ГЛАВА 8. ВОЛНООБРАЗНЫЕ (ЦИКЛИЧЕСКИЕ) КОНЦЕПЦИИ СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ ДИНАМИКИ 3 страница

Паратаксия (маргинальность)

вания порядка)

Способ действия

Парадигма

Синтагма

Романтизм/

Патофизика/дадаизм

символизм

Жанр/границы

Текст/интертекст

Отбор

Комбинация

Метафора

Метанимия

Семантика

Риторика

Интерпретация/

Контринтерпретация/неверное

прочитывание

прочтение

Нарратив/большая история

Антинарратив/малая история

Порождение/

Отличие—различие/след

причина

Метафизика

Ирония

Результат

Форма (конъюнк-

Антиформа (дизъюнктивная,

тивная, закрытая)

открытая)

Произведение

Процесс/перформанс/хэппининг

искусства/завер-

шенная работа

Бог-отец

Святой дух

Иерархия

Анархия

Корни/глубина

Ризома/поверхность

Приведенная таблица основана на данных из многих областей познания — риторика, лингвистика, теория литературы, философия, антропология, психология, политология, теология — и многих авторов — европейских и американских, — принадлежащих к различным течениям и группам.

Плюральность жизненного мира человека

Характеризуя жизненный мир человека, сторонники постмодерна часто обращаются к идее контекста его социокультурного существования, который одновременно понимается как источник факторов формирования личности, поле ее самореализации и материал для преобразований. Это понятие с самого начала концептуально соединяет человека, индивида с чем-то отличным от него, с содержаниями и формами, возникшими раньше него, над которыми он не властен, с «историзмом», запечатленным в следах прошлых последовательностей событий, сменявшихся структур взаимодействий, сдвигов в оценках окружения. Во временном отношении идея контекста не содержит намеков на время происхождения человека или на содержание его архаического опыта, но связывает его со следами иных времен, возвращает его к представлению о том, что культурные образования устойчивы во времени и предпочтительнее их осваивать, а не ломать. В то же время, согласно К. Леви-Стросу, «всякая культура может рассматриваться как ансамбль символических систем», которые «всегда

остаются в известной степени несоизмеримыми, и именно эта неравномерность измерения различных символических систем и определяет скольжение социальной структуры, переход от одного состояния общества к другому» 1. Иными словами, устойчивость культурных образований не означает их однородности. Это разные измерения.

Отказ от идеи целостности человеческого мира.

Отказ от идеи целостности человеческого мира. Следовательно, в историческом плане для постмодерна не существует единого целостного порядка, в терминах которого можно представить мир культуры, мир человека. Здесь изначально утверждаегся идея множественности несводимых друг к другу порядков. Однако ценой за такую «гетеротопию», или децентрирова-ние, становится разрушение самой возможности изучения общества и культуры как «единого целого». В такой ситуации меняются познавательные принципы. Видный теоретик постмодернизма И. Хассан выделяет две центральные конститутивные тенденции: к неопределенности и к имманентности. Эти тенденции ни диалектичны, ни антитетичны, ни синтетичны. Каждая содержит свои собственные внутренние свойства и аллюзии друг на друга. Их взаимодействие и определяет характерный для постмодерна эклектизм в построении отношений человека с миром.

Под неопределенностью автор понимает сложную категорию, содержание которой помогает очертить такие различные понятия, как двусмысленность, непоследовательность, множественность, плюрализм, случайность, переворот, перверсия, деформация. Один последний термин включает в себя с десяток других понятий, разрушение, дезинтеграция, деконструкция, децентрализация, смещение, различие, разъединение, исчезновение, декомпозиция и т. п. Через все эти знаки автор стремится передать волю к несозданию, побуждающую формирование постмодернистского дискурса.

Термин «имманентность» автор использует без религиозных аллюзий и для того, чтобы обозначить

1 Цит. по: Автономова Н.С. Философские проблемы структурного анализа в гуманитарных науках. М., 1977. С. 112- 113.

