Нарушение ритма сердца 12 страница

Роль средств массовой информации в построении образа социального мира была бы выясненной неполно, если не сказать еще и о распространении при их помощи определенных социальных стереотипов. Если вообще стереотип — продукт исторического развития определенной социальной группы, исторического развития культуры, т.е. складывается на протяжении достаточно длинного периода, то при помощи СМИ стереотип внедряется в сознание отдельных индивидов и целых групп в течение довольно краткого времени. Повторяемость информации, разнообразные формы ее подачи, умелое использование психологических закономерностей восприятия делают, казалось бы, невозможное: несмотря на осознание искажения реальности в прессе, на радио или телевидении, настойчиво повторяемый образ (стереотип) воспринимается и усваивается, превращаясь в фактор индивидуального или массового сознания. Всякий стереотип есть искаженный и трансформированный образ; в случае его внедрения в когнитивную структуру потребителя информации возникает как бы «вторичное» искажение: первый раз телевидение изобразило молодого предпринимателя как жулика, второй раз телезритель, восприняв этот образ, сам дополняет его либо за счет собственного негативного опыта взаимодействия с таким предпринимателем, либо за счет совпадения телеинформации с сетью обыденных суждений (соседей по очереди, по квартире, коллег). Возникает механизм укрепления стереотипа, т.е. определенной фиксации представления о каком-либо социальном явлении.

В 80-е гг. в области исследований СМИ были активно включены разработки, выполненные в рамках психологии социального познания[12]. Так, получили распространение новые модели убеждающей коммуникации, где особое внимание обращается на тот механизм, посредством которого индивид перерабатывает содержание полученного из СМИ сообщения [22]. Одна из моделей — «вероятностная модель переработки информации», предложенная Дж. Качоппо и Р. Петти [119], особенно широко известна. В модели рассматриваются два способа, которыми действует реципиент:

центральный и периферический. Первый из них предполагает глубокую переработку информации, обеспечивающую выявление логики полученного сообщения, его подтекста. Второй фиксирует внимание реципиента на различных «дополнительных», второстепенных факторах и потому характеризуется поверхностной переработкой информации. Выбор того или иного способа определяется мотивацией реципиента, его когнитивными способностями, от того, нацелен ли потребитель информации изменить свои аттитюды или, напротив, удержаться на прежней позиции. От этого и зависит результат воздействия СМИ на построение образа мира.

В другом варианте — «эвристико-систематической модели» Ш. Чейкин [120] по существу те же два способа названысистематическим и эвристическим.

Естественно, что описанные механизмы воздействия средств массовой информации на построение образа социального мира проявляют себя по-разному в различных аудиториях СМИ. Степень воздействия СМИ вообще, и в частности на построение картины мира, зависит как от ряда индивидуальных характеристик получателя массовой информации, так и от характеристик тех социальных групп, на которые направлено такое воздействие. Аудитория средств массовой информации — объект многочисленных эмпирических исследований как за рубежом, так и в отечественной социальной психологии. Выявлены параметры аудитории, от которых зависит мера восприятия ею информации: возраст, уровень образования, пол, профессиональные и национальные особенности. Из всех аудиторий молодежная аудитория наиболее восприимчива к тому, что ей предлагают СМИ. Ее восприимчивость настолько велика, что информация, полученная через СМИ, давно уже успешно конкурирует с информацией, предлагаемой в семье и школе. Образ мира молодого человека строится под решающим воздействием СМИ.

Сила этого воздействия еще и в том, что построение картины мира происходит как бы в процессе общения с этим миром, если не со всем, то вместе с какой-то большой общностью, группой. Извечная потребность человека в поддержке, в ощущении известной защищенности от ошибки на том основании, что «все» так думают, находит здесь свое удовлетворение. Хотя, как отмечалось, процесс этот противоречив (так, сегодня в нашей стране одни утверждают, что только возврат к социализму спасет ситуацию, другие, напротив, призывают к демократическому развитию), все же он всегда подкреплен ссылкой на чье-то мнение. В превращенной форме здесь проявляется возможность и необходимость только совместного осмысления явлений социальной жизни. Тезис психологии социального познания о единстве познания и общения находит еще одно убедительное подтверждение.

