Как мы реа­ги­ру­ем на пре­крас­ное — в при­ро­де и в жиз­ни

Цель Эс­те­ти­че­ских Дей­ст­вий — по­го­ня за кра­со­той. Ска­зать лег­ко, объ­яс­нить — ку­да слож­нее; кра­со­та — ка­че­ст­­во эфе­мер­ное, осо­бен­но с био­ло­ги­че­ской точ­ки зре­ния. Кра­со­та ни­как не свя­за­на с ба­зо­вы­ми мо­де­ля­ми по­ве­де­­ния, на­це­лен­ны­ми на вы­жи­ва­ние, та­ки­ми, как пи­та­ние, спа­ри­ва­ние, сон или ро­ди­тель­ская за­бо­та. И все же нель­зя ска­зать, что кра­со­та не иг­ра­ет в на­шей жиз­ни ни­ка­кой ро­ли: лю­бое объ­ек­тив­ное изу­че­ние по­ве­де­ния че­ло­ве­ка от­ме­ча­ет, что мы тра­тим мно­го ча­сов, тем или иным спо­­с­обом реа­ги­руя на пре­крас­ное. Ни­как ина­че нель­зя опи­сать ре­ак­цию муж­чин и жен­щин, ко­то­рые мол­ча за­мер­ли пе­ред кар­ти­на­ми в ху­до­же­ст­вен­ной га­ле­рее, ти­хо си­дят, слу­шая му­зы­ку, на­блю­да­ют за тан­цую­щи­ми, ос­мат­ри­ва­ют скульп­ту­ры, при­сталь­но гля­дят на цве­ты, на­сла­ж­да­ют­ся пей­за­жем или сма­ку­ют ви­но. В ка­ж­дом из этих слу­ча­­ев ор­га­ны вос­при­ятия пе­ре­да­ют ин­фор­ма­цию в мозг, и по­лу­че­ние этой ин­фор­ма­ции есть един­ст­вен­ная цель, ко­­т­орую че­ло­век пре­сле­ду­ет в дан­ный мо­мент. Опыт­ный це­ни­тель вин до­хо­дит до то­го, что вы­плё­вы­ва­ет ви­но, ко­­т­орым толь­ко что на­сла­ж­дал­ся, слов­но же­лая под­черк­нуть, что он стре­мит­ся на­сла­дить­ся пре­крас­ным, а не на­­пит­ься.

Вся­кое со­об­ще­ст­во, так или ина­че, вы­ра­жа­ет се­бя эс­те­­т­ич­ески, по­это­му че­ло­ве­ку жиз­нен­но не­об­хо­ди­мо нау­чить­­ся реа­ги­ро­вать на кра­со­ту. При этом пре­крас­ное не­воз­­мо­жно ка­ким-ли­бо об­ра­зом из­ме­рить. Нет ни­че­го та­ко­го, что все лю­ди на зем­ле од­но­знач­но счи­та­ли бы кра­си­вым. Вся­кий объ­ект, по­чи­тае­мый за кра­со­ту, кто-то на­вер­ня­ка по­ла­га­ет урод­ли­вым. Вви­ду это­го тео­рия эс­те­ти­ки вы­гля­­дит по боль­шей час­ти вздо­ром, хо­тя мно­гим труд­но с этим со­гла­сить­ся. Мы час­то ощу­ща­ем, что та или иная фор­ма кра­со­ты об­ла­да­ет са­мо­цен­но­стью, что та или эта вещь на­­стол­ько пре­крас­на, что её обя­за­ны при­знать та­ко­вой все и ка­ж­дый. Горь­кая прав­да за­клю­ча­ет­ся в том, что кра­со­­та—в гла­зах смот­ря­ще­го и ни­где боль­ше.

Ес­ли это так, воз­мож­но ли ска­зать хоть что-то о био­­л­ог­ич­еском ас­пек­те кра­со­ты? Ес­ли ка­ж­дый че­ло­век по­­н­им­ает пре­крас­ное и без­образ­ное по-сво­ему, ес­ли со­от­вет­ст­вую­щие кон­цеп­ции ме­ня­ют­ся от ме­ст­но­сти к ме­ст­­н­ости и от эпо­хи к эпо­хе, ка­кой вы­вод мож­но сде­лать ка­са­тель­но ре­ак­ции лю­дей на кра­со­ту, кро­ме од­но­го — кра­со­та есть де­ло вку­са? Ока­зы­ва­ет­ся, тем не ме­нее, что ос­нов­ные пра­ви­ла, ко­то­рым под­чи­ня­ет­ся та­кая ре­ак­ция, ос­та­ют­ся не­из­мен­ны­ми. Эти пра­ви­ла ни­че­го не го­во­рят о при­ро­де объ­ек­та, вос­при­ни­мае­мо­го как «пре­крас­ный», од­на­ко они объ­яс­ня­ют, как мы нау­чи­лись реа­ги­ро­вать на кра­со­ту — и как эта ре­ак­ция воз­ни­ка­ет и ме­ня­ет­ся се­го­дня.

