Теоретические основы криминалистики стран Западной Европы и США

рошло более ста лет с тех пор, как Г. Гросс, объявленный впоследствии основоположником криминалистики, определил ее как учение о реальностях уголовного права, предметом которого являются способы совершения и раскрытия преступлений, как самостоятельную, хотя и вспомогательную по отношению к уголовному и уголовно-процессуальному праву, науку, которая “должна идти своей собственной дорогой, и соответственно ее природе этот путь носит естественнонаучный характер”[931].

Спустя 40 лет другой выдающийся ученый-криминалист, Эдмонд Локар, отдав должное труду Гросса, заявил, что криминалистика, или, как он ее назвал “полицейская техника”, “есть, собственно говоря, искусство, а не наука, так как ее содержание образуют методы,... а не законы”, что это “совокупность методов, заимствованных из биологии, физики, химии и в очень незначительном количестве из математики (теоремы криптографии) и дающих возможность устанавливать доказывающие преступления улики”[932]. Эти слова были сделаны достоянием читателей в 1931 г. С тех пор прошло уже свыше полувека. Что же представляет собой сейчас криминалистика на Западе? Как далеко она ушла по пути, который должен был утвердить ее именно как науку, — по пути создания собственной теоретической базы, определения предмета познания и места в системе наук? Или же она осталась “полицейской техникой”, конгломератом, хотя и полезных, но случайных сведений?

К сожалению, достаточно исчерпывающего ответа на этот вопрос в отечественной криминалистической литературе мы не найдем. В кратких очерках о буржуазной криминалистике неизменно провозглашалась ее реакционная сущность и направленность, показывалась ее роль как орудия господства буржуазии, как средства, используемого буржуазным государством для борьбы с революционным движением, с прогрессивными элементами общества. При этом само содержание буржуазной криминалистики обычно показывалось через полицейскую карательную практику применения криминалистических средств и приемов[933], как правило, без анализа исходных теоретических посылок науки. На них обращалось внимание лишь в очень редких случаях, преимущественно по частностям и тогда, когда показывали, как наука обосновывает и оправдывает применение антигуманных, варварских, противоречащих провозглашенным буржуазией же принципам правосудия, средств и методов расследования и судебного разбирательства. Иногда приводились взгляды отдельных ученых-криминалистов.

В ограниченных предметом нашего исследования рамках мы попытаемся на основании имеющихся источников ответить на вопросы о том, как определяют сейчас предмет и природу криминалистики сами западные ученые, каково, по их мнению, ее содержание и как они оценивают теоретическую базу этой науки.

Известные нам определения криминалистики, предложенные учеными Западной Европы и Америки, можно разделить на несколько групп.

Первую и, пожалуй, наиболее многочисленную группу составляют определения криминалистики как системы или совокупности методов, заимствованных из других наук. Эти определения несут на себе явную печать взглядов Локара.

“Криминалистикой[934], — говорится в английской “Краткой энциклопедии преступности и преступников”, — называется применение в судебных процедурах методов медицины и различных естественных наук”[935]. Авторы определения указывают и цели применения этих методов: идентификация личности и вещественных доказательств, как-то пятен крови и т. п., и установление их связи с подозреваемым (идентифицируемым) лицом. В такой интерпретации криминалистика превращается в сумму методик решения идентификационных задач, понимаемых и как индивидуализация объекта, и как установление его групповой принадлежности.

Еще более четко выразил эту идею Шарль Санье, именующий криминалистику научной полицией. С его точки зрения, она “представляет собой применение научных методов при отыскании, предохранении, снятии, исследовании и объяснении следов, оставленных правонарушителем на месте совершения преступления или проступка”[936]. Научная полиция не имеет собственного метода, “она использует методы и данные практически всех чистых и всех прочих прикладных наук”, и в этом заключается ее особенность. Более того, добавляет Санье, когда говорят о научной полиции, то речь не идет о науке, имеющей перед собой совершенно точную и всегда одинаковую цель.