способность психики генерализовывать себя в символах, вмешиваться в природу, воздействовать на себя через свои же собственные абстракции и таким образом становиться — все более и все непосредственнее — своим собственным окружением. Эта тенденция может быть выражена через такие понятия, как диффузия, растворение, взаимодействие, коммуникация, взаимозависимость, которые являются производными от способности человека пользоваться языком, строить изображения, обозначать, от его способности к познанию и конструированию себя, к тому, чтобы детерминировать свой универсум символами собственного изготовления. Имманентность порождает множество культурных миров со своими собственными реальностями, единицами, языками.

Хассан фактически представил постмодерн как сложившуюся эпистему, связав ее главным образом с концептом деконструкции — децентрализации мира, то есть с радикальным эпистемологическим и онтологическим сомнением. В то время как последователи классической парадигмы познания ищут, как защитить ее от собственного знания о «реальности» хаоса, о невероятной хрупкости любого воспринимаемого порядка и «центра», сторонники постмодерна принимают хаос и ищут способы взаимодействия с ним.

Из категорий «неопределенность» и «имманентность» неопределенность оказывается первичной с точки зрения достижения децентрированности, полного исчезновения онтологии порядка. Имманентность же позволяет человеку в условиях децентрированности соотносить всю реальность с собой. «Религия и наука, миф и технология, интуиция и разум, популярная и высокая культура, мужские и женские архетипы... начинают модифицировать и информационно насыщать друг друга.. Зарождается новый тип сознания»1. В этом случае ни одна интеллектуальная или моральная система, ни один способ восприятия реальности не могут

1 Hassan I. Ideas of cultural change // Innovation/Renovation. New Perspectives on the Humanities. Hassan I., Hassan S. (eds.). Madison, 1983. P. 27-28.

быть окончательно легитимизированы, ничто не может претендовать на онтологическое превосходство. Соответственно возможными становятся плодотворные взаимообмены между единицами культурного контекста.

По сравнению с подлежащими предшествовавшей познавательной парадигме монизмом или дуализмом, когда исходным становится разрыв между двумя несопоставимыми видами реальности — материальной и идеальной, земной и небесной и т. п., плюрализм постмодерна представляется инновативным. Здесь принимается как факт то, что существует много нередуцируемых принципов и, следовательно, много миров, которые могут вступать в отношения друг с другом. Такой плюрализм предполагает новую интерпретацию категории «связь», «отношение». «Будучи освобожденной от неизбежно линейного разворачивания времени, как это было в рамках модернизма, равно как и от естественной попытки избежать такой линейности (принимавшей форму различных философских или научных абстрактных схем полностью обратимого и идеально контролируемого времени), историческая относительность представляется как обширная сеть взаимных детерминаций, где необратимость определенных значимых выборов порождает новые образцы обратимости; она представляется как процесс «креативной эволюции» без какой бы то ни было предустановленной цели и преднамеренности. Наше сознание существует во множественности (актуальных и возможных) миров, в постоянном «хронотопическом» изменении»1.

Децентрированность динамического жизненного пространства.

Децентрированность динамического жизненного пространства. Соответственно на смену представлению о четко структурированных динамических формах: линейной, эволюционной, цикличной — приходит совершенно иное. Оно выражено термином «ризома». Эта метафора впервые была использована Ж. Делёзом и Ф. Гуаттари2 и заимствована из ботаники. Здесь

1 Calinescu M. From the one the many: pluralism in today's thought // Innovation/Renovation. Hassan I., Hassan S. (eds.). Madison, 1983. P. 284.

2 Deleuze G., Gualtari F. Capitalisme et schisophrenie. Vol. II. Mille Plateaux. P. 1980.

«ризома» обозначает определенный способ роста корня растения, который не является ни одиночным, ни пучкообразный ответвлением от единого стебля, но представляет собой раздробленное множество разнородных образований, обеспечивающих жизнь растения. Ризома в постструктурализме — это беспорядочное возникновение множественности, движение, не имеющее превалирующего направления, но распространяющееся без регулярности, дающей возможность предсказать следующее движение.

В рамках структурализма при осмыслении процессов, происходящих в обществе и культуре, большое значение придается оппозиции «центр — периферия». По сути дела она выполняет роль организующего принципа, сохраняющего целостность системы, и ограничивающего принципа, регулирующего ее подвижность. Идея «центра системы» редуцирует ее становление к какой-то ограниченной форме. Идея «ризомы» указывает на то, что сам этот центр «неструктурирован» и в некотором смысле существует и внутри, и вне системы.

