Засекреченные приключения Шарлотты Бронте 5 страница

Я почувствовала, что краснею.

– Ну, не совсем.

Хотя страдания Джейн Эйр меня вовсе не привлекали, страстный любовный роман с родственным по духу мужчиной – дело совсем иного рода; поистине фантазия способна осуществить мечты, в которых жизнь отказывает.

Еще один пинок Энн заставил меня опомниться.

– Должна попросить вас никому не говорить, что эту книгу написала я, – сказала я Гилберту Уайту. – Это секрет, известный только моим сестрам и моему издателю.

– Для меня будет большой честью оправдать ваше доверие, – сказал он словно бы со всем прямодушием. – Я мало что читаю, кроме религиозных трактатов, но непременно куплю и прочту вашу книгу. – В его глазах мелькнула внезапная мысль. – Если я пришлю вам мой экземпляр, вы его подпишете?

Гордость и благодарность согревали меня, когда я кивнула.

– Куда мне адресовать мою бандероль?

– Она найдет меня в доме священника, Хоуорт, Йоркшир.

– Благодарю вас от всего сердца. Мне никогда еще не доводилось знакомиться с писательницей, – дивился Гилберт Уайт. Затем он добавил с осторожностью: – Мисс Бронте…

Предвкушение овладело мной, и, хотя я остерегалась определить, что именно я ждала услышать от него, у меня перехватило дыхание.

– Изабель вам ничего не отдавала?

– Да нет, – ответила я, ошеломленная, разочарованная и смутно встревоженная. – Что она могла мне дать?

Гилберт Уайт огорченно пожал плечами.

– Не знаю. Даже не знаю толком, почему я спросил. Полагаю, я просто надеялся, что Изабель дала вам что‑то, ну, что угодно, что могло бы пролить свет на причину ее смерти.

Это звучало убедительно, и все‑таки во мне шевельнулась тревога. Мне вспомнилось, как Изабель судорожно сжимала свой саквояж, будто боялась, что его украдут. Что такое она прятала, чтобы ради этого кто‑то пошел на убийство? Я подумала о разгроме нашей комнаты в «Кофейне Капитула». Кто‑то верит, будто теперь я обладаю каким‑то неизвестным сокровищем?

И Гилберт Уайт разыскивает тот же предмет? Если так, не замешан ли он в том, что произошло со мной… и с Изабелью?

Тогда я не догадывалась, что мои подозрения могут быть оправданны. Видя слезы отчаяния и горя в его глазах, я внутренне упрекнула себя за свое недоверие. Каких бы преступлений я ни была очевидицей, какие невзгоды не терпела бы, не следует подозревать всех, с кем я знакомлюсь, в дурных намерениях.

– Сожалею, что ваша сестра не доверила мне чего‑либо полезного, – сказала я. – Разумеется, я бы с радостью вручила это вам, но, увы, я не получала от нее ничего. Сожалею, что не могла помочь больше.

– Вы мне очень помогли, – сказал Гилберт Уайт со всей искренностью. – А теперь, боюсь, я слишком долго злоупотреблял вашей добротой. – Вставая, он протянул мне руку. – Благодарю вас и всего хорошего, мисс Бронте.

Когда я сжала его руку, наши взгляды встретились, я ощутила теплое, крепкое пожатие его пальцев и то же электризующее ощущение, как когда только его увидела. И меня исполнило необъяснимое предчувствие, что наступит день, когда мы окажемся неизмеримо важными друг для друга. Я увидела отражение моей встревоженности в глазах Гилберта Уайта и поняла, что и он испытал то же самое.

– Ты считаешь, что я говорила с мистером Уайтом слишком откровенно, ведь так? – спросила я Энн, когда мы ехали в кебе в сторону Патерностер‑роу.

– Эмили не понравилось бы, что наш секрет был доверен незнакомому человеку, – сказала Энн с тихим упреком. – Однако он выглядит надежным.

– Ты так считаешь? – сказала я.

– Да. Хотя у меня была лишь краткая возможность оценить его характер, я чувствую, что он – человек, соблюдающий свои обязательства.

Тем не менее моя тревога не рассеивалась. Если Изабель планировала встретиться с братом, почему она не упомянула об этом? Или она боялась как раз его?

– Мистер Уайт совсем не похож на свою сестру, – заметила Энн.