В 1963 г. определение криминалистики как формы применения естественных наук к решению задач судопроизводства получило признание Ассоциации криминалистов Калифорнии. 26 мая 1963 г. на 21-ом полугодовом семинаре этой ассоциации в Вентуре (Калифорния), было выработано и утверждено следующее определение: “Криминалистика — это профессия и отрасль науки, направленная к распознаванию, индивиду­ализации и оценке вещественных доказательств путем применения естественных наук к отраслям юридической науки”[937].

Это определение было принято на вооружение многими криминалистами, не задумывавшимися над тем, что, по меткому выражению Б. М. Шавера, наука, занимающаяся только тем, что служит проводником данных других наук, не может называться наукой. От этого определения был только шаг до полного размывания представления о криминалистике не только как о науке, но даже как о каком-то систематизированном собрании методов с мало-мальски очерченными границами.

И этот шаг был сделан. Спустя несколько лет Л. В. Брэдфорд заявил, что “криминалистика включает в себя избранные разделы практики аналитической химии, прикладной физики, микроскопии, биохимии, иммунологии, техники, фотографии, а также ряда других фундаментальных наук и практических умений в определенных профессиях”[938]. За 20 лет до Брэдфорда то же самое, только без употребления всяких перечней и без претензий на научность, заявил Роллин М. Перкинз: “Научное расследование уголовных преступлений означает все, что только может включить в себя этот термин”[939]. Пожалуй, в этой фразе и заключается точная оценка этой группы определений криминалистики.

Определения данного вида нельзя назвать определениями науки. Криминалистика выступает в них как аморфный конгломерат методов и методик различных наук, по сути, ничем не связанных между собой, кроме цели их применения — исследования доказательств или идентификации каких-то объектов. Но эта цель настолько широка, что вокруг нее можно объединить не только методы естественных и технических наук, но и приемы логического мышления и любые исследования преступнос­ти и преступников — от социологии и криминологии до судебной медици­ны и психиатрии, от психоанализа Фрейда до лозоискательства и ясновидения. Локар, определявший свою “полицейскую технику” таким же об­разом через “чужие” методы, действительно, не мог признать ее наукой.

При таком определении криминалистики неудивительно, что, по словам видного американского криминалиста, профессора Калифорнийского университета Пола Кёрка, криминалистику “плохо понимает огромное большинство людей, включая научных работников. В общем, к ней подходят, скорее, как к детективной работе высокого класса, а не как к серьезной и очень требовательной науке”. В другом месте Кёрк замечает, что “тот факт, что ученые мало занимаются криминалистикой, скорее, объясняется тем, что ее не признают за науку как таковую, а не отсутствием людей, способных развивать принципы, действующие в этой синтетической, конгломератной дисциплине”[940].

Авторы определений криминалистики, которые можно отнести ко второй группе, пытаются раскрыть ее сущность путем указания — детального или менее детального — на правовые цели применения криминалистических методов, сблизив тем самым криминалистику с правовыми науками или даже причислив ее к ним. В этих определениях чувствуется влияние германских криминалистов первой четверти XX в.

Швейцарский юрист Карл Цбинден определил криминалистику как науку “о технических и психологических методах расследования уголовных дел, законно допустимых в уголовном процессе и применяемых для всестороннего изучения обстоятельств дела”[941]. Цбинден акцентирует внимание читателя на научном характере криминалистики, отвергая ее оценку как искусства. По Цбиндену, приемы и средства криминалистики базируются на использовании данных естественных и технических наук и должны отвечать требованиям законности, что он специально и подчеркивает в своем определении предмета науки.

Попытки придать криминалистике — хотя бы в определении ее предмета — правовой характер приводят к тому же, к чему приводят определения первой группы: к размыванию границ науки, но на этот раз уже не в естественнонаучном, а в правовом плане. Это происходит потому, что авторы определений в своем стремлении показать значение криминалистики для правосудия приписывают ей решение таких задач, которые входят в предметы иных правовых наук.

Ф. Майкснер (ФРГ) рассматривал криминалистику как науку “о сферах обнаружения преступлений, о методах их пресечения и предупреждения, а также выявления, подтверждения и выяснения фактов преступлений и установления виновного”[942]. Еще более широким представляется определение Ф. Кляйншмидта, с точки зрения которого криминалистика занимается “формами выявления преступлений, причин и целей преступной деятельности и методами ее разоблачения и предупреждения”[943]. Наконец, Э. Зеелиг считал, что криминалистика — это “собрание всех учений о расследовании преступлений” и что она “включает также те элементы уголовной феноменологии, которые необходимы криминалисту в практике расследования преступлений”[944].

