Journal 6:137

В воскресенье 26 января 1777 г. Джон Уэсли взошел на кафедру церкви Всех святых на Ломбард-стрит в Лондоне, а потом отме­тил, что стал «уважаемым человеком»¹. Настоятелем церкви был Томас Бротон, один из соратников Уэсли по оксфордскому «клубу святых»; помимо исполнения своих приходских обязанностей, он состоял секретарем Общества по распространению христианских знаний. В декабре того же года Бротон умер. Несомненно, благодаря давнему знакомству Уэсли получил возможность проповедовать в этой церкви и в 1776, и в 1777 г.³ Впервые он появился здесь в 1735 г., когда в последнюю минуту заменил не пришедшего д-ра Джона Хейлина. Начиная с 1776 г., Уэсли неоднократно проповедовал в церкви — очевидно, отношение к нему изменилось.

И это, и многое другое свидетельствует о том, что предубежде­ния против проповедника постепенно начали исчезать и гонения фактически прекратились. Толпа уже не нападала на Уэсли. Даже высокие чины в церкви и государстве осознали, что он — вовсе не фанатик, а человек, внесший заметный вклад в духовное возрожде­ние страны. «Общественное мнение», как мы сказали бы сегодня, изменилось около 1770 г. Последние двадцать лет своей жизни Уэсли не испытывал серьезного давления, хотя нападки в прессе не только не ослабели, но даже усилились⁵. Как заметил Ричард Грин, «его влияние было огромным, каждое появление привлекало все­общее внимание и вызывало немалый интерес в самых разных уголках страны. Со временем и церкви всей страны признали, ка­кое значение для веры имело его служение. Словом, отношение к нему стало гораздо менее враждебным, ему даже воздавали поче­сти: он был избран членом парламента от Перта, получил награду, установленную в честь Декларации Арброта о независимости Шотландии. Но главной его наградой были распахнутые для него церкви. В этом он усматривал не только знак уважения, но и свиде­тельство огромных изменений в настроениях духовенства, первые показатели того благодатного возрождения веры в Церкви, которое мы увидели в прошлом столетии».

О том, что отношение к Уэсли улучшилось, свидетельствует абзац из «Ллойдс Ивнинг Пост» от 20 января 1772 г. (незадолго до того была опубликована часть «Дневника», получившая одобри­тельные отзывы): «От 27 мая 1765 г. до 5 мая 1768 г. этот страстный и поистине неутомимый миссионер-методист, кажется, охватил своей пастырской заботой все три государства. Он дважды пере­сек основную часть Ирландии и Шотландии, от Лондондерри до Корка, от Абердина до Дамфриса. Кроме того, он объездил, глав­ным образом — верхом (многие места он посетил неоднократно), большую часть Уэльса и почти все английские графства, от Нью­касла до Саутгемптона, от Дувра до Пензанса. Те, кто ожидал об­наружить в «Дневнике» лишь специфические положения мето­дизма, будут приятно удивлены; читатель найдет здесь рассужде­ния о людях и нравах, об изящной словесности, даже о тонких ма­териях, что доказывает хороший вкус автора, воспитанного на чтении и наблюдениях; но прежде всего, доброжелательность и мягкость натуры, равно как широкое, либеральное и истинно протестантское отношение к тем, кто отличен от него. Это ясно свидетельствует, по крайней мере, о правоте его души, и дает ему право на мягкость и снисходительность, — и мы счастливы узнать, что он воспользовался этим правом ради сохранения нашей об­щей веры»..