Понятно, что мера и степень разброса мнений, предлагаемых СМИ, зависит от типа общества, в котором они функционируют. В тоталитарном обществе система СМИ в полной мере подчинена господствующей идеологической доктрине и образ мира подается в соответствии с ней. В демократических обществах, особенно при наличии независимых средств массовой информации, спектр предлагаемых суждений о мире значительно более богат. В первом случае для потребителя информации есть практически лишь два пути — либо принять предлагаемый образ, либо отвергнуть его. Во втором случае задача сложнее — осуществить выбор и присоединиться к одной из возможных трактовок. Для человека, не привыкшего к такому выбору, ситуация представляется крайне некомфортной, отсюда нередки сетования на то, что в СМИ царит сумбур. В действительности же набор информации разного рода открывает возможность для более «субъективного» освоения окружающего мира, когда наряду с выбором позиции умножаются и условия для обсуждения достоинств и недостатков как выбранной, так и отвергнутой альтернативы. Поэтому плюрализм СМИ в демократическом обществе — условие формирования более «индивидуальной» картины мира, как ни парадоксально это звучит.

Тот факт, что образы различных социальных явлений преподносятся в средствах массовой информации с различной частотой и интенсивностью и этим в значительной мере обусловливается принятие или отвержение потребителями информации, ее значимости, можно хорошо проиллюстрировать на ряде примеров. Так, несмотря на большую остроту проблем экологии в нашей стране на современном этапе развития, «образ среды» не занимает значительного места в картине мира. В исследованиях, проведенных на кафедре социальной психологии МГУ, было выявлено, например, что старшие школьники уделяют мало внимания в беседах со сверстниками, родителями и учителями проблемам экологии. На вопрос же о том, как они воспринимают информацию об этом из СМИ, большинство вообще затруднилось с ответом. Хотя освещение проблемы, особенно в последние годы, нельзя назвать неудовлетворительным, все же, по-видимому, что-то в ее подаче не находит отклика в системе восприятия потребителя информации.

Таким образом, можно сделать вывод, что наряду с семьей и школой система массовой коммуникации — важнейший канал получения информации об обществе и, следовательно, средство его познания.

4. ДРУГИЕ СОЦИАЛЬНЫЕ ИНСТИТУТЫ

На процесс социального познания оказывают воздействие и другие социальные институты, а также и неформальные объединения людей типа групп друзей, коллег, соседства и пр. Однако роль различных видов объединений и организаций, естественно, неравноценна. Если говорить о наиболее значимых институтах, то к рассмотренным нужно прежде всего добавитьцерковь. Хотя ее роль и значение различны в разных типах обществ, тем не менее она всегда является его элементом, подструктурой. Как религиозный институт, церковь существует во всех трех типах мировых религий — христианстве, буддизме и исламе. В христианстве церковь является самым распространенным институтом, хотя есть и другие, например секты или деноминации. Чтобы понять роль церкви как социального института, воздействующего на формирование образа мира, необходимо сказать несколько слов о специфике той формы сознания, которому служит церковь, а именно о религии.

В религии обычно выделяют две составные части: религиозное сознание и религиозные институты. Проблемы религиозного сознания сами по себе включены в процесс освоения человеком окружающего его мира. Поэтому не случайно, что трактовка проблем религиозного сознания присутствовала в концепциях многих крупнейших психологов. Так, определенное место эта проблема занимала в работах У. Джемса. Он полагал, что религия коренится в эмоциональной сфере психики индивида и религиозное чувство не обладает какой-то особой спецификой по сравнению с другими чувствами человека. Однако, поскольку это чувство связано с верой, религия приобретает особую функцию — осуществлять переход от «душевного страдания» к «освобождению от него» [37а]. Естественно, что обладание таким сознанием порождает специфический взгляд на мир.