Более четко, но также весьма широко трактует содержание криминалистики бельгийский криминалист Ф. Луваж. Он понимает криминалистику как учение о борьбе с преступлениями, подразделяемое на два раздела: расследование преступлений и уголовную политику. Расследо­вание преступлений включает в себя уголовную технику и уголовную тактику, уголовная политика — пенологию. Основание криминалистики в целом он видит в уголовном праве и уголовном процессе[945].

Столь широкие определения предмета науки не реализуются, когда речь заходит о ее содержании. Авторы этих определений, как правило, избирают все тот же путь описания методов и разделов естественных и технических наук, которые они фактически и считают криминалистикой. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно привести слова Ф. Майк­снера из его практического руководства “Техника допроса” (Мюнхен, 1956): “Вообще для сущности криминалистики характерно, что, в основном, только немногие области могут считаться подлинно криминалистическими, такие, как криминальная психология, дактилоскопия, судебная экспертиза письма и т. д. В большей же части криминалистика состоит из так называемых “вспомогательных наук”, которые в соответствующем преломлении находят применение в криминалистике”.

Третья группа определений предмета криминалистики вновь оживляет взгляды Г. Гросса о том, что криминалистика есть составная часть, раздел, отрасль криминологии. Эти взгляды в свое время получили достаточно широкое распространение.

По мнению Саида Эвиса (Египет), криминология включает в себя этиологию преступления, пенологию (область обращения с преступниками) и криминалистику, которую он рассматривает как область выявления преступников. Он считает, что такое понимание криминологии вполне оправдано в научных целях, ибо “если мы хотим понять явление преступления или правонарушения, нам нужно изучить преступный акт, исполнителя преступного акта и жертву... Мы должны изучить преступный акт: тип этого акта, время, когда он был совершен, место, где он был совершен, и способ его совершения”[946].

Эта концепция получила отчетливое выражение в статье А. Мергена (ФРГ) “Место криминалистики в криминологии”[947]. Сетуя, что “некоторые авторы ставят криминалистические дисциплины вне криминологии, другие считают криминалистику главной криминологической наукой”, что “повсюду царит неясность”, он утверждает, что “криминалистика является частной дисциплиной криминологии. Ее место находится внутри клинической (таким образом, практической или прикладной) криминологии в сфере диагностики... Криминалистику можно рассматривать как вспомогательную дисциплину диагностики, так как корректное применение криминалистических методов и техники дает возможность ставить диагноз”.

По мнению Мергена, ни один объект криминологии не может быть исследован целиком без криминалистики “с ее двумя дисциплинами — следственной тактикой и криминалистической техникой... При этом следственная тактика и криминалистическая техника дополняют друг друга вплоть до полного слияния”.

Без криминалистики нельзя обойтись и при изучении преступности как массового явления, ибо всякое прогнозирование предполагает знание того, что было вчера. При решении этих задач криминалистика необходима и социологам. “Каждый криминалист делает историю, каждый историк где-то криминалист”. Без криминалистики не могут обойтись также криминологическая социальная психология и виктимология, являющиеся элементами криминологии. В итоге он делает вывод, что даже те криминологи, которые в своей концепции криминологии не оставляют для криминалистики места, “используют криминалистику с большей или меньшей долей умения, более или менее неосознанно”.

Из рассуждений А. Мергена, прежде всего, можно сделать вывод, что у криминологов нет ясности не только в отношении места криминалистики в их науке, но и в отношении системы и содержания самой криминологии. Далее он смешал обычные междисциплинарные связи с системой науки, обосновывая принадлежность криминалистики к криминологии тем, что без данных криминалистики нельзя решить некоторые криминологические проблемы. Эта установка ведет его по пути расширения границ криминологии и включения в нее, кроме криминалистики, и других областей знания, без данных которых криминологам также трудно или невозможно обойтись. Между тем, если идти по этому пути, придется включить в криминологию математику, статистику, прогностику и другие науки, без которых уже не может обойтись современная криминология.