То, что и я не заметила сходства между ними, усугубило мою тревогу. И все же я предпочла положиться на Гилберта Уайта, лишь бы не допустить мысли, что негодяй способен пробудить во мне те особые чувства, которые охватывали меня в его присутствии.

– Сестры и братья бывают совершенно не похожи, Энн. В конце‑то концов, ты и я не имеем никакого сходства с Брэнуэллом.

Наш кеб остановился на перекрестке. Выглянув в окошко, я увидела другие черные наемные экипажи. Мне вспомнился тот, который я видела по дороге в оперу, и я содрогнулась при мысли, что кто‑то может все еще преследовать меня.

А если так, то не Гилберт ли Уайт?

Дурным предчувствиям вопреки я не сумела подавить надежды, что мы встретимся снова.

Неумолимая сила времени равно влечет нас мимо хорошего и дурного; всему должен наступить конец. Мое великое приключение закончилось, и я едва могла поверить в его реальность. Мое тело ослабло из‑за недостатка еды и сна, но даже предвкушая возвращение домой, я была бы счастлива вновь его пережить.

Дождь хлестал в окна купе второго класса поезда, увозящего нас на север. Я смотрела на проносящиеся за стеклом пейзажи – монотонное зрелище серого неба и намокших полей. Энн сидела рядом со мной и писала. Единственными другими пассажирами были два джентльмена: один сидел по ту сторону узкого прохода в передней части купе, а второй – в задней. Я смотрела на них без особого любопытства. На обоих были городские сюртуки, брюки и шляпы, оба читали газеты. Волосы и баки одного были рыжими, тогда как второй был темноволос.

С унылым вздохом я открыла мою записную книжку и занесла в нее наши расходы на поездку. Мы с Энн потратили четырнадцать фунтов – огромную сумму. Нашу первоначальную цель мы осуществили, однако сверх того – что? Я чувствовала, будто пережила за эти несколько дней много больше, чем все былое, взятое вместе, и все‑таки теперь я возвращалась к прошлому тихому существованию. Увижу ли я Лондон еще раз? Я лелеяла слабую надежду получить весточку от Гилберта Уайта. Монотонный перестук колес, тоскливый гудок паровоза, жесткое деревянное сиденье и сырой холодящий воздух подчеркивали безотрадность и пустоту окружающего. Казалось, не было ни малейших шансов узнать подоплеку убийства Изабели Уайт. Пока колеса отстукивали мили, я тоскливо прикидывала, что меня ожидает дома. Простит ли меня Эмили? Найду ли я Брэнуэлла в еще худшем состоянии?

Вечером, когда мы подъезжали к Лидсу, на поезд обрушилась гроза. Грохот грома заглушал металлический лязг колес. Снаружи вспышки молний на миг озаряли город; струи дождя, косо пронизывающие дымный воздух, превращали фонари в желтые полоски. Мы с Энн собрали наши книги и сумки, готовясь к остановке на Лидском вокзале, как вдруг брюнет, сидевший перед нами, вскочил. Он направился к нам, схватил Энн и сдернул ее с сиденья. Энн испустила испуганный крик. Я охнула в тревоге.

– Сэр, что вы делаете? – вскричала Энн.

Он заломил ей руки за спину и потащил по проходу. Энн в ужасе вопила, пытаясь вырваться.

– Отпустите ее!

Я вскочила на ноги. И потеряла равновесие из‑за покачивания вагона, когда рванулась к сестре. Ужас оледенил меня. Мне стало ясно, что, покинув Лондон, мы не избавились от опасности. Я схватила Энн за локоть и попыталась высвободить ее, но хватка мужчины не ослабла. Почему этот незнакомец напал на нее? Вопли Энн прорывались сквозь раскаты грома. У меня возникла жуткая мысль. Он – убийца Изабели Уайт? И последовал за Энн и мной сюда, чтобы убить и нас?

– Прошу, помогите нам! – воззвала я к рыжему мужчине в конце купе.