На вре­мя ис­клю­чим из рас­смот­ре­ния пред­ме­ты, со­­тв­орё­нные ру­ка­ми че­ло­ве­ка, и со­сре­до­то­чим­ся на том, как мы реа­ги­ру­ем на при­род­ные объ­ек­ты. Пер­вым от­­кр­ыт­ием ста­нет для нас тот факт, что кра­си­вые объ­ек­ты не обо­соб­ле­ны — они со­став­ля­ют груп­пы и под­да­ют­ся клас­си­фи­ка­ции. Цве­ты, ба­боч­ки, пти­цы, кам­ни, де­ре­вья, об­ла­ка, про­чие эле­мен­ты ок­ру­жаю­щей сре­ды, ко­то­рые ка­жут­ся нам при­вле­ка­тель­ны­ми, бы­ва­ют са­мых раз­ных цве­тов, раз­ме­ров и форм. Гля­дя на один та­кой объ­ект, мы вспо­ми­на­ем все объ­ек­ты то­го же клас­са, ви­ден­ные до то­го. Ко­гда мы смот­рим на цве­ток, мы ви­дим один из мно­же­ст­ва цве­тов, на ко­то­рые ко­гда-ли­бо смот­ре­ли. Мозг со­хра­ня­ет ин­фор­ма­цию об этих объ­ек­тах в осо­бом кла­сте­ре «цве­ты», и как толь­ко нам на гла­за по­па­да­ет­ся оче­ред­ной цве­ток, его ви­зу­аль­ный об­раз срав­ни­ва­ет­ся с на­ко­п­лен­ны­ми ра­нее дан­ны­ми. Объ­ект, ко­то­рый мы ви­дим, ста­но­вит­ся для нас цвет­ком лишь по­сле это­го срав­­н­ения.

Дру­ги­ми сло­ва­ми, че­ло­ве­че­ский мозг функ­цио­ни­ру­ет как мощ­ное клас­си­фи­ци­рую­щее уст­рой­ст­во. Вся­кий раз, ко­гда мы ви­дим не­кий пей­заж, это уст­рой­ст­во по­гло­ща­­ет на­ши впе­чат­ле­ния и срав­ни­ва­ет их с уже имею­щи­ми­­ся. Мозг «рас­кла­ды­ва­ет по по­лоч­кам» всё, что мы ви­дим. Зна­че­ние та­кой клас­си­фи­ка­ции для вы­жи­ва­ния оче­вид­­но. На­шим пред­кам, как и всем мле­ко­пи­таю­щим, не­об­­х­од­имо бы­ло знать об ок­ру­жаю­щем ми­ре как мож­но боль­ше. На­при­мер, обезь­я­не нуж­но уметь рас­по­зна­вать раз­лич­ные ви­ды де­ревь­ев и кус­тар­ни­ков в ле­су, где она жи­вет; она долж­на по­ни­мать, ка­кое де­ре­во при­но­сит пло­ды и в ка­кое вре­мя го­да, ка­кие пло­ды ядо­ви­ты, у ка­ких кус­тар­ни­ков есть ши­пы. Для то­го что­бы вы­жить, обезь­я­на обя­за­на стать вы­даю­щим­ся бо­та­ни­ком. Точ­но так же лев дол­жен раз­би­рать­ся в зоо­ло­гии, что­бы с пер­­в­ого взгля­да рас­по­знать по­тен­ци­аль­ную до­бы­чу, по­нять, как бы­ст­ро она бе­га­ет и в ка­кую сто­ро­ну мо­жет по­бе­­жать.

Пер­во­быт­ный че­ло­век по­зна­вал ок­ру­жаю­щий мир, рас­­сма­тр­ивая и изу­чая фор­му, цвет, раз­мер, по­ве­де­ние, дви­­ж­ение, звук и за­пах вся­ко­го рас­те­ния и жи­вот­но­го. Един­­с­тве­нный спо­соб изу­чить мир как сле­ду­ет — это раз­вить в се­бе по­треб­ность клас­си­фи­ци­ро­вать все яв­ле­ния, ко­то­­рые че­ло­век на­блю­да­ет в по­все­днев­ной жиз­ни. Я на­зы­­ваю эту по­треб­ность так­со­фи­ли­че­ской (до­слов­ный пе­ре­­вод — «страсть к упо­ря­до­чи­ва­нию») и ут­вер­ждаю, что её зна­че­ние бы­ло столь ве­ли­ко, что в кон­це кон­цов дан­ная по­треб­ность за­жи­ла соб­ст­вен­ной жиз­нью. Она сде­ла­­лась од­ной из ос­нов­ных по­треб­но­стей че­ло­ве­ка — на­ря­­ду с пи­та­ни­ем, со­во­ку­п­ле­ни­ем и сном. Из­на­чаль­но на­ши пред­ки клас­си­фи­ци­ро­ва­ли яго­ды или ви­ды ан­ти­лоп, ко­гда ис­ка­ли про­пи­та­ние, но про­шло вре­мя, и они ста­ли де­лать то же са­мое, да­же ко­гда не ис­пы­ты­ва­ли го­ло­да. Они на­ча­ли клас­си­фи­ци­ро­вать ра­ди клас­си­фи­ци­ро­ва­ния. Это опять же бы­ло не­об­хо­ди­мо для вы­жи­ва­ния: с ран­­н­его дет­ст­ва че­ло­век ис­пы­ты­ва­ет силь­ное же­ла­ние упо­­р­яд­очить и ор­га­ни­зо­вать все эле­мен­ты на­блю­дае­мо­го ми­ра в соб­ст­вен­ном соз­на­нии, что­бы впо­след­ст­вии, ко­гда это бу­дет не­об­хо­ди­мо, зна­ния со­слу­жи­ли ему хо­ро­­шую служ­бу.