Включение криминалистики в криминологию, где она рассматривается наряду с методами социально-эмпирического исследования, чревато подменой ее последними, переоценкой их значения в решении криминалистических задач и в итоге полным растворением криминалистических знаний в столь расплывчатой по своим контурам криминологии.

Более дальновидные западные криминологи уже бьют тревогу в связи с проявлением подобных тенденций. Р. Хепп (ФРГ) в этой связи пишет: “В последнее время со стороны немецкой полиции наблюдается сильный интерес к методам эмпирического социального исследования. Считают, что эти методы, будучи поставленными на службу полиции, могут быть использованы для профилактики преступлений. Поскольку эта вера связана с надеждой на то, что изучение “социальных причин преступления” могло бы в той или иной степени заменить репрессивную борьбу полиции с преступлениями, постольку обращение к методам социального исследования неизбежно имеет следствием известный отказ от методов традиционной криминалистики, которая, вне всякого сомнения, была прежде всего наукой методов уголовного преследования и изучения обстоятельств дела... Не подлежит сомнению, что почитатели эмпирического социального исследования в рядах полиции переоценивают предмет своего почитания”[948].

Далее Хепп подробно обосновывает тезис о том, что основы эмпирического социального исследования переживают кризис по ряду причин, и в том числе в связи с обнаруживающейся ненадежностью применяемых методов. Выход из этого кризиса он видит в широком применении криминалистических методов, и прежде всего приемов допроса и проверки показаний. Нет необходимости спорить о том, пишет он, что дискутировалось в криминалистике уже в начале нашего века, и открывать “новые методы”, известные криминалистике уже десятилетия. Он заканчивает призывом не допускать смешивания или растворения друг в друге социологии и криминалистики, а развивать кооперацию наук на основе равноправного партнерства.

О кооперации, а не о слиянии пишут и сторонники четвертой группы определений криминалистики, рассматривающие ее как одну из судебных наук.

Строго говоря, четких определений криминалистики как судебной на­уки не существует, поскольку нет определений родового понятия “судеб­ная наука”. Из отдельных высказываний можно сделать приблизительный вывод, что под судебной наукой понимают использование, приспособление каких-либо знаний к решению задач правосудия, а ее главной целью — установление индивидуальности или приближение к ней.

По мнению Дж. Остербурга, научная дисциплина существует тогда, когда имеется масса фактов и разъяснены некоторые основные принципы исследования. В криминалистике двумя главными принципами являются идентификация и идентичность. Руководствуясь содержанием этих принципов, Остербург пытается отграничить криминалистику от других судебных наук. Он использует определение П. Кёрка: “Идентичность все философские авторитеты определяют как уникальность. Вещь может быть идентична только самой себе и никогда никакой другой вещи, поскольку все объекты во вселенной уникальны. Если бы это было не так, не могло бы быть идентификации в том смысле, в каком его применяет криминалист. Преклоняясь перед общепринятым научным употреблением термина “идентификация”, мы должны, однако, понять этот термин в более широком контексте, относя данный объект только к ограниченному классу. Это необходимо потому, что каждая наука имеет свою узкую сферу идентификации, которая может относиться к видам (в ботанике и зоологии), к составам (в химии) и минералам (в геологии и минералогии). В этом смысле криминалист идентифицировал бы объект как стружку, но не относил бы его к окрашенной поверхности, с которой она была взята. Он даже идентифицировал бы метку как отпечаток пальцев, не относя ее к руке, с пальцев которой были взяты эти отпечатки... Криминалист рассматривает идентификацию только как прелюдию к его настоящей функции — к индивидуализации... Криминалистика — это наука об индивидуализации. Она только побочно занимается идентификацией в обычном смысле”.

Дж. Остербург из этого высказывания делает вывод, что непонимание значения термина “идентификация” привело к тому, что “все содержание криминалистики началось с ошибочного определения, которое было несовместимо с наукой вообще”. Суть же в различении области криминалистики как отдельной науки об индивидуальности[949].

