ИСХОДНЫЕ АРТ-ТЕРАПЕВТИЧЕСКИЕ ПОНЯТИЯ 23 страница

Психологическая и клиническая оценка правонарушителей имеет чрезвычайно большое значение (Teasdale С, 1997). На мой взгляд, арт-терапия должна разрабатывать разные методы работы с ними, адекват­ные их индивидуальным потребностям и клиническим особенностям. Эти методы могут включать: выступающие в качестве элементов в ком­плексе поведенческих программ, тематически ориентированные или фо­кусированные на решении определенных задач сессии, студийную рабо­ту под наблюдением арт-терапевта, а также кратко- и долгосрочную групповую или индивидуальную арт-терапию.

МОЖЕТ ЛИ АРТ-ТЕРАПИЯ «ЛЕЧИТЬ» ПРЕСТУПЛЕНИЕ?

Определенным образом сложившиеся условия ведут к появлению у человека мотивации к совершению преступления. Действия правонару­шителя могут быть импульсивными либо заранее обдуманными. Психо­терапевтическая работа с ним имеет своей целью помощь в осознании предпосылок преступления, собственных действий и их последствий (CordessC, Hyatt Williams А., 1996). Полагаю, этим же занимается и арт-терапия.

Психотерапевтическая работа с правонарушителем должна моти­вировать его к изменениям в личностных установках. А. Гилрой (Gil­roy А., 1996) подчеркивает возможность получения доказательств при­менимости арт-терапевтического подхода при уникальном характере любых психотерапевтических отношений (р. 54). Я уверен, что каждому клиенту-осужденному должна быть предоставлена возможность арт-те­рапевтической работы для того, в частности, чтобы разобраться в причи­нах своего социально опасного поведения. М. Кокс (Сох М., 1996) счи­тает, что психотерапевтическая работа может дать ценный материал для следствия. Он описывает диалог в ходе психотерапевтической сессии, изобилующий метафорами, и считает, что психотерапевтическая сессия в силах «как скрыть, так и обнажить материал для психоаналитических интерпретаций» (р. 91). Он считает, что метафоры в одних случаях вы­полняют стабилизирующую функцию в отношении психики клиента, в других — имеют чисто описательный характер. Он говорит о возмож­ности важных психологических открытий посредством аналитического диалога: «Подбираемые слова являются словесной импровизацией, фе­номенами, внезапно всплывающими на поверхность сознания».

Признание важности разделенной ответственности в психотерапев­тических отношениях, а также готовности клиента-правонарушителя участвовать в арт-терапевтической работе очень важны. На начальной стадии необходимо договориться об основаниях психотерапевтического альянса. Условия работы должны быть для клиента понятными и реали­стичными (Teasdale С, 1997). Если мы можем установить такой альянс на основе взаимного согласия, мы имеем гораздо более высокие шансы для позитивного научения. Например, в моей работе с мужчинами-пра­вонарушителями, страдающими личностными расстройствами и приго­воренными к длительным срокам заключения (Teasdale С, 1995), многие клиенты замечали, что арт-терапия помогает им справиться с гневом. Я часто отвечал им, что арт-терапия не столько помогает «справиться с гневом», сколько создает условия для формирования образов и их об­суждения, посредством которого клиент может прийти к пониманию того, почему он испытывает гнев. Моя цель — побудить клиентов учить­ся посредством того опыта, который ранее не был ими осознан. Задача арт-терапевтической работы — «вскрыть» логику и доводы тех или иных ранее неосознанных поступков. Чем лучше клиент-правонарушитель станет понятным для себя самого, чем лучше поймет эффекты собствен­ной личности на окружающих, тем более он будет способен к осознанию своего возможного социально опасного поведения.

