Засекреченные приключения Шарлотты Бронте 3 страница

– Вы желали видеть меня, сударыня? – сказал он голосом благовоспитанным, но с некоторым недоумением.

В ужасе я прищурилась на него сквозь очки. Он был стройным, с бритым лицом, гладко причесанными каштановыми волосами и короткими бачками. Одет в темно‑серый летний сюртук; светлые брюки, туго накрахмаленная белая рубашка и синий шелковый галстук.

– Вы мистер Смит? – еле выговорила я.

– Да. – В его вежливом тоне проскользнуло легкое нетерпение.

Джордж Смит оказался моложе, чем я ожидала, – лет двадцати пяти, не больше, – и очень красивым. Темные умные глаза, правильные черты лица, сильный подбородок с ямочкой и матовый цвет лица. Я совсем растерялась, так как в присутствии привлекательных мужчин чувствую себя неловко. То, что я их совершенно не интересую, было болезненным уроком, преподанным мне очень рано. Я порылась в ридикюле, достала письмо, которое захватила с собой в Лондон, и протянула его мистеру Смиту. Он просмотрел письмо, и в его лице я прочла растерянность.

– Откуда оно у вас? – спросил он, глядя на меня и Энн с глубоким подозрением.

– Вы послали его мне, – выпалила я, затем понизила голос, чтобы в магазине никто больше меня не услышал. – Я Каррер Белл.

У Джорджа Смита отвисла челюсть.

– Вы? – воскликнул он в изумлении. – Вы…

– Шарлотта Бронте, – сказала я, подавив рвущийся наружу смех. – А это – моя сестра Энн Бронте, которая пишет под псевдонимом Эктон Белл. Мы приехали представить вам зримое доказательство, что нас по меньшей мере двое.

Моя прямолинейность, вероятно, убедила мистера Смита, так как его лицо осветила ошеломленная улыбка.

– Как чудесно наконец‑то познакомиться с вами! – Он пожал руку мне, затем Энн. – Это большая честь.

Если его разочаровал вид прогремевших Беллов во плоти, то он ничем этого не выдал. Голова у меня закружилась от облегчения, и я словно со стороны слышала, как я и Энн вежливо ему отвечаем. Мистер Смит проводил нас в небольшую комнату, пригласил сесть в кресла, а сам примостился на письменном столе, загроможденном книгами, бумагами, перьями и чернильницами.

– Вы, должно быть, отправились сюда сразу же, как получили мое письмо, – сказал он, все еще сияя от возбуждения.

– Мы… мы уехали из Хоуорта в тот же день и приехали в Лондон сегодня утром.

Отчаянно покраснев, почти не в силах говорить от волнения, я добавила:

– Мы приносим извинения, что явились без приглашения и без предупреждения, но мы хотели, чтобы вы как можно раньше узнали, что Энн – автор «Незнакомки из Уайлдфелл‑Холла» и что я не нарушала мой контракт с вами.

– А, да. Ну, раз вы обе здесь, недоразумение разъяснилось. – Мистер Смит добавил с большой искренностью: – Прошу простить меня, что я усомнился в вас, и выразить, какая радость познакомиться с истинно великим автором.

Чудесная фраза – куда большее признание, чем я могла надеяться! Совсем завороженная, я прошептала:

– Сэр, вы слишком добры… Я благодарю вас… да, конечно, вы прощены…

– Скажите, мисс Бронте, – спросил мистер Смит, – Эллис Белл – еще одна ваша сестра?

Ему ответила Энн, нервно и резко:

– Мистер Белл не желает, чтобы его личность стала известна.

Брови мистера Смита поднялись, и я испугалась, что Энн его оскорбила. Однако он показал, что способен на тактичность и сочувствие, так как пожал плечами, улыбнулся и сказал:

– Пожалуй, к лучшему, что часть тайны сохранится. Надолго ли вы в Лондоне?

– Я думала, что мы могли бы остаться до вторника, – ответила я.

– Прекрасно! Я устрою обед у себя дома, чтобы представить Каррера и Эктона Беллов обществу литераторов!