На материале первобытного мышления Л. Леви-Брюлъ обозначает особую функцию «коллективных представлений», разновидностью которых являются религиозные представления.Онотмечает, что если в обычном психологическом языке под представлением подразумевают факт познания, то в коллективных представлениях религиозного сознания представление «смешано еще с другими элементами эмоционального или волевого порядка, окрашено и пропитано ими, предполагая, таким образом, иную установку сознания в отношении представляемых объектов» [58, с. 28]. Именно это качество коллективных представлений обусловливает такое взаимодействие с ними человека, которое Леви-Брюль назвал «сопричастность». И хотя его анализ относился к характеристикам мышления первобытных людей, он имеет большое значение и для понимания природы любого религиозного сознания.

Не касаясь специфической трактовки религии в концепции 3. Фрейда в соответствии с общими идеями психоанализа, отметим лишь, что в интересующем нас плане, а именно в плане выявления роли религиозного сознания в построении картины мира, заслуживает большого внимания решение Фрейдом вопроса о происхождении религии. Он полагал, что религия представляет собой «арсенал представлений, порожденных потребностью сделать человеческую беспомощность легче переносимой» [цит. по: 108а, с. 30]. И хотя, с его точки зрения, религия — это иллюзия, но значение ее огромно, поскольку к мотивировке апелляции к ней примешано ожидание исполнения желания. В качестве особой установки сознания рассматривал религию К. Юнг, полагая, что она является всеохватывающей системой мироупорядочивающих мыслей, необходимой человеку для защиты от неврозов и для стремления к душевному здоровью. Здесь уместно обратить внимание на идею «мироупорядочивания», реализуемую религией, поскольку, по-видимому, это в переводе на язык когнитивной психологии и выступает как своеобразная схема, при помощи которой человек воспринимает мир.

Приведенных выдержек достаточно, чтобы убедиться в том, что в традициях психологии неоднократно ставился вопрос о роли религии, в частности религиозного сознания, в формировании представлений человека об окружающем его мире. Хотя в любой религии содержится система взглядов и на человека, и на природу, и на общество, особый интерес анализ религиозного сознания представляет с точки зрения того, как в нем осмысливаются общественные проблемы.

Из них важнейшая — проблема свободы и независимости человека. В различных подходах мирового религиоведения связь религии с проблемой свободы и независимости человека решается по-разному. В одних концепциях акцент на эту проблему объясняется тем, что именно область свободы и независимости, ограниченности возможностей человека «недоступна управлению, распоряжению, целенаправленному регулированию» [108а, с. 169]. В других — подчеркивается иная сторона проблемы: стремление человека к свободе может приобретать форму стремления к некому Абсолюту. Но как бы ни трактовалась обоснованность постановки указанной проблемы в религии, она занимает в ней значительное место. Религиозное сознание выступает как такая система, внутри которой человек может переживать ощущение защищенности, ограждения себя от внешних обстоятельств бытия, воспринимать свое существование в мире как более надежное, устойчивое, стабильное. Это существование альтернативно существованию в реальном мире, где все зыбко, ненадежно, где человек не защищен. Это порождает специфическое видение реального мира: как бы параллельно ему рисуется другой мир, в сравнении с которым реальный мир проигрывает.

