Works 11:367

По мнению проф. Дж. С. Стюарта из Эдинбурга, «первейшая ак­сиома успешного благовестия — благовестник должен быть уверен в том, что проповедует. Любые сомнения и колебания здесь фатальны»¹. Джон Уэсли блестяще выдержал эту проверку. Никто другой не мог так уверенно делать свое дело, поскольку огонь его сердца и ума вспыхнул от его личного и нелегкого опыта. Рассмот­рев несколько этапов становления Уэсли-проповедника, мы уже видели, как неустанные искания открыли ему к 1738 г. благовестнический путь и в экзистенциальном, и в интеллектуальном плане. Это случилось не тогда, когда он овладел Евангелием, а тогда, когда Евангелиеовладело им.

Прежде чем мы обсудим в последующих главах само благовестие Уэсли, следует обратить внимание на его источник. Уэсли был, прежде всего, библейским проповедником. Он собирался возве­стить погрязшим в язычестве людям не человеческие теории, но от­кровение Бога. Весть его исходила не снизу, а сверху. Она представляла собой не богословское нововведение, а вечную и неизменную истину Божью. Хотя язык его и форма соответствовали эпохе, суть заключалось в предложении, не связанном никакими временными рамками — обрести искупление во Христе. Благовестие Уэсли име­ет началом непререкаемый замысел спасения, зафиксированный на страницах Писания. Он не стыдился, когда его называли биб­лейским проповедником — и этим, несомненно, обусловлен успех его проповеди.

2-го ноября 1772 г. Уэсли сел в фаэтон и отправился в Бери-Сент-Эдмунде. Там он разъяснял Слово Божье (13 главу Послания к Коринфянам) «небольшой равнодушной компании». Он записал в «Дневнике», что между членами общины не было любви, хотя они не хотели в этом признаться. «Но ничего не поделаешь, — не слу­чайно добавляет он. — Я должен возвестить только то, что нахожу в Книге». В этом и заключался его неизменный принцип: будучи проповедником, он никогда не забывал о своем деле. Он знал, что его призвание — раскрыть весь замысел Божий. Как впоследствии П.Т. Форсайт, Уэсли считал Библию «единственным руководством проповедника». Она была и источником, и критерием, которым поверялось его учение.

В «Краткой истории методизма» (1765) Уэсли показал, как бы­стро она стала средоточием его раздумий. Это случилось еще до об­ращения и способствовало его духовному преображению. Возглав­ляя «клуб святых» в Оксфорде, он уже руководствовался Писанием. Люди, впервые ставшие именоваться «методистами», были рев­ностными членами Англиканской церкви, твердо державшимися не только ее вероучения, но и ее уставов. Ради успокоения совести они педантично соблюдали и университетские предписания. «Но они соблюдали и то, и другое лишь в той мере, в какой вывели из единственной книги - Библии. Они горели одним желанием - быть подлинно библейскими христианами, полагая в Библии, со­гласно древней церкви и нашим собственным представлениям, единственную и абсолютную норму». В «Простом рассказе о хри­стианском совершенстве» (1766) Уэсли выделяет 1729 г., когда он «стал не только читать, но и изучать Библию как единственный критерий истины, единственный образец чистой веры».

Тех, кто с самого начала, с 1738 г., находился рядом с ним, он определяет так: «единодушно, равно и единомышленно, они во всех случаях жизни решительно являют себя библейскими христиа­нами. Где бы они ни были, они проповедуют всеми силами древ­нюю и ясную веру в Библию»⁶. И дальше в той же книге весьма за­метно, как Уэсли и его сподвижники подчеркивали библейский ха­рактер христианства⁷. Всеми силами он показывал, что его деятель­ность с самого начала опиралась на Слово Божье. Он взял это за норму и тогда постиг спасение. Из этого источника черпал он все свое живительное и преображающее благовестие. Проповедь, кото­рая изменила Англию, родилась непосредственно из Книги книг.

По той же причине, отмечает д-р Дж. Ньютон, Уэсли так заинте­ресовался пуританами. Он ценил их, поскольку «вслед за Самим Богом, они ценили Его Слово. Они сильны в Писании, не уступая тем, кто был до них, и далеко превосходя всех, кто был после них. И вот, они убедительны во всем. Они постоянно взывают к ‘закону и свидетельству’ и не изрекают легкомысленных суждений, пока не взвесили все на весах святыни»⁸. Отказываясь признавать за норму что-либо помимо Св. Писания, Уэсли явно продолжал линию пу­ритан и реформатов. Говоря о толковании Библии в духе ранней церкви и в духе Англиканской церкви, он не имел в виду ни сопер­ничества, ни даже параллельных толкований. Он просто высказы­вал убеждение, что лучшая традиция всегда на стороне Писания.