Школь­ни­ки час­то жа­лу­ют­ся на то, что в про­цес­се обу­че­ния их за­став­ля­ют за­по­ми­нать ог­ром­ное ко­ли­че­ст­­во не­нуж­ных (на пер­вый взгляд) све­де­ний. Ес­ли бы им до­ве­лось ро­дить­ся в ка­мен­ном ве­ке, они учи­ли бы «уро­ки» в ес­те­ст­вен­ных ус­ло­ви­ях и за­по­ми­на­ли бы вы­учен­­ное ку­да луч­ше. В шко­ле бо­та­ни­ка ка­жет­ся скуч­ной, гео­­л­огия — аб­ст­ракт­ной, эн­то­мо­ло­гия — бес­смыс­лен­ной. Од­на­ко, не­взи­рая на эти жа­ло­бы, так­со­фи­ли­че­ская по­­тре­бность дос­та­точ­но силь­на: да­же в бес­стра­ст­ной, раз­­р­еже­нной ат­мо­сфе­ре шко­лы под­ро­ст­ки спо­соб­ны за­гру­жать в па­мять боль­шие мас­си­вы фак­тов из тех об­лас­тей зна­ния, с ко­то­ры­ми они вряд ли ко­гда-ли­бо стал­ки­ва­­лись. Эта уди­ви­тель­ная спо­соб­ность про­яв­ля­ет­ся в боль­шей ме­ре, ко­гда ре­бё­нок по­па­да­ет в си­туа­цию, в ко­то­­рой так­со­фи­лия при­об­ре­та­ет не­кий смысл. По­про­си­те школь­ни­ка, ко­то­ро­го счи­та­ют ту­пи­цей, пе­ре­чис­лить да­ты фут­боль­ных мат­чей, за­би­тые го­лы, иг­ро­ков и цве­та фут­боль­ных ко­манд, и, ес­ли он ув­ле­чен фут­бо­лом, вы уто­­н­ете в по­то­ке фак­тов, ко­то­рые, ока­зы­ва­ет­ся, за­ме­ча­тель­­но клас­си­фи­ци­ро­ва­ны в его го­ло­ве. По­про­си­те школь­ни­­цу пе­ре­чис­лить вы­хо­див­шие в те­че­ние по­след­них трех лет му­зы­каль­ные аль­бо­мы, на­зва­ния пе­сен, име­на со­лис­­тов и му­зы­кан­тов, и, ес­ли эта школь­ни­ца слу­ша­ет со­вре­­ме­нную му­зы­ку, она мо­мен­таль­но вы­ло­жит вам и на­зва­­ния, и име­на. Че­ло­век на­чи­на­ет клас­си­фи­ци­ро­вать мир уди­ви­тель­но ра­но. Нач­ни­те иг­рать с че­ты­рёх­лет­ним ре­­бе­нком, на­при­мер, в ма­шин­ки, и вско­ре он нау­чит­ся раз­ли­чать око­ло сот­ни мо­де­лей ав­то­мо­би­лей. Че­ло­век — на­стоя­щее чу­до в том, что ка­са­ет­ся клас­си­фи­ка­ции ин­­фо­рм­ации, и это ка­са­ет­ся прак­ти­че­ски лю­бой ин­фор­ма­­ции, имею­щей­ся в ок­ру­жаю­щей сре­де и яв­ляю­щей­ся ча­стью ми­ра, в ко­то­ром жи­вет ре­бё­нок.

Имен­но так­со­фи­ли­че­ская по­треб­ность ле­жит в ос­но­­ве на­шей ре­ак­ции на кра­со­ту. Ко­гда мы впер­вые слы­шим пе­ние не­кой пти­цы или гу­ля­ем по са­ду, в ко­то­ром рань­ше не бы­ли, и на­сла­ж­да­ем­ся зву­ка­ми или цве­та­ми, мы го­во­рим: «Ка­кая кра­со­та!» Ка­жет­ся, что ис­точ­ни­ком на­­сл­а­жд­ения яв­ля­ет­ся пе­ние пти­цы или сад, но на са­мом де­ле этим ис­точ­ни­ком ста­ло но­вое впе­чат­ле­ние, ко­то­рое наш мозг срав­нил со все­ми преж­ни­ми впе­чат­ле­ния­ми в со­от­вет­ст­вую­щей ка­те­го­рии. Пе­ние пти­цы мо­мен­таль­но срав­ни­ва­ет­ся с пе­ни­ем птиц, ко­то­рых мы слу­ша­ли ра­нее, сад — со все­ми ви­ден­ны­ми до то­го са­да­ми. Пре­крас­ное рас­по­зна­ет­ся толь­ко в срав­не­нии, оно от­но­си­тель­но, а не аб­со­лют­но.