Выражая сказанное в принятых у нас терминах, можно сказать, что и Кёрк, и вслед за ним Остербург считают установление групповой принадлежности неспецифичным для криминалистики, задача которой заключается лишь в установлении идентичности объекта. Однако и этот признак они в конечном счете не используют для отграничения криминалистики от других судебных наук, поскольку, по их мнению, всякая судебная наука стремится к установлению индивидуальности. В итоге можно сделать вывод, что определение криминалистики как судебной науки ничего не дает, во-первых, потому, что не существует строгого определения понятия судебной науки в целом, а, во-вторых, потому, что не дается четких критериев различия между криминалистикой и другими судебными науками.

Существующие в западной науке различия — порой диаметральные — в определениях криминалистики естественно сказываются и при определении ее природы и системы. Ф. Луваж относит криминалистику к группе криминальных наук, то есть рассматривает ее как юридическую науку. Приблизительно такой же точки зрения придерживаются и те авторы, которые считают криминалистику частью криминологии. Те же, кто рассматривает криминалистику как эклектическую дисциплину или как судебную науку, видят в ней средство решения естественнонаучных или чисто технических вопросов. “Юрист передает проблему в руки криминалиста, — пишет Брэдфорд, — и ждет от него применения всех имеющихся научных знаний, профессиональных навыков и изобретательности, которые должны в сумме привести к правильному решению”.

Один из крупнейших немецких криминалистов Ф. Геердс последовательно придерживается взгляда на криминалистику как на самостоятельную неюридическую науку, корреспондирующую с уголовным правом и уголовным процессом. Однако он не дает ответа на вопрос о формах такого корреспондирования и не аргументирует своего мнения о неправовом характере криминалистики.

На взглядах Геердса есть смысл остановиться подробнее.

Фридрих Геердс, профессор университета во Франкфурте-на-Майне, приобрел широкую известность, издав в 1977-78 гг. двухтомное “Руко­водство” Гросса в его современной интерпретации. В 1981 г. в книге “Криминалистика” Геердс задумал изложить содержание этой науки с точки зрения ее предмета и функций[950].

Геердс определил криминалистику как учение о непосредственной ре­прессивной и превентивной борьбе с преступностью, которую ведут органы уголовного преследования. Предметом криминалистики является:

1) преступность, точнее — преступное поведение людей. Криминалист занимается преступным поведением людей как реальной действительностью, следовательно, криминалистика является наукой факта или эмпирической дисциплиной;

2) непосредственная борьба с преступностью — репрессивная и превентивная: преступления следует раскрывать, а уголовных преступников изобличать; преступное поведение следует предупреждать;

3) организация борьбы с преступностью.

Области, в которых криминалисты осуществляют свою теоретическую и практическую деятельность, это:

1) техника совершения преступлений;

2) криминалистическая техника — учение об инструментарии, средствах и методах, с помощью которых на основе вещественных доказательств должно быть раскрыто уголовное преступление или соответственно предупреждено или затруднено совершение преступления;

3) криминалистическая тактика, охватывающая исходную ситуацию расследования, розыск, психологию уголовного процесса;

4) организация борьбы с преступностью, понимаемая как оптимальное распределение задач и форм сотрудничества, как в национальной сфере, так и при международной кооперации.

По существу, Геердс таким образом изложил свои представления о системе криминалистики.

Рассматривая вопрос о связи криминалистики с другими науками, Ге­ердс кратко останавливается на решении этого вопроса в ряде стран За­пада. По его словам, если в Германии различают криминалистику и криминологию, то в Австрии криминалистику считают особой областью криминологии. В романских странах криминалистические проблемы рассма­триваются в рамках так называемой “полицейской науки” (“police techni­que”, “police scientifique”). В англо-американской сфере криминалистику или ее отдельные области рассматривают как “полицейскую науку” или “судебную науку”, понимая под этим, в основном, ее естественнонаучное содержание, относя остальные ее области к социологии или психологии.

Геердс видит различие между криминологией и криминалистикой в том, что если первая занимается формами проявления и причинами преступного поведения, то вторая имеет своей задачей, по возможности, предупреждать непосредственно угрожающие преступные деяния или же затруднять их совершение. Связь криминалистики с уголовным и уголовно-процессуальным правом заключается в учете их положений при разработке криминалистических средств и методов. Что касается таких наук, как статистика, химия, биология, медицина, психология, то их данные используются во всех разделах криминалистики, включая и организацию борьбы с преступностью.