Уэсли охотно называл себя «человеком одной книги». Эти слова встречаются у него неоднократно, но самое важное место — это пре­дисловие к «Проповедям». В строках, где отразилось многое из его автобиографии, Уэсли отводит себе роль искателя истины: «Я дух, идущий от Бога и возвращающийся к Богу. Я парю над бездной — и вот, я уже невидим. Я падаю в недвижную вечность. Я хочу знать только одно — как прийти на небо, тихо пристать к счастливому бе­регу. Сам Бог снизошел, чтобы объяснить мне путь. Для того Он и сошел с небес. Он записал это в книге. О, дай мне ту книгу! За лю­бую цену дай мне книгу Божью! Она есть у меня; ее мудрости для меня хватит. Позволь мне быть homo unis libri».

Дальше Уэсли переходит к тому, как он работал с Книгой: «И вот, я вдали от суетных путей человеческих. Я один: здесь только Бог. Я открыт Ему, я читаю Его книгу с одной только целью — найти путь к небесам. Рождаются ли во мне сомнения? Кажется ли что-то неясным и запутанным? Что ж, я возношусь душой к Творцу: Гос­поди, Ты сказал, ‘Если же у кого из вас недостает мудрости, да про­сит у Бога’. Ты ‘даешь всем просто и без упреков’. Ты изрек: ‘И кто пожелает узнать волю Твою, да узнает’. Я желаю. Дай мне знать

Твою волю. Потом я исследую и обдумываю параллельные места, ‘соображая духовное с духовным’. Я размышляю, пребывая во вни­мании и со всей искренностью, на какую только способен мой раз­ум. Если все же какие-то сомнения остаются, я обращаюсь за помо­щью к тем, кто опытен в делах Божьих. Тогда Писание, дотоле за­стывшее, начинает говорить. И я учу тому, что познал».

Так Уэсли обрел то, что потом проповедовал. Никакой другой текст столь исчерпывающим образом не раскрывает нам средото­чия его вести. Из него узнаем мы тайну той силы и той убедитель­ности, которые отличают его проповедь. По словам Форсайта, успешный проповедник «должен взывать изнутри безмолвной свя­тыни Писания»". Уэсли всегда шел этим путем. Все слышавшие его сразу ощущали, что этот человек связан с Богом и пришел к ним с Его вестью. Только проповедь на таком сверхъестественном уровне могла привести к результатам, которых добился Уэсли.

В Предисловии Уэсли раскрывает свою цель: «Соответственно, я изложил в нижеследующих проповедях все, что я нашел в Библии о пути к небесам, чтобы отличить путь Божий от путей, воображае­мых человеком. Я вознамерился описать истинную, библейскую, постигнутую опытом веру, чтобы не упустить ничего из поистине присущего ей и не добавить ничего, ей не принадлежащего»¹². Его волновало одно: «что я нашел в Библии», и не потому, что он ниче­го больше не читал — просто он все поверял ею. Она была его мери­лом. «Почва моя — Библия», — говорил он. «Да, я фанатично ей предан. Я следую ей во всем, великом и малом»¹³. «Св. Писание — тот пробный камень, которым христиане поверяют все свои откро­вения, определяя, истинные они либо воображаемые. Они всегда прибегают к ‘закону и откровению’, испытывая всякий дух»¹⁴. «Не принимайте ничего неиспытанного, пока не взвесили на весах свя­тыни, - советует он. - Не верьте ничему сказанному, пока не най­дете ясного подтверждения в Св. Писании. Решительно отвергайте все, что отлично от Писания, все, что им не подтверждается. Особенно отвергайте с величайшим отвращением то, что выдают за путь спасения, если он отличен от пути, указанного Господом, либо не выводит на Hero».

