Александр Ульянов. 19 страница

Билли (5 лет) боялся нашествия грабителей. Он не стал говорить об этом, когда его привели ко мне на прием. Я прочитала ему не­большую книгу под названием «Кое-что об ужасах» и потом попро­сила его сочинить рассказ о мальчике из этой книги и о том, чего боялся этот мальчик. Билли немного противился, но когда я включила магнитофон (который часто использую для записи расска­зов во время занятий), он сразу же рассказал мне о мальчике, кото­рый боялся проникновения грабителей в свой дом. Он боялся, что грабители похитят разные вещи (эти вещи он перечислил). Я не пыталась истолковывать эту историю, хотя она была довольно запутанной и могла вызвать множество предположений об ее истин­ном смысле с учетом того, что мне было известно о Билли и его положении в семье. Когда Билли закончил рассказ, я попросила его побыть грабителем из его рассказа. Он сделал это с величайшим удовольствием, сопровождая рассказ множеством движений, припа­дая к полу и продвигаясь украдкой, подобно вору. Затем я предло­жила ему побыть в роли мальчика и представить себе, что он гово­рит с грабителем. Он заявил грабителю, что не боится его и даже может поколотить. Он попытался это продемонстрировать, орудуя подушкой в схватке с воображаемым бандитом. Было совершенно очевидно, что с ним происходит что-то очень важное для него, в некотором роде это был переломный момент. Его поведение в школе и дома после этого занятия заметно улучшилось. Я не знаю, какого рода конфликт мог решить Билли во время занятия. Мне кажется, что интерпретация происходящего или предположение о том, что именно происходит, могут послужить предметом интерес­ной (хотя и излишней) беседы, но не выполняют никакой другой функции. То, что действительно важно,— это переживания ребенка в процессе терапии, а не чей-либо анализ ситуации.

Эндрю (10 лет) большую часть времени испытывал страх. Ему было необходимо, чтобы свет горел всю ночь. В течение ночи он проверял, лежит ли в постели его мать. Он боялся один ходить в школу, страдал от кошмарных сновидений, которые мучили его не­сколько ночей после того, как он оказался свидетелем несчастного случая, и повторялись, если он смотрел фильмы ужасов. Мы прорабатывали некоторые из его специфических страхов, но устра­нение одного из них не приводило к исчезновению других.

На одном занятии мы использовали карточки «Сделай из карти­нок рассказ», и он сочинил несколько очень страшных рассказов. Один рассказ касался кладбища, где за деревом прятался человек, спасающийся от призрака или чудовища. В другом — в пещере истекал кровью мужчина, и вокруг него не было никого, кто мог бы ему помочь. В следующем рассказе раненый человек, пожилая женщина и девочка оказались в океане на плоту и вокруг не было никого, кто пришел бы им на помощь. Казалось, что Эндрю испы­тывал чувство слабости, беспомощности и бессилия большую часть времени. Наконец, используя карточку, на которой была изображена уличная сцена, он рассказал такую историю: «Сначала здесь разби­вается автомобиль на дороге и большая чудовищная змея вылезает из сточного колодца. Человек со сломанной ногой, стоящий на улице, увидел ее и зовет на помощь. Мимо проходил полицейский, он начал стрелять в змею, но в нее не попал. Потом на улицу вышел мальчик. Человек в автомобиле был его отцом и хотел, чтобы он шел домой. Отец был напуган, не хотел, чтобы мальчик связывался со змеей. Мальчик позвал супермена, пришел супермен и уничтожил змею. Конец».

Я спросила Эндрю, какую роль он сам играет в этом рассказе. Он ответил, что был мальчиком, но хотел бы быть суперменом. Тогда он мог бы сам позаботиться обо всем. Я спросила его, чего он хотел бы добиться.

Эндрю. Я хотел бы иметь мотоцикл и уметь лучше читать, и я хотел бы, чтобы мне никогда не надо было ходить в школу.