Сугубо прагматический подход к криминалистике приводит к ее определению как искусства и техники расследования преступлений. “Я умышленно употребил эти два термина, — пишет Жан Непот, — искусство и техника, потому что они в равной степени используются при исполнении обязанностей следователя. Это искусство, потому что человеческий фактор в этой области играет основную роль... Из двух сле­дователей, находящихся в одинаковых условиях и располагающих одинаковыми средствами, один достигает успеха, в то время как другой терпит неудачу. Первый овладел своим “искусством”, а второй нет. Это, конечно, и техника. Расследование преступлений также является профессией, которой приходится овладевать как путем изучения теории на школьной скамье, так и на практике, занимаясь конкретными делами. Таким образом, криминалистика является функцией криминалиста и его способностей. Но она также является функцией его окружения, то есть совокупности данных, которые образуют условия, в которых криминалист осуществляет свою деятельность”. Из этих рассуждений следует вывод: “Трудно говорить о какой-то современной криминалистике. В этой области в один и тот же период, в разных странах и районах мира существует несколько уровней “современной” криминалистики”[951].

Не дает четкого ответа на вопрос о природе криминалистики и предлагаемая западными учеными систематика науки. Это либо перечень отрас­лей других наук, используемых в криминалистических исследованиях, либо упоминание о том, что криминалистика состоит из техники и тактики, но при этом и тактика трактуется как применение не собственно криминалистических знаний, а данных психологии, феноменологии, техники. Пожалуй, лишь Цбинден, Майкснер и Г. Вальдер несколько отошли от этой традиции.

В соответствии со своим определением предмета криминалистики Цбинден делит ее на три раздела: физические компоненты, психические компоненты и криминалистическую тактику. Под физическими компонентами им понимается, главным образом, учение о вещественных доказательствах, охватывающее следоведение и криминалистическую технику, под психическими компонентами — криминальная феноменология, криминальная психология и психология уголовного процесса.

Криминалистическая тактика изучает основанные на законе тактические условия расследования: быстроту расследования, выбор наиболее целесообразных процессуальных средств, объективное изучение обстоятельств дела, разработку планов расследования, быстрое выявление вещественных доказательств[952].

Ф. Майкснер определяет тактику (он называет ее полицейской тактик­ой в соответствии со своим представлением о криминалистике как о полицейской науке, “научной полиции”) как учение о целесообразных и правильных мероприятиях полиции при выполнении своих задач по расследованию. Он полагает, что она основывается на таких принципах, как предписания уголовного и уголовно-процессуального права; использование знаний из области криминалистической техники, использование опыта криминальной полиции, знание психологии людей, знание и применение законов логики; быстрота и целеустремленность в работе. Криминалистическая тактика, по его мнению, решает две группы вопросов: изучение тактических особенностей отдельных следственных действий и применение полицией особых тактических средств типа засад, наблюдения, ловушек и т. п.[953]

Г. Вальдер относит к предмету криминалистической тактики средства познания преступлений и обнаружения их признаков: подозрение, средства наблюдения, выявления и регистрации обстоятельств преступления или находящихся с ним в какой-то связи объектов; жизненный опыт; сведения о фактах физики, химии и других наук; экспериментальные и статистические истины; логические и математические методы познания, фантазию — все то, что он объединяет понятием “криминалистического мышления”[954].

Даже оставляя в стороне вопрос о целях, которыми руководствовался Вальдер при отборе указанных средств познания, нетрудно заметить расплывчатость его концепции, искусственность объединения под флагом криминалистического мышления процессуальных средств установления истины и мыслительных приемов.