Я уставилась на него в онемении. Энн обернулась ко мне, побелев как полотно, с глазами, полными ужаса.

Джордж Смит весело продолжал, не замечая, как мы отнеслись к его словам:

– Я уже предвкушаю, как разрешится вопрос, мужчина Каррер Белл или женщина.

Вопрос этот бурно дебатировали газеты. Пока мой издатель перечислял предполагаемых приглашенных, у меня закружилась голова от мысли, что события влекут меня гораздо дальше, чем я предполагала. Я горячо желала познакомиться с прославленными людьми, которыми восхищалась из своего далека, но одновременно неизбежность разоблачения наводила на меня ужас.

– Сэр, – сказала я, – вам не следует затрудняться из‑за нас или представлять нас публике. Мы с Энн по‑прежнему хотим сохранить наше инкогнито и признались вам для того лишь, чтобы покончить с затруднениями, возникшими из‑за сокрытия наших личностей.

Лицо мистера Смита пылало воодушевлением.

– Но это же такая великолепная возможность, чтобы Каррер Белл умножила свою славу и поразила литературный мир, – сверкнула его обаятельная улыбка.

Я поймала умоляющий взгляд Энн и поняла, что должна воспротивиться мистеру Смиту ради Эмили, чья анонимность будет нарушена, если авторы Беллы окажутся связанными с Бронте из Хоуорта.

– Прошу прощения, что мне придется разочаровать вас, – сказала я. – Но всему остальному миру мы по‑прежнему должны быть известны только как Каррер и Эктон Беллы.

Джордж Смит приугас, но сказал:

– Разумеется, ваши желания для меня закон. Полагаю, все это слишком большое испытание для вас обеих, к тому же вы, наверное, устали после дороги. Полагаю, вам хотелось бы отдохнуть.

Я поблагодарила его за участие. Избыток волнений и ночь почти без сна вызвали у меня дурноту и слабость, и я почувствовала начинающуюся мигрень.

– Вы должны остановиться в моем доме, гостьями моей семьи, – сказал мистер Смит.

О, такая пугающая перспектива – жить в тесной близости с чужими! Работая гувернанткой или даже просто навещая друзей, я постоянно испытывала тягостную неловкость, когда люди получали возможность наблюдать меня ближе, чем мне хотелось бы. Человеческое тело всегда потенциальный источник отвращения, и я пребывала в постоянном страхе внушить его.

– Нам не следует злоупотреблять вашей любезностью, к тому же мы уже сняли комнату в «Кофейне Капитула».

– Ну, хотя бы разрешите мне привезти моих сестер познакомиться с вами. – И мистер Смит начал перечислять места, куда он мог бы свозить нас с Энн, пока мы будем в Лондоне.

Его слова сливались воедино в моей ноющей голове. Польщенная его вниманием, но слабея с каждой минутой, я соглашалась на все, что он предлагал. Наконец он проводил нас на улицу, послал за экипажем, помог мне и Энн сесть и заплатил кучеру. Когда мы отъезжали, он крикнул нам вслед:

– С нетерпением жду встречи с вами вечером!

Кебмен высадил нас у начала Патерностер‑роу, узкого мощенного брусчаткой переулка. Когда‑то Патерностер‑роу славился заведениями, где паломники и священнослужители могли купить четки и выпить кофе, но теперь улица состояла из обветшалых складов и мастерских печатников и переплетчиков в тесном соседстве с лавками, торговавшими перьями и писчей бумагой. Над крышами в солнечных лучах сверкал огромный купол собора Святого Павла, но сама улица была погружена в тень. Мы с Энн шли по жаркой безлюдной улице, наши шаги звучали громче приглушенного рева столицы за ней. Со стороны скотобоен на Ньюгейт‑стрит доносилось далекое мычание скота, и я ощущала смрад разлагающейся плоти.

– Я рада, что все сложилось так удачно, – сказала я. – Но, о, так рада, что это уже позади!

– Я тоже рада, – сказала Энн.

