Заря человечества

На заре человечества каждое племя находилось в равновесии с окружающей средой. В результате неолитической революции стратегия гармонии человека с природой сменилась стратегией покорения природы. Вследствие этого племена стали стремительно развиваться. Согласно гипотезе Н.Моисеева, это развитие происходило в виде совершенствования форм социальной организации. Занимая одну экологическую нишу, племена конкурировали между собой, и те, чья организация более подходила к условиям существования, вытесняли менее приспособленных. Племена, вытесненные конкурентами со своих угодий, оказывались в менее благоприятных условиях. Казалось бы, они должны погибнуть. Но парадоксальным образом именно неблагоприятная ситуация стимулировала их дальнейшее развитие — уже не в качестве стад "супершимпанзе", а в качестве человеческих общностей. Если им удавалось приспособиться к новым условиям, они, быстро прогрессируя, обгоняли соперников и получали неслыханные преимущества для выживания. Потому общность воспринималась ее членами как единственный гарант благополучия человека, и главной ценностью было ее стабильное существование. Неудивительно, что в центре первой попытки рефлексии — мифа стоит обращение сознания человека не на себя, но на коллективную судьбу. "Чем дальше мы уходим вглубь истории, тем в большей степени индивид... выступает несамостоятельным, принадлежащим к более обширному целому", — писал К.Маркс [83, с.38].

Потому архаическое сознание характеризовалось следующими качествами:

· диффузность, проявлявшаяся в первобытном синкретизме, в "невыделенности" человека из природного мира и мира собственной общности.

· анимистическое мировоззрение, состоящее в населении душой явлений и предметов. Оно было связано с неприятием случайности, в силу которого индивид наделял природные явления человеческим свойством намеренности.

· восприятие человека как социальной роли (набора социальных ролей), что отражено, например, в составных индейских именах, которые, как правило, содержали указание на "должность" человека в племени.

· всеобщий детерминизм, проявляющийся в магическом подходе к реальности. Для первобытного мировосприятия характерно осознание вещей как взаимосвязанных и в своей совокупности обусловленных чем-то высшим.

· связный плюрализм как результат неумения разделить вещь и знак (удачная охота как следствие правильно произведенного ритуала), явление и слово (заклинание как реальный поступок), существо и имя (смена имени после инициации, означающая изменение статуса и самой сути индивида).

Мир первобытного человека связан тысячами незримых нитей и в этой связи сакрализирован. Эта сакрализация обусловливалась не только огромным количеством духов, управлявших жизнью человека, но и тем, что единственным Космосом среди вездесущего Хаоса, являлась община — образ коллективной жизни, освященный божествами, праотцами племени. Сам индивид воспринимал себя с точки зрения общины, принимал предписанную ему группой сущность как единственно верную. Община включала в себя не только ныне живущих ее членов, но и божественных отцов-охранителей. В силу этого человек воспринимал себя не только как часть органического целого, но и как звено в диахронической цепи рода. Потому высшей обязанностью человека было воспроизведение норм и ценностей предков. Миром общины правил обычай. Его рождение покрывалось флером сакральности и регламентировалось общественным мнением. Одна из функций мифа и заключалась в регуляции поведения индивида в русле освященного обычая "против того, что может быть угнетающим для индивида и разлагающим для общества в деятельности ума" [16, с.221]. Тем самым цементировалась общность, а жизнь человека становилась более устойчивой и защищенной. Но тем же самым этой жизни отказывалось в личностном начале, в праве на субъективность. Неразрывность связи с природой, соплеменниками и предками — столь жесткий каркас организации, что личность как целое, самостоятельно организующее свой внешний и внутренний мир, была не востребована.

В результате распада первобытной общины — при разделении труда, следствием которого было имущественное расслоение, — община теряет свою монолитность. Ее основой становится патриархальная семья. Жизнь человека меняется. С одной стороны, община по-прежнему решает жизнь человека за него, но с другой — в семье он вынужден принимать решения сам. Общество становится более дифференцированным, индивид начинает одновременно принадлежать нескольким группам: помимо общинного мнения о нем важными становятся и мнения родственников, торговых партнеров, коллег. Это способствует развитию самосознания. Но оно по-прежнему определяется взглядом со стороны.