В 1777 г. был заложен первый камень в основание новой часов­ни на Сити-роуд. Произнося по этому случаю проповедь, Уэсли рассказал о своем служении и о том, как удивительно быстро идет процесс возрождения. Умалчивать это было невозможно, и преж­ние недруги изменили отношение к Уэсли. «Возрождение веры до­стигло такой степени, какой не знали ни мы, ни отцы наши. Каким оно стало широким! В любом большом городе королевства всегда найдутся люди, которые это подтвердят. Оно затронуло молодых и старых, мужчин и женщин, богатых и бедных, даже тех, кого почи­тали чудищами греха. Но отметим и глубину наших усилий, при­несших столь значительные и быстрые плоды. Многие люди по-настоящему осознали свой грех и вскоре исполнились такой радости и любви, что уже не знали, пребывают ли они в своем теле. Силой этой любви они растопили все то, что мир почитал ужасным либо соблазнительным. В нескольких тяжелейших испытаниях они за­свидетельствовали неизменную доброжелательность, истинный плод святости. Такого глубокого раскаяния, такой сильной веры, такой пылкой любви, такой незапятнанной святости, воспитанной в огромном множестве людей за очень короткое время, мир не ви­дел много столетий».

Далее в той же очень важной речи Уэсли коснулся другой сторо­ны своего служения, которая способствовала позитивной пере­оценке его деятельности. Как мы уже знаем, он всегда старался дер­жаться Англиканской церкви, в которой был рукоположен, но стремился пробуждать и реформировать существующие церковные структуры. Когда того настоятельно требовали миссионерские це­ли, он достаточно вольно обходился с некоторыми установлениями англиканства. Многие его последователи не считали себя связан­ными с государственной церковью, но сам он оставался ее предан­ным членом, несмотря на свои контакты с диссентерами. Мы отме­чали, что он, по возможности, стремился посещать приходские церкви и сотрудничать с духовенством везде, где оно было готово к сотрудничеству. Хотя очень немногие из священнослужителей ста­ли его соратниками, он не бросил Англиканскую церковь на произ­вол судьбы, ибо хотел не отвергнуть, а возродить ее.

Эта мудрая, долговременная политика принесла свои плоды. Пробуждение XVIII в. не только привело к появлению методист­ских обществ по всей стране, но и повлияло на церковь в целом — так что к концу жизни Уэсли евангелическое влияние было если и не доминирующим, то весьма сильным⁹. Его личная преданность церкви положила начало признанию не только самих методистских обществ, но и евангелических христиан в отдельных приходах.

При закладке камня у Сити-роуд Уэсли развернуто остановился на этом моменте. Сказанное им настолько важно, что приведем со­ответствующий отрывок полностью: «Упомяну еще об одном об­стоятельстве, которое может пролить немалый свет на особенности моего труда. Я имею в виду нынешнее возрождение веры, несо­мненно, связанное с тем, что я делаю. Кажется, я не видел ничего подобного, не слышал и даже не читал. Невозможно отрицать, что со времен английской Реформации вера неоднократно возрожда­лась. Однако большинству англичан это мало дало, поскольку и проповедники, и простые люди вскоре отделились от государствен­ной церкви и создали самостоятельные секты. Сначала это были пресвитериане, потом — индепенденты, анабаптисты, квакеры. Они принесли мало пользы, замкнувшись в своих собственных неболь­ших сообществах. Поскольку они избрали отделение церкви, то и оставшиеся в ней люди отделились от них и относились к ним с предубеждением. Но тех, кто остался в церкви, было очень много — а потому из-за этого злосчастного разделения надежда на общена­циональную реформацию окончательно рухнула.

Нынешнее возрождение веры совершенно иное. Так называемые методисты знают о своем призвании. Они все взвесили и, по зрелом размышлении, решили остаться в лоне церкви. С той поры никакие искушения не могли повлиять на них. Много слышали они по этому поводу, наверное, - все, что можно было услышать. Они изучили писания всех самых известных защитников раскола, в прошлом и нынешнем веке. На Генеральной конференции они посвятили не­сколько дней тому, ‘целесообразно ли (предполагая, но не зная на­верняка, законно ли это) отделяться от государственной церкви?’ И поныне они не видят существенных причин, чтобы отказаться от своих первых решений. Поэтому их основная цель - хорошо ли, плохо ли ее добивались духовенство и миряне, — держаться избран­ного пути и оставаться в церкви, невзирая на брань людей и бесов, до тех пор, пока Бог не допустит, чтобы их оттуда извергли».