Во время вводных бесед с персоналом и клиентами клиники Грендон я даю определение арт-терапии как средства, чем-то напоминающего ведение дневника в рисунках, нередко имеющих символический или ме­тафорический характер. Я поясняю, что арт-терапия, в отличие от пси­хотерапевтической работы с правонарушителями, предоставляет уни­кальную возможность для создания «документов», помогающих в после­дующем обсуждении. Я, однако, добавляю, что арт-терапия не обладает магической способностью «разрушать поведенческие и ментальные паттер­ны» (Welldon Е., 1996, р. 63), обусловливающие преступление. Арт-тера­певт выступает в качестве одного из участников общей поведенческой программы, которая направлена на изменение установок правонаруши­телей. С. Кордесс (Cordess С, 1996) обращает внимание на данное об­стоятельство, связывая его с «дистрибутивным переносом», и поясняет, каким образом оно позволяет «разделить груз переноса и тем самым по­могает коллективу специалистов лучше оказывать помощь пациентам» (р. 97). Арт-терапевт создает общие условия для обоюдной рефлексивной фокусировки, помогающей клиенту-правонарушителю визуально объеди­нить различные аспекты своего опыта. По моему мнению, именно такое объединение способно противостоять возможным социально опасным действиям, не оставляющим камня на камне от жизней правонарушите­лей и их жертв.

В конце лечения бывает трудно сказать, была ли работа с правонару­шителем успешной, привела ли она к снижению риска рецидива. Д. Кемп-белл (Campbell D., 1996) считает, что устойчивая тенденция к соверше­нию правонарушения «может быть обусловлена "эротической склонно­стью" к антисоциальному поведению» (р. 224). Любое вмешательство в личность правонарушителя — посредством психотерапии или иным об­разом — сопряжено с риском провокации патологических ментальных паттернов. Однако еще более опасно оставлять правонарушителя наеди­не с его травмированными чувствами и опытом без каких-либо попыток разобраться в них.

АРТ-ТЕРАПИЯ В КАЧЕСТВЕ АНАЛИТИЧЕСКОЙ ПРОЦЕДУРЫ (КЛИНИЧЕСКОЕ ОПИСАНИЕ)

Я бы хотел теперь продолжить обсуждение данной темы на примере работы с одним из молодых заключенных по имени Бен. Аналитическая арт-терапевтическая группа, посещать которую было ему предложено, занималась один раз в неделю по два часа в условиях психотерапевти­ческого сообщества клиники Грендон. Эта групповая работа являлась частью психотерапевтической программы и предоставляла дополнитель­ные возможности для рефлексии. Темы занятий выкристаллизовывались в групповом обсуждении. Создаваемые каждую неделю рисунки стано­вились предметом^-дальнейшего группового разбора, а их ключевые темы, кроме того, регулярно выносились на обсуждение собраний чле­нов психотерапевтического сообщества и клинические конференции. Каждая психотерапевтическая группа в клинике Грендон состоит не бо­лее чем из шести человек. Эта клиника является единственным в Соеди­ненном Королевстве учреждением особо строгого режима категории В, предназначенным для лечения приговоренных к длительным срокам за­ключения правонарушителей, страдающих личностными расстройства­ми (Genders Е., Player Е., 1995). Моей задачей в начале работы была фо­кусировка на каждом клиенте и особенностях его изобразительной про­дукции, иногда, быть может, в ущерб анализу групповой динамики, хотя обе эти стороны групповой работы принимались во внимание в той или иной мере. В своей предыдущей публикации я подчеркивал интерактив­ный характер арт-терапевтической работы, являющейся составной частью жизни пяти психотерапевтических сообществ клиники Грендон (Teas-dale С, 1997).

Бена включили в психотерапевтическое сообщество, когда ему было около двадцати пяти лет. Он был осужден за убийство сорокалетнего мужчины-гомосексуалиста, с которым пытался вступить в случайный половой контакт. После вынесения приговора Бен был помещен в Инсти­тут молодых правонарушителей. Перевод из института был связан с вве­дением «Закона о безопасном содержании молодых лиц, совершивших особо тяжкие преступления». Бена направили в тюрьму с особо строгим режимом (категории А), в которой он находился семь лет до момента его добровольного перевода в клинику Грендон. В момент совершения пре­ступления Бен был еще подростком. Он сам вызвал полицию вскоре после убийства и был арестован на месте преступления. В заключении психи­атра, приобщенном к материалам следствия, отмечалось, что «Бен являет­ся особо опасным молодым человеком, а его эмоциональная незрелость и очень живое воображение с чертами диссоциативности будут препят­ствовать психокоррекционной работе». Психиатр считал, что для Бена, не страдающего психическим заболеванием, характерны внезапные сме­ны настроения, которые являются признаком истерического личностного расстройства. Несмотря на данную оценку, психиатр отмечал, что «с те­чением времени Бен будет более готов к лечению». «После вынесения приговора к нему в тюрьме могут быть применены методы психиатриче­ского лечения».