С точки зрения построения образа мира религия предлагает в противовес познаниюверу как особое состояние уверенности в достижении цели, в наступлении какого-либо события, в истинности некоторой идеи. Хотя, конечно, и в рамках религиозного сознания его представления базируются на определенной информации, получаемой из внешнего мира, но основой для построения различных выводов служит не эта информация. Даже без необходимого объема информации образ мира строится, но строится именно на основе веры. Поэтому религиозное сознание не просто эмоционально насыщено, но в большом объеме включает в себя наполненность символами. Эти символы различны в различных религиях (крест — в православии, колесо с восемью спицами — в буддизме, полумесяц — в исламе и т.п.). Важно, что в отличие от символов, употребляемых в обычных описаниях предметов и событий окружающего мира, эти символы играют значительно большую роль. Через использование символов образ воспринимаемого мира значительно видоизменяется: совокупность символов служит также своеобразной «рамкой» восприятия, точкой отсчета для различных оценок существующего. Именно при помощи символов формулируются и нормы оценивания явлений: каждое из них имеет свое собственное значение, но оно, будучи закодировано в символе, приобретает для человека совершенно определенный смысл. «Религия выдвигает высшее требование — максиму, в соответствии с которой дается оценка определенных явлений и формируется определенное отношение к ним» [108а, с. 213]. Коль скоро максиме придается непреложный характер, она и выступает как основной контур, в пределах которого описывается окружающий мир.

Таким образом, можно сделать вывод, что в рамках религиозного сознания, в силу особой природы его элементов, формируется свой специальный консенсус, который для верующего человека служит контекстом для интерпретации отдельных элементов картины мира.

Как уже отмечалось, другой важнейшей составной частью религии являются религиозные институты, и прежде всегоцерковь. Она занимает особое место среди других религиозных институтов, и особенно это относится к христианству. Церковь является наиболее широким объединением верующих людей, принадлежность к которому, как правило, определяется не свободным выбором, а традицией (хотя возможен и сознательный переход из одной церкви в другую). В церкви, в отличие от многих светских организаций, отсутствует постоянно и строго контролируемое членство, ее последователи анонимы [32]. Но все это не умаляет роли церкви как вообще в жизни верующего человека, так и ее воздействия на процесс формирования образа мира. Церковь способствует выполнению религией ее многих функций: мировоззренческой, компенсаторной, регулятивной, функции, связанной с трансляцией культуры, и, наконец, коммуникативной.

Последняя функция представляет особый интерес с точки зрения социального познания. Формы религиозного общения многообразны: это и общение верующих между собой, и общение их со служителями культа, и их общение с Богом в ходе молитвы. Важно, что в рамках каждой из этих форм осуществляется тот самый диалог, который необходим, как мы видели, в совместном постижении людьми смысла окружающего их мира. Здесь этот диалог своеобразен, он существует в сфере не только единой системы разделяемых понятий, но и в сфере единых, разделяемых верующими чувств при использовании заданных канонов и символов. Многократно «обговариваемый» образ мира, поддержанный традицией, эмоциями, приобретает особенно устойчивый характер. Этот образ базируется не только и не столько на знании, сколько на вере. Поэтому можно лишь с долей условности говорить о роли церкви как института социальногопознания или нужно признать допустимость познания и при помощи веры.

Так или иначе, но церковь обладает огромными возможностями в формировании представлений человека о мире. Это достигается и через характер текстов, звучащих в церкви и предлагаемых в религиозной литературе, и через специальное религиозное образование в учебных заведениях, но главным образом через индивидуальные контакты верующих друг с другом и со священнослужителями. Религия на бытовом уровне, даже и в случае не слишком регулярного посещения человеком церкви, обладает большой силой, что неоднократно доказывалось на протяжении истории. Конечно, эта роль различна в различных типах обществ, так же как и в различных группах населения. Религия, а значит и церковь, взаимодействует всегда с другими общественными идеями и институтами, их соотносительное влияние на каждого конкретного человека может варьироваться, так же как и общее соотношение атеистического и религиозного сознания. Но при всех обстоятельствах не учитывать роли церкви в любом обществе нельзя. Среди институтов, воздействующих на формирование образа социального мира, ее место бесспорно.

