычно есть лишь разница в темпераменте. Далее, эпику­реец использует свою более высокую культуру, чтобы сделать себя не­зависимым от господствующих мнений; он возвышается над последними, то­гда как циник ограничивается только отрицанием. Он как бы бродит в тихих, защищенных от ветра, полутемных аллеях, в то время как над ним среди ветра верхи деревьев шумят, выдавая ему, как бурно мятется вокруг него мир. Напротив, циник как бы ходит голышом среди порывов ветра и закаляет себя, пока не впадает в бесчувствие".[59]

Широко прославился своей философской поэмой «О природе вещей» римский последователь Эпикура Тит Лукреций Кар (99-55 гг. до н.э.). В ней он подробно в поэти­ческой форме излагает взгляды Эпикура.

Направление стоицизма в философии эпохи эллинизма вырабатывает свои рекоменда­ции нравственного поведения людей.

Зенон (336-264 гг. до н.э.) из г. Кития на Кипре. Он был худой, до­вольно высокий, с кри­вой шеей, со смуглой кожей, за что его прозвали «еги­петской лозой», с толстыми но­гами, нескладный и слабосильный, оттого обычно он не принимал приглашения к обеду. Он об­ратился к оракулу с во­просом, как ему жить наилучшим образом, и получил ответ: «Взять пример с покойников»; Зенон понял, что это значит, и стал читать древних писате­лей. Приблизительно в 300 году до н.э. в Афинах основал школу в портике, кото­рый на­зывался Расписная Стоя. Он выбрал этот портик, ибо сам был челове­ком скромным, и его вполне устраивало, что портик этот был малопосещае­мым, так как здесь при Тридцати ти­ранах было погублено почти 1400 граж­дан. Люди, которые приходили его послушать, а также его последователи были прозваны стоиками. От этого и закрепилось название стоицизм.

Жизнь не балует нас во все времена, а в эпохи крушения привычных порядков, она де­лает многих и многих несчастными, а главное беспомощ­ными перед лицом грозных соци­альных потрясений. Период эллинизма был как раз таким. Социальный заказ на производ­ство идей висел в воздухе. Что делать человеку в расколовшемся мире? Как уцелеть? Как спасти близких? Строить ли планы, делать ли карьеру? Как сохранить доброе имя и дос­тоин­ство? Нужно ли это? Философия стоицизма берется ответить на эти вопросы, потому и получает в эпоху эллинизма и в Риме наиболее широкое распро­странение.

Философия стоицизма состоит из трех разделов: физики, этики и ло­гики. Обратимся к этике. Индивидуалистическая, пессимистическая этика стоицизма предлагает человеку не строить оптимистических планов, отка­заться от счастья, которое невозможно, покориться судьбе (фатализм), вос­питать в себе идеал внутренней стойкости. Стоики отрицают безнравствен­ную действительность в теории и примиряются с нею на практике, ориенти­руют человека на суровый долг, переносят активность человека в план инди­видуального, рели­гиозно окрашенного самосовершенствования. Нравствен­ные черты в человеке – слабость, ощущение ничтожности, растерянность, надломленность под ударами судьбы, уход от земных дел, абстрактное мора­лизирование. Культивируется в качестве главной заслуги философа-стоика апатия (греч. apatheia, лат. tranquillitas animi) – «бесстрастие», отсутст­вие аффекта или невосприимчивость к нему.

Главные дурные страсти по мнению стоиков:

скорбь – неразумное душевное сжатие. Виды его – жалость, зависть, ревность, соперни­чество, тоска, тревога, безысходность, горе, смятение;

страх – ожидание зла. К страху относятся ужас, робость, стыд, потря­сение, испуг, му­чение;

желание – неразумное возбуждение. К желанию относятся – томление, враждебность, упрямство, гнев, любовь, ненависть, ярость;

наслаждение – неразумное возбуждение к предмету, который лишь по видимости пред­почтителен. Виды наслаждения – очарование, злорадство, распущенность, разомле­лость.

Как тело бывает предрасположено к некоторым заболеваниям, напри­мер, к простуде или поносу, так и душа к тем или иным дурным склонностям, например, к зависти, жало­стливости, сварливости.

Главные добрые страсти: радость, осторожность и воля. Они проти­воположны на­слаждению, страху и желанию, и представляют собой виды разумного (мудрого) возбуж­дения.