Несколько отличны от изложенных взгляды на систему криминалистики Ф. Геердса, К. Геммера и Э. Кубе. По их мнению, наряду с криминалистической техникой и криминалистической тактикой формируются еще две области криминалистики — история криминалистики (или “историческая криминалистика”) и основы криминалистики. В раздел истории Ф. Геердс предлагает включить такие подразделы, как задачи, методика исследования и источники; периоды истории криминалистики; значение и возможности использования истории криминалистики[955]. В число “основ криминалистики” К. Геммер и Э. Кубе, сотрудники Криминалистического института Федерального управления криминальной полиции ФРГ, включают: 1) криминалистическое мышление (конструиро­вание подозрения, тактические преобразования и т. д.); 2) организацию работы полиции; 3) подготовку и повышение квалификации кадров; 4) переработку информации; 5) проблему коммуникации (имеются в виду коммуникации с неполицейскими областями управления, и особенно с населением)[956].

Мы уже имели возможность высказать свое отношение к предложению включить историю науки в предмет криминалистики, высказывавшееся и у нас. История — это результат познания развития науки, взгляд на нее со стороны, когда она является предметом изучения. С нашей точки зрения, история любой науки, в том числе криминалистики, предмет не ее самой, а специальной исторической науки, типа истории естествознания и техники.

Что же касается предлагаемых на Западе “основ криминалистики”, то ознакомление с их содержанием убеждает нас, что они не могут рассма­триваться как теоретические основы науки, содержат вопросы преимущественно управленческого характера, имеющие общее значение не то­лько для борьбы с преступностью, но и для всей деятельности полиции.

Неясность представлений о предмете и системе науки, содержании ее составных частей, ее месте в системе научного знания, характерное даже для тех западных криминалистов, которые считают криминалистику самостоятельной наукой, свидетельствует, несомненно, о неразработанности ее теоретических основ и уступках бихевиоризму и неофрейдизму. “На первый взгляд, — пишет Дж. Остербург, — наука о поведении человека (бихевиоральная наука) кажется чем-то отдаленным от проблем криминалистики и ее потенциальные возможности едва используются при решении вопросов об уголовной ответственности... Однако более широкий подход требует, чтобы вместе с естественными науками в развитии общей теории расследования также участвовала наука о поведении”[957]. На практике это означает внушение подозреваемому уверенности, что имеются доказательства его вины (о законности такого внушения и его средствах предпочитают умалчивать или цинично рекомендуют обман подозреваемого), исследование связи между обменом веществ у алкоголиков и наркоманов и формами их преступного поведения и т. п. Сомнительно, чтобы подобные данные “науки о поведении” могли способствовать развитию криминалистики.

Отсутствие теоретических основ как препятствие к развитию научной криминалистики признают и сами западные криминалисты. “Бесспорно, что в криминалистике был достигнут определенный прогресс, причем на широком фронте, — отмечал П. Кёрк. — Однако при тщательном рассмотрении данного вопроса выявилось, что в большей части этот прогресс имеет скорее технический, а не фундаментальный, практический, а не теоретический, преходящий, а не постоянный характер. Есть много людей, умеющих устанавливать конкретное оружие, из которого был произведен выстрел, но мало или вовсе нет людей, которые могли бы привести хоть один фундаментальный принцип установления огнестрельного оружия. Исследователи документов постоянно идентифицируют почерк, но учащимся, занимающимся у этих самых людей, трудно было бы различить основные применяемые при этом принципы. Короче говоря, в области криминалистики существует серьезный пробел в теории и в основных принципах в противоположность имеющемуся большому разнообразию эффективных практических методик”[958].

Эта слабость теории, а подчас и полное отсутствие каких-либо исходных теоретических посылок проявляются и в той проблематике, которая считается актуальной для разработки. Брэдфорд, например, считает такими проблемами меры по отношению к водителю, находя­щемуся под влиянием алкоголя или наркотиков, лабораторные исследования наркотиков, медикаментов и ядов и т. п. Практическая же реализация того, что на Западе чаще всего именуют криминалистикой, — это физические, химические, судебно-медицинские и подобные исследования. В этом можно убедиться, ознакомившись со структурой экспертных лабораторий[959]. Перспективы же развития криминалистики как самостоятельной науки оцениваются пессимистически: “Мы не можем обманом заставить себя поверить в то, что научные методы будут раскрывать большинство преступлений, — пишет профессор Северо-Западного университета США Ф. Инбау. — Сначала вам нужно добыть подозреваемого, а обычно на месте происшествия не оказывается никаких улик. Тогда полиция прибегает к осведомителям. После этого полиция находит подозреваемого и начинает его допрашивать; при этом она пытается получить от него признание...”[960] Осведомитель — вот центральная фигура “научного расследования”, преступников обнаруживают “не с помощью пальцевых следов, радио в наручных часах или блестящей дедукции. Для этого требуется ежедневная работа полиции — наем осведомителей, слежка за известными полиции взломщиками и допрос подозреваемых лиц”[961].