Даже фараоны, цари, жрецы являются в большой мере людьми-функциями. Так, в Китае вплоть на всех уровнях — от крестьянина до императора — властвовал ритуал. И право управлять страной давали государю не его способности и даже не наследственные права, а лишь добросовестное следование ритуальной модели поведения. Что уж говорить о "Я" рядового человека? Ведь он существовал только в качестве органической клетки общины. На глиняной табличке шумеров написано: "идешь на поле сражения, не размахивай руками. Герой один-единственный, а людей — тьма" [122, с. 20].

Как правило, слово "Я" употребляется в древних текстах лишь в том случае, если имеется в виду бог или царь. "Существует нечто вроде "права на Я", принадлежащего только тому, кто обладает высоким, даже исключительным социальным статусом" [83, с.47]. Так, Яхве говорит: "Я тот же, Который сказал: "Вот Я!" (Исайя, 52, 6). Для простых смертных в отношении вышестоящих была выработана косвенная форма обращения (в третьем лице): недостойный раб, покорнейший слуга. В китайском и вьетнамском языках употребление этого местоимения не приветствуется до сих пор: вместо него указывается отношение, в котором говорящий находится к собеседнику: так, в китайцы говорят о себе "чэнь" (в древности — раб, подданный), "моу" ("некто"), "ди" (младший брат). Таким образом человек полностью идентифицируется со своими социальными ролями. В древней японской прозе подробно описываются одежды, титулы, должности и чины персонажей, но практически нет их характерологических черт. А в кодексе бусидо одно из основных требований и высших достижений — воспитание себя как "человека без собственного Я".

Не приветствовалось понятие личности и в древних религиях. В Индии внеличностная "нирвана" являла собой и цель устремлений, и неимоверное блаженство. Центральное положение в восточных религиозно-этических системах занимает понятие Единого, с которым человек должен слиться (растворение в Дао, слияние с Буддой). Единое мыслится как идеальное образование, возникшее в результате взаимодействия индивидов. Переведя на язык антропологии, единое — это коллективное сознание. Но там, где торжествует коллективное сознание, места индивидуальному сознанию нет. Однако, по сравнению с предшествующей эпохой, в эпоху древних царств уже наблюдаются зачатки роста индивидуальности человека. Важным фактором здесь являлись более индивидуализированные отношения с божествами. Так, в Египте и Вавилоне у каждого человека существовал личный бог, определявший его судьбу: он был волен продлить жизнь, избавить от болезни, даровать потомство. Потому в Вавилоне к таким богам обращались с письменной просьбой "замолвить за него словечко" перед вышестоящим богом. "Богу, отцу моему... напиши Мардуку, любящему тебя: прегрешения мои пусть он отпустит" [122, с. 21].

В конце второго - нач. первого тыс. до н.э. начинается упадок культуры древних царств: беспрерывные войны и опустошительные набеги истощали страны и порождали духовный кризис обществ. Доверие человека к богам, царю и ценностям общины падало. "Господин наш, хозяин непосредственной близости... В центре своей ладони он нас держит и передвигает по своему желанию... Мы предмет его развлечения: он над нами смеется" [там же, с.25]. Но отметим: слова "я" здесь по-прежнему нет.Страдания человека предстают как часть страданий общности.

Поворот к индивидуальности и к личности осуществляется веками. Но его "зародыш" проявляется уже в "Вавилонской теодицее".

Что получил я от бога, которому поклонялся?

Пред тем, кто, ниже меня, я склоняюсь,

Презирают меня последний, богатый и гордый .

Однако, автор остается безымянным. Свою личность он предпочитает скрывать в тени. Но, тем не менее, проблема поставлена. Решать ее предстоит следующим культурным эпохам.