– Спасибо, что ты поехала со мной, – запоздало сказала я, вновь сожалея о том, как принудила Энн. Лестный прием, оказанный нам у «Смита, Элдера и Компании», значил для нее гораздо меньше, чем для меня, и был тяжким испытанием. – Вечерний визит мистера Смита и его близких будет, наверное, много легче того, что мы уже вытерпели, и, к счастью, у нас есть время отдохнуть, ведь голова у меня болит так, будто внутри моего черепа стучат молоты.

Мы как раз собирались войти в «Кофейню Капитула», старинную гостиницу, когда послышался громкий вопль.

– Что это? – сказала я растерянно.

Вновь раздались вопли, перемежавшиеся мольбами: «Помогите!», «Помогите!».

– Кто‑то попал в беду, – сказала я и пошла по улице, стараясь определить, откуда доносятся крики.

– Нет, милая Шарлотта! – Энн вцепилась в меня. – Это слишком опасно. Неизвестно, что может случиться.

Но я же была старшей дочерью священника и привыкла помогать, когда требовалось.

– Беги в «Кофейню Капитула» за помощью, – приказала я Энн, поспешая прочь.

Вопли, теперь невнятные и отчаянные, доносились из проулка между двумя складами. Остановившись на углу, я заглянула туда. Там, в сумраке, разившем гнусной вонью сточных канав, боролись две неясные фигуры. В тревоге я прищурилась на них, но мне они чудились тенями: женщина в пышной юбке и мужчина в шляпе с широкими полями. Он прижимал женщину к стене, что‑то бормоча ей негромко и злобно. Ее кулаки молотили его, но он только крепче ее сжимал. Она рыдала.

– Отпусти ее! – закричала я.

Мужчина сильнее навалился на женщину. У нее вырвался стон агонии, и она умолкла. Он глянул в мою сторону, и мне на миг открылось его лицо, бледное и неясное над черной одеждой. Он отпрыгнул от женщины. Она рухнула на землю, а он метнулся в дальний конец проулка, где растворился в яркости солнечного света.

Я поспешила в проулок. От кирпичной стены веяло затхлой сыростью. Мои башмаки разбрызгивали жидкую грязь между булыжниками. Я наклонилась над женщиной:

– Сударыня, как вы? – сказала я, задыхаясь от возбуждения и страха.

Она лежала неподвижно. Кровь. Огромное багряное пятно крови растекалось по корсажу ее серого платья, а между ребер торчала деревянная рукоятка ножа. Охнув, я отшатнулась; прижала ладонь ко рту, подавляя тошноту. Мое сердце отчаянно заколотилось, его удары усугубили мою мигрень, едва мой исполненный ужаса взгляд упал на лицо женщины. Обрамленное полями соломенной шляпки и растрепанными белокурыми волосами, оно было белым, как бумага. Открытый рот, незряче глядящие глаза. Ледяная маска смерти заморозила ужас, исказивший ее черты. Я испытала новое потрясение, узнав их.

Мертвой женщиной была Изабель Уайт.

Спотыкаясь, я выбралась из проулка в объятия Энн. Она привела слуг из «Кофейни Капитула», а они сбегали за констеблем, который велел мне подождать, пока он будет осматривать труп Изабели Уайт. Происходящее привлекло зевак, Патерностер‑роу заполнила шумная толпа, и все ели глазами меня, сидящую у начала проулка на стуле, который кто‑то принес. Волны тошноты, дрожь и слабость терзали меня. Мне еще никогда не доводилось видеть убитых, и я была ввергнута в сильнейшее расстройство чувств. Энн стояла рядом со мной, предлагая немое утешение. Я закрыла глаза, но не могла изгнать из памяти картины крови, ножа и самого страшного – пристального незрячего взгляда Изабели Уайт. Отчаянно борясь с подступающей рвотой, я желала только одного: оказаться дома в мирном уединении Хоуорта.

Констебль вышел из проулка и встал рядом со мной. Он был облачен в брюки цвета индиго и такой же мундир со сверкающими пуговицами. Настороженные голубые глаза на лице, показавшемся мне лисьим. Из‑под черного цилиндра торчали ржаво‑рыжие баки.

– Я полицейский констебль Диксон, – сказал он.