* * *

Краткая характеристика роли различных социальных институтов в процессе социального познания должна быть дополнена анализом того, как эти институты взаимодействуют между собой в реальной жизни. В действительности все они суммарно, а не каждый по отдельности оказывают воздействие на познавательный процесс, создают тот самый «социальный контекст», который трудно ухватывается в социально-психологических исследованиях, но именно от которого зависит реальный путь освоения человеком социального мира. Своеобразным «полигоном», где взаимозависимость различных социальных институтов в их воздействии на познание может быть прослежена, является процесс социализации. Поэтому к нему неоднократно обращается психология социального познания. Другая ситуация, раскрывающая возможности такого анализа, — особые периоды в жизни общества, когда ломаются привычные структуры общественной жизни, возникают радикальные социальные преобразования. К анализу такой ситуации, возникшей в нашей стране, необходимо теперь обратиться.

Глава X

ОБРАЗ МИРА И СОЦИАЛЬНАЯ НЕСТАБИЛЬНОСТЬ

1. СОЦИАЛЬНОЕ ПОЗНАНИЕ И СОЦИАЛЬНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ

Проанализированные процессы социального познания предполагают стабильный социальный мир, в котором человек действует и который познает. Важнейший механизм познания — категоризация сама по себе содержит в качестве предпосылки идею стабильности: категории и возникают как фиксация некоторых стабильных взаимосвязей в окружающем мире. Они складывались на основе достаточно стабильного жизненного опыта, фиксируя относительно устоявшееся. Но реальный исторический процесс включает в себя наряду с периодами относительно стабильного существования и периоды острой дестабилизации, связанные с войнами, революциями, катастрофами, что заставляет специально исследовать вопросы о том, как «ведет себя» человеческое познание в эти периоды.

А. Тэшфел, как отмечалось, оговаривал такую ситуацию, когда процесс категоризации осуществляется в условиях радикальных и быстрых социальных изменений [154]. «Социальные изменения» — эта категория социологии и социальной психологии, наиболее часто употребляется для описания ситуаций некоторого «отступления» от нормы в общественном развитии. По мнению П. Штомпки, «социальная реальность — это не статическое состояние, а динамический процесс, она происходит, а не существует, она состоит из событий, а не из объектов» [107, с. 266]. Поэтому социальный процесс является конструированным, созданным действиями людей, что предполагает, что люди познают этот процесс, умеют «схватить» и осмыслить суть происходящих изменений.

Следовательно, первое ограничение, которое возникает, когда мы хотим рассмотреть неординарную социальную ситуацию, это ограничение процесса социального познания рамками периода социальных изменений (преобразований). Второе ограничение связано с еще большей деформацией общественного организма, которая может иметь место в тех случаях, когда эти изменения носят радикальный характер и их результатом является социальная нестабильность.

Социальная нестабильность — это не просто эквивалент быстрых и радикальных социальных изменений, но возможная рассогласованность их, т.е. смена направления и темпа изменений, несовпадение меры радикальности их в различных сферах общества (экономике, политике, культуре, формах человеческих отношений). Именно сцепление этих обстоятельств приводит к социальной нестабильности. Проблема осложняется еще и тем, что социальная нестабильность хотя и обладает некоторыми общими чертами, когда возникает в определенные периоды развития в разных странах, принимает в каждом случае специфическую форму: она сочетается с особыми условиями исторического развития каждой страны, ее традициями, национальным менталитетом. В частности, нестабильность накладывается и на тот образ общества, который существовал в массовом сознании до периода радикальных преобразований. Это зависит от того, предшествовал ли периоду кризиса период стабильного развития с жесткой регламентацией стереотипов и ценностей или, напротив, период достаточно динамичного развития. Все это имеет непосредственное отношение к тому, как будет складываться процесс социального познания в возникающей ситуации.