Я. Хорошо. А о чем ты хотел бы заботиться?

Эндрю. Я хотел бы заботиться о своей матери. Она всегда беспо­коится по поводу нашего имущества, экономит деньги и любит детей.

Родители Эндрю были в разводе с тех пор, как ему исполнилось пять лет. По мнению его матери он смирился с этим и приспособил­ся к жизни, у него хорошие отношения с отцом и они регулярно видят друг друга. Тогда я попросила Эндрю побыть в роли мальчика из его рассказа и поговорить с каждым персонажем. От лица маль­чика он сказал своему отцу: «Тебе следовало бы самому решить проблему со змеей. Супермен не может быть рядом всегда, когда нам потребуется помощь».

Я поняла, что мы приближаемся к источнику страхов Эндрю. В процессе терапии он сумел выразить опасения, связанные с ответ­ственностью за мать, обеспокоенность ее разводом, и тогда мы смогли заложить основы силы, которая была ему необходима, чтобы адаптироваться в окружающем мире.

Синди (10 лет) также сильно страдала от неопределенного чу­вства страха. Во время одного из занятий, когда я попросила ее представить себе, что ее страх сидит в стоящем тут же кресле, она описала отвратительное чудовище с рогами и зелеными острыми зубами. Я попросила ее поговорить с чудовищем.

Синди. Ты безобразное чудовище. Я ненавижу тебя. Уходи прочь (отворачивается), я не могу смотреть на тебя!

Я. Спроси свое чудовище, зачем оно здесь, почему увивается вокруг тебя.

Синди. Зачем ты здесь?

Я. Теперь стань чудовищем. Сядь вот здесь, стань чудовищем и отвечай на вопросы Синди.

Синди. Нет! Я не могу быть этим отвратительным чудовищем! Я. Синди, ты придумала это чудовище, ведь его в действитель­ности нет. Сядь вот здесь, представь себя чудовищем (Синди не­охотно подходит к другому креслу).

Я. Чудовище, скажи Синди, почему ты увиваешься вокруг нее. Синди (от лица чудовища, обращаясь ко мне). Я хочу ее... Я. Нет, не рассказывай мне. Расскажи ей (указываю на кресло, которое только что покинула Синди).

Синди (в роли чудовища). Я хочу быть уверенным, что ты всегда боишься.

Я. Чудовище, скажи ей, почему ты хочешь, чтобы она все время боялась.

Синди (от лица чудовища). Я хочу, чтобы ты всегда боялась, что тебя могут изнасиловать.

Я. Сядь-ка сюда снова, Синди. Синди, ты боишься, что тебя изнасилуют? (я спрашиваю это очень мягко). Синди (тихим голосом). Да. Я. Тебя что, когда-то изнасиловали? Синди. Я не знаю.

Я. Глядя на тебя, можно подумать, что ты что-то припоминаешь. Скажи мне, что ты вспоминаешь?

И Синди рассказывает мне об одном инциденте, когда ей было шесть лет и два мальчика затащили ее в гараж, заставили снять тру­сы и трогали ее. Она сказала, что никогда не рассказывала об этом родителям, потому что мальчики пригрозили ей, что убьют ее, если она сделает это. И она постоянно слышала о девочках, которых изнасиловали и убили.

Страх изнасилования у Синди возник и развился в результате сексуального опыта, который привел ее в замешательство. Она была запугана мальчиками, которые были старше ее, но она не была ими изнасилована. Услышанное ею об изнасиловании и убийствах до­полняло ее страх. В ее представлении прикосновения к ее телу и насилие были идентичны. Мы откровенно и честно говорили с ней о строении тела, половой активности, рождении детей, сексуальных играх и т. д., и многие из ее страхов рассеялись.