Хотя мы с высокой степенью надежности можем принять 1770 г. за переломный в отношении к Уэсли - и внутри, и вне церкви, - никаких кардинальных изменений вроде бы не произошло: за не­которое время до того уже были видны признаки улучшения. Еще в 1747 г. Уэсли писал из Корнуолла, где раньше он встречал самый грубый прием: «Мы приехали в Сент-Ивс перед утренней службой и отправились в церковь чуть ли не под крики ‘ура’. Как удивитель­но Корнуолл изменился за год! Теперь это — мирное, более того, доброжелательное место. К нам повсюду обращаются с добрым словом. Что мы такого сделали? Почему мир стал к нам располо­жен?»" На самом деле, прежняя грубость корнуолльцев была до не­которой степени простительной. Каноник Колис Дейвис пишет: «Приезд Уэсли совпал с появлением в Корнуолле принца Карла Эдуарда, ‘младшего претендента’. Уэсли или кого-нибудь из его спутников то и дело принимали за узурпатора. Удивительно ли, что обращения к несчастным и униженным шахтерам воспринимались как подстрекательство к бунту людей, благо люди эти в любом слу­чае были недовольны своей жизнью. Скажем, бесчинства, с кото­рыми Уэсли столкнулся в Фалмуте, прямо приписывались страхам перед молодым принцем». Недружественных клириков было не так уж много; среди прихожан Сэмюэля Уокера из Труро возрожде­ние обрело многих истинных сторонников, хотя не все сочувство­вали методистским обществам.

На следующий год Уэсли снова посетил Сент-Бартоломью-зе-Грейт в Лондоне и записал: «Как удивительно все изменилось! Какой стоял шум и смех, даже среди лучших прихожан, когда мы проповедовали в этой лондонской церкви десять лет назад! А сей­час все спокойно и внимательно слушают, от малых до старых». В 1747 г. Уэсли проповедовал в Сент-Бартоломью трижды, а в 1748 г. это было уже второе его появление в церкви¹⁵. Приходской священ­ник Ричард Томас Бейтман, принимавший его в 1738 г., пережил евангельское обращение во время служения Хауэла Дейвиса в Уэльсе и стал активным соратником Уэсли и Уайтфилда. Это, оче­видно, не понравилось части приходских служащих — церковные старосты написали жалобу Эдмунду Гибсону, епископу Лондонс­кому, о том, что их настоятель пригласил Уэсли проповедовать в Сент-Бартоломью. Епископ ответил: «Чего вы от меня хотите? Я не имею права препятствовать ему. Мистер Уэсли — священнослужи­тель, официально рукоположенный и не запрещенный к служе­нию». Сент-Бартоломью оставалась единственной приходской церковью в Лондоне, где много лет принимали Уэсли.

Даже в Оксфорде спало напряжение. «Где бы я не появлялся, меня очень удивляла благовоспитанность людей — и джентльменов, и всех прочих, — писал он в 1751 г. — Никто не показывал на меня пальцем, не склонял имен, как раньше. Никто даже не засмеялся. Что бы это значило? Быть может, я стал служить людям? Или пре­кратился соблазн Креста?» Впрочем, его уже никогда не приглаша­ли выступить в Университете или в городских церквях. Прогрессу евангелизации - ни среди студентов, ни среди горожан - никак не способствовало, что в 1768 г. исключили шестерых выпускников Сент-Эдмунд-холла, на том основании, что они были фанатики, «толковавшие о возрождении, вдохновении, приближении к Богу». «Чего бы братья Уэсли не добились в нравственной сфере, - пишет А. Годли, - им не удалось привлечь Оксфордскую верхушку». Джона Уэсли уже не преследовали, но вряд ли ценили.