Но ес­ли кра­со­та по­яв­ля­ет­ся лишь в ре­зуль­та­те срав­­н­ения, то же мож­но ска­зать об урод­ст­ве, и раз­ни­цу ме­ж­ду ни­ми нам ещё толь­ко пред­сто­ит оп­ре­де­лить. Всё за­ви­сит от то­го, как имен­но мы соз­да­ем кла­сте­ры, ко­гда клас­си­­ф­иц­ир­уем мир во­круг нас. Ка­ж­дый кла­стер или ка­те­го­­рия объ­е­ди­ня­ет объ­ек­ты оп­ре­де­лён­но­го ти­па с об­щи­ми свой­ст­ва­ми, ко­то­рые де­ла­ют их по­хо­жи­ми, но не иден­­ти­чн­ыми. Рас­по­знав свой­ст­ва дан­но­го объ­ек­та, мы раз­ме­­щ­аем его в том или ином кла­сте­ре. Чем боль­ше у двух объ­ек­тов об­щих свойств, тем бли­же они рас­по­ло­же­ны друг от­но­си­тель­но дру­га в на­шей так­со­фи­ли­че­ской схе­ме. Этот важ­ный про­цесс час­то идет на под­соз­на­тель­ном уров­не, и мы не по­ни­ма­ем, что за­ня­ты клас­си­фи­ка­ци­ей. Фак­ти­че­­ски мы соз­да­ём свод кри­те­ри­ев, оп­ре­де­ляю­щих, что та­кое «пти­чье пе­ние» или «сад». Ус­лы­шав пе­ние пти­цы или уви­дев сад, мы под­соз­на­тель­но ана­ли­зи­ру­ем, на­сколь­ко эти объ­ек­ты со­от­вет­ст­ву­ют ус­та­нов­лен­ным кри­те­ри­ям. Ес­ли мы ре­ши­ли, что пти­чье пе­ние — это длин­ная по­сле­­д­ов­ател­ьность чис­тых зву­ков раз­лич­ной вы­со­ты, пе­ние кон­крет­ной пти­цы бу­дет для нас кра­си­вым, ес­ли оно вы­­д­ел­яе­тся имен­но по этим па­ра­мет­рам. Ес­ли по­сле­до­ва­­тел­ьность зву­ков ко­рот­кая, рез­кая и по­вто­ряю­щая­ся, мы по­счи­та­ем та­кое пе­ние пло­хим или не­кра­си­вым. Ес­ли мы ре­ши­ли, что сад — это буй­ст­во кра­сок и рас­те­ния с боль­­ш­ими ле­пе­ст­ка­ми раз­ных цве­тов и от­тен­ков, кон­крет­ный сад мы опять же бу­дем оце­ни­вать по со­от­вет­ст­вию этим кри­те­ри­ям.

Пред­по­ло­жим, что мы, на­про­тив, пред­по­чи­та­ем бо­лее ти­хое, при­глу­шен­ное пе­ние птиц или не­яр­кие цве­ты. В этом слу­чае и на­ша шка­ла цен­но­стей, и на­ша ре­ак­ция на по­ющую пти­цу или сад бу­дет дру­гой. Мы со­чтём пти­чье пе­ние слиш­ком на­вяз­чи­вым, а крас­ки са­да — слиш­ком кри­ча­щи­ми. От­сю­да яс­но, что кра­со­та — по­ня­тие от­но­­с­ител­ьное. Эс­те­ти­че­ское вос­при­ятие за­ви­сит от преж­них впе­чат­ле­ний, скла­ди­ро­ван­ных в моз­гу и сфор­ми­ро­вав­ших те или иные кри­те­рии для птичь­е­го пе­ния или са­да. Но ес­ли мы все жи­вём в од­ном и том же ми­ре, от­ку­да бе­­ру­тся раз­ли­чия в вос­при­ятии?

От­вет на этот во­прос кро­ет­ся в про­цес­се, ко­то­рый мы на­зо­вем «обоб­ще­ние раз­дра­жи­те­лей». Возь­мём про­стой при­мер: ес­ли ма­лень­ко­го маль­чи­ка ку­са­ет со­ба­ка, он мо­жет воз­не­на­ви­деть всех со­бак на све­те. Страх пе­ред од­ной со­ба­кой рас­про­стра­ня­ет­ся на всех ос­таль­ных со­бак лю­бых по­род. В один мо­мент со­ба­ки ста­но­вят­ся для маль­­ч­ика гад­ки­ми, злы­ми, во­ню­чи­ми бес­тия­ми, хо­тя рань­ше все они вхо­ди­ли в груп­пу объ­ек­тов, при­вле­ка­тель­ность и кра­со­та ко­то­рых раз­ни­лись. До на­па­де­ния маль­чик, как и боль­шая часть лю­дей, был спо­со­бен вос­при­ни­мать не­зна­­ч­ител­ьные от­ли­чия од­ной со­ба­ки от дру­гой; мо­жет быть, он де­лал это не так хо­ро­шо, как су­дья на со­бачь­ей вы­­ста­вке, и все же оп­ре­де­лён­ные кри­те­рии оцен­ки со­бак у не­го име­лись. По­сле на­па­де­ния эти кри­те­рии ис­ка­зи­лись. Те­перь маль­чик не мо­жет на­звать кра­си­вой ни од­ну со­­б­аку. По­доб­ное обоб­ще­ние раз­дра­жи­те­лей мо­жет кос­­нут­ься объ­ек­тов лю­бо­го ти­па. Ес­ли жен­щи­ну жес­то­ко из­­б­или у ро­зо­во­го кус­та, она мо­жет воз­не­на­ви­деть ро­зы на всю ос­тав­шую­ся жизнь. Ес­ли дру­гая жен­щи­на у то­го же ро­зо­во­го кус­та по­те­ря­ет го­ло­ву от люб­ви, в её соз­на­нии мо­жет про­изой­ти об­рат­ный про­цесс.