Иногда дети выражают свои страхи, не указывая на какой-либо предмет, с которым связан специфический страх. Превалирует неоп­ределенная, недифференцированная тревога. Рисование служит ве­ликолепным средством для проникновения в мир страха. Я прошу детей закрыть глаза и представить себе, как бы они изобразили страх с помощью красок, линий, форм или символов. Один ребенок нари­совал черный шар рядом с дверью с надписью «Закрытая дверь». Другой изобразил черный квадрат, закрывающий голубой прямоу­гольник с надписью «Счастье», который в свою очередь располагал­ся над желтым треугольником с надписью «Печаль». Я могу предло­жить ребенку стать черным шаром, описать свой символ страха («Я круглый, черный и темный» и т. д.). Символ может «разговаривать» с другими частями картинки или самим ребенком, а ребенок может разговаривать с символом. Во время этого процесса я тщательно слежу за изменениями в положении тела и интонациях, за смыслом всего, что говорится. Важные воспоминания, касающиеся различных житейских событий, могут промелькнуть в таких диалогах.

Иногда мне хочется, чтобы ребенок выразил свой страх как можно полнее. Сюзен (11 лет), на которую напал грабитель, про­никший в дом, рассказала мне об испытываемом ею страхе, но рас­сказ показался мне поверхностным: она, казалось, не могла выра­зить свои чувства словами. Поэтому я попросила ее нарисовать, как она представляет свой страх. Это помогло ей выразить и свой страх, и другие чувства. Когда она закончила рисунок, изображающий страх, она нарисовала линии другого типа. Рисунок выглядел как бессмысленные каракули, но это не было бессмысленным для Сюзен. Она описала составные части своего страха, когда закончила рисунок, и я спросила ее, что означают другие линии. Она задумчи­во посмотрела на них, затем прошептала: «Гнев». Это было началом мобилизации энергии гнева, который был до этого подавлен и маскировался страхом.

Страхи, основывающиеся на фантазии, вполне реальны для ре­бенка. Дебби страдала от беспокойства и тревоги, если не знала, где находится ее мать. Мать должна была отводить ее в школу и прихо­дить за ней после уроков, но иногда это делала няня. Много лет назад кто-то выронил вещи из пакета для прачечной и их занесло ветром в школьный двор. Эти вещи (в числе которых были и женские) вскоре вернули, но до того как это произошло, дети забавы Д ради сочинили историю о кровавом убийстве. Дебби, в то время посещавшая первый класс, услышала эту историю и испугалась. По­скольку вещи принадлежали женщине, она вообразила, что жертва — ее мать. Ей много раз повторяли, что такого убийства вообще не было, что это всего лишь выдумка, но она все равно приходила в ужас. Ее мать, не желая больше травмировать ребенка, редко остав­ляла ее одну. Страхи Дебби затянулись на целый год и мать привела девочку ко мне.

Мой подход к ситуациям такого рода очень четкий. Я поговори­ла серьезно с Дебби об убийстве, попросила ее нарисовать картинки, изображающие сцену убийства, попросила ее разыграть эту сцену с куклами и проанализировала каждую деталь. Вскоре такие разборы вылились в форму подшучивания друг над другом и, наконец, однажды Дебби, уставшая от разговоров об убийстве, сказала мне «Виолет, там не было убийства, это было просто чье-то белье из прачечной, которое вывалилось из автомобиля! Давай не будем больше говорить об этом!». Дебби позволила себе избавиться от этого страха, и ее мать поняла, что может спокойно иногда остав­лять ее одну. Но место этого страха заняли другие — и это не такое уж необычное явление. Дебби стала бояться, что ее мать может попасть в авиакатастрофу, разбиться при поездке на автомобиле и т. д. По очереди мы проигрывали с ней все эти страхи, не отрицая того, что такое может случиться. В конце концов, изображая на рисунке красками свой собственный гнев по поводу чего-то, Дебби объявила, что она настолько рассердилась на свою мать, что хотела бы, чтобы у нее отвалилась голова. Она тут же побледнела, закрыла руками рот и прошептала: «Нет, я этого не хочу!». Теперь мы могли начать работу над естественным проявлением ее собственного гнева—пожеланием смерти.