Уэсли соглашался с тем, что, пройдя проверку Св. Писанием, его проповедь может устоять или рухнуть. Если кто-то доказывал ему, что сказанное противоречит Откровению, он был готов изме­нить свои взгляды. «Полагаю, как бы я не ошибался, разум мой всегда открыт доводам. Я искренне хочу понять больше. Я говорю Богу и человеку: ‘Если чего не знаю, научи меня!’ Вы убеждены, что видите яснее, чем я? Вполне возможно. Тогда отнеситесь ко мне, как хотели бы, чтобы отнеслись к вам. Укажите мне лучший путь! Приведите мне, если он есть, ясный довод из Св. Писания». Толь­ко этот критерий он был готов принять. Он верил, что «писаное Слово Божье необходимо и достаточно для христианской веры и жизни».

В письме анонимному «Джону Смиту» от 28 сентября 1745 г. Уэсли согласился с тем, что наивысшим авторитетом всегда долж­но быть Писание. Ссылками на него подтверждали апостолы свои суждения: «Вам и мне предстоит делать одно дело. Без такого дока­зательства я поверю апостолу Петру не больше чем его преемни­ку». И решительно добавляет: «Писаное Слово - целостное и единственное правило моей веры». Он был настолько предан этой аксиоме, что всегда стремился «выразить смысл Писания через слово Писания». В письме к Джону Ньютону от 1 апреля 1766 г. Уэсли поделился тем, что когда-то сказал моравским братьям: «Библия — моя норма языка, как и норма духа. Я стараюсь не толь­ко думать, но и говорить ‘словами Божиими’». Он держался «пути древних» и стремился «говорить не лучше и не хуже, чем Библия».

В проповеди «Свидетель нашего духа» Уэсли называл Слово Божье «христианской нормой добра и зла» и определил его так: «Писания Ветхого и Нового Завета; все, что пророки и ‘святые лю­ди’ писали, ‘будучи движимы Духом Святым’; все то Писание, ко­торое ‘богодухновенно’ и, конечно же, ‘полезно для научения’, то есть научает цельной воле Божьей, ‘для обличения’ всего, что про­тивостоит ей, для ‘исправления’ ошибок, для ‘наставления’, то есть воспитания нас ‘в праведности’ (2 Тим. 3:16)». Предваряя свои «Комментарии к Новому Завету» (1754), Уэсли говорит о Библии: «Касаясь Св. Писания, можно заметить, что Слово Бога Живого, направлявшее первых патриархов, было записано во времена Мои­сея. Несколько последующих поколений добавили к нему богодухновенные писания других пророков. Потом апостолы и евангели­сты записали то, что проповедовал Сын Божий и произносил Св. Дух. Это и именуем мы Св. Писанием — ‘Словом Божиим, пребы­вающее вовек’, из которого ‘ни одна йота или ни одна черта не прейдет’». По мнению Уэсли, «проповедуя Христа, мы проповеду­ем то, что Он открыл в Ветхом или Новом Завете».

Уэсли считал Библию боговдохновенной в наивысшем смысле слова. Она пришла к нам не человеческой мудростью, но в «сло­вах... изученных от Духа Святого» (1 Кор. 2:13). «Таковы все слова Писания, — пишет он. — С каким же благоговением должны мы от­нестись к ним!»²⁶ Он настаивал на том, что «Св. Дух даровал Пи­сание», прямо продиктовал его. Авторы были «абсолютно покор­ны», ибо слышали: Св. Дух вел их. Уэсли часто говорил о библей­ских стихах, как слове Самого Духа. Послания к семи малоазийским церквам продиктовал Сам Господь Иисус Христос, Иоанн лишь записал их. Все это позволяет сделать вывод, что взгляд Уэсли на боговдохновенность скорее статичен, чем динамичен — хотя, как полагает д-р Джон Дешнер, такой вывод следует уточнить. Можно спорить о том, в какой форме выражается для него боговдохновен­ность, но не вызывает сомнений, что считал он ее плодом. Он счи­тал, что Библия дана Самим Богом и любые другие книги рядом с ней ничего не значат. «В слоге Св. Писания мы обнаружим и не­обычайную глубину, и необыкновенную легкость. В сравнении с ним все красоты сочинений человеческих — ничто, ибо Бог гово­рит не так, как человек. Мысли Его глубоки и слова Его благи и не­исчерпаемы».