На севере также появились признаки того, что буря стихает. «Кто бы мог предсказать несколько лет назад, что я стану пропове­довать в Уэйкфилд-чёрч перед такой внимательной аудиторией? — писал Уэсли в 1752 г. — Раньше меня окружали рыкающие львы, и честный человек (Фрэнсис Скотт) не разрешил мне проповедовать у него во дворе, иначе толпа разнесла бы дом!»²⁰ Приходская цер­ковь, в которой его пригласили выступить — это церковь Всех Свя­тых (ныне — собор). Приходским священником тогда был Бенджа­мин Уилсон, назначенный на эту должность годом раньше.

Хотя появились признаки изменений, только в последние два де­сятилетия жизни Уэсли что-то действительно улучшилось. Особен­но это стало заметным в лондонской округе. В 1783 г. Уэсли восклик­нул: «Лед тронулся! Теперь меня приглашают в церкви так часто, что я не успеваю принимать приглашения»²¹. Он снова проповедовал на кафедрах церквей, знакомых ему по выступлениям 1738—1739 гг., прежде чем двери закрылись перед ним — в Сент-Антолин, Сент- Клемент-Дэйн, Крайст-Чёрч (Спитафилдс), Сент-Хелен на Би- шопсгейт-стрит, Сент-Джон (Клеркенвелл), Сент-Джон (Уоппинг), Сент-Лук на Олд-стрит, Сент-Пол (Шадуэлл), Сент-Суизин (Лон­дон-Стоун)²². В других церквях он проповедовал впервые: это Сент- Мэтью (Бетнал-Грин); Сент-Данстан-энд-Олл-Сэйнтс (Степни); Сент-Этельбурга; Сент-Джордж (Саутворк), Сент-Джон (Хорслида- ун); Сент-Леонард (Шордитч), Сент-Маргарет (Паттене), Сент-Пол (Ковент-Гарден), Сент-Питер на Корнхилл, Сент-Сепелке (Хол- борн), Сент-Томас (Саутворк) и Сент-Ведаст (Фостер-Лейн).

Что-то подобное было в Бристоле. После 1770 г. Уэсли пропове­дует в Сент-Уэрберг, где приходским священником был Ричард Сайме, Сент-Джейме (Бартон), Сент-Марк (Колледж-Грин), ча­совне мэра. Но чаще всего его можно было увидеть в Темпл-чёрч: эту церковь он называет «самой прекрасной и древнейшей в Бристоле»²⁵. Вряд ли здесь он прав; несомненно, самая древняя церковь в Бристоле — Сент-Джеймс; самой красивой же считали Сент-Мэри-Рэдклифф. Любопытны впечатления Уэсли о богослу­жении в Темпл-Чёрч: «Община ведет себя в высшей степени до­стойно, как и весь приход. Это не удивительно, ибо такой чередой настоятелей могут похвалиться немногие приходы в Англии. Нынешний священник поистине имеет страх Божий — подобно его предшественнику, мистеру Кэткоту, прославившемуся своим бла­гочестием, как, впрочем, многие английские священники». Еще раньше настоятелем был «мистер Артур Бедфорд — пятьдесят-шестьдесят лет назад прославленный благочестием и ученостью».