Я считаю, что дети очень часто застревают на своих страхах, и я не всегда знаю, как их оторвать от них. Кэнди, десятилетнюю девочку, привели ко мне потому, что она боялась спать в любом доме, кроме собственного. Из-за этого никогда не возникало особых проблем до тех пор, пока она не достигла такого возраста, когда Девочкам хочется иногда остаться ночевать в доме подруги. Она чувствовала, что рискует стать объектом подшучивания. Уговоры родителей ее раздражали. Она никогда не оставалась ночевать в гостях. В условленный час вечером родители должны были заезжать за ней. Они не знали, что делать дальше, и обратились ко мне в попытке решить эту проблему.

Кэнди не понимала, почему она боялась ночевать вне дома. Я попросила ее нарисовать картинку с изображением того, как она представляет себе ночевку в доме подруги. Она изобразила картинку с семьей подруги и подругу у телевизора в ее спальне.

Я. Где находишься ты?

Кэнди. Я там, где вы не можете меня видеть. Я в ванной ком­нате.

Я. Что ты там делаешь?

Кэиди. Плачу. Хочу домой.

Я. Это звучит так, как будто что-то случилось.

Кэнди. Да.

Я. Хорошо. Оставайся в ванной. Расскажи, что ты чувствуешь?

Кэнди (притворяясь плачущей). Я хочу домой. Я хочу знать, что делают папа с мамой. Я хочу знать, что делают мой братья. Мне не хватает их. Я хочу в свою собственную постель.

Я. Что случилось потом?

Кэнди. Отец моей подруги отвел меня домой. У нас все были дома.

Я. Ты думала, что их там не будет?

Кэнди. Я не знаю. Мне не нравится оставаться в неведении относительно того, что происходит дома, когда меня нет.

Я. Теперь нарисуй на картинке, как бы это было, если бы ты не плакала и не собиралась домой.

Кэнди изобразила спальню своей подруги, себя и подругу, обеих на полу в спальных мешках. Я попросила ее ,стать девочкой в спаль­ном мешке.

Кэнди. Я в спальном мешке в комнате моей подруги.

Я. Тебе нравится находиться там?

Кэнди. Да! Это забавно. Мы с подругой разговариваем и сме­емся.

Я. Что происходит в другой комнате?

Кэнди. Ее родители смотрят телевизор.

Я. Что происходит в твоем доме?

Кэнди. Мои братья уснули. Я думаю, мои родители смотрят телевизор. Может быть, там находится прислуга и они пошли в кино.

Я. Что бы ты делала, если бы находилась дома — представь это.

Кэнди. Возможно, спала бы в постели. Уже поздно.

Я. Спроси девочку в спальном мешке, не страшно ли ей.

Кэнди. Кэнди, тебе не страшно?

Кэнди (в мешке). Нет! Почему мне должно быть страшно? Это смешно. Скоро мы будем завтракать. Утром у нас будут блины.

Я. Спроси Кэнди, не беспокоится ли она о том, что происходит дома.

Кэнди. Хорошо. Она сказала — нет.

Кэнди продолжала вести диалог с собой, получая удовольствие от этого. Она сказала, что попробует продолжить это же утром. Я напомнила ей, что она испытывает страх, вероятно, с того времени, когда была очень маленькой, а теперь утром она сможет всё решить. Я наблюдала Кэнди в течение трех занятий. Потом она всю ночь спокойно проспала в доме своей подруги и на этом всё закончилось.