Проблему можно сформулировать так: в условиях социальной нестабильности (ее конкретной формы) модифицируется процесс социального познания, т.е. процесс конструирования образа социального мира, если учесть, что важным фактором этого процесса выступает активность субъекта, совершающего ментальную реконструкцию этого мира. В социальной психологии уже сложился ряд подходов, которые обосновывают требование большей компетентности субъекта познания в нестабильном мире. В общем плане эта идея развивается в трудах К. Гергена: поскольку процесс социального познания локализуется не в индивиде, а в категориях социальных отношений, особое внимание должно быть уделено языку, при помощи которого оформляются категории. Только при адекватном владении языком индивид может понять, истолковать категории, а значит, и «выбрать» те факторы, которые особенно значимы в окружающем мире, те влияния, которые особенно заметны и существенны. Только достаточная мера компетентности должна быть сочетаема с когнитивной активностью индивида. Герген высказывает даже такое нетрадиционное мнение, что в социальном познании важнее «не истина, но ценность», полагая, что последняя служит более надежно для ориентации в жизни [33].

Это перекликается с идеями П. Бергера и Т. Лукмана, уже проанализированными ранее. По их мнению, язык формулирует рецепты, передаваемые по наследству, он объективирует опыт, накопленный поколениями и разделяемый многими [18, с. 110—114]. Этот опыт изменчив, значения слов отражают изменения, картина мира неизбежно «рисуется» всякий раз при помощидругого набора слов и значений. Этим в значительной степени определяется характер познания социального мира в эпоху социальных изменений.

По существу те же мысли высказывает и С. Московиси: для повышения компетентности человека, познающего социальный мир, важна его постоянная коммуникация с другими, поскольку только в ходе коммуникации мир обретает смысл. Человек всегда существует в социальной среде, а в ней важен знаковый, смысловой аспект поведения. Только коммуникация позволяет почувствовать «пульс мира». В современных обществах этот тезис наполняется особым содержанием. По мнению Московиси, сегодняшний мир — это не конфессиональный, а профессиональный мир, в котором доминирует экспертиза, сделка, т.е. существует подчинение логике полезности, инструментальной рациональности. Мир, в котором торжествует рынок, наполнен «языком лжи», и, следовательно, для проникновения в суть существующих отношений не обойтись без развития «грамматики коммуникаций» — умения вскрывать смысл в этом «языке лжи». По мнению Московиси, современный мир полон «опасных истин».

Развитие рассматриваемой идеи содержится в той части концепции Р. Харре, которая получила название этогеника [см. 103;104 ]. С его точки зрения, цель каждого человека — борьба за место в мире (в его терминологии — за «уважение»). Для обеспечения успеха в этой борьбе надо уметь «читать текст», т.е. интерпретировать социальное окружение. Оно характерно тем, что люди в нем совершают разнообразные поступки, которые можно толковать как последовательность эпизодов. Эпизоды разнообразны, самые важные из них — проблемные, их-то смысл и важнее всего раскрыть. Единственный надежный путь при этом, как уже отмечалось, дискурс: обсуждение, обговаривание с другими наблюдаемых эпизодов. В ходе дискурса повышаются шансы познать и должным образом интерпретировать социальное окружение, которое постоянно изменяется: эпизоды следуют один за другим в разных ситуациях. Таким образом, и здесь предполагается высокая активность субъекта социального познания и его компетентность.