Выше к северу положение тоже изменилось. Уэсли получил воз­можность не только обратиться к приходской общине Эпворта, но и провести службу, и произнести проповедь²⁸. Должность настояте­ля здесь занимал в 1757—1784 г. сэр Уильям Андерсон; ему наследо­вал (и в должности, и в титуле баронета) его сын Чарльз. Вторым священником был Джошуа Гибсон: он не слишком хотел пускать на кафедру методистов, но ему пришлось подчиниться приказу на­стоятеля³⁰. Запись в «Дневнике» от 6 июля 1788 г. свидетельствует, что преданность Уэсли Англиканской церкви не стала примером для его последователей. В церкви находилось всего лишь двадцать причастников, половину из которых он привел с собой. Как ему сказали, обычно в воскресные дни на службе едва набиралось пять­десят человек. «Я постарался бы убедить людей, чтобы они не ухо­дили из церкви, но не могу этого сделать. Мистер Гибсон - чело­век не благочестивый, а точнее говоря, он враг благочестию, пери­одически проповедующий против истины и тех, кто любит и хранит ее. При всем своем влиянии я не заставлю их ни слушать его, ни принимать от него причастие. Если я при жизни на это не спосо­бен, то кто сделает это после моей смерти? В Эпворте произошло то, что происходит с каждой церковью, где священник не любит и не проповедует Евангелие. Методисты не станут посещать его службы. Что тут можно сделать?» Таким образом, определенные факторы обусловили отпадение методистов от Англиканской церк­ви. Сам Уэсли твердо хранил ей верность и призывал к тому же уче­ников (не исключено, что сама эта идея лежала в основе первона­чального методистского объединения) — хотя и понимал, что раз­рыв неизбежен. Как мы знаем, он был убежден, что плоды возрож­дения следует хранить в рамках национальной церкви. Но если, как в случае Эпворта, ради блага людей лучше было действовать как-то иначе, Уэсли не сопротивлялся. В конечном счете, он заботился о духовном благополучии новообращенных.

С течением времени его отношения с официальным англикан­ством улучшились. Вначале он вел дружеский, но почти бесплод­ный диалог с архиепископом Кентерберийским (Джоном Потте­ром) и епископом Лондонским (Эдмундом Гибсоном). «Первый, - пишет Чарльз Уэсли, — проявил к нам большую любовь, тепло говорил о м-ре Уайтфилде, предупреждал, чтобы мы не обижали никого в большей степени, чем это требуется для самозащиты, воз­держивались от крайностей в разговорах, держались церковного учения». Второй глубже вникал в учение об «убежденной вере», признавал, что религиозные общества нельзя отнести к тайным сектантским собраниям (которые, в отличие от методистских об­ществ, были закрыты для диссентеров) и заверил, что они в любую минуту могут к нему обратиться³⁴. Мы уже говорили о длительной переписке Джона Уэсли с таинственным «Джоном Смитом»; при­нято считать, что это Томас Секер, тогдашний епископ Оксфорд­ский, а потом архиепископ Кентерберийский. Прежде чем сделать карьеру в государственной церкви, он получил образование в диссентерской академии и время от времени проповедовал на диссентерских собраниях. Возможно, имея такое прошлое, Секер отчасти понимал, что побуждало Уэсли незаконно (как считали некоторые) вторгаться в чужие приходы или направлять туда помощников-мирян. Однако в письмах Секера нет даже намека на прежние связи с диссентерами. Вероятно, только он один из всего епископата мог уловить замысел Уэсли, но это ему не удалось³⁶.

Позже отношения Уэсли с епископатом были неизменно добры­ми. 24 ноября 1777 г. он посетил Роберта Лаута, недавно назначен­ного епископом Лондонским. До этого Лаут преподавал в Оксфорде словесность. «Ведет он себя во всех смыслах так, как подобает хри­стианскому епископу, — пишет Уэсли. — Он легок, приветлив, учтив, и при этом в речи его чувствуется достоинство, гармонирую­щее с его характером»³⁷. Все же в одном случае скромность Уэсли помешала их взаимопониманию. На званом обеде епископ отказал­ся занять более почетное, чем у Уэсли, место за столом, искренне воскликнув: «Мистер Уэсли, в ином мире я буду пребывать у Ваших ног!» Но и Уэсли отказывался занять почетное место, пока епископ не нашел выход: он попросил оказать ему такую честь, поскольку плохо слышит и не хотел бы пропустить ни слова из того, что скажет проповедник. Вот — самое красноречивое свидетельство о том, ка­ким уважением был окружен отныне Уэсли. И оно еще раз напоми­нает нам, что епископы той эпохи отнюдь не предстают в столь чер­ном свете, как их порой изображают.