Иногда мне не удается помочь ребенку избавиться от страхов. Джон (10 лет) испытывал острый страх темноты. Он сразу сказал мне: «Вы не сможете помочь мне справиться с моими проблемами». Его мать во время первой семейной сессии сообщила, что у Джона много других проблем: не переносит изменений, боится новых вещей, очень плохо относится к ним, не любит, когда к нему прика­саются, обнимают, целуют, не имеет друзей, не любит ходить в гости, боится поездок, много смотрит телевизор. Возражения Джона на комментарии своей матери были достаточно характерны: «Люди хотят побить меня» и «У меня и так достаточно друзей —в школе». Тогда я попросила мать рассказать о его положительных сторонах. Джон выглядел удивленным, когда она сказала, что он не жадный, что у него доброе сердце, он ласково обращается с младшими брать­ями и устраивает для них кукольные представления.

Во время нашего первого индивидуального занятия Джон доверительно сообщил мне о своих опасениях по поводу того, что его могут обмануть или избить. Мы обсудили с ним вопрос о том, как он может бороться с этим. Он начал рассказывать мне ужасные истории, которые он видел по телевизору и которые вызывали у него страх. Он рассказал, что по ночам боялся оборотней и ведьм. Я попросила его нарисовать что-нибудь из того, что его пугает. Он изобразил картинку чего-то «очень страшного, что высасывает кровь из человека и приводит его к смерти» (он назвал это сосальщиком). На картинке была изображена похожая на огромное чудовище фигура в черном одеянии с торчащими вверх седыми волосами. Ему доставляло несомненное удовольствие рассказывать о нем, но не было желания быть им.

Потом он заметил кукол и устроил для меня шоу с помощью кукол, надеваемых на пальцы, обнаружив изобретательность и твор­ческие способности. После шоу я попросила его нарисовать дом, дерево и человека. Он нарисовал очень яркую красочную картинку со множеством деталей, улыбающимся солнцем, улыбающимися облаками и улыбающейся хорошенькой девочкой. Рядом с домом проходила длинная дорога с большими знаками по сторонам, со словами «Одностороннее движение». Его единственным комментари­ем к этой картинке было сообщение, что он поднимается вверх по дороге с односторонним движением.

Я видела Джона в последний раз. Его мать отменила следующую встречу. Она сказала, что свяжется со мной сразу после каникул, но больше ко мне не обращалась.

Время от времени мне приходится встречаться с детьми, которые испытывают страх перед взрослением. Они как будто испытывают неопределенную, не на чем не основанную тревогу в отношении своего будущего. Недавно я беседовала с десятилетним мальчиком, которого привели ко мне, потому что он высказывал своим родите­лям страх по поводу того, что будет, когда он вырастет. Он говорил об этом без гнева, который обычно проявляется в споре со взрослы­ми, а тихим серьезным тоном. Шестилетняя девочка, которую мне довелось видеть, страдала подобными же страхами. Я выяснила, что родители обоих этих детей уделяли большое внимание будущему, говоря им, что всё происходящее сейчас — это только подготовка к тому времени, которое потом наступит. Десятилетнему мальчику ро­дители говорили примерно следующее: «Делай свою домашнюю работу! Разве ты не хочешь достичь чего-нибудь, когда вырастешь?» и «В один прекрасный день ты будешь благодарить меня за то, что тебя научили этому». Шестилетней девочке творили что-то вроде: «Если ты сейчас не научишься, как вести себя, как ты сможешь работать, когда вырастешь?». Это достаточно стандартный набор. Мы все их слышали или сами произносили в то или иное время. Многие из нас, взрослых, всё еще живут в соответствии с пред­писаниями такого типа, которые слышали, когда были детьми. Не­которым детям кажется, что когда они станут взрослыми, они не смогут достичь того уровня, которого от них ожидают. Как они сумеют соответствовать этим ожиданиям, если они уже сейчас чувствуют, что такого уровня им не достичь.

Когда я работаю с детьми, у которых отмечается такой страх, я использую выражения, подобные следующим.

— Закройте глаза и представьте себе, что вы выросли. Как бы вы себя чувствовали? Что бы вы делали? Как бы вы представляли себе окружающий мир?