Такая ситуация может иметь смысл, когда система считается существующей, только если ее центр определяется через различия с другими элементами ее и контекста. Соответственно перестает быть абсолютным представлением о центре как таковом.

Вследствие этого теряется смысл столь значимой для структурализма оппозиции «ортодоксия — ересь». Это происходит благодаря деконструкции канона, ситуации, при которой значение полюсов оппозиции становится расплывчатым и неопределенным. Этому состоянию неопределенности, дезориентации, хаоса сторонники постмодернизма не стремятся противопоставить новые организационные принципы. Возникают идеи коллажа и полистилистики, в соответствии с которыми все исторические стили, парадигмы познания, элементы художественной культуры являются равноправными. Соответственно утрачивает классическое значение само понятие «стиль» применительно к современному состоянию культуры.

На смену структурным и функциональным моделям, системному представлению о социокультурной

жизни и ее динамике пришли плюрализм исходных принципов организации опыта («программный эклектизм»), отсутствие универсальной системы соотнесения истинности или ложности высказываний, множественность возможных эквивалентных интерпретаций одного и того же события. Эти черты обнаруживаются в искусстве, социальных науках, массовой культуре. В плюральном, бесформенном, «ризомном» пространстве культуры постмодерна выявление структуры и границ общества как целого теряет смысл.

Социокультурная жизнь предстает здесь как социально и пространственно сегментированное и фрагментарное динамическое поле, а не как набор организованных социальных систем. В этом поле выделяются микро- и макродинамический уровни в соответствии с двумя типами фрагментированноcти — «молярным» и «молекулярным». Так, «масса», «популяция» — это молекулярное понятие, указывающее на свойства социокультурных образований со слабыми внутренними функциональными связями. Тогда как «класс», «общность», «сообщество» представляют собой понятие молярного уровня, указывающее на внутреннюю организованность объекта. Вторые типы образований формируются из первых путем последовательной кристаллизации. У этих двух модальностей соответственно различны контуры существования в социокультурном пространстве, внутренние свойства и динамические характеристики.

Концепция «общности», «сообщества» занимает в социокультурных построениях постмодерна такое же значимое место, как категория «общество», «социальная система» в структурно-функциональных теориях. Сосуществование, соприсутствие сообществ в порождаемом таким соприсутствием пространстве — эта идея отрицает обязательное наличие синхронизированности их активности и соподчинения в рамках общественного разделения функций.

Децентрирование снимает идею доминирования государства и авторитета в обществе и обусловливает представление о неиерархизированном существовании различных сообществ. При падении авторитета власти

ни. Эстетический опыт составляет сегодня важнейшую компоненту культурной компетенции, необходимой индивиду в повседневной жизни и характеризующейся такими чертами, как способность к восприятию, внимание, готовность к встрече с неизвестным, умение преодолеть ориентацию на стереотипы.

Неоднородность социокультурного пространства

Попытки выделить некоторые универсальные структурные принципы, определяющие упорядочение людьми их отношений с окружением во времени, привели к накоплению количества найденных структур и обнаружению их относительности. Более того, когда эти структуры были более или менее отграничены друг от друга, между ними обнаружилось свободное, «маргинальное» пространство с неопределенными формой и внутренними характеристиками1. Существование такого рода пространств признано на социально-институциональном, индивидуальном, дискурсивном уровнях. Они рассматриваются как пустоты между структурами, освобождающие место для проявления культурно «не связанных» импульсов и желаний людей.

Детерриториализация, маргинализация пространства.

Детерриториализация, маргинализация пространства. Примером метафорического осмысления этой темы могут служить идеи, разработанные Делёзом и Гуаттари. Предметом их интереса является пространственная организация человеком своего мира, основывающаяся на двух исходных допущениях. Во-первых, на представлении о том, что явление территориальности исторически вторично по отношению к первично неразграниченному, «детерриториализованному» пространству. Во-вторых, на представлении о желании и его символизации (Лакан) как побудительном начале, раскалывающем, децентрализующем целостного индивида. С этой точки зрения знак рассматриваетя как

1 Heller Th., Wellbery D. Introduction // Reconstructing Individualism. Standford, 1986. P. 1-15.

жет контролироваться существующими ныне культурными кодами. Результатом становится фрагментация социокультурного пространства, что находит выражение в культуре постмодернизма, а в ней сосуществуют самые разные типы опыта, переживаний, представлений, элементы прошлого и настоящего.