Схо­жим об­ра­зом на нас влия­ет мно­же­ст­во со­бы­тий и яв­ле­ний. Ко­гда мы уз­на­ем, что нек­то, ко­го мы пре­зи­ра­ем, обо­жа­ет пти­чье пе­ние, неж­ные тре­ли, впол­не воз­мож­но, в од­но­ча­сье ста­нут ка­зать­ся нам раз­дра­жаю­щей ка­ко­фо­­н­ией. Ес­ли нек­то, ко­го мы ува­жа­ем, лю­бит сви­ней, вско­ре мы бу­дем счи­тать кра­си­вой и хрю­каю­щую сви­но­мат­ку. Ко­гда не­кий пред­мет, сто­ив­ший од­на­ж­ды гро­ши и имев­­ши­йся в ка­ж­дом до­ме, ста­но­вит­ся очень до­ро­го­стоя­щей ред­ко­стью, мы мо­мен­таль­но за­ме­ча­ем, что он, ока­зы­ва­ет­­ся, кра­сив, и удив­ля­ем­ся то­му, как мы не раз­гля­де­ли его кра­со­ту рань­ше.

Воз­мож­но, ко­му-то при­ве­ден­ные при­ме­ры по­ка­жут­­ся ба­наль­ны­ми, но мы долж­ны пом­нить о том, что мно­гие лю­ди, не же­лая за­ме­чать оче­вид­но­го, по-преж­не­му счи­та­ют кра­со­ту не­отъ­ем­ле­мым свой­ст­вом той или иной ве­щи. Наи­бо­лее яр­ко по­доб­ные пред­став­ле­ния о пре­­кра­сном про­яв­ле­ны в ми­ре «жен­ских пре­лес­тей» с его кон­кур­са­ми кра­со­ты и иде­аль­ны­ми мо­де­ля­ми. Ве­ка­ми муж­чи­ны спо­рят о том, ка­кие жен­щи­ны кра­си­вы и по­­ч­ему, но ни один из них так и не су­мел ре­шить эту про­­бл­ему раз и на­все­гда. Кра­сот­ки раз­лич­ных эпох и стран очень не по­хо­жи друг на дру­га. Тем не ме­нее, все­гда есть муж­чи­ны, счи­таю­щие, что кра­си­вые жен­щи­ны имен­но та­ко­вы и не мо­гут быть ни­ка­ки­ми дру­ги­ми. Од­ни счи­та­­ют, что пре­крас­ная де­вуш­ка не­пре­мен­но долж­на быть пол­ной; дру­гие — что стан её дол­жен быть тон­ким и гиб­ким; тре­тьи — что фи­гу­ра у кра­си­вой де­вуш­ки по­хо­дит на пе­­со­чные ча­сы. Что ка­са­ет­ся ли­ца, раз­ные стра­ны и эпо­хи предъ­яв­ля­ли его час­тям и их про­пор­ци­ям са­мые раз­лич­­ные тре­бо­ва­ния. Пря­мые за­ост­рен­ные но­сы и ма­лень­­кие вздер­ну­тые но­сы; го­лу­бые гла­за или тём­ные гла­за; уз­кие гу­бы или тол­стые гу­бы — у вся­ко­го ва­ри­ан­та есть свои по­клон­ни­ки.

Из-за этих ва­риа­ций чрез­вы­чай­но ин­те­рес­но на­блю­дать за тем, как вы­би­ра­ют «ме­ж­ду­на­род­ных» ко­ро­лев кра­­с­оты, на­при­мер, на пе­чаль­но из­вест­ных кон­кур­сах «Мисс Ми­ра» и «Мисс Все­лен­ная». В хо­де этих «со­стя­за­ний» де­ву­шек из стран с на­прочь от­ли­чаю­щи­ми­ся идеа­ла­ми кра­со­ты оце­ни­ва­ют так, буд­то все они при­над­ле­жат од­ной и той же куль­ту­ре. Как след­ст­вие, по­доб­ные кон­кур­­сы пре­вра­ща­ют­ся в бес­смыс­ли­цу и ос­корб­ля­ют все уча­­с­тву­ющие в них стра­ны, кро­ме за­пад­ных. По­лу­ча­ет­ся, что кра­са­ви­цы из Ки­тая или Аф­ри­ки долж­ны со­от­вет­ст­­в­овать стан­дар­там кра­со­ты не сво­их стран, а за­пад­ной ци­ви­ли­за­ции. Ес­ли по­бе­ж­да­ет чер­но­ко­жая или ази­ат­­ская кра­са­ви­ца, то лишь по­то­му, что она сло­же­на как бе­лая жен­щи­на. Де­вуш­кам из стран, где глав­ны­ми при­­зн­ак­ами кра­со­ты счи­та­ют­ся вы­сту­паю­щие яго­ди­цы, уд­­л­ине­нный кли­тор или не­обыч­но боль­шие по­ло­вые гу­бы, на этих кон­кур­сах де­лать не­че­го — они все рав­но не дой­дут до по­лу­фи­на­ла.