Я только один раз имела дело со стражами закона, когда к нам домой явился помощник шерифа и потребовал, чтобы Брэнуэлл либо заплатил свои долги, либо отправлялся в тюрьму. Я страшилась власти блюстителей порядка, а в столице полицейские казались мне не менее угрожающими, чем лондонские воры, мошенники и головорезы, которых они присягали ловить.

Я пугливо смотрела на дубинку, подвешенную к его поясу. Толпа слушала, пока я рассказывала, что видела, а констебль записывал мои слова. Он сказал:

– Вы разглядели злоумышленника, мисс?

Вновь переживая случившееся, я дрожа покачала головой.

– В проулке было темно, а я близорука. Но одежда на нем была темная, как и шляпа. – Я робко высказала предположение: – Разве не надо начать его поиски?

– Ну, мисс, Лондон большой город, и мужчин, отвечающих такому описанию, в нем предостаточно, – сказал констебль. – Может, вы припомните что‑нибудь еще?

Я напрягла память, но тщетно.

– Нет, сэр. Но убитую женщину я знала. – Толпа всколыхнулась от любопытства. – Ее звали Изабель Уайт.

– Значит, ваша знакомая? – сказал констебль Диксон, записывая.

– Не совсем, – сказала я, хотя ощущение товарищеской близости с Изабелью внушало мне чувство, будто я потеряла дорогую подругу. В горле у меня поднялись слезы с привкусом желчи, и я судорожно их сглотнула. – Я и моя сестра ехали в Лондон в одном купе с ней. – Я описала странное поведение Изабели. – Может быть, тот, кого она боялась, последовал за ней сюда и убил ее?

– А вы не знаете, кто это мог быть?

– Мисс Уайт не сказала.

– Интересная теория, мисс, – сказал констебль Диксон, его вежливый тон дышал снисходительностью. – Но, весьма возможно, произошел грабеж, и грабитель убил даму, поскольку она воспротивилась и не отдала ему кошелек. Только он его, видно, все‑таки заполучил, потому как при ней ничего нет.

– Но я не могу поверить, что он был простым грабителем, – возразила я. – Он был одет, как джентльмен.

– А! – констебль Диксон умудренно кивнул. – Значит, был это ловкач‑франт. – Заметив мое недоумение, он пояснил: – Ловкачи‑франты – это преступники, которые одеваются пошикарнее и ошиваются в банках. Чуть увидят, как кто‑нибудь забрал кучу денег, они его выслеживают и грабят. Похоже, так и случилось с мисс Уайт. – Констебль закрыл записную книжку.

Он меня не убедил. Хотя я понятия не имела, как раскрываются преступления, и сознавала всю дерзость и опасность попытки советовать полицейскому, что следует делать, я почувствовала себя обязанной сказать:

– Мисс Уайт упомянула, что служила гувернанткой в доме некоего мистера Джозефа Локка в Бирмингеме. Возможно, он мог бы помочь вам установить ее убийцу.

Лицо констебля Диксона вспыхнуло раздражением.

– Возможно, мог бы, мисс, а возможно, и нет. – По его взгляду я поняла, что меня он считает глупой истеричкой. – У полиции хватает дел и без того, чтобы рыскать по всей Англии неизвестно за кем.

– Значит, вы не собираетесь дальше расследовать смерть мисс Уайт? – сказала я, встревоженная его видимым намерением списать это убийство на неизвестного преступника, отыскать которого невозможно.

Мое тело сотрясала дрожь. Энн вытерла испарину с моего лба, и я боялась, что меня вот‑вот вытошнит.

– Я доложу об этом деле по начальству, – напыщенно сказал констебль Диксон, – и, если оно сочтет, что необходимо расследование, им займутся. А теперь, мисс Бронте, если вы меня извините… – Он прощально коснулся полей шляпы, а затем добавил: – Лучше прилягте. Вид у вас не очень хороший.