— Закройте глаза и представьте себя в том возрасте, в котором вы находитесь сейчас, и живите точно так, как вам хочется. Что вы делаете?

Такие фантазии являются отправной точкой для дальнейшей проработки с помощью любого подходящего метода. Я также пыта­юсь помочь родителям понять, что они должны позволить своим детям жить в настоящем, быть детьми. Если родители не могут понять этого, я могу по крайней мере помочь детям понять это. Мой опыт показывает, что если ребенок может начать видеть лучшую перспективу для себя (даже если родители этого не могут), он начи­нает чувствовать себя спокойнее, счастливее, меньше тревожиться и гораздо лучше справляться с делами своей детской жизни. Если ребенок сумеет принять себя таким, какой он сейчас, его место в жизни становится более определенным, а деятельность — продук­тивной.

Дети часто видят вокруг себя взрослых, которые живут в бес­покойстве и тревоге. Они видят мир хаоса, противоречий и неопре­деленности. Хотя некоторые дети не могут дождаться того времени, когда они вырастут и почувствуют себя независимыми и самостоя­тельными, часто эти дети также тайно (а многие и более явно) испытывают страх перед тем, что их может ждать впереди.

Специфические стрессовые ситуации или травматический опыт

Иногда у детей отмечаются специфические переживания, тре­бующие терапевтической помощи. В подобных случаях либо ребенок каким-то образом показывает своим родителям, что ему требуется помощь, либо родители считают, что специальная поддержка нужна ребенку, чтобы справиться с трудной ситуацией. Развод, тяжелые заболевания, смерть, землетрясения—вот примеры событий, кото­рые могут вызывать у детей эмоциональную травму. При этом часто требуется помощь, чтобы преодолеть возникающие эмоциональные нарушения, которые переполняют ребенка или, напротив, скрыты и выступают как причина других проблем, не связанных непосред­ственно со специфической стрессовой ситуацией. Иногда травмиру­ющая ситуация глубоко затрагивает ребенка, даже если она воспри­нимается окружающими как относительно незначительная (напри­мер, присутствие во время несчастного случая, переезд на новое место жительства, переход в новую школу, появление в семье ново­рожденного или утрата любимого животного. Причиной обращения за терапевтической помощью могут быть беспокоящие родителей особенности поведения ребенка, которые представляются не связан­ными непосредственно с какими-либо специфическими пережива­ниями. После занятий с ребенком в течение какого-то времени я выясняю, какие переживания в действительности имеют место. В случае, если такие переживания удается раскрыть и успешно на них воздействовать, можно достичь полного устранения нарушений по­ведения. Иногда переживания имели место много лет назад и кто-то тогда пытался защитить ребенка, не обсуждая эти переживания от­кровенно. Иногда и сам ребенок, поскольку он не готов встретиться с ними лицом к лицу, вытесняет такие переживания из сознания, н6 потом они всплывают вновь.

Часто ребенок не может выразить свои чувства родителям, по­тому что родители тоже расстроены чем-либо и ребенок хочет огра­дить их от переживаний, он не хочет причинять им дополнительного горя или делать их несчастными. Если родители сумеют открыто вести себя, ребенку будет легче откровенно говорить о собственных чувствах или своей растерянности.

Я подхожу к таким ситуациям просто. Я знаю, что инцидент должен быть исчерпан, откровенно обсужден, возможно заново про­игран в символах. Часто можно использовать какой-то вид десенси-тизации, чтобы повторно исследовать и обсудить переживания. Я вспоминаю д-ра Уилбера, говорящего Сибилле в телевизионной версии книги «Сибилла», что поскольку она смогла вынести реальные переживания, она в состоянии вынести и воспоминания о пережитом.