Рань­ше един­ст­вен­ны­ми кри­те­рия­ми, на ко­то­рые ссы­­л­алось жю­ри при от­бо­ре уча­ст­ниц кон­кур­сов вро­де «Мисс Ми­ра», бы­ли «вайтлз» (от анг­лий­ско­го vital statistics) — объ­е­мы гру­ди, та­лии и бе­дер жен­щи­ны. У сред­ней по­бе­­д­ител­ьн­ицы кон­кур­са кра­со­ты вто­рой по­ло­ви­ны XX ве­ка эти объ­е­мы со­став­ля­ют 90—60—90 (в сан­ти­мет­рах). Мы не мо­жем со­пос­та­вить их с «вайтлз» ре­аль­ных жен­щин бо­лее от­да­лен­ных эпох, но ес­ли пред­по­ло­жить, что со­хра­­ни­вши­еся жен­ские ста­ту­эт­ки да­ют нам пред­став­ле­ние об идеа­ле жен­ской кра­со­ты сво­его вре­ме­ни, ока­жет­ся, что этот иде­ал очень силь­но ме­нял­ся. Од­ной из пер­вых та­ких «ко­ро­лев кра­со­ты» яв­ля­ет­ся Ве­не­ра Вил­лен­дорф­ская, не­­бол­ьшая ста­ту­эт­ка из кам­ня, най­ден­ная в Цен­траль­ной Ев­ро­пе. У Мисс Ка­мен­ный Век (20 ты­сяч лет до н.э.), по­­сл­ужи­вшей мо­де­лью скульп­то­ру, «вайтлз» бы­ли 240—225—240. Для срав­не­ния: Мисс До­ли­на Ин­да (2000 год до н.э.) — 115—85—160; Мисс Кипр (позд­ний брон­зо­вый век, око­ло 1500 го­да до н.э.) — 110—106—112; Мисс Ам-лаш (око­ло 1000 го­да до н.э.) — 95—112—200, в ту же са­мую эпо­ху «вайтлз» Мисс Си­рии — 78—66—90.

По­нят­но, что, пе­ре­би­рая ме­ст­но­сти и эпо­хи, мы столк­­не­мся с на­столь­ко раз­ны­ми идеа­ла­ми жен­ской кра­со­ты, что сле­ду­ет ос­та­вить на­де­ж­ду об­на­ру­жить са­мую со­вер­шен­ную де­вуш­ку на све­те, ко­то­рая ка­за­лась бы пре­крас­­ной всем и ка­ж­до­му. Это, ра­зу­ме­ет­ся, не оз­на­ча­ет, что нет та­ко­го яв­ле­ния, как ос­нов­ные «жен­ские» сиг­на­лы, и что у муж­чин не бы­ва­ет вро­ж­дён­ной ре­ак­ции на эти сиг­­н­алы. Тен­дер­ные сиг­на­лы и эро­ти­че­ские те­ло­дви­же­ния свой­ст­вен­ны на­ше­му ви­ду, как и всем ос­таль­ным жи­вот­­ным. При этом эро­ти­че­ские сиг­на­лы та­ко­го ро­да мо­гут по­да­вать лю­бые пред­ста­ви­тель­ни­цы жен­ско­го по­ла вне за­ви­си­мо­сти от то­го, на­сколь­ко пре­крас­ны­ми или без­­обра­зн­ыми они счи­та­ют­ся по ме­ст­ным стан­дар­там. У урод­­л­ивой жен­щи­ны, как и у кра­си­вой жен­щи­ны, есть пол­ный на­бор жен­ских ана­то­ми­че­ских при­зна­ков и ре­про­дук­тив­­ные ор­га­ны, она мо­жет быть вер­ным дру­гом и об­ла­дать пре­крас­ным ха­рак­те­ром, од­на­ко, не­смот­ря на все эти ка­­ч­ес­тва, муж­чи­на мо­жет на­хо­дить её внеш­ность столь не­­пр­ивл­ек­ател­ьной, что не ста­нет стре­мить­ся к то­му, что­бы с ней спа­рить­ся.

Обезь­я­нам та­кое по­ве­де­ние по­нять труд­но. Са­мец обезь­я­ны не при­ни­ма­ет в рас­чёт срав­ни­тель­ную кра­со­ту сам­ки. Для не­го сам­ка есть сам­ка. Урод­ли­вых обезь­ян не бы­ва­ет. Муж­чи­ны, на­про­тив, смот­рят на жен­щин и как на пред­ста­ви­тель­ниц дру­го­го по­ла, и как на ин­ди­ви­дов, ко­то­рые мо­гут быть ме­нее или бо­лее кра­си­вы. Вы­со­ко­­ра­зв­итая так­со­фи­ли­че­ская по­треб­ность про­ни­ка­ет во все сфе­ры жиз­ни муж­чи­ны, он без­жа­ло­ст­но клас­си­фи­ци­ру­ет и рас­кла­ды­ва­ет по по­лоч­кам всё, что ви­дит, и жен­щи­ны тут — не ис­клю­че­ние. В ре­зуль­та­те при­вле­ка­тель­ная жен­­щ­ина мо­жет от­ли­чать­ся от не­при­вле­ка­тель­ной чуть по-дру­го­му изо­гну­тым но­сом или не­сколь­ко иной кри­виз­ной ще­ки.