В воскресенье, 18 ноября 1782 г., Уэсли снова приехал в Эксе­тер. Он молился в кафедральном соборе и остался очень доволен как поведением общины, так и музыкой, звучавшей после евхари­стии. Органистом тогда был Уильям Джексон, прославившийся исполнением фа-мажорного Те Deum. Епископ, Джон Росс, при­гласил Уэсли на обед в свою резиденцию; тому очень понравились инепритязательная, но сытная еда, и простая мебель. Он остался доволен составом приглашенных, среди которых были пять свя­щеннослужителей и четыре олдермена, а также «по-настоящему искренней любезностью епископа, который, будем надеяться, ста­нет благом для всего прихода». Двадцатью годами ранее Уэсли с удовольствием разделил ужин в соборе Эксетера со своим старым оппонентом Джорджем Лавингтоном, который был тогда еписко­пом. «Да будем мы восседать рядом в царстве Отца Нашего!» — мо­лился он.

21 марта 1787 г. Уэсли «имел удовольствие провести час» с Сэ­мюэлем Халлифаксом, епископом Глостерским, который показал­ся ему тонким, искренним и набожным человеком. Халлифакс преподавал в Кембридже и одобрительно высказался о Возрож­дении. Одним из друзей Уэсли был Уильям Барнард, епископ Лондондерри, а раньше — настоятель Рочестера. Именно он руко­положил в 1762 г. Томаса Максфилда, отрядив его в помощники благовестнику. «Сэр, я поручаю вам помогать этому доброму чело­веку, — сказал епископ, — чтобы он не заработался до смерти». Выйдя в отставку, д-р Барнард удалился в Бат, где подружился с графиней Хантингдонской. Он был одним из тех, кто занимал за­крытые от посторонних взоров места в ее часовне, когда почетные гости хотели, чтобы их не заметили на публичном богослужении.

И светские, и церковные деятели теперь охотно принимали Уэсли. В Бристоле мэр пригласил его проповедовать в своей часов­не, а затем отобедать с ним в его резиденции. На службе присут­ствовало большинство олдерменов, и Уэсли не пренебрег возмож­ностью разъяснить притчу о богаче и Лазаре.

Мэр Маклсфилда (Джон Райл, дед епископа Райла) предложил Уэсли присоединиться к процессии, направляющейся к приход­ской церкви. В Ньюарке Уэсли предполагал прочесть проповедь в новом доме собраний в пять часов вечера, но тут пришла записка от мэра, который просил подождать его самого и нескольких олдерме­нов. Мэр Корка показывал Уэсли муниципальные здания и дом призрения. В Гвернси Уэсли и Коук обедали у губернатора. Первым мэром-методистом стал Уильям Паркер из Бедфорда, ко­торый, к тому же, был местным проповедником.

Поневоле радуешься, что в последние годы жизни Уэсли все больше почитали не только методистские общества, но и церковь, и государство. Однако нельзя забывать, что он до самой смерти оставался странствующим проповедником и не проповедовал на открытом месте, только когда его приглашали в церковь. Ему уда­лось утвердить на практике обе формы служения. До последнего дыхания Джон Уэсли осуществлял свою миссию.

Хотя признание радовало его и облегчало его задачу, он так и не поддался искушению почить на лаврах. Буквально перед смертью он признался Джозефу Брэдфорду: «Где только я не странствовал пять, а то и шесть десятков лет, отдавшись своему смиренному тру­ду, чтобы принести хоть немного пользы согражданам! Сейчас, су­дя по всему, мне осталось несколько шагов до смерти. Чем же за­служил я спасение? Сделал ли я что-то достойное или пострадал? Мне остается лишь взывать:

Я — первый из грешников,

Но Иисус умер за меня».