Для социокультурной жизни в этот период характерно то, что значительная часть людей вынужденно оказывается не в состоянии определить свое место в разрушающемся пространстве ранее существовавшего культурного порядка. В подобных условиях детер-риториализации происходит маргинализация целых социокультурных групп, теряющих свое место по отношению к существующей иерархии социальных институтов. Соответственно складывается и определенная идеология, оправдывающая ценностный релятивизм, фрагментированность мира и личности, «маргинальность», децентрированность существования людей в обществе и культуре, подвижность, незакрепленность переживаний и представлений.

Форма маргинального пространства.

Форма маргинального пространства. Другая метафора — номады (ведущие кочевой образ жизни) — обозначает социальные единицы, которые населяют некое пространство и определяют его свойства. Номады обладают территорией. Они всегда следуют привычными путями из одной точки территории в другую; именно пути и подчинены все эти точки. И хотя путь находится между двумя точками, соединяет их, он в то же время имеет самодовлеющую значимость, обладая внутренней последовательностью, собственным направлением, автономией. Номадическое пространство не является неограниченным: оно всегда находится между неосвоенным и структурированным пространствами. Эти два фланга контролируют его, ограничивая его рост и экспансивные тенденции. Таким образом, речь идет о людях, для которых подвижность, процесс оказывался доминирующим модусом существования.

Такой модус и соответствующее ему социокультурное пространство отличаются как от организованной («оседлой») социокультурной жизни, так и от миграци-

ляется возможность выйти сквозь череду таких следов к непосредственному побуждению и проследить его вне символических коннотаций и различных социальных структур.

В центре внимания Ж. Деррида находятся тексты, зафиксированные в знаковой форме, или письмо. Это ключевое понятие он определяет как разрыв между метафизическим присутствием (присутствием в абстрактном смысле слова) и метафизическим (также абстрактным) понятием пространства (внутреннее — внешнее) и времени (прежде — теперь). Письмо не подчиняется принципу бытия как присутствия. Оно представляет собой способ дистанцирования от реальности, ее объективации и презентации в знаковой форме, позволяющий абстрагировать какие-то ее черты, ее образ от контекста непосредственного существования в первую очередь социально-институционального. В то же время письмо, воплощающее принцип проведения различий такого рода, становится важным полем для выяснения проблем «назначения», «послания», «корреспонденции», то есть исходных интенций, лежащих в основе построения культурного текста. Действие этого механизма также помогает сохранять и воспроизводить элементы культуры, запечатленные в текстах, в «маргинальных пространствах», при разрушении социокультурных систем.

Многослойность символических объектов

Произвольные системы знаков, составляющие «языки культуры», как уже говорилось, рассматриваются как искусственные образования, не имеющие прямой, непосредственной связи с реальностью как таковой. Чтобы функционировать как механизм выделения, интеграции и коммуникации чего-то значимого из окружения, каждая такая система строится и действует по определенным правилам. Во-первых, она должна представлять реальность, с которой имеет дело, в ее наиболее простых элементах. Во-вторых, она должна содержать правила комбинирования этих элементов в воображаемые целостности. В-третьих, в ней

должны содержаться правила, запрещающие определенные операции со знаками, как противоречащие «природе вещей».

Таким образом, считается, что система формируется как аналитическая решетка, определяющая и ограничивающая пространство для комбинаторики тех исходных впечатлений, с помощью которых природа обнаруживает свою сущность на уровне человеческих ощущений и восприятий. В то же время внутри этих рамок в логике постмодерна выделяется пространство для вероятности, случая, произвола, свободного комбинирования

Подобная система рассматривается как инструмент анализа той части реальности, которую она ограничивает. Она позволяет исследовать происхождение составляющих ее элементов, исчисливать и классифицировать их, фиксировать их возможные сочетания. Такая система, выполняя функцию языка, представляет все охватываемые ею элементы реальности совокупностью искусственных символов и логических операций. Однако на уровне обозначающего в языке находят отражение не один, но несколько типов реальности, с которыми имеет дело человек.