Когда Бен поступил в клинику Грендон, он производил на персонал и других заключенных благоприятное впечатление, казался им мягким, застенчивым молодым человеком. В течение нескольких первых месяцев он испытывал явные затруднения при попытках обсуждения обстоятельств жизни и преступления. Бен имел интеллект выше среднего (прогрес­сивные матрицы Равена), характеризовался «тонкостью мышления и эмо­циональной мягкостью, высокой тревожностью при высокой интровер-тированности, асоциальности и изолированности от окружающих» (лич­ностный опросник Айзенка). Психологические тесты показывали, что для Бена характерны «высокая самокритичность со средним чувством вины, некритичность к окружающим и низкий уровень импульсивности, а также враждебность по отношению к себе самому» (опросник враждеб­ности). Бен характеризовался как «личность, не способная контролиро­вать свою жизнь» (тест на определение внешнего или внутреннего локу-са контроля).

Через шесть месяцев пребывания в психотерапевтическом сообще­стве клиники Грендон Бен захотел включиться в работу арт-терапевти­ческой группы. Во время интервью с арт-терапевтом он заявил, что его желание связано со стремлением «разобраться в своих мыслях». Он от­метил, что имеет опасную склонность фантазировать и рисовать в своем воображении сцены аморального характера. Бен надеялся, что занятия рисованием помогут ему зафиксировать содержание его мыслей для того, чтобы лучше понять себя. Он сказал, что, будучи ребенком, любил рисовать. Это было нехарактерно для пациентов клиники Грендон, боль­шинство из которых не имело положительных воспоминаний о какой-либо форме творческой деятельности в прошлом. Бен был включен в арт-терапевтическую группу и посетил 44 занятия. Он не пропустил ни од­ного из них и за все время выполнил 33 рисунка.

На своем первом рисунке (рис. 5.14) он представился человеком, стремящимся попасть в тюрьму. Он пояснил, что нуждался в изоляции в каком-нибудь надежном месте, поскольку ощущал себя бессильным про­тивостоять жизненным невзгодам, которые сделали его столь опасным для окружающих. В этих условиях он хотел воздвигнуть вокруг себя во­ображаемую «каменную стену», чтобы защититься от жизни. Он также рассказал, что всегда ощущал себя жертвой насмешек и, став подрост­ком, воспринимал жизнь как издевку над собой. Посмотрев на рисунок, он заявил, что еще в подростковом возрасте создал в своем воображении образ персонажа, напоминающего Фрэнки — главного героя-транссек­суала из «Ужаса скалистых гор». По его мнению, стремление отожде­ствить себя с Фрэнки является своеобразным и искаженным способом оправдать свою потребность в гомосексуальных связях в родном городе.

своим опекуном. Дядя покончил жизнь самоубийством, когда Бену было чуть больше десяти лет.