Родители Патриции (12 лет) обратились за психотерапевтической помощью в связи с тем, что ее поведение вызывало беспокойство у отца и других близких. Хотя нарушения поведения, наблюдавшиеся у Патриции, не были серьезными, они настолько раздражали роди­телей девочки, что те решили обратиться к психотерапевту. По телефону мать ребенка объяснила мне, что она не родная мать де­вочки. Родная мать была убита отчимом девочки, совершившим после этого суицид, и ребенок обнаружил их тела. Это произошло четыре года назад, когда девочке, было около восьми лет. Взрослые не много рассказывали об этом инциденте, потому что не хотели травмировать девочку.

Каждый раз, когда я возвращалась к инциденту, Патриция про­сто пожимала плечами, никак не выражая своих чувств. Мы занима­лись рисованием, лепкой и сочинением рассказов. В процессе этих занятий вскрылись многие из имевших место в то время жалоб и' эмоциональных нарушений и стала возможной целенаправленная работа. Однажды Патриция заявила, что видела сон о своей матери. Она рассказала свой сон, а затем вылила на меня поток длительно накапливавшихся эмоций, связанных с тем травмирующим событи­ем. Она нарисовала картину убийства, дом, полицейский участок и даже прежних соседей, которых она после случившегося больше никогда не видела. Она вспоминала и повторяла подлинные беседы, которые слышала в тот день. Патриция даже вспомнила, как испуга­лась при появлении полицейских, как будто чувствовала себя каким-то образом виноватой в случившемся. Она воссоздавала в воображе­нии многие подробности, касающиеся старых друзей, старого дома и особенно своей матери. Когда Патриция проработала тему горя, она стала намного спокойнее и с удовлетворением отмечала замет­ное улучшение отношений в своей теперешней семье.

Иногда смерть животных вызывает горе и смешанные чувства. У Дженнет (8 лет) была морская свинка, которая потом погибла. Ребенок чувствовал себя виноватым, и это чувство вины всплыло только тогда, когда я проследила события до момента гибели свин­ки. Девочка играла с ней довольно долго, и мать сказала ей, что возможно это и было причиной гибели животного. Я рассказала ей, что когда работала в школе, у нас в классе жили морские свинки и дети всегда играли с ними. Они меняли им бумажные подстилки, ухаживали за ними, ласкали их и относились к ним с любовью. Воз­можно, они погибали несколько раньше, чем если бы их не трогали, но сами морские свинки любили, когда с ними возились, а дети получали большое удовольствие от того, что играли с ними, а не просто созерцали их в стерильной клетке. Дженнет заплакала и спросила, можно ли ей нарисовать свою морскую свинку, чтобы я тоже ее увидела. Под картинкой она сделала надпись: «Скуики, любовь моя». Мы обсуждали ее чувства, и она сказала «до свидания» своей морской свинке, изображенной на рисунке, добавив: «Мне очень жаль, что я не смогла взять тебя с собой в школу, как я тебе обещала». Когда занятия закончились, она дала картинку мне, чтобы я ее сохранила: она не нужна была девочке больше.

Брэд (10 лет) пришел однажды на занятия очень расстроенный. Брэд оказался свидетелем несчастного случая и, поскольку был поглощен происшествием, мы посвятили этому случаю всё занятие. Брэд подробно нарисовал картину несчастного случая, дополнил ее изображением машины скорой помощи, полицейских и пожарных автомобилей и даже изобразил больницу, куда должны были достав­лять раненых. Под его диктовку я сделала подпись: «Здесь, в Сан-Педро (Калифорния) произошел несчастный случай. Приехали большая пожарная машина, полицейский автомобиль и машина скорой помощи из больницы Гувера. Это большая дорожная катас­трофа. Столкнулись четыре автомобиля. Один из них чуть было не сорвался с обрыва. Полиции удалось спасти автомобиль, который был поврежден не так сильно. Полиция и пожарные помогли и сильно пострадавшим. Во втором автомобиле один человек погиб. Остальные получили ранения». Он назвал свою картинку «Несчас­тный случай, который меня беспокоит». После этого мы обсудили его картинку, говорили о некоторых его опасениях, тревоге, связан­ной с несчастным случаем и смертью человека. Он сказал, что после того, как стал свидетелем этого несчастного случая, его сильно тревожат поездки на автомобиле. Брэду нужно было поговорить об этом случае и своих чувствах. Его родители, присутствовавшие вместе с ним при происшествии, также были расстроены. Они быстро увели мальчика и старались, чтобы он не говорил об этом. Я почувствовала его облегчение, когда он смог дать выход своим чувствам, благодаря тому, что кто-то захотел его выслушать.