Он шел по проходу, хватаясь за сиденья, чтобы устоять на ногах. Вспыхнула молния, и я увидела его лицо. Грубые черты выражали коварное злорадство. Спасителем он не мог быть никак. Я отпрянула в то мгновение, когда он попытался схватить меня. Вскрикнула, увернулась и упала поперек сиденья. Он схватил меня за шиворот. Я поняла, что он сообщник брюнета. Он вздернул меня на ноги, воротничок врезался мне в горло, и я захрипела. Энн все еще кричала. С силой, рожденной паникой и стремлением спастись самой и спасти мою сестру, я метнулась к окну. Воротничок разорвался. Я заколотила ладонями по стеклу и сумела открыть окно. Дождевые струи захлестнули купе.

– Помогите! – закричала я. – Кто‑нибудь, молю, помогите нам!

Грохот паровоза и бури заглушил мой голос. Поезд катил дальше. Рыжий забрался на сиденье следом за мной; я брыкалась, вырывалась и увидела, что брюнет одолевает Энн, чьи крики и попытки высвободиться все больше слабели. Он почти стащил ее на пол.

– Энн! – закричала я. – Нет!

Рыжий прижал мне к носу и рту жесткую тряпку, разившую химикалиями. Тошнотно‑сладкие пары проникли мне в легкие, пока я задыхалась и хрипела. В глазах у меня потемнело, и мучительное головокружение сковало все тело. Рявкнул гром, и мрак поглотил меня.

Далекие голоса и торопливые шаги мешались во тьме с оглушительным лязганьем и громыханием. Запаху дыма сопутствовал плеск воды, пока ко мне постепенно возвращалось сознание. Я лежала на твердой поверхности; голова у меня раскалывалась, а во рту пересохло. Тревога, порожденная жутким воспоминанием, пробудила мои затуманенные умственные способности.

Мои веки разомкнулись. Глаза ослепил свет. Я попыталась сесть, но головокружение одолело меня. Грубая тяжелая ткань прикрывала меня до подбородка, и я заворочалась под ней, крича: «Энн!»

Смутное лицо Энн наклонилось надо мной.

– Милая Шарлотта! – Ее лицо было бледным и осунувшимся. – Благодарение Богу, ты очнулась!

– Эти люди… Где они? – Задыхаясь от тревоги я стиснула руки сестры.

Энн сказала с ободряющей улыбкой:

– Не бойся, Шарлотта. Мы теперь в полной безопасности.

Я расслабилась, хотя продолжала недоумевать.

– Где мы?

– На Лидском вокзале. В кабинете начальника станции…

– Мои очки…

Энн надела очки мне на нос, и все вокруг приобрело четкость. На стенах висели разноцветные карты британских железных дорог. Я увидела комнату, где находился письменный стол, книжные шкафы, диван, на котором я лежала под одеялом, и несколько стульев.

– Как мы попали сюда? – Теперь я узнала шум прибывающих на станцию поездов и голоса торопящихся людей. За окном лил дождь. – Что случилось с нами?

Дверь отворилась. Энн сказала через плечо:

– Войдите, моя сестра наконец пришла в себя.

В комнату вошел Гилберт Уайт. Какое неописуемое изумление я испытала!

– Еще раз здравствуйте, мисс Бронте, – сказал он, сочувственно глядя на меня. Его темные волосы были мокрыми, черный сюртук влажно липнул к телу. – Как вы себя чувствуете?

– На редкость плохо, но вполне живой. – Я села прямо, борясь с головокружением. – Что вы тут делаете?

– Мистер Уайт спас нас, – сказала Энн, благодарно глядя на него.

– Ничего не понимаю. – Ошеломленная всем, произошедшим за эти краткие минуты, я покачала головой и поморщилась от боли. – Что случилось?

Гилберт Уайт примостился на стуле рядом. Его щеки были все в синяках, а белый воротничок разорван, но выглядел он полным сил, его мужественная внешность только выиграла от этих повреждений.

– Я ехал на том же поезде, что и вы. Когда я сошел на этой станции, то увидел, как двое мужчин вылезли из вагона впереди моего, поддерживая женщину, которая была словно не в силах идти сама.

– Это была ты, Шарлотта, – пояснила Энн. – Напавшие на нас мужчины каким‑то образом тебя усыпили.

– Наверное, с помощью химикалии на тряпке, которую они прижали к моему лицу. – Сухость в горле превратила мой голос в сипение, и Энн подала мне стакан с водой, которую я благодарно выпила. – Что это могло быть такое?