На одной из последующих арт-терапевтических сессий Бен заметил, что он, как и «бешеный» персонаж в левой части его первого рисунка, стал Фрэнки для того, чтобы оправдать или скрыть свое слабое «Я», — тем самым Бен продемонстрировал характерное для него личностное расщепление, определяющее его жизненную позицию. События жизни и содержания его фантазий не отделялись им друг от друга, что было не­обходимо ему для того, чтобы, пребывая в иллюзиях, избежать краха своих ожиданий от жизни. Характерное для Бена ролевое расщепление просматривается также в другом персонаже первого рисунка — тюрем­ном офицере, обвинителе и контролере его поведения. Бен сказал, что офицер ассоциируется у него с фигурой «папаши» — мужчины-гомосек­суалиста, удовлетворяющего его аутоэротические потребности. Изобра­женная вокруг трех центральных персонажей смеющаяся толпа связы­валась им с воспоминаниями о насмешках, предметом которых он часто становился в школе. Он был одиноким ребенком смешанной расы, живу­щим в квартале, населенном белыми, националистически настроенными представителями бедных слоев населения; в этой среде проявления ра­сизма были частым явлением. На одном из своих следующих рисунков Бен проиллюстрировал свое стремление избежать расистских выпадов, скрыв цвет собственной кожи на фоне стены того же цвета. Его отец, как и Бен, был смешанной расы, он расстался с матерью Бена, когда мальчи­ку было два года. Бен не имел никакого понятия о культурной идентич­ности своего отца. Чувства растерянности и неопределенности, вызван­ные неясностью того, кто он такой в культурном и расовом отношении, то и дело проявлялись в его рисунках и в процессе их обсуждения.

На последующих рисунках Бену удалось передать воспоминания о матери с ее склонностью бравировать перед ним своей сексуальностью. Он изобразил свои связи с матерью в фантазиях и реальной жизни, где подменил собою ее партнера и возбужденного наблюдателя за тем, как мать красилась, а потом надевала на себя вызывающий наряд. Бен изо­бразил, как он всегда сидел неподвижно рядом с ее зеркалом на протя­жении этого ритуала «соблазнения» (рис. 5.15). Он рассказал, что мать, отправляясь в ночной клуб, часто оставляла его с бабушкой, к которой он не испытывал привязанности. Таким образом, мать являлась для Бена той ролевой моделью, которая ассоциировалась с весьма рискованной социальной жизнью. Социальный риск был связан и для нее, и для него

с чьим-то вожделением, направленным на них и в какой-то мере компенси­рующим их чувство со­циальной изоляции.

Меня поразило то, что Бен сохранил в воспоми­наниях именно эту"аф-фектацию, связанную с матерью, совсем не осо­знавая того пренебреже­ния им, которое прояв­лялось в постоянном и мучительном «соблазне­нии», за которым следо­вал уход на поиски ночных приключений. В то время мать, по-видимому, могла не контролировать и не понимать эффекта, который производило на Бена ее поведение.

В процессе групповой арт-терапии, на этапе установления психотера­певтического альянса я предпочел не обсуждать глубоко этот момент и лишь обратил на него внимание Бена.

На шестом занятии Бен создал рисунок, отражающий его «страх сойти с ума» (рис. 5.16). Он пояснил, что изображение освещенного солнцем пейзажа связано с его попыткой найти ответы на трудноразрешимые вопросы. Под поверхностью земли изображены четыре разные формы «безумия», которые он стремится удержать и не пустить на поверхность. Во время обсуждения я пришел к выводу, что изо­браженные под землей части его «Я» являются: один — больным плодом в утробе матери, другой — ребенком, нуждающимся во внимании,утешении и играх, третий — скепти­ком, смеющимся над дру­гими, подобно окружа­ющим, смеющимся над Беном, а четвертый —

На последующих ри­сунках Бен вновь попы­тался изобразить этих четырех персонажей, выступающих в роли «изменчивых метафор» (СохМ., 1996). Образы

передают ощущаемую

им боль и деформированность внутреннего мира. Он нарисовал то, что назвал своим «безумным, детским "Я"» (рис. 5.17), используя красный, «обнаженный» цвет, окруженный желтым цветом желчи. За спиной за­нявшего весь лист и исступленно кричащего младенца изображены мел­кие фигурки матери, бабушки и его самого. Они находятся на черном фоне, «прозрачны» и отделены друг от друга. Бен пояснил, что сам себе напоминает змею, выплевывающую яд и украшенную декоративной шку­рой, которую она, подобно изменчивому Фрэнки, способна время от вре­мени сбрасывать.