В философии стоицизма вводится понятие космополитизм (от греч. kosmopolites – космополит, гражданин мира), согласно которому все люди являются гражданами единого мирового государства – Космополиса. Идеи космополитизма имели прогрессивное зна­чение в условиях рабовладельче­ского общества, они пропагандировали равенство всех людей. Современные космополиты выступают как с идеями сближения народов и госу­дарств, так и с нигилистическим отношением к национальной культуре и традициям.

Зенон прожил 98 лет. Прославился своим воздержанием, скромностью и добродете­лями. «Умер он так: уходя с занятий, он споткнулся и сломал себе палец; тут же, постучав рукой оземь, он сказал строчку из «Ниобы»: «Иду, иду я: зачем зовешь? – И умер на месте, за­держав дыхание»[60].

Последователи Зенона в Древней Греции Клеанф(330-232 до н.э.), Хрисипп(281/277-208/205 до н.э.); в Древнем Риме – Люций Анней Сенека(5 до н.э. – 65 н.э.), Эпиктет (50-140 гг.), Марк Аврелий (121-180 гг.) и Марк Туллий Цицерон (106-43 до н.э.).

Если стоики и эпикурейцы предлагали апатию и атараксию, как этические модели уклонения от участия в делах общества, то скептики исследовали еще и трудности процесса познания мира. В конечном счете, они предлагали то же самое – воздержание от суждений, апатию и атараксию по причине невозможности познания вещей.

Основателем скептицизма был древнегреческий философ Пиррон (360-270 гг. до н.э.). Суть философии скептицизма передают три сформулированных Тимоном вопроса с ответами.

Какова природа вещей? – Непознаваемая.

Как мы должны к ним относиться? – Воздерживаться от суждений.

Какую мы получаем выгоду из такого отношения? – Не ждать выгоды, быть невозмутимым.

Древнегреческий философ и врач III в. н.э. Секст Эмпирик систематизировал основные аргументы, доказывающие невозможность объективного знания о мире в «десяти тропах» (от греч. тropos – поворот, направление). Впервые «десять тропов» были сформулированы философом-скептиком Энесидемом в I в. до н.э.

«Десять тропов» Секст Эмпирик разделяет на три рода[61].

Первый род – аргументы «от субъекта»:

1) разнообразие живых существ (человеческий глаз воспринимает мир иначе, чем глаз пчелы);

2) различие между людьми (эскимос и бушмен видят мир по-разному);

3) различное устройство органов чувств у людей (для одних мед более сладок, чем для других);

4) различие состояний субъекта (в радости и в горе, усталости и болезни, сытости и голоде мир воспринимается по-разному).

Второй род – аргументы «от объекта».

5) различие между целым и частью объекта (например, цвет и форма слитка серебра и серебряных опилок);

6) различие в обычаях и законах народов (то, что считается нормой и истиной у одних, рассматривается как беззаконие и ложь у других).

Третий род – аргументы «от субъекта и объекта»:

7) зависимость познания от местоположения субъекта и объекта, от расстояния между ними, от среды пребывания и т.д. (например, звезды, кажущиеся рядом в силу определенного угла зрения; палка, кажущаяся преломленной в воде);

8) зависимость познания от примесей и условий среды; ни один объект не проявляется в чистом виде (например, звук в узком коридоре и широкой зале);

9) взаимозависимость вещей: невозможно судить о вещи самой по себе: она может быть больше или меньше, светлее или темнее, красивее или безобразнее, полезнее или вреднее в сравнении с другой вещью;

10) зависимость познания от постоянства или редкости встречаемой вещи (так, солнце – гораздо более поразительное явление, чем комета, но в силу постоянства первого и редкости второго эти объекты воспринимаются и познаются в различных отношениях и закономерностях).

На основании своих тропов Секст Эмпирик выдвигает требование воздержания от суждений по поводу познаваемости или непознаваемости мира. Он показывает, что реальная жизнь представляет собой многообразие фактов, взаимно исключающих друг друга. Все последующие формы скептицизма и агностицизма Д.Беркли, Д.Юма, И.Канта, которые появились в Новое время, вытекали из «десяти троп» Секста Эмпирика.

В.Н.Назаров пишет: «Так толкование Д.Юмом закона причинности как «эмоции ожидания», означающей, что за одним постоянно повторяющимся явлением непременно последует другое, есть не что иное, как развитие десятого тропа Секста (зависимость познания от постоянства или редкости встречаемой вещи).

Кантовская идея непознаваемости вещи «самой по себе» есть комбинация нескольких аргументов Секста Эмпирика, в частности восьмого и девятого и т.д.