Указание на отсутствие.

Указание на отсутствие. Ж. Деррида, например, видит в знаке указание не на присутствующую мысль, но на некоторое наличное различение. Соответственно он выделяет функции знака, связанные с обращенностью к тому, что постоянно отсутствует и от чего отличается обозначаемое данным знаком. Понятием, фиксирующим отсутствие, является «трасса». Оно выражает такое условие возникновения опыта и мысли, при котором отсутствует их укорененность в настоящем, и они формируются на пересечении следов прошлых переживаний.

Соответственно Ж. Деррида возражает против обращенности знака к тому, что мыслится в настоящем и должно быть сообщено другому. В коммуникативных процессах, по его мнению, происходят гораздо более сложные вещи.

Прояснение значений в процессе коммуникации предполагает процедуру особого смыслового «обора-

чивания», остранения1 — бриколлажа, — примером которого может служить метафора. Это обусловлено природой порождения знаков. Еще Ф. Ницше отмечал, что при восприятии окружения и реакции на него человек интегрирует всего лишь нервные импульсы. Только потом он описывает их в фигуративных категориях, используя свою способность «отождествлять неэквивалентное»2. Соответственно знак всегда будет содержать гетерогенные элементы, поскольку представляет собой набор различных признаков, которые человек связывает с устойчивой конфигурацией своих нервных импульсов. Иными словами, знак всегда содержит в себе метафору.

Понимание этого позволяет более глубоко проникнуть в природу коммуникации. Здесь всегда сохраняется место, специально отведенное для «игры шанса с необходимостью, случайности с законом»3, обусловленное необходимостью остранения при попытке понять значение знака, невозможностью знака однозначно транслировать представление о переживании, которое человек пытается передать другому с его помощью. В пределе такое остранение может принять форму самодовлеющей эстетической игры, связанной с построением метафор, которое Ф. Ницше считал «фундаментальным импульсом человека»4. Здесь проявляется борьба волевого начала человека и неволевых, языковых компонент за отклонение от нормативных правил употребления знаков, от стереотипных представлений об их значениях. Цель такой игры — выделить из значения его случайные компоненты, чтобы понять, как происходит ускользание смысла при использовании знака в определенном контексте. Обращаясь к категории письма и выделяя трассы «различия», Ж. Деррида полагает, что таким образом он получает возможность принудить язык к совершению «усилия», подчиняющего разнородные элементы метафоре, знаку как целостности.

1 Термин В. Шкловского, означающий восприятие привычного как «странного» (отсюда — отстранение), необычного.

2 Niethche F. Werke. Berlin — N. Y., 1973 V. III. P. 2. S. 381.

3 Derrida J. La dessemenation. P., 1972. P. 309.

4 Nietzche F. Werke. S. 381.

Указание на инобытие.

Указание на инобытие. Рационалистические модели реальности и ее символической представленности в их классическом варианте в значительной степени утратили свою эвристическую силу, когда в сфере внимания оказалось бессознательное, то есть тот аспект человеческого существования, который никогда не мог быть данным субъекту в рефлексии: скрытые механизмы, безликие причинности, обусловливающие его активность.

Тем не менее движение мысли, путь познания после обнаружения этого факта не прекращались в различного рода попытках понять, как можно иметь с ним дело. Внутри и вне процессов мышления, на их границах с другими психическими процессами, в их переплетениях постепенно обозначилась целая область, некая «инертная плотность» (М. Фуко), в контексте которой и протекают названные процессы. Это область немыслимого, невыразимого. Первоначальные столкновения с инобытием оборачивались попытками различных мыслителей интегрировать его в классичные познавательные рамки. Его не рассматривали как самодовлеющий феномен, но лишь в качестве постоянного двойника объективированной, рационализованной культурной реальности. Оно выражалось как «в себе» в противоположность «для себя» в работах Канта и Гегеля, как «бессознательное», начиная с Шопенгауэра; как «отчужденный человек» у Маркса; как «скрытое», «недействительное», «осадочное», «несвершив-шиееся» у Гуссерля. Во всех этих попытках инобытие представлялось рефлексивному знанию нечеткой проекцией самого человека с его способностью к развивающемуся истинному познанию. Вне отнесенности к божественному началу такое Иное было лишено права на самостоятельное существование.