Позднее Бен пытался вновь передать в рисунках свои чувства, свя­занные со взаимоотношениями с матерью и отсутствующим отцом. По его собственному заключению, он, возможно, впервые и с определенной по­мощью окружающих начал понимать, насколько беззащитным он был как ребенок, и что манящий, мучительный «соблазн» в лице матери ско­рее маскировал, чем снимал испытываемое им дома и в школе чувство изолированности. Он изобразил свою мать, которая звала его к себе, в длинном платье и накидке темно-синего цвета (рис. 5.18). Бен сказал, что мать ассоциируется у него с фантастической фигурой женщины-вам­пира, с разнузданной спутницей байкеров — оба персонажа так или ина­че связаны с игрой жизни и смерти. Он заявил, что, как жалкий птенец, беззащитный и пока безобидный, сдерживающий свою внутреннюю боль и слезы, испытывал себя во время уходов матери. В левом нижнем углу рисунка, на котором изображена мать в синем платье, Бен поместил себя в виде маленькой фигурки в маске, держащей нож. В этих своих дет­ских чувствах он признал семена будущего преступления.

После Бен отважился на изображение и более откровенные обсужде­ния обстоятельств самого преступления. Он нарисовал, как, скрываясь

Он создал серию «рассказов в картинках», которая помогла ему пове­дать об обстоятельствах встречи с будущей жертвой в одном из местных баров. После приема нескольких доз спиртного мужчина пригласил Бена к себе домой. Потребность в половой близости осталась неудовлетворен­ной, поскольку мужчина был сильно пьян и почувствовал себя очень плохо. Оба они легли голые в постель и вскоре заснули. Утром Бен про­снулся и обнаружил, что его «папаша» лежит, весь измазанный в соб­ственной блевотине, а к запаху рвотных масс примешивается мощная струя пота и алкогольного перегара. На следующем рисунке Бен отразил свои воспоминания, связанные с тем моментом, когда он нашел на кух­не нож и вонзил его в свою жертву четырнадцать раз. Когда прибыла по­лиция, он заявил, что преступление совершил «мстительный Фрэнки», но его — Бена — нужно засадить в тюрьму на всю оставшуюся жизнь за то, что совершил Фрэнки.

В контексте данной статьи следует подчеркнуть, что откровения Бена происходили в условиях специальной психотерапевтической програм­мы, в которой обратная связь между всеми членами психотерапевтиче­ского сообщества была необходимым требованием. Бен получил похвалу со стороны персонала и других пациентов за высокую степень откровенно­сти, которую он продемонстрировал в процессе арт-терапевтической ра­боты и участия в малой группе и психодраматических занятиях. Подобный «дистрибутивный перенос» (Cordess С, 1996) являлся важным услови­ем, необходимым для работы с очень сложными переживаниями, прояв­ляющимися у разных участников группы. Бен без излишних деклараций гордо демонстрировал то, что он гей, и сохранял при этом воздержание.

Подобная стратегия, очевидно, снижала угрозу виктимизации в услови­ях замкнутого мужского сообщества, где уровень сексуального напряже­ния весьма высок.

После пятнадцати арт-терапевтических занятий Бен решил проана­лизировать влияние родителей. Он выразил чувства, вызванные отсут­ствием отца, изобразив себя смотрящимся в зеркало в надежде увидеть там родительскую фигуру, но его отец отвернулся от него (рис. 5.19). При создании этого рисунка Бен впервые заметил определенное сход­ство между отцом и своей жертвой. У него был очень непродолжитель­ный контакт с отцом после того, как родители развелись. Он помнил его молчаливо сидящим в противоположном конце гостиной. На следующем

рисунке (рис. 5.20) Бен изобразил себя раболеп­но ласкающим одного из мужчин (написав на ри­сунке: «Во имя папаши») для того, чтобы получить необходимую эмоцио­нальную зависимость от него. Бен попытался ос­мыслить, как, повинуясь своей потребности в этой зависимости, он подвер­гал себя и других большо­му риску и как совершен­ное им преступление явилось выходом для эмо­ционального напряже­ния, которое он держал в себе во избежание бо­лезненного осознания то­го, что его попросту ис­пользовали как доверчи­вого и беззащитного под­ростка.