Тут я должна прервать мой рассказ о том, что происходило со мной после смерти Изабели Уайт, и сосредоточить внимание на другом фрагменте в гобелене моей истории. Читатель, отведи глаза от бедной Шарлотты Бронте, съежившейся на стуле, и сосредоточь свой умственный взор на толпе, заполнившей Патерностер‑роу. Ты видишь мужчину, который следит за происходящим с особым интересом? Ему примерно лет тридцать пять, стройная сильная фигура; черный сюртук, брюки и шляпа того же цвета. Лицо в обрамлении непокорных черных волос – худое и смуглое. Что‑то есть в его чертах от гордого сокола. Ты видишь его глаза – сверкающего хрустально‑серого оттенка, сосредоточенные на мне?

Я была слишком поглощена своими мыслями, чтобы его заметить, и только позже узнала, что он был там. Звать его Джон Слейд, хотя некоторые люди – включая меня – знали его под разными другими именами. Мистер Слейд, дослушав вышеизложенный обмен фразами, проследил, как моя сестра увела меня в «Кофейню Капитула». Его лицо ничем не выдало его отношения к тому, чему он был свидетелем. Он быстро покинул Патерностер‑роу, остановил кеб и поехал по Флит‑стрит, по оживленному Стрэнду, через Ковент‑Гарден, чтобы сойти в Севен‑Дайлс. По сторонам узкой извилистой булыжной улицы смотрели закопченные окна, будто слепые глаза грязных обветшалых трущобных домов. Глубокие сточные канавы разили вонью экскрементов: крысы и бродячие псы искали чем поживиться на мусорных кучах. Севен‑Дайлс – место отчаяния, обиталище потерянных душ.

Мистер Слейд бросил сверкающий взгляд по сторонам. Беззубые старухи, сидящие на ступеньках, оравы маленьких оборвышей, нищие и бродяги, и какой‑то мужчина, катящий тележку, полную костей и тряпок. Убедившись, что за ним никто не следит, мистер Слейд поднялся на крыльцо одного из домишек и вошел в открытую дверь. В сумеречной прихожей витал запах мочи и капусты. Из комнат (их было много) доносились грубая брань, плач младенцев, звяканье посуды. По трухлявым ступенькам он поднялся на чердак и подергал дверь. Она оказалась запертой. Он достал из кармана отмычку, открыл дверь, вошел в комнату и закрылся внутри.

Скошенный потолок из некрашенных стропил и оштукатуренные стены в разводах сырости заключали кровать, стул и комод. Свет сочился сквозь грязное оконце. На трухлявых половицах мистер Слейд увидел саквояж с узором из роз. Он высыпал его содержимое на кровать. Затем кратко осмотрел и отложил в сторону женскую одежду. Развернув бахромчатую шаль индийского шелка, он обнаружил билет на судно, которое по расписанию должно было отплыть из Марселя на следующий день. Он обыскал комод, потом заглянул под кровать и под матрас, и за комод. Он оглядел стены и потолок, нет ли щелей, и проверил, что ни под одной из половиц ничего не спрятано.

Он ничего не нашел.

Мистер Слейд выругался вполголоса. Затем привел в порядок постель, поставил ее, комод и стул на место и упаковал саквояж.

Трактир «Пять монет», излюбленный приют мелких банкиров и негоциантов, занимает старинное здание из кирпича и оштукатуренных искривившихся балок. Вывеска над окном изображает шута, жонглирующего монетами. В этот день там за столиком сидел одинокий посетитель с бокалом вина. Когда мистер Слейд направился к нему, он поднял голову. Пожилой возраст, приподнятые квадратные плечи, бесцветные волосы, изогнутые брови и нос, острый и жесткий, как доказательство вины. Из вышитого жилета он достал часы, затем взглянул на циферблат и, подчеркнуто, на мистера Слейда.

– Простите мое опоздание, лорд Анвин, – сказал мистер Слейд, садясь напротив него.

– Вам лучше иметь чертовски весомое объяснение, – сказал лорд Анвин с аффектированной аристократической оттяжкой.

К ним подошел трактирщик, и мистер Слейд заказал виски.

Когда он и лорд Анвин вновь остались наедине, мистер Слейд сказал:

– Изабель Уайт убили.