– Вероятно, эфир, новое средство, с помощью которого хирурги усыпляют пациентов перед операциями, – объяснил Гилберт Уайт. – Сначала я не понял, что этой женщиной были вы, так как ваше лицо было от меня скрыто. Затем я услышал крики в вагоне, из которого сошли эти двое. Я поспешил туда, заглянул в купе и увидел на полу вашу сестру, связанную и с кляпом во рту.

– Ах, Энн! – сказала я в ужасе. – Тебя ранили?

– Вовсе нет, только напугали. Когда мистер Уайт вытащил кляп, мы узнали друг друга. Я умоляла его спасти тебя. Он позвал железнодорожных служащих помочь мне и побежал за похитителями.

– Я увидел их перед вокзалом, – сказал мистер Уайт. – Они усаживали вас в наемный экипаж. Один влез следом за вами. Я успел ухватить второго и сбить его с ног. Экипаж уже покатил. Я прыгнул внутрь. Тот, что был там, вступил со мной в драку, но я вышвырнул его на мостовую и приказал кучеру вернуться к вокзалу.

– Он внес тебя внутрь, – сказала Энн, – и получил разрешение начальника станции уложить тебя здесь.

– От всей души благодарю вас, сэр, – сказала я, преисполненная признательности. – Право, я убеждена, что обязана вам жизнью. Куда они меня везли?

– К несчастью, у меня не было возможности расспросить их, так как они скрылись весьма торопливо.

Энн сказала:

– Мистер Уайт в первую очередь позаботился о твоей безопасности. – Она улыбнулась ему, и я поняла, что своими поступками он завоевал ее уважение. – Он не мог покинуть тебя и погнаться за ними.

Чтобы мужчина поступил так ради меня! Будто осуществились фантазии, которые поглощали меня в дни моей юности, когда я сочиняла, как меня спасает герцог Заморра, воображаемый герой моих грез. Меня охватил блаженный трепет.

Гилберт Уайт внимательно всмотрелся в меня.

– Цвет лица у вас стал заметно лучше. – Намек на улыбку смягчил суровую серьезность его черт.

Не догадался ли он о моих мыслях? Стыдясь, что он мог заметить, как я покраснела, я напомнила себе, что я уже не глупенькая девочка, а приключение этого вечера не было фантазией. Мы все трое могли получить тяжкие увечья, если не хуже.

– Но что было нужно от меня этим людям? – сказала я Энн. – Они что‑нибудь украли у нас?

– Перед тем как покинуть вагон, они пролистали наши книги и вытряхнули наши сумки, но все тут в целости. – Энн кивнула на наш кофр, на котором лежали другие наши вещи.

– Им была нужна только я, – сказала я даже в еще большей тревоге и растерянности. – Но для чего?

– Я слышала, что мужчины иногда похищают женщин с бесчестными намерениями, – пробормотала Энн, опуская глаза от отвращения к преступлению, на которое намекнула.

– Но я склонна думать, что случившееся со мной относится к цепи событий, порожденных убийством, – сказала я. – Один из них мог быть тем, кто погнался за мной в опере, а другой разгромил нашу комнату в «Кофейне Капитула». Хотя у меня нет того, что они ищут, возможно, им кажется, будто я способна привести их к цели.

– Если так, то один из них убил мою сестру. – Гилберт Уайт поднялся на ноги. На его лице оживление мешалось с тревогой; он начал беспокойно расхаживать по кабинету. – Если мы не выясним подоплеку этих преступлений и не схватим преступников, нападения на вас, несомненно, будут продолжаться. Единственный способ добиться отмщения за Изабель и защитить вас, это обеспечить поимку этих людей. Я сообщил о случившемся местной полиции, но я толком не рассмотрел похитителей. – Он обернулся ко мне, в его блестящих глазах светилась надежда. – Может быть, вы способны описать их?

– Должна с сожалением признаться, что не обращала на них внимания, пока не стало слишком поздно, – сказала я грустно.

– Как и я, – подтвердила Энн.

– Однако нужно попытаться вспомнить о них как можно больше, – добавила я.

Но тут в кабинет вошел начальник станции, краснолицый мужчина, облаченный в форму железной дороги.

– Прошу извинения, – сказал он. – Просто хотел справиться, как себя чувствуют барышни.

Мы с Энн заверили его, что чувствуем себя хорошо.