На последующем ри­сунке Бен попытался вновь обратиться к теме, связанной с изображен­

ными им ранее аспектами своего «Я», которые он всегда старательно скрывал или отрицал в себе (рис. 5.22). Во время обсуждения для того, чтобы дать Бену обрат­ную связь, я прокоммен­тировал персонажей этого рисунка как обнаженно­го, беззащитного ребен­ка, жаждущего любви и внимания,голодного, эмо­ционально ущербного тем­нокожего подростка, тем­ного монстра, вспыхнув­шего огнем, когда с его лица была снята маска Фрэнки, а также как Бе­на в настоящем, который повзрослел и стал «дип­ломатом», но все еще преисполнен раболепия и окружен зеленым орео­лом зависти. Бен пояс­нил, что, изображая себя в образе дипломата, он вдруг испытал неприят­ное чувство, вызванное мыслью об одиночестве и эмоциональном отчужде­нии «дипломата», находя­щегося на службе. Участ­ники группы заметили, что зеленый ореол кажет­ся им уже не столь огра­ничивающим Бена, как изображенная на первом рисунке кирпичная стена.

Свои последние ри­сунки Бен посвятил изо­бражению различных вли­яний раннего детства на свою личность, включая и начальную школу, когда он почти не имел дру­зей, за исключением одной девочки, с которой дружил в течение не­скольких лет. Он поделился воспоминаниями о встречах со школьным психологом — тогда его признали проблемным ребенком. Однако во вре­мя этих встреч он всячески старался скрыть свои проблемы. Позднее, в конце арт-терапевтической работы, Бен согласился, что четыре странных персонажа на его рисунке отражают разные проявления его собственно­го характера и не являются какими-то чуждыми элементами (рис. 5.23).

В отчете о посещении арт-терапевтической группы Бен написал, что арт-терапия предоставила ему «возможность обратиться к тем вопросам, которые могли казаться либо тривиальными, либо слишком пугающими, чтобы сделаться предметом обсуждения». Он признал, что считает «наи­более продуктивными для себя попытки изображения содержания сво­их фантазий». «Затем они — фантазии — были подвергнуты обсужде­нию, что помогло понять, чем они являются на самом деле, чему они слу­жили, какое отношение к обстоятельствам жизни имеют. Арт-терапия научила активнее использовать фантазию, формулировать мысли, осо­знать те ограничения, которые накладывает реальность с ее социальны­ми законами, а также реализовать творческие потребности. Она помог­ла выразить те чувства, которые представлялись либо абсурдными, либо давно утратившими свою значимость и силу, и увидеть в них определен­ный смысл, а также обратиться к своему прошлому и многое осознать в нем». Он продолжал: «Я обратился также к своим фантазиям, своей ма­тери и отцу, совершенному преступлению, сексуальным интересам и смог в какой-то мере понять, какую связь друг с другом все они имеют».

«Я ощущаю себя внут­ренне более свободно. Я стал более терпимым к самому себе и способ­ным помочь себе во имя своего будущего. Несо­мненно, образы дали мне возможность быть услы­шанным».

На протяжении и пос­ле завершения арт-тера­певтической работы Бен оставался достаточно активным и ответствен­ным членом сообщества. Когда он посещал арт-терапевтическую группу, его даже выбрали на три месяца председателем совета сообщества. За­тем он был переведен в тюрьму с менее строгим режимом. Незадолго до его отбытия я обратился к нему с просьбой дать согласие на публикацию материалов о его участии в арт-терапевтической работе, и мы обсудили цели и содержание готовящейся статьи. Он выразил мнение, что наши отношения позволили ему обрести нового «проводника», поскольку я уважал его чувства й взгляды и не пытался ни соблазнить его, ни вос­пользоваться им в своих интересах, ни проигнорировать его личность. Он признался, что в условиях групповой работы мог соотнести свои оценки со взглядами других. Он в какой-то мере попытался реализовать себя в отцовской роли, помогая другим заключенным в процессе группо­вой арт-терапии и в то же время чутко прислушиваясь к их оценкам его работ.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Данная статья была посвящена обсуждению некоторых достоинств арт-терапевтических методов в работе с заключенными. Я стремился показать, что комплексный характер анализа обстоятельств жизни за­ключенного, системы его отношений, его эмоциональных проявлений, а также самого преступления чрезвычайно важен для успеха арт-тера­певтической работы. Подобный аналитический подход, по-видимому, может быть применим не ко всем правонарушителям, а в большей сте­пени к заключенным с личностными расстройствами. В работе же с за­ключенными, страдающими психическими заболеваниями, целесообраз­но использовать несколько иные арт-терапевтические стратегии.