Брови лорда Анвина изогнулись еще больше.

– Ну, вы предполагали, что подобное может произойти. Как именно это случилось?

Мистер Слейд описал поножовщину на Патерностер‑роу. Трактирщик принес виски мистера Слейда и удалился. Лорд Анвин поднял свой бокал и сказал:

– Да упокоится она с миром.

Они с мистером Слейдом выпили. Лорд Анвин несколько секунд просидел молча, вертя в ухоженных пальцах бокал и склонив голову. Затем устремил сверлящий бесцветный взгляд на мистера Слейда.

– Убийство повлечет за собой официальное расследование.

– Не это, – ответил мистер Слейд и объяснил, как констебль счел убийство Изабели Уайт неудавшимся грабежом, который не заслуживает следствия.

– Как удачно, что полиция столь услужлива! – лорд Анвин ухмыльнулся. – Никак не следует допустить, чтобы кто‑нибудь связал нас с Изабелью Уайт и сделал неверные выводы.

– Этого не будет, – сказал мистер Слейд. – Насколько мне известно, нет никаких улик, указывавших бы на какую‑либо связь между Изабелью Уайт и нами.

Лорда Анвин сощурился.

– Ну а книга?

– Полиция ее при ней не нашла. У нее в комнате ее тоже не было. Она исчезла.

– Если она вообще существует, а не просто плод вашего воображения. – Тонкие губы лорда Анвина искривились в презрительной усмешке.

– Она существует. – Мистер Слейд снова отхлебнул виски.

– Да, кстати, – протянул лорд Анвин. – У меня есть для вас новость. Утром пришло известие из Бирмингема. Джозеф Локк мертв.

– Что‑о?! – вырвалось изумленное восклицание у мистера Слейда. – Когда? Как?

– Спокойнее, милейший, спокойнее! – Лорд Анвин сделал умиротворяющий жест, но его глаза поблескивали злорадством. – Вчера. Мистер Локк пустил себе пулю в лоб. Похоже, что ваши свидетели мрут как мухи.

Мистер Слейд стиснул зубы. Смерть Джозефа Локка и Изабели Уайт, а также пропажа книги грозили крахом самого важного начинания его жизни.

– Так как же вы планируете завершить дело теперь? – властно спросил лорд Анвин. Впрочем, за начальническим пустозвонством слышались явные опасения.

– Убийство Изабели Уайт произошло на глазах у прохожей, – сказал мистер Слейд. – Ее зовут Шарлотта Бронте. Она и Изабель ехали вместе в поезде из Йоркшира в Лондон. Возможно, Изабель сказала мисс Бронте что‑нибудь ценное для нас.

– Значит, вам следует заняться мисс Бронте, не так ли? – Лорд Анвин отодвинул бокал. Он достал из кармана пухлый конверт и перекинул его через столик мистеру Слейду.

Мистер Слейд проверил банкноты в конверте, затем встал. Он и лорд Анвин обменялись взглядом взаимной неприязни и вынужденного сообщничества.

– Именно таково мое намерение, – ответил он.

Кем был Джон Слейд? Чем он был для Изабели Уайт, и какими были его намерения относительно меня? Ответы на эти вопросы станут ясны в свое время. А пока я вернусь к моей собственной истории.

В нашей комнате в «Кофейне Капитула» меня стошнило в тазик – в четвертый раз после смерти Изабели. Энн поддерживала мою голову, разрываемую нестерпимой болью. Наконец я легла, измученная невыносимыми испытаниями двух последних дней.

– Бедная Шарлотта, – сказала Энн, нежно обтирая мое лицо мокрой тряпицей. – Мне грустно, что ты так сильно страдаешь.

За окнами тлели желтоватые сумерки. В комнате было жарко и душно. Когда‑то «Кофейня Капитула» была излюбленным приютом книготорговцев, издателей, писателей и критиков. Позднее она стала гостиницей, где предпочитали останавливаться университетские ученые и деревенские священнослужители, зачем‑либо приезжавшие в Лондон. Мой отец проживал тут, когда был студентом богословия, и привез сюда Эмили и меня, когда сопровождал нас в бельгийскую школу. Но в это утро нашего приезда хозяин сообщил нам, что в настоящее время «Кофейня Капитула» редко принимает приезжих на ночь. Увидев, как мы расстроились, он любезно позволил нам остаться и отвел в эту комнатушку наверху. Гостиница выглядела пустой и унылой.