Оче­вид­но, что с прак­ти­че­ской точ­ки зре­ния про­пор­­ции час­тей ли­ца или, ес­ли уж мы об этом за­го­во­ри­ли, раз­мер гру­ди с точ­но­стью до сан­ти­мет­ра со­вер­шен­но не влия­ют на ка­че­ст­ва жен­щи­ны как дол­го­сроч­но­го парт­нё­ра. Тем не ме­нее, имен­но эти не­зна­чи­тель­ные де­та­ли яв­­л­яю­тся для муж­чи­ны су­ще­ст­вен­ны­ми свой­ст­ва­ми по­ня­­тия «кра­со­та» и за­час­тую иг­ра­ют важ­ную роль при вы­бо­­ре «сво­ей по­ло­ви­ны».

Втор­же­ние на эро­ти­че­скую аре­ну влия­тель­ных эс­те­­т­ич­еских пред­поч­те­ний су­ще­ст­вен­но из­ме­ни­ло жизнь че­­л­ов­ека. С од­ной сто­ро­ны, мы на­блю­да­ем рас­цвет пла­сти­­ч­еской хи­рур­гии и кос­ме­то­ло­гии, бла­го­да­ря ко­то­рым жен­щи­ны по­лу­чи­ли спо­соб­ность вы­гля­деть бо­лее при­вле­­к­ател­ьн­ыми. Жен­щи­на мо­жет от­вра­ти­тель­но го­то­вить, быть пло­хой ма­те­рью, вес­ти се­бя край­не эгои­стич­но — и при этом де­мон­ст­ри­ро­вать всем сво­им внеш­ним ви­дом, что она бу­дет суп­ру­гой от­мен­но­го ка­че­ст­ва. С дру­гой сто­­р­оны, мы ви­дим клу­бы для оди­но­чек, на вре­мя даю­щие при­ют мно­гим бро­шен­ным и от­верг­ну­тым жен­щи­нам, ко­то­рые мо­гут от­лич­но го­то­вить, быть за­ме­ча­тель­ны­ми ма­те­ря­ми и об­ла­дать пре­вос­ход­ны­ми ду­шев­ны­ми ка­че­ст­­в­ами, но всё рав­но ос­та­ют­ся оди­но­ки­ми и не вы­хо­дят за­муж все­го лишь из-за сво­их не­бро­ских лиц или не­кра­си­­вых фи­гур. (Са­мо со­бой, всё это вер­но и в от­но­ше­нии муж­чин — жен­щи­ны час­то пред­по­чи­та­ют при­ят­ным не­­кр­ас­ивым муж­чи­нам не­при­ят­ных, но кра­си­вых.)

Ес­ли бы эта тен­ден­ция бы­ла без­ус­лов­ной, в кон­це кон­цов, ме­ж­ду «кра­си­вы­ми людь­ми» и «урод­ли­вы­ми людь­ми» об­ра­зо­ва­лась бы про­пасть, по­сколь­ку кра­сав­цы же­ни­лись бы на кра­са­ви­цах, а не­кра­си­вые — на не­кра­си­­вых, и их от­пры­ски ста­но­ви­лись бы сверх­кра­си­вы­ми или сверх­без­образ­ны­ми. Это­го не про­ис­хо­дит по не­сколь­ким при­чи­нам, не в по­след­нюю оче­редь по­то­му, что «бо­га­тое урод­ст­во» час­то ока­зы­ва­ет­ся бо­лее пред­поч­ти­тель­ным, не­­ж­ели «бед­ная кра­со­та». Кро­ме то­го, ко­гда на­сту­па­ет по­ра при­ни­мать ре­ше­ние и вы­би­рать парт­нё­ра, мно­гие ин­ди­­в­иды пред­по­чи­та­ют не до­ве­рять сво­ему чув­ст­ву пре­крас­­н­ого и бе­рут в рас­чёт бо­лее объ­ек­тив­ные кри­те­рии, да­же ес­ли всю жизнь рас­то­ча­ли по­хва­лы при­вле­ка­тель­ным те­лам. Вы­брав парт­нё­ра, они мо­гут про­дол­жать оце­ни­вать дру­гих лю­дей — ки­но­звезд, кра­со­ток из рек­лам­ных ро­ли­­ков, про­сто про­хо­жих — с эс­те­ти­че­ских по­зи­ций, од­на­ко де­ла­ют это в ми­ре сво­их фан­та­зий и не по­зво­ля­ют чув­ст­­ву пре­крас­но­го втор­гать­ся в от­но­ше­ния со спут­ни­ком или спут­ни­цей жиз­ни.

Пе­рей­дя к во­про­су ис­кус­ст­вен­но соз­дан­ной кра­со­ты, мы по­па­дем в об­ласть, ко­то­рую при­ня­то име­но­вать «ис­­ку­сс­твом». Ис­кус­ст­во луч­ше все­го оп­ре­де­лить как кра­со­­ту, соз­дан­ную ру­ка­ми че­ло­ве­ка. Оно бы­ту­ет в двух ос­­но­вных фор­мах: ис­кус­ст­во-дей­ст­вие и ис­кус­ст­во-объ­ект. В пер­вом слу­чае мы на­блю­да­ем эс­те­ти­че­ски зна­чи­мое со­бы­тие, во вто­ром — эс­те­ти­че­ски зна­чи­мый пред­мет. В обо­их слу­ча­ях мы оце­ни­ва­ем ис­кус­ст­во, срав­ни­вая и клас­си­фи­ци­руя (как и в слу­чае с ес­те­ст­вен­ной кра­со­той) клю­че­вые свой­ст­ва дан­но­го дей­ст­вия или объ­ек­та. Раз­ни­­ца со­сто­ит в том, что, оце­ни­вая эле­мент ок­ру­жаю­щей сре­ды, мы про­сто вы­би­ра­ем его из чис­ла про­чих эле­мен­­тов. Мы не при­ча­ст­ны к его по­яв­ле­нию, мы все­го лишь его обо­саб­ли­ва­ем. Оце­ни­вая ис­кус­ст­во, мы, на­про­тив, са­ми же его и тво­рим.