Очевидно, что, по Уэсли, боговдохновенность распространялась не только на содержание и идеи Откровения, но и на его лексику. Св. Дух тщательно подготовил «терминологию» Откровения. Уэсли охотно цитирует Лютера: «Божественное — это не что иное, как грам­матика Св. Духа», а потому «нам надлежит соблюдать ударение, сде­ланное на каждом слове». Ничего нельзя отвергать и отбрасывать. К словам Божьим нельзя относиться, как к словам человеческим. «‘Все Писание богодухновенно’, — заключает Уэсли, — а значит, все Писание безошибочно»³⁵. « Если в Библии есть хотя бы одна ошиб­ка, — спрашивает он, — то почему не быть там тысяче ошибок? Если в ней есть что-то ложное, то она — не от Бога истины». Поэтому «ничего из написанного нельзя ни исправить, ни отвергнуть». «Не­возможно отказаться ни от одного слова, ибо эти слова — от Бога, а не от человека». Уэсли очень любил называть Св. Писание «речени­ями Божьими». Можно заключить, вместе с д-ром Фрэнком Бейкером, что «Уэсли был согласен с реформаторами в стремлении заменить безошибочность Церкви безошибочностью Книги».

Верность Уэсли принципам протестантизма отразилась и в его интерпретации Писания. Герменевтические предпосылки у него совпадали с предпосылками Лютера и Кальвина. Прежде всего, он подчеркивал главенство буквального смысла Писания, что и было главным достижением новой протестантской экзегезы. Именно на этой исходной посылке зиждилось его подозрительное отношение к мистицизму. «Когда мы толкуем Писание, — писал он Сэмюэлю Фёрли, — принимай буквальный смысл всякого текста, если он не противоречит какому-то другому. Но в некоторых случаях неясный текст нужно истолковывать с помощью более ясных текстов». Из последнего предложения можно сделать вывод, что Уэсли разделял еще одно положение протестантской герменевтики: лучше всего Св. Писание толкует само себя. «Это верный метод истолкования, — по­лагал Лютер, — в котором Писание согласуется правильным и над­лежащим образом». Уэсли убежденно отстаивал один из девизов реформации: scriptura sui ipsius interpres (лат. «Писание само себя толкует»).

С другой стороны, он вполне сознавал, что даже если применять эти принципы, люди читают Библию по-разному. Авторитет Библии заключен в самом Слове, а не в человеческих прикрасах. «...В том, что касается Св. Писания, лучшие из людей подвержены ошибкам и делают их день за днем, особенно по отношению к тем его частям, которые не связаны непосредственно с практикой. Тем самым даже дети Божьи не всегда согласны между собой в истолковании многих мест. Впрочем, разница во мнениях еще не доказывает, что они — не дети Божьи. Она доказывает лишь, что непогрешимость человека не больше, чем его всеведение». В этом вся суть возражений Уэсли на притязания Рима. Он полагал, что католическая церковь не имеет права требовать, чтобы мы поверили в ее абсолютный авторитет. Папа огражден от ошибок не больше, чем всякий верующий. Церковь должна поверять себя Писанием, а не Писание — собой.

Исходя из этого, можно понять отношение Уэсли к тогдашним библейским исследованиям. Не надо думать, что он укрылся от но­вого знания в какой-то норе мракобесия. Напротив, выбрав мерилом само Св. Писание, он шел в ногу с самыми современными исследо­ваниями. Реформация привела к настоящему возрождению библей­ской науки; масштаб исследований в XVII в. не знал аналога ни в прошлом, ни в будущем. Часть их нашла продолжение в XVIII в., особенно текстуальная критика и экзегезис. В 1707 г. Джон Миллс подготовил известное издание греческого Нового Завета⁴⁷. Среди Других ученых комментаторов можно упомянуть Даниэля Уитби (двухтомное «Изложение Нового завета с комментарием», 1703 г.) и Уильяма Лаута, в 1714—1725 гг. публиковавшего частями истолко­вание ветхозаветных пророчеств⁴⁸. В предисловии к своим «Ком­ментариям к Новому Завету» Уэсли выразил благодарность и дру­гим английским экзегетам: Филипу Додриджу, Джону Гизу и Джо­ну Хейлину.

Но больше всего он обязан лютеранскому ученому Иоганну Альбрехту Бенгелю. Бенгель, выдающийся первопроходчик в обла­сти текстуальной критики, заложил основы современного научного подхода, опубликовав в 1734 г. новозаветный текст и apparatus criticus. Не менее значительный вклад он внес в библейскую экзеге­тику, издав в 1742 г. «Указатель к Новому Завету». Уэсли назвал его «великим светочем христианского мира» и широко использовал его материалы. В «Комментариях к Новому Завету» он ссылается так­же на Мэтью Генри, пресвитерианского комментатора Библии, чьи работы актуальны и сейчас.