– Жаль, что подобное произошло с вами на нашей железной дороге, – сказал он. – Боюсь, вы пропустили последний поезд на Кейли, но утром будет следующий. А пока, если вы нуждаетесь в ночлеге, могу порекомендовать гостиницу «Белый конь».

Я поблагодарила его, и мой взгляд упал на рисунок в рамке у него на столе. Миниатюрный портрет женщины с детьми, несомненно, его семьи. И на меня снизошло вдохновение.

– Сэр, – сказала я, – не одолжите ли вы мне карандаш и лист бумаги? – Мистеру Уайту я пояснила: – Я нарисую лица мужчин, которые напали на нас.

Рисование было любимым моим развлечением, хотя особым талантом я не отличаюсь. Когда я села к столу и начала набросок, моей рукой овладела страшная дрожь, не имевшая никакого отношения к недавним событиям. Мои рисунки – как и мои истории – это зеркало моей души. Когда я рисую для кого‑то или читаю вслух написанное мною, я жажду похвалы и страшусь критики. А если при этом присутствует мужчина, я ощущаю себя наиболее уязвимой. Когда же это мужчина, к которому я питаю особые чувства, пьянящая неприличная теплота разливается по моему телу почти так, будто я раздеваюсь перед ним. И теперь я ощутила эту теплоту, пока рисовала рыжего злодея. Энн предлагала дополнения, а Гилберт Уайт стоял возле меня и смотрел.

– Каким завидным талантом вы обладаете! – сказал он.

– Вы слишком добры, сэр, – отозвалась я с неловким смешком.

Но его похвала привела меня в восторг. Всплыли нежданные воспоминания, усугубляя мое волнение. Я увидела себя дома девять лет назад за наброском портрета Уильяма Уэйтмена. Когда он подошел взглянуть на свой портрет, он прикоснулся губами к моей щеке в быстром дерзком поцелуе. Сколько дней я потом пылала! Я вспомнила классную комнату в Бельгии, где я читала вслух написанное мною французское эссе. Мой наставник – человек, которого я одно время любила до исступления, – не скупился на язвящую критику, пока я не расплакалась. Потом он был сама сочувственная доброта. Какие страсти он будил во мне! Никогда бы я не позволила ему узнать, как я жаждала прикосновения его руки.

Руки Гилберта Уайта теперь опирались на стол возле меня. Эти сильные чистые руки, которые вырвали меня, мою жизнь из смертельной западни. Мысль о том, как он нес меня, спасая, безмерно меня взволновала. Я осмелилась поднять на него взгляд – и мгновенно погрузилась в непроницаемые глубины его глаз. В крайнем смущении я отвела глаза и занялась набросками, пока оба портрета не были готовы.

– Очень похожи, и совсем, как живые, – сказала Энн.

– Уверен, что они помогут разыскать этих людей, – сказал Гилберт Уайт. – Но сейчас, прошу, мисс Бронте, разрешить мне проводить вас и вашу сестру в гостиницу.

Я с радостью согласилась, так как мне были дороги его защита и общество. Он усадил нас в экипаж и доехал с нами до гостиницы «Белый конь». Когда мы выходили из экипажа, нас заволок ядовитый зеленовато‑желтый туман. Холод просочился сквозь мою мокрую одежду, и все‑таки мне было тепло, будто от жара огня, пылающего во мне.

– Прошу прощения за нарушение ваших планов, – сказала я, страшась, что мистер Уайт просто исполнял то, что считал своим долгом.

– Я рад помочь вам. – Мистер Уайт заплатил кучеру и поднял наш кофр.

Как ни была я ободрена его видимой искренностью, все же меня ставило в тупик, каким образом Гилберт Уайт оказался в одном поезде со мной.

– Могу я спросить, что привело вас в Лидс? – спросила я.

– Я направляюсь в Брэдфорд, чтобы сообщить моей матери о смерти Изабели, – сказал Гилберт Уайт, открывая дверь гостиницы.

Меня охватила жалость к нему – такая скорбная обязанность! И я устыдилась моего недоверия.

– Я тоже опоздал на поезд и должен буду переночевать тут, – добавил он.