Здесь воз­ни­ка­ет но­вая про­бле­ма: как соз­дать та­кое про­из­ве­де­ние ис­кус­ст­ва, что­бы его свой­ст­ва да­ри­ли лю­дям на­сла­ж­де­ние. Ес­ли, на­при­мер, мы со­би­ра­ем­ся лю­бо­­ват­ься ди­ки­ми жи­вот­ны­ми или по­ле­вы­ми цве­та­ми, от нас не тре­бу­ет­ся ни­че­го соз­да­вать. Жи­вот­ные и цве­ты уже су­ще­ст­ву­ют, их соз­да­ла эво­лю­ция. Но ес­ли мы хо­тим на­пи­сать пес­ню или на­ри­со­вать кар­ти­ну, нам са­мим при­­де­тся сыг­рать роль эво­лю­ции для про­из­ве­де­ний, ко­то­рые мы соз­да­ем.

Ху­дож­ник, всмат­ри­ваю­щий­ся в чис­тый холст, и ком­­п­оз­итор, си­дя­щий пе­ред без­молв­ным фор­те­пиа­но, ощу­­щ­ают, пре­ж­де все­го, от­вет­ст­вен­ность. Они на­чи­на­ют с ну­ля — или, точ­нее, с бес­ко­неч­но­сти. Тео­ре­ти­че­ски они мо­гут вы­брать аб­со­лют­но лю­бую те­му, на­ри­со­вать лю­бой пред­мет, сыг­рать лю­бую по­сле­до­ва­тель­ность нот. Че­­л­овек ис­кус­ст­ва по срав­не­нию с ин­ди­ви­дом, лю­бую­щим­­ся ес­те­ст­вен­ной кра­со­той, ре­ша­ет осо­бую за­да­чу. Как он де­ла­ет вы­бор?

Обыч­но в та­кой си­туа­ции лю­ди ис­кус­ст­ва сра­зу на­­кл­ад­ыв­ают на се­бя жё­ст­кие ог­ра­ни­че­ния. Ины­ми сло­ва­­ми, они вы­би­ра­ют фор­му про­из­ве­де­ния. Им сго­дит­ся лю­бая, до­пус­каю­щая боль­шое ко­ли­че­ст­во ва­риа­ций. Ху­дож­­н­ику ни­че­го не сто­ит изо­бра­зить эле­мент ок­ру­жаю­щей сре­ды, на­при­мер, де­ре­во; ком­по­зи­то­ру — ук­расть ме­ло­­дию у по­ющей пти­цы. С дру­гой сто­ро­ны, ху­дож­ник мо­жет взять за ос­но­ву гео­мет­ри­че­ский узор ка­кой-ни­будь гео­ло­ги­че­ской струк­ту­ры. На­чав экс­пе­ри­мен­ти­ро­вать с фор­мой, за­им­ст­во­ван­ной у при­ро­ды, он мо­жет за­тем ме­нять его так, как ему за­хо­чет­ся, по­ка кар­ти­на не пе­ре­ста­­нет быть по­хо­жей на ис­ход­ный ри­су­нок, пре­вра­тив­шись в аб­ст­рак­цию. Му­зы­ка про­шла этот путь дав­ным-дав­но. Жи­во­пись и скульп­ту­ра, на­про­тив, на­ча­ли ис­поль­зо­вать воз­мож­ность аб­ст­ра­ги­ро­вать­ся от при­ро­ды лишь в по­­сле­днее вре­мя.

Под­ра­жа­ет ли ху­дож­ник при­ро­де или пи­шет но­ва­­то­рские аб­ст­рак­ции, его ра­бо­та оце­ни­ва­ет­ся, в ко­неч­ном счё­те, не по ка­ким-то аб­со­лют­ным кри­те­ри­ям, а по то­му, на­сколь­ко ис­кус­ную ва­риа­цию на вы­бран­ную те­му ему уда­лось соз­дать. Кра­со­та кар­ти­ны за­ви­сит от то­го, су­мел ли ху­дож­ник из­бе­жать наи­бо­лее оче­вид­ных, то­пор­ных ре­ше­ний, уда­лось ли ему во­пло­тить на хол­сте «сме­лую», «тон­кую», «за­бав­ную» или «уди­ви­тель­ную» ва­риа­цию на те­му, не раз­де­лав­шись при этом с са­мой те­мой. Та­ко­ва ис­тин­ная при­ро­да ис­кус­ст­вен­ной кра­со­ты. В эту иг­ру лю­ди вы­учи­лись иг­рать в со­вер­шен­ст­ве.