Грег (9 лет) сказал, что ему нужно кое-что нарисовать (рис. 33). Он нарисовал сцену с движущимся поездом и фургоном и продикто­вал мне следующий рассказ: «Однажды я гулял по дорожке. Был солнечный день, и я увидел поезд, переезжающий мост, и тогда я сказал: Я хотел бы быть в этом поезде". Мне бы хотелось полететь в Англию (со всей моей семьей) на самолете. Поезд состоит из множества вагонов. Я их все пересчитал, а поезд шел очень быстро. Но казалось, будто все вагоны катились очень медленно, когда я следил за ними. Затем я увидел полицейскую машину, проезжавшую рядом, и увидел грузовой автофургон, а в это время был зеленый свет и были два толстых столба, поддерживающих железнодорожные рельсы. В поезде находились люди, ехавшие в Мичиган, а фургон перевозил мебель. Мальчика звали Джон, и он радовался, что едет. Полицейская машина подъезжала к станции».

Затем я выяснила, что в поезде ехал Грег, но он не был похож на мальчика Джона из рассказа; он не радовался. Он был испуган и тревожен. Его мать была родом из Англии и часто поговаривала о том, чтобы вернуться на родину. Это был для- него постоянный источник тревоги.

Другого мальчика (10 лет) направили на психотерапию в связи с тем, что его мать была смертельно больна. Родители откровенно говорили детям об этой болезни, но мальчик отказывался участво­вать в обсуждении этой темы. Он извинялся и уходил из комнаты под разными предлогами. Мать это очень огорчало, ей хотелось быть с сыном и было нужно о многом с ним поговорить. В моей обычной непосредственной манере я затронула вопрос о болезни матери. Потребовалось два занятия, прежде чем он ответил. Однажды, когда мы работали с глиной, его чувства раскрылись.

Развод—распространенная ситуация, вызывающая стресс у де­тей. обычно дети осведомлены о проблемах между родителями задолго до развода. Родители обнаруживают, что им трудно ладить с детьми, когда у них самих возникают семейные проблемы, дети чрезвычайно чувствительны к натянутым отношениям.

Я думаю, что невозможно защитить детей от травмы, связанной с разводом. Они сильно опасаются угрозы раскола. Где они будут жить? Что с ними будет? Изменится ли существующее положение вещей? В их воображении возникают ужасные картины, выходящие далеко за пределы реальной ситуации. Книга Richard Gardner [13], предназначенная для детей, помогает преодолеть растерянность, которая может у них возникнуть. Я рекомендую эту книгу как отличное руководство, позволяющее родителям заглянуть в область чувств, которые могут возникать у детей. В другой книге, адресо­ванной родителям, R. Gardner [12], предлагает хорошие сжатые рекомендации, которые психотерапевт может дать родителям, стре­мящимся защитить детей от травматических переживаний.

Я думаю, что родители должны уметь распознавать ситуации, в которых их дети разделяют некоторые из эмоций, возникающих вокруг развода. Часто дети глубоко прячут свои чувства, потому что не хотят причинять родителям дополнительной боли и горя. Не существует способа защитить детей от этих чувств, равно как и от чувств, возникающих в ответ на какую-либо другую травмирующую ситуацию. Они имеют право на чувства, и их чувства следует при­знавать, принимать и уважать.