– Мои страдания – ничто в сравнении с тем, что пришлось претерпеть Изабели Уайт, – сказала я, лихорадочно ворочаясь с боку на бок. – Такое прекрасное создание, и погибнуть в самом расцвете!

– Теперь она обрела покой у Бога, – сказала Энн.

Вера поддерживала нашу семью во многих бедах, но сейчас послужила мне слабым утешением.

– Изабель Уайт оказалась на Патерностер‑роу, потому что хотела повидать меня!

Когда я вернулась в гостиницу после разговора с констеблем, хозяин сказал мне, что Изабель спрашивала меня чуть раньше. Она как будто расстроилась, услышав, что меня нет, сказал он. И торопливо ушла. Видимо, убийца тогда же и напал на нее.

– Я знала, что она в беде, и сказала ей, где меня найти, если ей понадобится моя помощь… – Я поморщилась от нестерпимой мигрени. – Это моя вина, что она встретила свою смерть здесь.

– Ах, Шарлотта, ты не должна винить себя, – сказала Энн, омывая мое лицо прохладной водой. – Ты хотела лишь добра. Вина лежит только на злом человеке, убившем мисс Уайт.

Хотя я признавала мудрость слов моей сестры, снять с меня вину она не могла.

– Я убеждена, полиция ничего не предпримет для того, чтобы отыскать убийцу. Вероятно, они считают, что это не стоит их усилий.

– Может быть, убийца – ловкач‑франт, как предположил констебль, – сказала Энн. – Может быть, полиция поймает его после какого‑то следующего преступления, и он будет наказан тогда.

– Не могу поверить, что это убийство было всего лишь прихотью судьбы. И я не в силах просто ждать и надеяться, что правосудие свершится благодаря еще одной ее прихоти! – вскричала я вне себя. – Нет! Я должна попытаться выяснить, кто убил Изабель Уайт.

– Ты? – Энн была поражена. – Моя милая Шарлотта!

– Это самое меньшее, что я могу сделать для мисс Уайт.

– Но это же дело полиции, а не твое. У тебя нет ни права, ни возможностей расследовать убийство. Ну что ты можешь сделать?

– Не знаю, – созналась я. – Но я должна узнать подлинную историю того, что произошло с Изабелью. Не будь мне так плохо, возможно, я сумела бы придумать план.

С непривычной для нее едкостью Энн сказала:

– Мне начинает казаться, что твое недомогание повлияло на твой рассудок.

– Мой рассудок в полном здравии. – Я села, выпрямившись, уязвленная ее предположением.

– Что, кроме умственного помешательства, может объяснить такие ни с чем не сообразные намерения? – Энн встала, ломая руки в волнении, но с редкой искрой вызова в глазах.

– Тебе, может быть, достаточно терпеливо ждать, пока все не уладится, но не мне, – огрызнулась я. Хотя я понимала, что мое желание отыскать убийцу Изабели Уайт правда выглядит неразумным, но меня возмутило, что младшая сестра мне перечит. – Да ведь если бы я не решила продать наши произведения и не убедила бы тебя и Эмили вместе со мной послать наши рукописи издателям, мы ничего не опубликовали бы.

– Излишняя предприимчивость так же вредна, как и ее недостаток. – Голос Энн прервался, она ухватилась за спинку стула, чтобы не упасть, но ее взгляд был упорно устремлен на меня. – Думается, не только убийство подействовало на твой здравый смысл. Возможно, твой литературный успех придал тебе глупую смелость.

Заикаясь от изумления, я ошеломленно сказала:

– Может быть, ты завидуешь моему успеху и хотела бы, чтобы впредь я влачила жизнь в пассивной скучной безвестности, но вспомни: если бы не моя глупая смелость, мы не были бы в таком положении, как теперь!