Войдя в гостиницу, мы с Энн сняли номер наверху, а мистер Уайт – на первом этаже. Он проводил нас до нашей комнаты, чтобы убедиться, что все в порядке. Я услышала, как он проверил замок на двери, но воздержалась смотреть на него, притворяясь, будто рассматриваю бедные занавески на окнах и обои в цветочек. Его присутствие в комнате, где мне предстояло спать, вызвало у меня постыдные мысли.

– Ну, эту ночь вы проведете в безопасности, – сказал мистер Уайт. – Я сплю чутко и услышу, если кто‑то попытается подобраться к вам.

Его слова, долженствовавшие меня успокоить, раскололи мои чувства. Как ни была я рада иметь его поблизости, не было ли наше пребывание под одним кровом нарушением приличий? Мне вспомнилась тревога, которую я испытала, когда он спросил, не дала ли мне чего‑нибудь Изабель. Что я знала о нем, кроме того, что он сам мне говорил?

Нерешительно я вышла за ним в коридор, пока Энн осталась в комнате.

– Сэр… – начала я, ища способ рассеять сомнения, не оскорбив его.

У меня ведь было только его объяснение, что произошло между ним и напавшими на меня мужчинами после того, как он их нагнал. А что, если он их сообщник? Эта ужасная мысль лишила меня голоса. Мистер Уайт ждал, что я заговорю, и в его выражении внезапно появилась настороженность. Мы были пленниками узкого коридора; единственная лампа светила неверно и смутно. Прислуга гостиницы и постояльцы уже удалились ко сну. Моя спина была прижата к стене, сердце мое колотилось от томительного соединения страха и неприличных чувств, возникших во мне к этому мужчине, которому я не могла доверять вполне.

Наконец он заговорил:

– Могу ли я сопроводить вас завтра до Кейли? – Его голос был мягким, взгляд властным. – После того, что произошло сегодня вечером, вам не следует ехать одним.

Это мгновение напомнило мне, как страх способен усилить притягательность. Я ощутила почти необоримое желание прикоснуться к синякам на его щеке.

– Но ведь это причинит вам неудобства, – еле выговорила я.

– Это доставит мне удовольствие, – сказал он с мрачной настойчивостью.

Внутри я вся трепетала, все частицы моего существа восприняли намек, что Гилберт Уайт испытывает то же притяжение, что и я. Исполнившись надежды, соперничающей со страхом, я немо кивнула.

Блеснула его редкая улыбка.

– Тогда спокойной ночи и до завтра, мисс Бронте, – сказал он и спустился по лестнице.

Не дыша, я обессиленно стояла в коридоре, пытаясь собраться с мыслями. Возможно, мои недавние злоключения внушили мне недоверие ко всем людям. Если у Гилберта Уайта действительно были бы дурные намерения, он не стал бы меня спасать. Нас связала общая цель, как и властная алхимия, которая притягивает мужчину и женщину друг к другу.

Вот так я подкрепляла свое доброе мнение о мистере Уайте, но позднее, лежа в кровати, я снова задумалась о нем. Была ли я действительно в безопасности под защитой моего спасителя и возможного искателя моей руки? Или же он – злодей, выжидающий своей минуты, пока строит планы моей гибели? Перед тем как наконец уснуть, я припомнила предчувствие, возникшее у меня при моей первой встрече с Гилбертом Уайтом. Что могло оно означать?

Готовясь описать события, происходившие после моего возвращения в Хоуорт, я внезапно вспоминаю, что моя версия охватывает лишь часть истории. Другая ее часть принадлежит моей сестре Эмили. Тогда я понятия не имела о ее душевном состоянии, так как отношения между нами стали до того плохими, что мы почти не разговаривали, а позднее непоправимое заставило Эмили умолкнуть навеки. И теперь я оказалась перед трудным выбором: допустить ли, чтобы она осталась безвестной миру, как она того желала, или же открыть ее натуру во всей трагической человечной полноте? Истина требует поступить наперекор ее желаниям. Это единственная моя надежда снять покров со всех фактов, составляющих мою историю.

Стол передо мной загроможден дневниками, оставшимися от Эмили. То, что она вытерпела на протяжении недель после убийства Изабели Уайт, скрыто в словах, которые я почерпнула из этих дневников. Да простит меня Бог, если я осквернила ее память правдивости ради. С великим страхом я открываю дневник того года, переписываю ее рассказ.