Специальный акцент на том, какое это имеет значение в ситуации нестабильности, делает А. Тэшфел: фундаментальная характеристика окружения человека в современном обществе — это социальные изменения. Поэтому для человека всегда является проблемойвзаимодействие социального изменения и выбора поведения.Но выбор поведения обусловлен пониманием своего окружения. Следовательно, нет другого адекватного выбора поведения, кроме как умение столь же адекватно оценить сущность происходящих в обществе изменений. Заметим попутно, что Тэшфел делает далеко идущие выводы из этих соображений относительно характера социальной психологии как науки в изменяющемся мире. Весь накопленный ею опыт, все теоретические и экспериментальные разработки так или иначе апеллировали к стабильному обществу. Такая переменная, как «стабильность—нестабильность», практически никогда не фигурировала в исследованиях. Непризнание и ныне значения этих категорий порождает опасность оказаться разоруженным перед лицом глобальных общественных трансформаций: аппарат социальной психологии, ее средства не адаптированы к тому, как исследовать социально-психологические феномены в изменяющемся мире. (Недостаточность «стабильных» схем отмечается и в социологии, в которой доминировал структурно-функциональный подход, также эффективный лишь при анализе стабильных ситуаций [76].) Пионером в решении этой проблемы оказывается такая отрасль социальной психологии, как психология социального познания. Поэтому именно в ней и выделяется специальный раздел — конструирование образа социального мира в условиях социальной нестабильности.

Приведенные фрагменты позволяют судить о том, что принципиально, на теоретическом уровне, необходимость анализа социального познания в условиях социальных изменений достаточно четко определена. К этому можно добавить, что постмодернистская парадигма в социальной психологии в концеXX столетия также активно апеллирует к этой идее. Здесь она выходит за пределы социальной психологии (и тем более за пределы психологии социального познания), а привязана к глобальным рассуждениям о судьбах мира на рубеже тысячелетия [130а, р. 4]. Тем не менее влияние таких глобальных оценок роли социальных изменений в жизни современных обществ на процессы социального познания трудно переоценить.

Вряд ли нужно говорить, сколь актуальна эта задача для нашего общества. Радикализм осуществляемых здесь преобразований настолько очевиден, что многие возникшие проблемы с трудом могут быть схвачены как наукой (в рамках разработанных для стабильных ситуаций схем), так и обыденным сознанием с его традиционными подходами, также сложившимися в период стабильного существования.

Справедливо отмечено В. А. Ядовым, что, в частности, особенность российского трансформирующегося общества не в том, что оно трансформируется (преобразуется вся миросистема), но скорее в том, что «мы находимся в высокоактивной стадии социальных трансформаций, когда нестабильность трансформируемой социальной системы близка к состоянию "динамического хаоса" (по И. Пригожину)» [112а, с. 7]. Кроме того, новая возникшая в России ситуация оказалась особенно сложной психологически потому, что в прежний период, в тоталитарном обществе, стабильность декларировалась официальной идеологией и всей организацией общественной жизни. Весь стиль жизни в прошлом содержал позитивную оценку всякой незыблемости устоев, заданности их объективным ходом истории, несокрушимой верой в правильность принимаемых на уровне общества решений. Стабильность и прочность воспринимались как норма, а всякое расшатывание их — как отклонение от этой нормы. Жизненная ориентация личности была нацелена не на преобразование, тем более в масштабах всего общества, а, напротив, на его абсолютную устойчивость и неколебимость. Это было поддержано и высокой степенью институционализации, иерархичности общественных структур, жесткой регламентацией их деятельности. В становящемся новом типе общества его нормы — плюрализм мнений, допустимость различных вариантов экономических решений, права человека — обозначают поистине новый образ общества, и заменить один, устоявшийся образ на другой, резко от предыдущего отличающийся, трудная задача для массового сознания и для сознания отдельных индивидов.

Для обыденного человека — субъекта социального познания — нестабильность общества воспринимается прежде всего как абсолютная неопределенность ситуации и, следовательно, невозможность даже ближайшего прогнозирования своей судьбы, карьеры, просто элементарных решений по частным вопросам. Привычка большинства членов общества в прошлом к достаточно жесткому социальному контролю теперь вызывает чувство растерянности: представляется, что какой бы то ни было контроль вообще отсутствует. Новые механизмы социальной регуляции не воспринимаются, а если воспринимаются, то как крайне неэффективные. Отсюда увеличивается недоверие к власти и вместе с тем полностью исчезает уверенность в том, что от рядового человека вообще что-нибудь может зависеть в этой жизни.