После таких откровений закономерным является признание, что “Великобритания не имеет организованной системы научного расследования... Полицейский не понимает ученого, а ученый не понимает полицейского”[962]. Это типично не только для Великобритании, но и для многих других стран.

* * * * *

Предпринятый краткий обзор близкой по проблематике западной литературы явно свидетельствует в пользу российской криминалистики, не только опирающийся на развитую теоретическую базу, но и четко представляющей себе свою роль и место в системе средств борьбы с преступностью.

Заключение

авершая работу над Курсом, нам хочется хотя бы вкратце охарактеризовать современное состояние криминалистической науки и той общественно-политической ситуации, в которой она сейчас существует и развивается.

Распад СССР повлек за собой разрыв многочисленных творческих и деловых связей между криминалистами страны и их коллективами. Ослабло, а порой и совсем прекратилось общение между ними, нарушились творческие связи, и лишь тоненькие ниточки личных контактов между отдельными учеными все еще позволяют получать скудную информацию о закордонных делах тех, кто раньше плечом к плечу решал общие задачи. В силу чисто экономических причин для многих из нас стало недоступным участие в научных и научно-практических конференциях, которые, к тому же, стали явлением чрезвычайно редким и обычно сугубо локальным. Исчезли пользовавшиеся большой популярностью сборники “Следственная практика” и “Вопросы борьбы с преступностью”. С огромными усилиями преодолевает финансовые трудности высокопрофессиональный украинский сборник “Криминалистика и судебная экспертиза”, а для криминалистов других стран СНГ он вообще уже стал недоступным.

Но на фоне всех этих негативных явлений заметно растет криминалистики, что связано с разгулом преступности во всех странах бывшего СССР. В России ощущается острая нехватка преподавателей криминалистики, особенно в системе учебных заведений МВД, заметно увеличивших выпуск специалистов для органов расследования и внутренних дел. Центр научной мысли вновь, как когда-то в прошлом, переместился на кафедры вузов, которые в ряде случаев не только сохранили, но и приумножили свой научный потенциал, приобрели большую самостоятельность и свободу творчества, о чем убедительно свидетельствует появление сразу нескольких вузовских учебников криминалистики, написанных разными кафедральными коллективами, публикация ряда монографий, ставших заметным явлением в науке, в том числе по проблемам криминалистических теорий прогнозирования, временных связей и отношений, диагностики, общей теории судебной экспертизы, по таким животрепещущим вопросам практики, как преодоление противодействия расследованию, борьба с незаконным оборотом наркотиков, с организованной преступностью и др. (труды Ю. Г. Корухова, Л. Г. Горшенина, В. М. Мешкова, Н. Н. Лысова, Н. П. Майлис, Е. Р. Россинской, Г. М. Меретукова, Т. В. Аверьяновой, В. Н. Карагодина, В. А. Образцова, О. Я. Баева и многих других). Все это внушает оптимизм и надежду на восстановление традиционных связей между криминалистами, ныне разделенными пограничными столбами.

Есть и другие признаки оживления в науке: создана специальная Высшая школа МВД в Саратове, призванная готовить экспертов для системы МВД. Возобновились традиционные криминалистические чтения в Академии МВД, появились авторские лекционные и научные криминалистические курсы (В. А. Образцов, В. Е. Корноухов), в последние 2-3 года около десяти ученых-криминалистов стали докторами наук.

Российская криминалистика жива и успешно развивается. Избавившись от немногочисленных идеологических догм и “классового подхода” (что, к счастью, не составляло особенного труда для нашей науки, поскольку эти догмы механически привносились извне и всегда носили лишь директивный характер, никак не влияя на сущность и содержание науки), российская криминалистика открывает новые горизонты как равноправный партнер мирового научного сообщества.