В настоящее время его самодовлеющая значимость в порождении символических объектов полностью признана. И оно не является недоразвитой природой или напластованиями истории в человеке. По отношению к человеку немыслимое выступает как Иное, не освоенное и неосваиваемое в принципе, порожденное не им и не в нем, но существующее рядом и одновременно с ним, в постоянной новизне и необратимой действенности.

Указание на несуществующее.

Указание на несуществующее. В теоретических построениях постмодернизма значительная роль отводится феномену воображения и символическому миру воображаемого. Воображение определяется как способность человека представлять вещи, которых нет, то есть которые не даны в ощущениях в символической форме.

Подчеркивается конституирующая значимость воображения в культуре. На этом уровне конструируются «фигуры», делающие общество и культуру видимыми для их членов. Благодаря нему определяются проблемные ситуации в обществе и обыгрываются их возможные решения. С его помощью строятся прожек-тивные картины альтернатив будущего. И все эти представления, будучи обозначенными и объективированными, существуют в культуре наряду с другими. Соответственно в ней можно обнаружить сигнификации, относительно независимые от обозначающих, однако играющие роль в их выборе и организации. И сложность заключается в том, что в случае воображаемого как организационного принципа по отношению к культурным феноменам обозначаемое, к которому относится обозначающее, обнаруживается с трудом, поскольку его «способ существования» является, по определению, способом небытия1.

На основе фрейдовской триады «оно—я—сверх-я» Ж. Лакан строит производную модель соответствующих полей реализации: «реальное—воображаемое— символическое». Уровень «воображаемого» при этом рассматривается как источник субъективного, иллюзорного синтезирования представлений, а уровень «символического» — как совокупность объективированных механизмов языка и культуры. Символическое бессознательно структурировано и, следовательно, носит упорядоченный характер.

Воображаемые культурные объекты (сигнифика-ции) не существуют в форме репрезентаций, поскольку им не соответствует никакая социокультурная реальность, никакой чувственный опыт. Они не имеют культурного моста, подобного тому, что занимают

1 См.: Постмодернизм и культура. М., 1991. С. 117.

представления о реальных событиях, действиях, отношениях; тем не менее они создают в культуре некоторое «силовое поле», влияющее на траекторию реальных явлений.

Воображаемые социокультурные сигнификации не несут в себе никакого реального значения (денотата); но их коннотативные возможности чрезвычайно многообразны, поскольку под ними можно подразумевать множество самых различных вещей.

Указание на невидимые порядки.

Указание на невидимые порядки. Под влиянием структурной лингвистики Б. Уорфа ряд исследователей обратился от изучения социальных институтов и структур к анализу представлений, знаний об окружении, а также форм их лексической организации. Это направление носит название «этнонаука». Ее немногочисленные сторонники видят цель своей работы в том, «чтобы лучше понять, каким образом люди воспринимают свою окружающую среду и как они организуют подобное восприятие» в лексиконе1. Об этой цели хорошо сказал Г. Фрейк: «Этнограф не может быть удовлетворен всего лишь фиксацией компонент культурных экосистем в категориях западной науки. Он должен также описать окружающую среду таким образом, как ее воспринимают местные жители, и используя понятия, употребляемые ими, выявить правила организации соответствующих представлвений и поведения»2.

В рамках этого направления развиваются специальные методы сбора и анализа информации о том, как представители определенной культуры воспринимают природную среду (этноэкология), ее флору (этноботаника) и фауну (этнозоология), как они взаимодействуют друг с другом (этнометодология). Таким образом, принятое в культурной антропологии понятие «этнонаука» обозначает «народные» модели организации представлений об окружающем мире и объяснения

1 Moran E.F. Human Adaptability: An Introduction to Ecological Anthropology. North Scitnate, 1979. P. 58-59.

2 Frake G. O. Cultural ecology and anthropology // American Anthropologist. 1962. Vol. 64. № 1. P. 55, 58.