В глазах Энн заблестели слезы. Отвернув лицо, она сказала:

– Как бы я этого хотела!

Теперь меня охватил стыд, потому что я обидела Энн. Убийство ведь, наверное, ошеломило ее не меньше, чем меня, но когда я совсем обессилела, она ухаживала за мной. Кроме того, она преданно поддерживала меня во время нашего посещения «Смита, Элдера и Компании». Я ощутила себя виноватой из‑за того, что часто бывала нетерпелива с Энн, поскольку она никогда не была моей самой любимой сестрой. Разумеется, я нежно любила Энн, но рядом с блестящим умом и оригинальностью Эмили Энн выглядела скучной посредственностью. Я ужаснулась тому, как мы внезапно набросились друг на друга. Пропасть между мной и моей сестрой ширилась. Я слезла с кровати и проковыляла к Энн, которая, понурив голову, стояла у окна.

– Я так сожалею, – сказала я, беря ее руку. – Мне не следовало говорить так. Можешь ты простить меня?

Энн хлюпнула носом, сумела трепетно улыбнуться и кивнула.

– Если ты простишь, что я так бессердечно говорила с тобой.

Мы обнялись к нашему взаимному облегчению. Тем не менее потребность узнать правду об убийстве Изабели Уайт во мне не угасла. Неуемное любопытство томило мое сознание, будто я читала увлекательную книгу, но ее отняли у меня прежде, чем я успела узнать конец. И я хотела добиться справедливости для незнакомки, которая вызвала у меня интерес и симпатию. Оставалось только надеяться, что каким‑то образом мне представится желанный случай.

– Вскоре должны приехать мистер Смит и его сестры, – сказала я. – Нам лучше привести себя в порядок.

Отдохнув еще час, мы умылись и переоделись во все чистое. Моя тошнота почти улеглась. Когда я посмотрела в зеркало, лицо у меня было такое, будто я постарела на десять лет. Отвернувшись от моего жуткого отражения, я спустилась с Энн вниз встретить Джорджа Смита и двух молоденьких барышень, которых он представил как своих сестер. Обеих отличали те же каштановые волосы, светлый цвет лица и живость, что и его самого. Обе были одеты в элегантные платья из белого шелка.

– Счастлив представить мисс Шарлотту Браун и мисс Энн Браун, моих йоркширских друзей, – сказал Джордж Смит, сдержав свое обещание не выдать, кто мы такие.

Он выглядел истинным красавцем и очень импозантным в сюртуке и белых перчатках. В руке он держал черный цилиндр. Я ощутила пробуждение давно подавленного чувства: миновали годы и годы с тех пор, когда я позволяла себе восхищаться мужской внешностью.

– Но нам следует поторопиться, – сказал мистер Смит. – Опера скоро начнется.

– Опера? – Я как‑то не поняла, что мы согласились поехать в оперу, хотя это объясняло, почему Смиты были одеты столь официально. Меня охватила паника, ведь мы с Энн были одеты неподходящим образом. Но, откажись мы поехать, Смиты были бы разочарованы и обижены.

Заставив себя улыбнуться, я сказала:

– Да, поторопимся.

В карете я сидела между мистером Смитом и Энн на сиденье лицом к лошадям. Пока мы громыхали по темной улице, меня охватило радостное волнение вопреки моему недомоганию и стыду за мою убогую внешность. Разве вечерние лондонские увеселения не были одним из приключений, которых я жаждала? Присутствие Джорджа Смита совсем рядом, так что я ощущала чистый мужской аромат мыла для бритья, усугубляло мое волнение. Против моей воли во мне пробудилось былое томление. В прошлом я дважды влюблялась. Первым предметом моих чувств был Уильям Уэйтмен, помощник моего отца девять лет назад. Приятной внешности и обаятельный, он флиртовал со мной, но затем я поняла, что он флиртует со всеми барышнями, свободными от каких‑либо уз, предпочитая более миловидных, чем я. Ну, а вторая моя любовь… так непростительно унизиться! Теперь я приказала моему сердцу утишить его убыстряющиеся биения.