Антиномия познаваемости или непознаваемости мира не разрешена в рамках противопоставленности мышления бытию, субъекта – объекту. Для того, чтобы познать мир, необходимо слиться с ним»[62].

Древнеримская философия характеризуется заимствованиями из древ­негреческой, по­этому в ней развивались те же самые направления и идеи. Вместе с тем появилось ориги­нальное направление – неоплатонизм.

Плотин (204-270 гг.)является римским последователем Платона, осно­вателем ан­тич­ного неоплатонизма. Сначала он преподавал устно, и только в возрасте 50 лет стал запи­сы­вать свои мысли. Его жизнь совпадает с одним из самых бедственных перио­дов в рим­ской истории. Он отвернулся от картины разорения и нищеты в реальном мире, чтобы со­зерцать мир блага и красоты. Творчество Пло­тина оказало влияние на формирование хри­стианства сред­них веков, като­лической теологии и неоплатонизма двух эпох: средне­веко­вья и Ренессанса.

А.Ф. Лосев, выделяет три всемирно-историче­ских типа неоплато­низма:

1) Античный неоплатонизм Плотина, Порфирия, Прокла и Ямвлиха, который основан на языческой религии, то есть на многобожии, и космологи­чен. Он изучает кругово­рот вещества и душ в природе, и является последней длительной, наиболее зрелой эпохой ан­тичной философии (III-VI вв. н.э.), впитавшей в себя почти все фи­лософ­ские системы пре­дыдущего античного развития. Плотин смог согласо­вать философ­ские учения Платона, Аристо­теля, античных стоиков и на­турфилософов, что по­зволило емусоздать но­вое фи­лософское направление, основанное на принципе един­ства духовного начала.

2) Средневековый неоплатонизм кроме природы, космоса и природного человека иссле­дует абсолютную личность, Творца бытия из ничего, противо­стоит политеизму (многобожию), оправдывает монотеизм (единобожие) по­этому теологичен (тео – бог).

3) Возрожденческий неоплатонизм не удовлетворяется ни античным политеизмом, ни средневековым монотеизмом, выдвигает в центр интересов философии человека природ­ного – антропоцентризм. Сохраняет восторг пе­ред космосом и перед богом как универ­сальной личностью. Самое главное в Ренессансе – это такая личность, ко­торая абсолютна не в своем надмировом существовании, но в своей чисто человече­ской осуществленно­сти.[63]

Платонизм был учением о примате идеи над материей, о том, что идея есть вечная по­рождающая модель вещи.

Плотин дополнил платоновское учение об идеях учением Аристотеля о Нусе, космиче­ском Уме, который является самосознанием. Благодаря этому дополнению, платоновский мир идей превратился в особое надкосмическое сознание, которое является тождеством мыслящего и мыслимого. Мир идей оказался заряженным энергией, потенцией всякого возможного иного бытия, то есть, материи.

Плотин включил в свою философию также идеи стоиков, которые ви­дели источник ма­териального бытия в эманацци, то есть истечении или ис­хождении первоогня. Распро­стра­няясь по всему миру, первоогонь стоиков создает собою всю иерархию бытия: начи­ная от демонов и человека, душа которого есть теплое дыхание огня, к неодушевленным и неор­ганическим вещам.

Плотин на место первоогня стоиков ставит Мировую Душу, которая яв­ляется сплавом платоновских Идей, аристотелевского Нуса или Ума и теп­лого дыхания стоиков. Резуль­татом эманации или вечной подвижности Ми­ровой Души стал Космос – одушевленная Вселенная.

Завершает систему античного неоплатонизма учение о Едином. Чтобы понять Единое, рассмотрим пример. Любая отдельная вещь не состоит только из своих признаков и свойств, но мыслится нами как нечто единич­ное, нераздельное, выше суммы своих при­знаков. Дерево мы должны пони­мать сначала как просто дерево, то есть без всяких при­знаков и свойств. И только потом мы получим возможность приписывать дереву все не­обходи­мые для него признаки и свойства: ствол, листья, корни, сок и т.п. Теперь возьмем мир в целом. Он обладает неисчислимым количеством признаков и свойств и состоит из бесчисленного количества больших и малых частей. А так как ничего, кроме мира, не су­ществует, то все необходимые для него при­знаки и свойства мы уже ему приписали, так что сам он уже остается выше всяких своих признаков и свойств и выше всякой своей от­дельной сущности, отдельного бытия и отдельного познания. Это значит, что, какие бы признаки и свойства мы ни приписывали миру, он, как отличный от них их носитель, ос­тается чем-то превышающим всякое бытие, познание или мышление.