Эффекты, оказываемые подобной арт-терапевтической работой на состояние и личность заключенного, должны регулярно оцениваться. Многие заключенные уклоняются от обсуждения обстоятельств пре­ступления и всех предшествовавших аресту событий. В этих случаях психотерапевтические методы нередко позволяют преодолеть подобную позицию.

Хотя персонал исправительных учреждений способен адаптировать­ся к особым условиям работы с заключенными, она так или иначе накла­дывает на них свой отпечаток (West А., 1996), который, к сожалению, не всегда осознается. Это делает арт-терапевтическую работу с заклю­ченными особо напряженной и обусловливает необходимость регуляр­ной оценки состояния самого арт-терапевта (Teasdale С, 1995).

Целью предложенного описания была иллюстрация того, как созда­ние серии рисунков помогло Бену прийти к пониманию обстоятельств своей жизни и предпосылок совершенного преступления. Арт-терапев­тическая работа проводилась спустя несколько лет после его пребыва­ния в исправительном учреждении. Хотя материал, проявившийся в ри­сунках, так или иначе фигурировал в данных следствия, он часто вклю­чал в себя гораздо больше деталей глубоко личного характера. Бен был способен к обсуждению всего этого материала в условиях психотерапев­тической группы, благодаря которой ему удалось прояснить целый ряд важных обстоятельств своей жизни, игнорировавшихся им в течение длительного времени после ареста.

Далеко не все заключенные могут стать столь откровенными, как Бен, а это очень важно для достижения психотерапевтического эффек­та. Немало тех, кто, вероятно, будет уклоняться от подобной работы. Поэтому исходная оценка состояния заключенного и его динамики край­не необходима как в его собственных интересах, так и в интересах окру­жающих.

ЛИТЕРАТУРА

American Psychiatric Association. Diagnostic and Statistical manual of Mental Disorders (DSM-IIIR). Third Edition Revised. Washington: A.P.A., 1987.

American Psychiatric Association. Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders (DSM-4). Fourth Edition. Washington: A.P.A., 1994.

Art Therapy with Offenders / Liebmann M. (ed.). London: Jessica Kingsley Publishers, 1994.

Arts Approaches to Conflict / Liebmann M. (ed.). London: Jessica Kingsley Publishers, 1996.

Aulich L. Fear & Loathing: Art Therapy, Sex Offenders and Gender. Art Therapy with Offenders / Liebmann M. (ed.), London: Jessica Kingsley Publishers, 1994, pp. 165-196.

Cain Т., Foulds G., Hope K. The Hostility — Direction of Hostility Question­naire. Sevenoaks: Hodder & Stoughton, 1976.

Campbell D. From Practice to Psychodynamic Theories of Delinquency in Adolescence / / Forensic Psychotherapy: Crime, Psychodynamics and the Offen­der Patient / Cordess С, Cox M. (eds.). Vol. One: Mainly Theory. London: Jessica Kingsley Publishers, 1996. P. 213-226.

Carrell C, Laing J. The Special Unit, Barlinnie Prison: Its Evolution through its Art. Glasgow: Third Eye Centre, 1982.

Cavadino P. Families and Crime. London: National Association for the Care and Resettlement of Offenders, 1996.

Cordess С. Introduction: The Multudisciplinary Team / / Forensic Psychothe­rapy: Crime, Psychodymanics and the Offender Patient / Cordess С, Cox M. (eds.). Vol. Two: Mainly Practice. London: Jessica Kingsley Publishers, 1996. P. 97-99.

Cordess C, Hyatt Williams A. The Criminal Act and Acting Out / / Forensic Psychotherapy: Crime, Psychodynamics and the Offender Patient / Cordess C, Cox M. (eds.). Vol. One: Mainly Theory. London: Jessica Kingsley Publishers, 1996. P. 13-22.