Стало модно объяснять непреклонную ориентированность Уэсли на Библию тем, что он жил в до-критические времена. Утверждают даже, что в наши дни он исповедовал бы более либеральные взгля­ды. Как замечает д-р Франц Хильдебранд, бесполезно гадать о том, что исторически невозможно; поскольку Уэсли жил в XVI11 в., мы можем говорить о нем, лишь принимая во внимание исторический контекст. С другой стороны, бесспорно, он не сознавал, сколь острые проблемы поднимала развивающаяся высокая критика. Французский ораторианец Ришар Симон, которого считают отцом библейской критики, написал свои эпохальные работы в конце XVII в. В 1753 г. Жан Астрюк опубликовал «Предположения о пер­воначальных источниках, которыми, по-видимому, пользовался Моисей при создании Книги Бытия», положившие начало крити­ческому анализу Пятикнижия. Астрюк предположил, что книга Бытия была составлена из нескольких источников, поскольку в ней фигурируют два имени Бога — Яхве и Элохим. После знаменитой дискуссии между Чарльзом Бойдом и Ричардом Бентли о послани­ях Фаларида «при изучении любых древних трудов историки стали задаваться вопросом об их происхождении».

Страстный читатель, Уэсли вряд ли мог не заметить преддверия грозы. И хотя настоящие ее раскаты пришлись только на следую­щий век. Библия уже оказалась под ударом. Убеждения Уэсли фор­мировались не в атмосфере безмятежного покоя. Его вера в досто­верность Писания прошла проверку рационалистической атмосфе­рой той эпохи. В 1773 г. он просмотрел том теологических «Диссер­таций» (возможно, вышедших из-под пера эксцентричного Кейпела Берроу), в котором подвергалось сомнению учение о вечных муках. «Было бы простительно, если бы эти улучшатели Евангелия предла­гали свои гипотезы с надлежащей скромностью, — пишет он. — Но ничто не извинит их, если они навязывают новые концепции не только самоуверенно, но даже высмеивают те представления о Св. Писании, которые разделяли, да и сейчас разделяют, люди высо­чайшей образованности и благочестия. Вот и получается, что их безбожие почище чем у Юма и Вольтера».

В свете таких взглядов неудивительно, что собственное его благовестие строилось исключительно на Св. Писании — не только в плане текста и его истолкования. По самому своему характеру и то­ну проповеди его были поистине библейскими. Он многократно ссылается на Библию, причем необходимое и достаточное условие этих ссылок - желание понять, что открывается нам в Книге Божьей. То, что Сперджен говорил про Беньяна, справедливо и по отношению к Уэсли: сама кровь его была библейской. «Неизмен­ное обращение к авторитету Библии отражает его убеждения, со­гласно которым Библия была дана людям в своем буквальном виде и содержит все необходимое для их спасения», - пишет д-р Стар­ки. Библия для Уэсли — уникальное хранилище боговдохновенно­го учения, в котором проповедник всегда может найти неистощи­мый арсенал оружия для битвы задуши. «Таким образом, Св. Писа­ния Ветхого и Нового Завета — незыблемое и драгоценное вмести­лище божественной истины. Каждая часть Писания сама по себе достойна Бога, а все вместе они образуют единое тело, лишенное изъянов и нестроений. Это источник небесной мудрости, и все, кто способен проникнуться им, предпочтут его любым человеческим писаниям, сколь бы учены, мудры и святы они ни были».

Выявив источник благовестил Уэсли, мы можем пойти дальше и рассмотреть его содержание. Этому посвящены следующие главы. Не претендуя на исчерпывающее исследование его богословия, мы ставим перед собой достаточно скромную задачу — рассказ о его евангельской проповеди. Нам предстоит понять, в чем же заключа­ется его благовестие. От более широкого контекста учения Уэсли мы перейдем к конкретной теме; для этого обратимся к его пропо­ведям, хотя иногда прояснить их смысл поможет изучение и других его писаний. Из последних особое внимание мы уделим «Коммен­тариям к Новому Завету», поскольку они, вместе с собранием про­поведей, составили основной corpus методизма. Джон Уэсли сделал необычный, но характерный для себя шаг: он придал собранию благовестнических посланий статус вероучительной нормы. Как и живший позже принципал Джеймс Денник, он не видел никакого смысла в богословии, пока его нельзя проповедать. Поэтому обра­тимся не к богословию вообще, а к тому богословию, которое про­поведуется.